Григорий Эйдлин, «Коргуза»: «Сельское хозяйство – самый проблемный бизнес, которым когда-либо занимался»

Григорий Эйдлин: «Ваш бизнес должен быть страстью, личным интересом, вызывать азарт»

Как бывший полицейский, владелец ЧОП начал поднимать разорившееся хозяйство

— Григорий Павлович, не секрет, что вы выходец из МВД, в течение длительного времени занимались различными видами бизнеса, один из последних связан с ЧОП. Как получилось, что вы решили заняться сельским хозяйством?

— В 2007−2008 годы я работал в холдинговой компании «Золотой колос». Тогда это был один из крупнейших инвесторов в сельском хозяйстве Татарстана. Но сельхозники того периода оставили после себя печальные результаты (холдинги «Золотой колос», «Вамин» и другие разорились — прим. ред.). Примерно три года назад мы сидели с бывшими коллегами по «Золотому колосу», вспоминали старые времена, и меня чуть ли не на спор развели на то, чтобы я занялся сельскохозяйственным бизнесом — получится не получится. Так я принялся за хозяйство «Коргуза» в Верхнеуслонском районе. Мы взяли его в полном разорении…

Это хозяйство — осколок «Золотого колоса», во время его банкротства какое-то время там работал «Ак Барс холдинг», потом он передал хозяйство «Татагролизингу». И тогда «Татагролизинг», а точнее Азат Ильдусович (Зиганшин — гендиректор «Татагролизинга» — прим. ред.) обратился ко мне: «Слушай, у тебя же желание было, разговоры были, возьмись». И мы взялись.

— И сколько там гектаров земли?

— Когда мы брали хозяйство, было в общей сложности около 2 тысяч гектаров. За три года мы расширились до 7 тысяч. Мы и покупали землю, и в долгосрочную аренду оформляли. Из этого объема порядка 2,5–3 тысяч гектаров были заросшие подсобные хозяйства советских предприятий. Мы все это корчевали, химией вычищали. Да до сих пор вычищаем — в год по 800 гектаров.

«Когда мы брали хозяйство, было в общей сложности около 2 тысяч гектаров. За три года мы расширились до 7 тысяч. Мы и покупали землю, и в долгосрочную аренду оформляли»

— Какими видами сельского хозяйства вы занимаетесь?

— Мы производим молоко, мясо и сами выращиваем зерно.

— А был ли там скот?

— Был, около 1 тысячи голов, но весь больной, лейкозный. Средний надой молока был около 6,5−7 литров на голову. Коровы стояли размером с овчарку, под 200 килограммов. Концлагерь… В течение года избавились от всего старого поголовья, потому что лечить лейкоз невозможно. Закупили нетелей разных, в основном черно-пестрых.

Сейчас в небольшом комплексе у нас около 2 тысяч голов крупного рогатого скота. Из них около 600 телок, нетелей — еще 300. На откорме на мясо стоит порядка 600 голов. Когда мы пришли, было 2 тонны молока в сутки, сейчас 13 тонн.

Инфографика: «БИЗНЕС Online»

О надоях и трудностях содержания скота

— Как добились такого результата? Специалиста хорошего взяли?

— Мы набирали с нуля команду хороших специалистов. Больше года маялись. Одних нанимали, вторых, управленцев со стороны. Для понимания: хороший ветеринар — позиция редкая и дорогая. Он за год за свои услуги может выставить до миллиона рублей.

— А куда сдаете свое молоко?

— Трейдерам. Мы пока не можем себе позволить работать с конечным потребителем. У нас производится 13 тонн молока. Куда я повезу эти 13 тонн? Молоко может забрать только тот, у кого есть специальные молоковозы — машины с баками по 20−30 тонн. Они у меня и забирают молоко. Не менее 25 процентов [в виде наценки] они с нас имеют.

«У нас производится 13 тонн молока»

— Зато у вас нет головной боли — куда молоко отвезти.

— Но мы все равно зависим от трейдеров. То же самое по КРС. Чтобы скот везти, должен быть специальный транспорт. В грузовую машину же не загрузишь коров. Здесь тоже очень большие затраты.

— По какой цене трейдеры покупают у вас молоко?

— Около 46 рублей за литр без НДС. За три года, что мы работаем в сельском хозяйстве, цена на молоко достаточно стабильная. Она падала в прошлом году — около 19−20 рублей за литр было. Молоко сейчас ценнее, чем раньше, и нет предпосылок, что на него будет снижаться цена. Но даже рядом с нами есть несколько фермеров, которые либо совсем ушли с молока, либо уходят, скот режут.

— Молоко сейчас в цене, почему тогда скот режут?

— Система же не совсем так работает, что вот ты купил корову и она сразу начала давать молоко. Надо купить телочку, ее до полутора лет выращивать, потом осеменить. И только через 9−9,5 месяца она отелится и появится молоко. То есть стадо восполняется лишь через 2−2,5 года. При этом кормовая база тоже должна соответствовать.

«Мы за три года купили более 1 тысячи нетелей. Но опять же мы не крупное, но достаточно уверенное в себе хозяйство»

— Некоторые уже стельных коров берут.

— Конечно, такое есть. Мы за три года купили более 1 тысячи нетелей. Но опять же мы не крупное, но достаточно уверенное в себе хозяйство. Надо понимать, что есть достаточно большой падеж после перевозки животных. Представляете, беременной женщине в машине же ехать тяжело, а здесь нетель, которую держат в карантине, а потом перевозят транспортом за 300−600 километров.

Один раз мы привезли 100 голов, они у нас отелились, все было хорошо. А потом буквально в течение нескольких месяцев все коровы пали. Приплод при этом остался. Начали разбираться. Оказывается, животных застудили, когда перевозили.

«Разные культуры на разные элеваторы возим»

«Элеваторы на 100 процентов в руках частных инвесторов, они диктуют свою волю»

— Какая у вас урожайность по зерновым?

— 30 центнеров с гектара. В советское время за это звание Героя Соцтруда давали!

— На какой элеватор сдаете зерно?

— Разные культуры на разные элеваторы возим, в основном на Кулангинское ХПП. Проблема в том, что элеваторы на 100 процентов находятся в руках частных инвесторов, поэтому они диктуют свою волю. Не могу пожаловаться, у нас с ними нормальные рабочие отношения. Но, допустим, когда урожая недостаточно, как в этом году, они с нами очень хорошо общаются: «Везите, примем». Когда урожай шикарный, конечно, они сначала заполняются своими сельскохозяйственными предприятиями, а уж потом говорят: «Ребят, извините, вот что осталось».

А зерно же на складе не сохранишь, пока его не высушишь. 2022-й позволил нам зерно с комбайна везти на склад, потому что оно сухое было. А в этом году оно было влажное. Элеваторы диктуют тарифы. Там себестоимость зерновых — транспортировка, хранение и обработка — до 30 процентов от себестоимости зерна.

«Зерно пятого класса продается от 10,5 до 11,5 рубля за килограмм»

— По какой цене закупают зерно на элеваторе?

— Зерно пятого класса продается от 10,5 до 11,5 рубля за килограмм.

— Хоть какая-то маржа есть с этих 10 рублей?

— Нет, себестоимость выше — около 11 рублей. Практически один в один выходим.

«Китайская техника неплохая. Мы и ее немножко купили. Но когда у нас ломается какой-то агрегат на китайской технике, в половине случаев нам говорят: «А у нас уже нет деталей, мы их не выпускаем»

«Китайцы не задумываются о клиентах, когда продают сельхозтехнику. Белорусы то же самое — ломят цены от души и досыта»

— Когда вы взяли эту ферму, там техника какая-то была?

— Техники не было вообще. Все сами покупали. На самом деле это одна из стратегических проблем — почти полное отсутствие качественной отечественной сельскохозяйственной техники. Нет техники, которая хоть немножко бы соответствовала уровню даже техники Беларуси.

— Технику МТЗ же в России собирают?

— Все было стабильно до СВО. Но когда включились санкции, запчасти начали ходить кругами, стало очень дорого. Сейчас у нас есть несколько единиц импортной техники. Но здесь много но. Буквально вчера сломался редуктор. Три года назад ему цена была 60 тысяч рублей, а сейчас мы его за 800 тысяч купили, просто чтобы техника не простаивала. Но это не сверхкомпьютер, чтобы такая цена баснословная была. Он пару десятков килограммов всего весит. Все привязано к курсу валюты.

Китайская техника неплохая. Мы и ее немножко купили. Но когда у нас ломается какой-то агрегат на китайской технике, в половине случаев нам говорят: «А у нас уже нет деталей, мы их не выпускаем». Партию произвели, через год к ним ни запчастей, ничего. Китайцы не задумываются о клиентах. Белорусы то же самое — ломят цены от души и досыта… Те комбайны, которые мы должны были купить, раньше стоили 8–9 миллионов, а сейчас они 15 миллионов. Трактор МТЗ стоил 7 миллионов, а нам его за 15 миллионов продали.

— Вам, наверное, широкозахватная техника по 500 лошадиных сил и не нужна?

— Нужна. Речь идет даже не об объемах обработки, а о том, что некоторые агрегаты слабо тянут или вообще не тянут. Кроме того, есть поля достаточно сложных конфигураций, больших площадей. Соответственно, там большая техника нужна. Для понимания: в советские времена 2 тысячи гектаров — это был большой колхоз, а у нас целых 7 тысяч.

Год назад я говорил: «Нам на три года техники хватит». А сейчас объемы увеличились и видим, что техники опять не хватает. Притом та же техника, даже новая, работает со сверхнагрузками. Мы ее технически обслуживаем, специалистов вызываем, регламенты исполняем, но, когда тяжелый трактор тащит тяжелый плуг… Где-то пенек попадется, где-то камень из земли выскочит. Даже после простого дождя земля рыхлая и начинает на колеса наматываться. Представляете, в каком напряжении техника работает? А замещать это все баснословно дорого.

— Технику New Holland, John Deere сейчас вообще нереально привезти новую?

— Вообще реально. То есть если я сегодня обращусь к перекупу, то мне их привезут. Но есть, например, техника для кормозаготовки, которая стоит порядка 50−70 миллионов рублей. Только ее техническое обслуживание в год стоит 1,5 миллиона. Все упирается в деньги. Это раньше, в советские времена, были простые тракторы. Два раза кувалдой ударил, сваркой вал заварил, и все готово. В новую технику уже лом не заваришь, она работать не будет.

— В небольших хозяйствах, может быть, можно какой-то старой примитивной техникой работать? Зачем нужна эта дорогущая, по 50−70 миллионов?

— Я бы купил, если бы она была, но вместо бэушной техники мне продадут просто металлолом. Нормальную можно притащить только из-за рубежа, к примеру, если она в Германии 2−3 года работала, обслуживалась на их запчастях. Но опять же из-за санкций происходит такое удорожание, что смысла нет.

— И на сколько вы уже закупили техники?

— За три года примерно на 200 миллионов.

«Начинаем искать людей, и они говорят: «А вы знаете, что чернорабочим в Казани на стройке БРИКС 110 тысяч платят? Мы сварщиками готовы пойти за 150 тысяч»

«На одного более-менее хорошего работника приходится пять разгильдяев»

— Какая у вас ситуация с кадрами?

— К сожалению, людей на селе осталось мало. Все огромные инфраструктурные проекты, начиная с трассы М12, заканчивая саммитом БРИКС и другими, способствуют тому, что жители уезжают в город на очень высокие зарплаты.

— У вас же Иннополис рядом, наверное, «пылесосит» людей?

— Иннополис не «пылесосит», «пылесосит» именно Казань. Все крупные компании, которые заходят на определенные проекты, потом уходят. И получается, что они работников развращают и выбрасывают. К примеру, они нашли механизатора, водителя, начали платить им зарплаты не по рынку, а в 2−3 раза выше. А сейчас эти компании ушли, люди обратно в деревни вернулись и не могут понять, как им работать за нормальную зарплату.

Наступает лето, надо делать ремонт. Начинаем искать людей, и они говорят: «А вы знаете, что чернорабочим в Казани на стройке БРИКС 110 тысяч платят? Мы сварщиками готовы пойти за 150 тысяч». Мы как работодатели, конечно, понимаем, что это все закончится, но люди привыкают к другим условиям.

Приведу вам простой пример. На нашей территории есть несколько озер, мы их зарыбили и не запрещаем там рыбачить. И заметили, что здоровые мужики целыми днями сидят там. Однажды я приехал и прямо спросил: «Ребят, а вы кто?», а они говорят: «Мы из этой деревни». Но я-то не видел, чтобы они где-то тут работали. Оказалось, что они трудятся в городе, во вневедомственной охране, с графиком сутки через трое. Им, к сожалению, город дает легкие деньги. У них уже в 37−40 лет пенсия, и они работать не хотят.

— Какая зарплата у ваших сотрудников?

— У нас скотники порядка 45 тысяч получают. Это тяжелый труд, но неквалифицированный. У механизаторов зарплата от 70 тысяч рублей начинается, а в сезон они и 150−200 тысяч получают. Понятно, что в другие сезоны они не так загружены, но мы не даем им сидеть без дела. О чем говорить, на ферме всегда есть работа. Корма надо возить, навоз убирать, снег чистить, технику ремонтировать, готовиться к сезону, в конце концов.

Село Коргуза, в честь которого и названо хозяйство, само по себе достаточно крупное. Рядом деревни Харино, Егидерево. Там люди еще есть. Хочется, конечно, думать, что в том числе и наша заслуга в том, что в эти деревни начали приезжать из других регионов. Мы ведь практически всем иногородним работникам жилье даем бесплатно. Где-то комнаты в общежитии выделяем, где-то дома старенькие ремонтируем и даем…

«У нас работают россияне. Мы с иностранцами пытались работать, но сразу возникли проблемы»

— А иностранные специалисты у вас работают?

— Нет, у нас работают россияне. Мы с иностранцами пытались работать, но сразу возникли проблемы. Во-первых, их не проконтролируешь. Вот мы, допустим, пятерых человек взяли на работу, через неделю приезжаешь, смотришь, из этих пятерых один «старый», а четверо «новых». Я говорю: «Это кто?», а мне говорят: «Это те же, которые были».

Непростая ситуация в стране. Не дай бог что случится. Я не хочу отвечать за это. А проконтролировать не могу. Он сегодня здесь, завтра уехал. Никаких с ними нормальных договоров не заключишь. Может, в Казани, где их привозят как-то организованно, это работает. На селе это практически невозможно.

Притом эти коммерсанты из ближнего зарубежья становятся очень продуманными. Если раньше они работали своими руками, то сейчас они едут на рынок гастарбайтеров, берут каких-то маргиналов и привозят сюда. Когда я приезжаю, они их прячут. Они только себя в грудь бьют, а на самом деле работают очень плохо. На одного более-менее хорошего работника приходится пять разгильдяев.

— Такого, конечно, на трактор за 15 миллионов не посадишь?

— Какой трактор? Мы его близко к коровнику боимся подпустить…

— Нет сейчас такого, что на тракторе за водкой гоняют?

— Нет. Но, кстати, пьянство в сельской местности еще не изжито, к сожалению.

— А воровство?

— Всякое бывает, но не критично. Понимаете, если бы человек что-то тащил, чтобы принести детям, я бы, может, глаза закрыл. Но если он, зараза, потащит, чтобы купить бутылку водки, чтобы тут же выпить… Для меня это еще хуже.

— Топливо сливают?

— Достаточно сложно сливать. Датчики стоят, мы по GPS смотрим пробег техники. Все равно техника прожорливая. Например, есть машины 350 лошадиных сил с расходом топлива 8−8,5 литра на 100 километров. А здесь трактор с 80 лошадиными силами и расходом 30 литров того же топлива. Это тоже большая проблема.

Есть проблемы похуже. У нас не так давно девочки 12−13 лет взяли в школе справки о том, что они болеют, и спрятались на складе соломы, сидели, баловались с зажигалкой. Может, курили, не знаю. В итоге из-за них сгорело больше 1 тысячи тюков соломы и сена! Ущерб на несколько миллионов рублей.

— Как они залезли? Там у вас есть охрана какая-то?

— Вы представляете, что такое склады соломы? Это несколько гектаров земли. На площадке скошенная трава складируется на определенном расстоянии. Сейчас идет расследование.

«Практически не бывает случаев, чтобы урожай погиб полностью»

О мерах поддержки и проблемах с их получением

— Получаете ли вы меры поддержки?

— При получении субсидий все, что касается республиканских средств, до нас доводят. Что касается федеральных, они иногда меняют требования по отбору, как было в прошлом году. Мы сеяли всегда элитные семена, которые покупали у производителей. Потом покупка этих семян субсидировалась. Так, в конце сезона мы получали назад до 30−40 процентов. В 2024 году мы также закупили семена, все сделали. А когда объявили отбор на субсидии, выяснилось, что в 2024-м ввели новый критерий — обязательное страхование посевов.

— Вы, естественно, не страховались, как и большинство аграриев?

— Конечно, потому что доказать страховой случай практически невозможно. Например, получение низких урожаев ввиду плохих метеорологических условий не является страховым случаем. Страховым случаем является потеря всего урожая по культуре. Да, страхование тоже субсидируется. Но опять же субсидируется до 80 процентов, а сейчас, по-моему, даже снизили до 50 процентов. В связи с непростой ситуацией в стране затягивают пояса, но затягиваются они иногда в виде удавки…

— Получается, что невыгодно страховаться?

— Получается так. Практически не бывает случаев, чтобы урожай погиб полностью. Представьте, растения взошли, но не набрали силу. И вместо 35−40 центнеров с гектара получилось 10. А точка безубыточности начинается на уровне 30 центнеров.

Еще в прошлом году мы смогли получить льготные кредиты в Ак Барс Банке и купить технику. Сейчас все лимиты исчерпаны. Стоимость любого лизинга на сегодняшний день не меньше 30 процентов. Притом государство ничего не может сделать с естественными монополиями. Как только начинаются весенние полевые работы, так стоимость ГСМ растет. Сейчас уборка закончена и цены останавливаются.

— У нас же ТАИФ и «Татнефть» дают льготную цену, на 5 рублей дешевле. Вы можете претендовать?

— Мы претендуем, и нам ее дают. Но нам, допустим, говорят: «Вот, мы вам выделили, забирайте топливо из Нижнекамска». Представляете, что такое из Нижнекамска нашему хозяйству привезти даже одну цистерну на 30 тонн? Вся льгота съедается транспортными расходами. То же самое с удобрениями. Их дают на льготных условиях, а забирать нужно самим. Да, цены достаточно льготные, но не бесплатные. Опять же дорого обходится перевозка. Я не жалуюсь, мы достаточно много получаем субсидий. Например, нам даже субсидировали покупку скота.

«Как только начинаются весенние полевые работы, так стоимость ГСМ растет. Сейчас уборка закончена и цены останавливаются»

— Капитальные затраты на строительство, наверное, еще были?

— Это тоже засада. Для того чтобы получить какие-то субсидии, преференции по строительству, ремонту и прочее, надо, чтобы земля была оформлена правильно от начала до конца. А здесь, к сожалению, проблема еще с советских времен. Стоят коровники, которыми мы даже не пользуемся. Мы их купили, а они, оказывается, на учете не стоят. Сейчас их отказываются ставить на кадастровый учет. Все государственные органы боятся обвинений в коррумпированности, говорят: «Идите судитесь с нами. Суд примет решение». В итоге, для того чтобы получить субсидию на ремонт коровника, нам нужно все узаконить. А суды два года только будут идти со всеми инстанциями.

По тем же субсидиям — сегодня мы технику покупаем, она по всем критериям подходит под категорию субсидируемых, а через три года, когда до нас очередь доходит, выясняется, что эту технику по какой-то причине из списка исключили. Я никогда не боялся критиковать, но на минсельхоз Татарстана обижаться не приходится. Критиковать надо руководство на федеральном уровне, потому что любят красивые лубочные картинки показывать: связанные снопы, солнце и так далее, а на практике ситуация несколько другая.

Есть такое понятие — продовольственная безопасность. В прошлые годы неурожай был, достаточно сильно снизилось поголовье скота, но некоторые фермеры эти факты скрывали, искажали информацию, рассчитывая на какие-то субсидии. А потом получается, что, когда дело доходит до принятия решений, нужна правильная информация, а ее, к сожалению, нет. Но искажает информацию же не минсельхоз. Это на местах врут.

Допустим, прошлым летом после дождя трехнедельного мы примерно половину урожая потеряли, но при этом при уборке понесли двойные затраты, потому что сразу убирать зерно было невозможно. Приходилось косить, потом подбирать. Потом из-за дождей сорняк вылез. Чтобы его убить, дополнительная химия нужна, это тоже затраты. Либо ты сорное зерно везешь на элеватор, и уже там с тебя за очистку берут дополнительные средства.

«Кто-то придумал субсидию на продажу зерна. Но это бред. Вот такого не должно было быть»

Как решить проблемы?

— Есть какие-то конкретные предложения?

— С одной стороны, хочется и спасибо сказать, потому что нам реально помогают. В том же Верхнеуслонском районе главе, управлению сельского хозяйства вопрос задашь — помогут, ветеринары местные подключатся. Все нормальные люди, адекватные, ничего не вымогают. Но, наверное, нужны какие-то изменения в подходах. Например, надо не субсидировать покупку техники с последующим возмещением части расходов через три года, а, допустим, производителей сельхозтехники освобождать от налогов при ее реализации.

Может быть, какой-то государственный орган должен контролировать закупки сельхозтехники. Если мы в стране ее не производим, то мы ее должны закупать, завозить запчасти, чтобы мы знали, что есть база, что мы туда можем приехать, купить запчасти и прочее. Потому что иногда запчасти ждем по 2−3 месяца, друг у друга их занимаем.

Например, та же структура «Росагролизинга» должна поставлять нам технику, обслуживать ее полностью. Я не хочу их критиковать, но, если я к ним приду сегодня, потому что у меня сломался комбайн, они мне скажут: «Григорий, мы тебя знаем, уважаем, но иди на фиг. У нас вся техника расписана с мая до конца сезона». То есть они уже людям пообещали и техника ушла. У них просто-напросто нет запасного комбайна, чтобы отправить мне. Если бы не было санкций, это, наверное, проще бы решалось. Пока решаем проблему за счет Китая, а что, если завтра друзья-китайцы повернутся спиной, и что дальше?

Кто-то придумал субсидию на продажу зерна. Но это бред. Вот такого не должно было быть. Подразумевалось, что это скомпенсирует низкую цену, но правильнее бы было, если государство зерно купило бы у нас.

— Оно и покупает — в инвентаризационный фонд.

— Но это капля в море. При тех тарифах, при тех деньгах, которые государство вкладывает в сельское хозяйство, почему бы не сделать государственные зернохранилища? Чтобы у государства было зерно, чтобы оно его хранило, продавало. Мы бы им туда поставляли зерно, платили бы за услуги. И они бы тогда могли контролировать немножко цены и стоимость услуг элеваторов. Это один из вариантов, я утрированно говорю.

«Сельское хозяйство — это самый проблемный бизнес, с которым я когда-либо связывался»

«Сельское хозяйство — это самый проблемный бизнес, с которым я когда-либо связывался»

— У вас такой уникальный опыт: вы в милиции работали, потом в медицине, сейчас и арендный бизнес, и сельское хозяйство, совершенно разные сферы. Где сложнее работать, где больше проблем?

— Если так говорить, то легко там, где нас нет. Занимаешься арендным бизнесом — купил постройку и сдаешь в аренду. Но, например, зимой арендаторы звонят нам, и мы воюем с управляющей компанией. Где-то крыша протекла, где-то трубу прорвало, опять надо разбираться. Это нелегко. Сельское хозяйство — это самый проблемный бизнес, с которым я когда-либо связывался. А я знаю, о чем говорю.

У меня сейчас сложилось однозначное понимание. Если завтра не будет такого роста строительной отрасли, никто на улице не останется. А если вырубится электричество на ферме на двое суток, то погибнет целое стадо, и, чтобы его восполнить, потребуется минимум два года.

— Получается, вы горите идеей?

— Да, реальная идея есть. У меня есть люди, которые со мной приехали в хозяйство, когда мы только начинали, а этим летом я их привез туда опять. Глаза были огромные: «Господи, неужели это все можно было сделать? Как вы это все сделали?» Когда приехал новый глава района Евгений Варакин, он говорит: «Слушай, вижу, скот откормленный, корма, солома!»

— Сколько средств за три года вы вложили в развитие хозяйства?

— Конкретные цифры называть не хочется, но очень-очень много.

— Когда они отобьются, непонятно?

— Понимаете, самое главное, что бизнес должен работать стабильно и приносить результат. Пусть отобьются, мы бы этого очень хотели. Но, понятное дело, что на данный момент это развитие финансируется за счет собственных средств.

— Правильно ли я понимаю, что вы сейчас зарабатываете в других бизнесах и вкладываете в сельское хозяйство?

— Да. Сельское хозяйство у нас пока несамостоятельное.

— Возможно ли зарабатывать только на сельском хозяйстве?

— Возможно. В этом году мы должны были выйти в прибыль. Но 40 процентов урожая погибло, плюс девочки сожгли солому, к тому же было 3−4 отказа техники серьезных, после которых пришлось запасные части покупать. Опять же пришлось сушить зерно. Одно, второе, третье — и мы опять в минусе.

Единственное, что нас пока хорошо удерживает на плаву и дает нам возможность развиваться дальше, — это животноводство. Притом когда мы заходили в бизнес, нам говорили: «Бегите от животноводства. Там задница. Надо идти только в зерновые. Они пользуются спросом и уходят за рубеж». Все! Перекрыли дорогу за рубеж. Три года нет цены на зерновые.

«Единственное, что нас пока хорошо удерживает на плаву и дает нам возможность развиваться дальше, — это животноводство»

О себе

— Расскажите немного о своей семье. Чем занимается супруга, дети?

— Так сложилось, что женой мы познакомились в школе, она была моей одноклассницей. А вместе мы вот уже 40 лет. Она моя главная помощница во всем. Мой сын сразу поле окончания университета работал в администрации Советского района, а сейчас занимает должность генерального директора АО «Транспортная карта». Также у меня двое чудесных внуков.

— Хватает ли времени на увлечения, хобби?

— Времени на хобби практически нет, поэтому ограничиваюсь путешествиями в пределах недели 2–3 раза в год. Летом с семьей любим ходить на катере по Волге.

— И напоследок — три секрета успешного бизнеса — ваш вариант?

— Первое — ваш бизнес должен быть страстью, личным интересом, вызывать азарт. Второе — надо оценивать востребованность товаров и услуг в достаточно далекой перспективе. Третье и самое главное — надо понимать, что любые инвестиции — риск. И в этот риск надо пускаться с холодной головой.