«Через Finiko прошли от 800 тысяч до 1 миллиона человек»: большое интервью Кирилла Доронина

Фигура Кирилла Доронина не может не завораживать. Это тот типаж обаятельного трикстера, за который уцепились бы сценаристы Голливуда Фото: Айгуль Мутыгуллина

Почему мы взяли это интервью?

В последние годы Татарстан стал колыбелью или гнездом всевозможных мутных финансовых проектов, которые становятся известны и популярны по всей стране. Тут и «РОСТ», и фонд Эрика Гафарова, и запрещенные онлайн-казино «Азино 777», 1xBet. Но Finiko превзошла масштабами все: в любой условной парикмахерской обязательно найдутся люди, вложившие туда деньги. Ролики о проекте набирают миллионы просмотров, а пострадавшие уже засыпали жалобами президента РТ Рустама Минниханова.

Охота на 1xBet: Центробанк накрыл в Казани букмекерское логово

«БИЗНЕС Online» еще с прошлого года пишет о Finiko. Впервые компания упоминается в публикации от 13 октября 2020-го «„Это следствие пандемии“: Татарстан накрывает волной финансовых пирамид». Тогда мы познакомились с людьми, которые зазывали вложить в Finiko деньги, и даже побывали на одной из конференций, организованных адептами компании, которые уверяли, что это не пирамида. Однако система, по которой платформа привлекала деньги под баснословные проценты, уже тогда имела все признаки, позволявшие говорить об обратном.

Через полтора месяца мы сообщили об уголовном деле, возбужденном в отношении Finiko, а также подробно рассказали о массовых обысках, прошедших по адресам ее офисов. Уже тогда наши собеседники оценивали сумму привлеченных компанией денег не в 80 млн рублей, которые фигурировали в деле, а минимум в 7 миллиардов. Однако уголовное преследование никак не помешало организаторам работать дальше, проводить масштабные конференции и продолжать принимать (и выплачивать!) деньги — вплоть до июля 2021 года. По поводу того, что произошло дальше, версии расходятся. Кто-то считает, что пирамида просто подошла к своему логическому финалу, чему способствовало и наступление «криптозимы». Но сами организаторы высказывают другую версию: дескать, между ними произошел разлад, из-за которого вывод денег стал невозможен. Да тут еще и ограбление Кирилла Доронина на $50 млн, которое случилось с ним в Турции.

На фоне последних событий мы общались с людьми, которые считают себя пострадавшими от Finiko, — они вкладывали туда кредитные деньги, надеясь получить прибыль, «разбивали копилки», в которых хранились накопления на операции и квартиры. И если еще неделю назад в органы поступали единичные заявления, то сейчас волна недовольства разрастается — жалоб уже больше 100, и неизвестно, насколько увеличится их количество еще через неделю. Впрочем, даже уже при очевидных признаках того, что пирамида рушится, прокуратура Татарстана заявляла, что вешать на Finiko клеймо мошенников и преступников «преждевременно», а в МВД по РТ на пресс-конференции объяснили, почему силовики не закрыли платформу.

Мы против финансовых пирамид и вовлечения в них людей. Да, можно винить жертв — они сами несли свои деньги, понимали все риски. Но ведь точно так же работают и игорный бизнес, и наркоторговля. Человек, попавший в сети, в той или иной степени перестает себя контролировать, а социальные последствия порой ужасны.

Тем не менее фигура Доронина не может не завораживать. Это тот типаж обаятельного трикстера, за который уцепились бы сценаристы Голливуда. Для того чтобы лучше разобраться в таком феномене, понять, почему люди верили и сбегались на очередное «поле чудес», мы и взяли развернутое интервью. А еще — нам показалось важным предоставить Доронину, который все обвинения в создании пирамиды отвергает, право на ответ, а дальше каждый вправе сам делать вывод. Таков принцип нашей газеты.

Интервью проходило в редакции «БИЗНЕС Online», куда Доронин приехал на двух тонированных Mercedes-Benz в сопровождении охраны (и это можно понять). Было заметно, что он готовился, тщательно подбирал слова, но от многих вопросов все же уклонился.

Что вы узнаете из данного интервью:

• О семье и воспитании без отца. О первых бизнесах, опыте коучинга и знакомстве с будущими сооснователями Finiko.
• О том, как и для чего они решили создать компанию: «Просто по рукам ударили».
• Почему зарегистрировали площадку в офшорах и не платили себе зарплату.
• О том, сколько людей прошло через Finiko, какую сумму привлекла площадка и кто сейчас управляет капиталами.
• Об уголовном деле, масштабных обысках с вскрытием сейфов и массовом выводе денег.
• О разладе в компании, начавшемся задолго до того, как он был афиширован.
• О крыше, покровителях и слухах о связях с Николаем Никифоровым.
• О том, зачем Доронин получил турецкое гражданство и сменил имя.
• О нападении в Турции и угрозах смертью.
• О людях, зашедших в Finiko на кредитные деньги, и моральной ответственности.

«С моим слухом люди не разговаривают. Я ношу один слуховой аппарат, второй не надеваю, потому что, когда надеваешь оба, все шумит, отвлекает — не знаю, как вы в этом мире живете» Фото: из соцсети

1. Семья и первый предпринимательский опыт

— Кирилл, расскажите о себе. Вы родом из Казани? Где учились?

— Я родился 15 февраля 1980 года в Казани, я из тех, кого называют «детьми Олимпиады». Ходил в школу №19, спецанглийскую, на Горках. Окончил финансово-экономический институт, КГФЭИ. В вуз попал сам. С 15 лет рос без отца: экономия была дикой, жили в условиях нехватки денег, когда все делаешь самостоятельно. А еще с детства я профессионально занимался бадминтоном, как раз в стенах института. Естественно, ничего другого не умел хотеть — это же иллюзия, что ребенок знает, чего хочет: он обычно идет туда, куда родители отправят, либо где тренируется. Занимался и баскетболом, но бадминтон — основная спортивная карьера, я был членом сборной Татарстана.

— Мама кто у вас по профессии?

— Она строитель-архитектор, училась в КИСИ. Не работала, потому что забеременела мной. Папа у меня из Казани, и мама переехала к нему сюда. В два года у меня началось воспаление легких, меня пролечили (а это советское время, медикаментов не было) антибиотиками мициновой группы. Скажем так, это антибиотик с последствиями, он может аккумулироваться вокруг нервной системы. Пролечили до конца, пневмонию убрали, но примерно в 6 лет обнаружили, что я не реагирую на звуки так, как обычные дети, то есть у меня тугоухость. Когда маме сообщили диагноз, сказали, что могут устроить меня в «спецглухую» школу, где меня научат дактилю, языку жестов и работе типа «ящики сколачивать». Она сказала: «Хрен вам». И просто больше со мной занималась, чем с обычным ребенком. Это было увлечение чтением, познанием — и это, в принципе, у меня от нее.

— И подобное дало свои результаты?

— Как видите. С моим слухом люди не разговаривают. Я ношу один слуховой аппарат, второй не надеваю, потому что, когда надеваешь оба, все шумит, отвлекает — не знаю, как вы в этом мире живете. А у меня концентрация высокая на том, что я делаю: отключил аппарат — и хорошо сплю, три-четыре часа — и высыпаюсь. За счет этого, может, более продуктивно делаю какие-то вещи.

— Мама потом где-то работала?

— Нет, она была домохозяйкой, и мы с младшим братом помогали ей. Она очень хорошо шьет, но единственный минус — не умеет нормально брать деньги за свою работу. Мы все время перебивались. Она отдавала одежду со словами «потом рассчитаешься». Сейчас с позиции бизнесмена я понимаю, что это абсолютный ад — жить от рассрочки до рассрочки, когда клиенты забывают заплатить. Отец у меня был несостоявшимся предпринимателем — неплохим, но это 90-е годы, очень странное время. У меня есть хороший опыт, что такое бизнесмен, который способен создавать взаимоотношения и извлекать из них прибыль. А мама, которая занималась детьми, осталась без предпринимательской поддержки в лице отца и пыталась выживать. Поэтому уже с 18 лет я начал работать помощником оценщика.

В какой-то момент я попал в среду людей, вовлеченных в обучение. Это сейчас курсов полно, а тогда был единственный клуб «Синтон» в Казани, где задается самый главный вопрос: «Чем ты хочешь заниматься?» Когда 17-летнему пацану задают такой вопрос, он будет тыркаться во все подряд. Сейчас я понимаю, что это правильно. Я до сих пор люблю обучение. Мне очень нравилась педагогика, которая, кстати, сейчас кардинально поменялась с точки зрения практики. Но с позиции увлечения областью — да, это мое. Поэтому изначально я бизнес-тренер, потом уже предприниматель.

— После тренингов чем занимались?

— Предпринимательством. Что я только ни пробовал: IT, купи-продай… Я некоторые моменты вспоминаю, думаю: что у меня только ни выходило! Был один крупный холдинг, в который я заходил уже как предприниматель, руководитель школы торговых представителей, занимался формированием команд для продаж с нуля. У меня до сих пор есть дикое убеждение, что продажам проще обучить людей, которые никогда не продавали, но имеют предрасположенность к этому.

— «Фабрика предпринимательства» Айдара Булатова тоже в данное время была?

— На «Фабрику» я пришел уже с нестандартным подходом, почему там и выделялся. Как она работает? Приходит малый предприниматель, дает набор кейсов, спрашивает, что делать в этом случае у бизнесмена, который уже какой-то путь прошел. И умение понять схему, с которой к тебе пришли, тоже навык. У всех предпринимателей, коучей должен быть такой навык — обучать. И как раз у меня на стыке компетенций коучинга и предпринимательства получалось приобрести популярность человека, способного формулировать сложность, с которой они могут справиться, и донести предпринимательскую задачу. И мой тренерский бэкграунд помогал мне в этом.

«Марат (слева) — безумно талантливый человек в «крипте». А для меня «крипта» на тот момент была синонимом ругательства — разводилово, непонятка глобального масштаба» Фото: из соцсети

2. Встреча с Маратом Сабировым и первые опыты с криптовалютой

— Как познакомились с Маратом Сабировым?

— На «Фабрике» и познакомились. Там есть возможность задавать предпринимателю вопросы — и ученики, пользуясь случаем, берут контакты, чтобы лично задать вопрос. В тот момент я был одержим поиском какой-то внутренней идеи. Прорывной. То есть не чем-то просто заниматься, лишь бы денег хватало. Мне нравится больше не деньги зарабатывать, а зарабатывать в рынке, который либо никто не видит, либо никто не знает, либо сделать это так, чтобы все узнали.

— Поиск «голубого океана» (отраслей, которых не существует, неизвестных участков рынка — прим. ред.)?

— Да, потом мне объяснили, что это называется поиском «голубого океана». Мне комфортнее там, где никого нет, то есть рынок, где не надо толкаться. Ненавижу конкуренцию. И я понимаю, что нужна прорывная идея. Мой прошлый концепт растиражирован так, что люди до сих пор работают в рамках антиколлекторской деятельности (речь о фирме «Эскалат» — прим. ред.). Вливаться туда сейчас неохота, но и делать какой-то рынок с приростом 2–3 процента в год мне просто скучно. У меня внутренний позыв — риски и создание прорывных возможностей. Мне проще удариться не в одну возможность и всю жизнь в ней быть, а вкладываться в пять-шесть, но дико рискованных вещей, на уровне психики. Ментальность моя такая: я готов пять потерять, но 6-й настолько выстреливает, что окупает все, в том числе и разочарования от этих пяти.

Так вот, когда мы встретились с Маратом, он предложил мне сделать школу. Марат — безумно талантливый человек в «крипте». А для меня «крипта» на тот момент была синонимом ругательства — разводилово, непонятка глобального масштаба.

— Какой это год был?

— Конец 2017-го – начало 2018-го. Криптовалюта уже успела и упасть, и подрасти, вроде в 2017-м она падала и подкосила всех. А Марат меня зацепил тем, что сказал: «Я делаю школу, могу обучить тебя зарабатывать 7 процентов в день». И неважно, какой курс. Я сразу решил: скорее всего, думает, как выгоднее людей развести. Потому что мне периодически приходило подобное — вот, есть проект, надо вложиться, столько-то поднимешь. Он говорит: «Нет, живая тема, давай покажу на живых деньгах». С карты 100 тысяч рублей закинули, через три часа у меня на карте уже 105 тысяч.

— За счет чего?

— Все очень просто: оптом купил «биток», в розницу продал. Как огурцы: условно, бабушка закупила коробку и по килограмму распродает. Принципиально на данном рынке ничего не поменялось: если оптом покупать, то дешевле. И я понимаю, что это не то чтобы мое, но интуитивно почувствовал здесь какой-то запах инноваций. Как собака в стойке: что-то там есть, но что — непонятно. Обучение стоило 150 тысяч рублей. Я говорю ему: да, классно, гарантированная технология получения дохода. Но я очень хорошо работаю с массовым рынком, понимаю ментальность и думаю, что эти 150 тысяч — за пределами [возможностей]. Говорю ему: давай наоборот — обучение сделаем за 25 тысяч и предоплату 5 тысяч рублей. Делаем малую группу, говорим: 5 тысяч предоплата, гарантия на то, что ты заработаешь минимум 25 тысяч (а стоимость обучения как раз 25 тысяч рублей), и рассрочка на оставшуюся сумму. То есть логика была какой? Максимально честный договор, когда ты платишь за обучение, и, если оно не срабатывает, тебе возвращают деньги. Мы даем людям гарантию: если ты не заработаешь, то вернем тебе предоплату. Получается очень крутая схема, на тот момент она меня вдохновляла. Человек достает 25 тысяч рублей не из своего кармана, а заработанные — и у него остается компетенция, положительное впечатление.

Но мы получили другой эффект. Когда я начал заниматься подобным, то попробовал и быстро понял, что и как. Но еще я осознал, что это сильно скучно. Когда у тебя нет денег, ты на все готов. Например, к нам на презентацию приходили госслужащий, мамочка с подозрением, что мы сейчас всех разведем (потому что куда только людей ни приглашают — это обычная сетевая история). Но я им говорю: вы работаете, и уже завтра будут первые 5 тысяч рублей. А для многих 5 тысяч — это за квартиру заплатить, когда у тебя просрочка два-три месяца, ботинки ребенку купить, лекарства маме. И таких историй потом возникло очень много, и они меня питали. Мы получили ажиотаж, порядка тысячи человек прошли обучение технологии. Сначала было интересно, когда ты зарабатываешь по 5 тысяч в день — это деньги для многих запредельные.

Но потом людям стало скучно, более того, на данном рынке, где обменивается биткоин, очень много мошенников. Например, могут прислать тебе на карту средства в тенге. Постоянно следить за этим выматывает, уже на третий-четвертый день такое утомляло.

Интенсивно мы обучали года полтора, а потом это существовало уже в виде записанных курсов. Но люди начали говорить: «Мы поняли, что подобное работает, но это не мое». Ведь, когда деньги появляются, становится охота что-то другое делать. И появился запрос доверить криптовалюту нам в управление: «Вы можете это делать, чтобы часть дохода у себя оставлять, а часть — у меня?» И мы такие: ну, наверное, можем.

— У вас и до этого были уже деньги какие-то?

— Да, я-то работал уже как человек, который имеет дело с капиталом, это немножко другая история. Какие-то средства имелись, естественно. С одной стороны, деньги неинтересны, с другой — интересно, когда их много. То есть не само количество, а способность эти средства превращать в возможности. Например, еду и понимаю, что хочу новый мотоцикл, потому что у него сцепление пять дисков, а у старого — три. А стоит он на 1,5 миллиона рублей дороже. Соответственно, уже не думаешь, когда появятся эти 1,5 миллиона, а приезжаешь и забираешь. Или, допустим, у нас где-то конференция: собрался и полетел туда. Вот для этого мне нужны деньги как инструмент. Для меня всегда так было.

— По поводу управления криптовалютой — от кого такой запрос поступил?

— От людей, прошедших обучение. Они все в чатах, общих пространствах, делятся опытом, обмениваются результатами. Мы тогда как раз просили дать нам три-четыре случая, чтобы показать «доход до» и «доход после». И в итоге они начали проситься обратно с деньгами, говорить: «Вы теперь торгуйте, а нам — часть дохода». Вначале было в ручном режиме, потом появились несколько людей [которые торговали], их количество росло. Мы понимали, что деньги большие в управлении, а инструмент всего один — «биток». Для меня, как для человека, мыслящего категориями вероятности, — это 50 на 50. То есть у меня нет прогноза, что делать, если вдруг в какой-то момент кто-то отключит «биток». Я у Марата спрашиваю: «Можем ли что-то противопоставить биткоину? Есть ли у тебя кто-то, кто может делать [прибыль] не на „битке“? Мы берем это как возможность, но нужно еще что-то создать, чтобы мой капитал пополам поделить, а тем более капитал клиента». Говорит: «Да, у меня есть Альберт, он на „Форексе“ по 5–6 процентов делает, иногда и по 2–3, но в среднем за неделю 15 процентов может». Побеседовали, посмотрели, загнали часть денег — работает. Отлично. И тут у меня появилась мысль, что надо увеличивать количество людей, способных делать 3 процента в день на разных вещах. Для них это узкая квалификация, а для меня создание процесса событий. Как раз мы знакомимся с Эдвардом, который говорит, что работает на нефтяных фьючерсах, на чикагской сырьевой бирже.

«Finiko началась, когда я стал задавать вопрос: а можем ли мы что-то великое сделать? То есть прямо большое? Я не ожидал, конечно, что настолько…» Фото: из соцсети

3. Знакомство с Эдвардом Сабировым и зарождение концепции Finiko

— Каким образом познакомились с Эдвардом Сабировым?

— В Казани, на Московской, в бизнес-центре напротив «Кан Авто». Я целенаправленно искал человека, который может делать 3 процента в день, неважно на чем, хоть на семечках. Этим человеком оказался Эдвард.

— Они с Маратом не братья?

— Нет, мы периодически смеемся на эту тему. Точно не братья. Просто Сабиров — достаточно распространенная фамилия.

Когда у нас появился Эдвард, у меня в голове созревает концепция, что мы должны любую сумму, которая попадает к нам в управление в криптовалюте, дробить на максимальное количество частей, способных создавать 3 процента в день. Стремиться к 5 процентам, а там уже что получится. В этой модели рождается уникальная концепция: даже если у меня какая-то часть капитала проваливается, если поставить коэффициент провала минус 1,5 процента, то в пересчете на всю сумму я получаю приход на весь депозит. В разы больше, чем любой бизнес, который мне был знаком. Почему это и выглядит подозрительно — потому что, если собрать по кусочкам, они делали результат. Например, кто-то мог управлять суммой в 1 тысячу, кто-то — в 10 тысяч, а я их собираю, складываю в единую цепочку событий, и в момент данного события они создают прирост депозита в среднем. Даже если у меня часть этих депозитов потерялась. И по сути подобное и являлось, наверное, концепцией Finiko.

— Кстати, почему такое название? «Фин» — это финансы?

— Это я уже потом так подумал, а на самом деле бзденькнуло. Это некое буквосочетание, которое сложно найти в интернете. Соответственно, и цитироваться оно станет быстрее всего. И индексироваться быстрее, потому что ни с кем соперничать не будет. Потому что слово «финико» конкурировало потом с какими-то армянскими поставками фиников оптовыми, и все. А все остальные слова уже использовались в нашем контексте.

— То есть вы вкладывали деньги в биткоин, фьючерсы на нефть, куда еще? Сколько площадок было?

— Еще имелся «Форекс», и также мы нашли пару инструментов на Мосбирже — если не ошибаюсь, там имелся контракт по российской нефти. Грубо говоря, существовало четыре площадки, а на них можно было разные инструменты набирать в зависимости от квалификации людей. Кому-то ближе пара доллар/евро, кому-то — золото. Это как раз являлось зоной ответственности Эдварда — подбирать людей, способных быть трейдерами и работать с высоковолатильным инструментом. И на тот момент она была достаточной для меня. То есть работает часть капитала клиента, часть нашего капитала, и он просто приумножается.

— Клиентов тогда сколько насчитывалось?

— Не скажу точно, это были какие-то ученики, может быть, 100–150 человек. Суммы передавались просто под честное слово, под запись в тетрадке. Царила очень позитивная атмосфера людей, понимающих, что это работает. И кто-то написал: «Ребята, вы творите какие-то чудеса. Можете показать?» Вроде хрень какая-то — криптовалюта в управление. И на тот момент, на 2017 год, определение «крипты» вообще отсутствовало и правовой статус тоже.

Но это еще не Finiko, а только концепт, базис. Finiko началась, когда я стал задавать вопрос: а можем ли мы что-то великое сделать? То есть прямо большое? Я не ожидал, конечно, что настолько… Но мне всегда нужны были какие-то вызовы. И это, наверное, являлось моей самой главной работой с ребятами.

И я говорю: Эдвард, давай начинать. Для меня многие слова были как для обезьянки с бубном, но меня интересовал «депозит до» и «депозит после». Я предприниматель и с цифрами на ура, а как именно анализ проходит, как точно сделать нужно, я не понимал. Эдвард что-то говорил, какие-то графики показывал — для меня это всегда было подозрительным. Пока он не открывал компьютер, не демонстрировал «депозит до» и «депозит после». Плюс 7–10 процентов делал, он реально уникум.

«Эдвард что-то говорил, какие-то графики показывал — для меня это всегда было подозрительным. Пока он не открывал компьютер, не демонстрировал «депозит до» и «депозит после». Плюс 7–10 процентов делал, он реально уникум» Фото: из соцсети

— Где он этому обучался?

— Он с детства умел. Так получилось, что у него мама трейдер, по-моему. У нас вроде бы и близкие отношения, но я не стараюсь ковыряться в тех вещах, которые люди не хотят сами рассказывать. Эдвард говорил, что чуть ли не с 11 лет читал книги по трейдингу, а с 18 — торгует. Соответственно, когда мы начинали работать, в трейдинге он был чуть ли не 10–11 лет и очень хорошо понимал рынок. Он мне напоминал меня, но я изучал все подряд в сфере эйчара, обучения персонала, а он так же двигался в области трейдинга.

Когда мы начинали, я говорю: «Эд, круто стать топ-10 Уолл-стрит из России? Можем ли мы себе подобное позволить? Что для этого надо?» Он отвечает: «Капитализация, доходность и так далее». Марата спрашиваю: «Что предпринять, чтобы сделать самую топовую мировую криптокомпанию?» И дальше у них мозги начинали работать. Всех так зарядил и думаю: а что я? А у меня появилась своя идея фикс — это город стартапов в сфере медицины. У меня есть загон по поводу вечной жизни, то есть концепция «старость как болезнь». И моя мысль заключалась в том, чтобы в данный город заводить умы со всего мира и давать им пространство для изобретений, чтобы они могли спокойно создавать какие-то вещи для лечения старости как болезни.

И пришла идея: сделать компанию с капитализацией 300 миллиардов долларов. Просто по рукам ударили.

— Почему именно такая цифра?

— Мы подумали, что этого на все хватит: и построить город, и стать компанией с Уолл-стрит. Нужен был какой-то количественный показатель, и подальше забросить — не 5–6 миллиардов, а 300 миллиардов, что абсолютно нереально с точки зрения человека, который еще вчера приехал на раздолбанной тачке. Но это было с точки зрения «А почему бы и да?».

— Условно, потому, что вы тогда наткнулись на золотую жилу, так?

— Она в то время не казалась суперзолотой жилой вообще. Я понимал, что это рабочая модель, но мне представлялось, что мы будем работать над приумножением себя. Но потом начинаешь думать: ну есть деньги, город построил, делаешь продукты, а кому продавать? И родилась концепция не просто продавать, а сделать ее с подходом, чтобы потом, когда мы ее создадим, нам было кому предложить. И лучший способ, чем MLM, у меня не было (MLM, или multilevel marketing, — многоуровневый, или сетевой, маркетинг — прим. ред.).

— То есть появилась идея создать такую замкнутую экосистему?

— Да, это настоящая сбытовая сеть с деньгами, мечта любого маркетолога. Я могу в «Инстаграме» выйти и сказать: ребята, у меня есть такой продукт, давайте попробуем. И у меня за 15 минут могут пройти продажи на миллион долларов. Мало кто на подобное способен, а я помню данный эффект — когда мы только выпустили токен FNK, хороший эффект продаж возник. Но тогда это являлось не четким, а интуитивным знанием — как я предполагал, люди, которые зарабатывают и благодарны, плюс наша капитализация. Но надо было выработать правила: мы принимаем криптовалюту в управление, можем все потерять и это прекрасно понимаем. Работали на рискованном рынке.

— Не просто рискованном, а вообще непонятно с чем — вы отдавали себе в этом отчет?

— Да, сверхрискованном, непонятном, неотрегулированном. Очень много вопросов имелось, да и тогда же еще отсутствовал закон о ЦФА (цифровых финансовых активах — прим. ред.), который появился только 1 января. На тот момент все, что было не запрещено, мы считали разрешенным — по факту так и есть. И у меня существует один пунктик — быть в законе. То есть это должно быть либо не отрегулировано, и я могу формировать собственные правила этики, либо отрегулировано, и мы это соблюдаем.

«Когда мы только выпустили токен FNK, хороший эффект продаж возник. Но тогда это было не четкое, а интуитивное знание — как я предполагал, люди, которые зарабатывают и благодарны, плюс наша капитализация» Фото: «БИЗНЕС Online»

4. Как работала Finiko

— Так, концепцию Finiko вы разработали, а план какой-то у вас был?

— План состоял из двух частей. Первая — мы это осуществляем с большим количеством инструментов (почти 150) и с разными трейдерами. Второе правило — без гарантий. На каждой конференции я повторял: все, что мы делаем, может быть потеряно. А если отказываюсь от гарантий, подобное означает, что я начинаю смотреть на возможности. А последние возникают только в неопределенности: то есть это такая среда, когда ты знаешь, что ничего не знаешь — как настоящие философы учили в свое время. Неопределенность как норма — еще одно правило, как и «держи нос по ветру». Ты ищешь возможности, увидел — пошло: надо этим заняться. Никто же сейчас не занимается печатью фотографий Fujifilm, а раньше их киоски были доходными. То есть рынки приходят и уходят, и сейчас как раз есть возможность зарабатывать на криптовалюте. И вот данный план на 25 лет мы тогда и нарисовали.

— Прямо-таки на 25?

— Да, в то время это было как шутка: план на 25 лет, капитализация на 300 миллиардов долларов и конгломерат, позволяющий сделать любые проекты, которые хотели. Но мы выработали тактику.

Мы говорили: ты можешь купить наш финансовый продукт в криптовалюте. То, что заработали, делим на три части по принципу Тамерлана. Если не заработали — никто не заработал. Если заработали, то треть — полководцу, треть — армии, треть — Тамерлану. Так же и здесь: инвестор получал треть, трейдинговый отдел, который создал разницу, и компания Finiko как организатор пространства, где все произошло. Потом нам достаточно было 5–6 рассказов об этом, первых презентаций.

— Кто являлся вашими первыми клиентами?

— У нас имелась первая группа абсолютно лояльных людей в чатах, заработавших, зная, что это действует. Так у нас появилась система рекомендаций. Следующая задача, которую надо было решить, — как не стать похожими на пирамиду. Не секрет, что наш офер очень похож. Мы сформулировали просто: ты можешь выстроить бизнес, но платят тебе не с входящих денег, а с дохода на них. Мы зарабатывали от капитала и платили с дохода.

— То есть тот, кто приглашал новых вкладчиков, все же получал за это деньги?

— Мы их вкладчиками никогда не называли, это инвесторы в криптовалюту. Мы как раз соблюдали терминологию, потому что подобное очень важно. Они получали 5 процентов с входа — единоразовая выплата за рекомендацию. Но на самом деле такая мотивация смешная — если брать бизнесы, которые с нами рядом терлись, то там премии достигали 15–20 процентов. И мне хотелось отстроиться от данных компаний совершенно четким офером: вот столько у нас на входе, потому что нам надо капитал в работу получить. А вот потом, уже с заработанных денег, мы можем платить. Было принципиальным донести даже через систему цифр. И реально очень многие приходили из разных псевдофинансовых компаний, которые зациклились, как на этом зарабатывать.

И еще, мы не работаем с фиатными деньгами, никогда в жизни — с традиционной валютой: ни при каких обстоятельствах денежные средства не принимали. Только криптовалюту.

— То есть сначала нужно было где-то купить эквивалент на тысячу долларов, потом принести?

— Абсолютно. Нам все равно, где ты купишь, но мы принимаем либо биткоины, либо USDT.

— Это вы так обезопасились?

— Мы соблюдали закон. В данном плане нам было важно его соблюсти: нельзя принимать денежные средства, когда ты не имеешь лицензии управляющей компании, и так далее. А диалоги по «битку» не урегулированы.

— Хорошо, принес вам человек в условных единицах тысячу долларов — дальше что?

— Вы порекомендовали, я тоже, итого сформировалось три уровня по тысяче долларов. Например, сегодня мы вам начислили 1 процент как держателю депозита, 10 долларов. И дальше уже как предприниматель оплачиваю 3 процента с дохода от 10 долларов, то есть 30 центов.

— Когда человек принес тысячу долларов, что вы ему обещали за это?

— Ничего. Никогда ничего не обещал — что получится, то получится. Это правило компании.

— А зачем вам приносят деньги, если не знают, что получат?

— Потому что людям нравится наше прошлое. То, что мы показывали доходность от 0,8 до 1,1 процента в день.

«План состоял из двух частей. Первая — мы это делаем с большим количеством инструментов (почти 150) и с разными трейдерами» Фото: © Arne Dedert /dpa / www.globallookpress.com

— Реально показывали такой доход? В день? И отдавали людям?

— Абсолютно. Три года! Без какой-либо претензии. До последних событий.

— Людям вы отдавали до 1,1 процента, а сами сколько зарабатывали?

— Примерно столько же, ну чуть меньше. То есть получалось так, что нам около 3,5 процента в день надо было заработать…

— И вы зарабатывали эти 3,5 процента? Реально получалось?

— Конечно. Три года подряд. Поэтому, когда нас пытались сравнивать с другими компаниями, я говорил: а вы спросите, сколько они просуществовали?

 — Но даже 1,1 процента в день — это же невероятная сумма.

— Для нас вот это и оказалось самой главной проблемой.

— 300 процентов годовых же не бывает, а вы им обеспечили?

— Не бывает, но мы стабильно функционируем три года. Ни одна компания, которой приписывают пирамидальность, не живет столько. Почему? Потому что мы умеем зарабатывать деньги. У нас есть технология, которой сейчас готовится научное подтверждение и экономическое обоснование, тому, что мы делали, чтобы хоть как-то защититься. Поскольку сейчас в связи с этой ситуацией мне пришлось думать над методами улучшения того, что есть.

— И все подобное привлекало вам новых клиентов — сарафанное радио, рассказы людей?

— Это все оказалось не самым важным. Наиболее значимой стала математика. То есть мне было неважно, какой клиент, — имело значение, чтобы, если он зашел на некую сумму, с нее получил бы какой-то доход.

То есть как мы начали? Разработали модель четкой, простой и максимально честной математики. Далее — презентация: гарантий нет, вот договор о том, что вы согласны с потерями. По факту мы говорим: если готовы, то пожалуйста. Но предупреждаем вот о таких правилах. Это нам комфортно. И мы никого не тянем.

— Вы как будто себя обезопасили, мол, тут казино, гарантий нет.

— Условно, казино. Но не соглашусь с вами, для некомпетентного обывателя кажется так: ну отдам сумму — получу или не получу. А для нас это огромная инвестиционная работа большого числа молодых мозгов, которые вообще по-другому думают.

Дальше мы зарегистрировали в Эстонии юридическое лицо, которое разрешает работать с криптовалютой.

— Когда это было и почему в Эстонии?

— Если не ошибаюсь, конец 2018 года. В Эстонии — потому что в России нельзя зарегистрировать юрлицо, которое станет заниматься криптовалютой, а там можно.

«Мы умеем зарабатывать деньги. У нас есть технология, которой сейчас готовится научное подтверждение и экономическое обоснование, тому, что мы делали, чтобы хоть как-то защититься» Фото: из соцсети

— Почему не в Швейцарии, например?

— На тот момент стоял вопрос: потратить 5 тысяч долларов на регистрацию либо 50 тысяч. В Эстонии дешевле, были упрощенные процедуры регистрации, регулятор лояльно относился к процедурам. Но существовала проблема: мы понимали, что, возможно, возникнут налоги. И мне интересно стало, как можно заплатить. Я по-своему такой патриот, и для меня вопрос с налогообложением — это норма ответственности перед страной. То есть как я могу нести ответственность перед государством за пространство, где живу? Платить по тем правилам, которые здесь существуют. У нас доходило до смешного: мы приходили в налоговую, и нам говорили: «Вы что, дураки? Уходите». Я отвечал: «Мы с деньгами, как заплатить? Дайте лазейку». Говорили: «Уходите, мы не хотим с этим связываться». Есть у нас официальное обращение в казанскую налоговую, региональную, в федеральную налоговую писали письма, просили инструкции, как уплатить.

В какой-то момент эстонский регулятор усилил требования к организациям, которые занимаются подобным, и мы сами добровольно отозвали лицензию, приостановили деятельность, заявили, что подтянем компанию под новые требования, потом возобновим работу. Затем зарегистрировали еще одну фирму — все регистрационные данные есть, в том числе и на меня, — в Сент-Люсии. Это островное государство, которое тоже разрешает операции с криптовалютой. Очень многие страны, не имеющие источников дохода, создают такие условия.

— Серые зоны мировой экономики, так сказать.

— Зато у меня есть возможность легально формировать поток, законно заключить договор. По данному пути мы и пошли. Сложилась уникальная команда молодых специалистов, которые работают по инновационной технологии генерации прибыли. Это реально произошло, и наша модель, по сути, опередила свое время.

— В чем опередила? Что они торгуют лучше всех, ночами не спят или роботы за них работают?

— Роботы как раз исключались. У меня сейчас готовы консультации с научным сообществом, которые дадут определение и документацию, подтверждающую экономическую инновацию.

— В чем эта инновация, на пальцах сможете объяснить?

— Не совсем. Я разговариваю языком предпринимателя, который соединил данные модели. «Депозит до» и «депозит после» — вот мой разговор. А нюансы как раз заключаются во «внутрянке», которую непосредственно ребята выполняли. Самое главное — очень большое число высокорискованных инструментов в один момент времени. Для меня это было инновационным. Многие говорят, что так невозможно, но мы сделали.

— Где искали трейдеров — в Казани?

— Эдвард собирал со всей России. Начинали с Казани, потом дошли до других городов, по всей РФ набирали.

 — Сколько всего было трейдеров?

— Я потерял счет, когда их стало больше 50. Задачей у меня являлось — не влезать в те вещи, которые не понимаю, и заниматься тем, в чем разбираюсь. Тогда и возник Зыгмунт, который начал нас всех синхронизировать, складывать.

«По сути, это некий симбиоз Зыгмунта, Марата и Эдварда на уровне генерации денег» Фото: из соцсети

5. Появление Зыгмунта Зыгмунтовича

— Как вы познакомились с Зыгмунтом Зыгмунтовичем и какая роль у него была в компании?

— Он мой бывший помощник еще до Finiko: найти что-нибудь, принести, набрать менеджеров. А здесь у него была задача — «склейка».

— Его имя и фамилия не псевдоним?

— Нет, это же его паспортные данные.

— Паспорт тоже можно переписать.

— Насколько я знаю, ему 23 года и все это время он был Зыгмунтом. Он себя называет польским татарином, у него вроде польские корни, папа оттуда.

— То есть вы своего помощника назначили на роль исполнительного директора, а сами являлись генеральным?

— Я не назначал. Не было ни одного назначения. Это исключительно волеизъявление и желание заниматься тем, что у него хорошо получается. У нас не имелось статусов вообще. Считаю нас равными, потому что каждый занимался своим. Мы идем не друг за другом так, что сначала я, а потом все остальные, а двигаемся параллельно. И у нас в сутках не 24 часа, а 128 — когда каждый выполняет задачу в единицу времени на своем поле.

— То есть вы главный маркетолог, идеолог и стратег компании?

— По сути, да. Естественно, я был заинтересован в деньгах. А еще меня интересовали проекты, которые появятся после. То есть я всегда настропалял всех и объяснял, зачем это делаю. Мне было важно донести суть компании.

— Юридически это где прописано, что компания, условно, разделена между вами четырьмя?

— Нигде, это был набор честных слов.

— А бренд Finiko кому принадлежит юридически? Сайт?

— Товарный знак, наименование — мне лично. Сайт — не помню, там же много всяких юридических коллизий. Домен, по-моему, мой, потому что у меня имелся опыт потери домена. Это как раз сын ошибок трудных.

— А финдиректором у вас кто являлся?

— Это как раз была система учета. По сути, некий симбиоз Зыгмунта, Марата и Эдварда на уровне генерации денег.

— А как делили деньги тогда?

— Мы их не делили, вы не поверите. Договорились, что поделим через пять лет, когда у нас будет капитализация в 300 миллиардов и мы примем новое решение — двигаемся дальше или делимся. Я размышлял из категории, что, когда делишь 300 миллиардов, плюс-минус 10 миллионов никакой роли не играет. И мне хотелось убрать жадность, медвежонка этого задушить в самом начале и не заниматься ежемесячным распределением денег.

— До этого как жить тогда? Зарплату получали?

— Нет. Мы же сами зарабатывали на разнице.

— Тоже свои капиталы вкладывали? Откуда они были?

— Конечно, капитал работал. Мы его нарастили очень серьезно за данное время, пока работали сами с собой. Потом продавали школу — это же тоже доход. С каждой оплаты [курсов] в 5 тысяч рублей 1 тысяча шла тем, кто приглашал. Зыгмунту сразу сказали: зарплаты не будет, все, что ты заработаешь, — это исходя из доли, полученной от развития школы. И он отпахал — организовывал первые кабинеты, стулья, помню, покупал в IKEA за 300 рублей, мы с ним сидели и считали копейки. То есть организовывали пространство, где зарабатывали деньги.

— Получается, что в проекте были четыре ключевые фигуры: вы — идеолог и маркетолог, Зыгмунт — исполнительный директор, Эдвард и Марат — трейдеры и главы трейдеров?

— Да. У меня существовало правило. Я говорил: ребята, у нас большие цели — попасть в топ Уолл-стрита, быть самой крупной криптокомпанией, а лично у меня задача — построить группу компаний-стартапов, ну или хотя бы года через 3–4 приступить к этому. Соответственно, надо было работать сообща, а не спуская задачи каскадом. И данная комбинация дружеско-деловых отношений сформировалась в такой вот очень важный феномен. И я хочу отметить, что за три года ни разу компания никого не подвела. Ни одного недовольного за этот период. Безукоризненная работа по генерации прибыли в системе криптовалют и только рост и распространение позитивной информации — вот что для меня было принципиальным. То есть неважно, какой человек — зашел ли он на 100 долларов, на тысячу, — он должен получать тот эффект, которого мы смогли достичь. Либо не получил никто, либо получили все.

«Я знаю, что через систему прошли примерно от 800 тысяч до 1 миллиона человек. Может, чуть меньше. Я следил за этим еще на цифрах 300–400 тысяч — так было, наверное, в прошлом году» Фото: «БИЗНЕС Online»

6. Обороты Finiko

— Сколько через вас прошло людей?

— Не знаю. Я перестал следить за этой информацией. Мне было важно не сколько, а каждый.

— Какую сумму мобилизовали?

— Не в курсе. Мне подобное не так интересно.

— Звучит странно для бизнесмена, когда вы говорите, что это вам неинтересно.

— Мне хватает.

— Вам-то хватает, но ведь вы отвечаете за людей, структуру, команду? Хоть как-то оценивали масштабы?

— Я говорю, мне было неважно, кто, как, главное, что доход делится на три части. Я ставил задачу достичь капитализации в 300 миллиардов.

— Какой путь пройден?

— Не знаю. Через систему прошли примерно от 800 тысяч до 1 миллиона человек. Может, чуть меньше. Я следил за этим еще на цифрах 300–400 тысяч человек — так было, наверное, в прошлом году.

— Какова средняя сумма вклада?

— Нет такого понятия.

— Но имелись люди, которые миллионы вкладывали?

— Скажем так: у меня есть знакомые знакомых, говорившие, что кто-то что-то там вкладывал. Я в это не погружался. Можете мне не верить, но мне было важно, чтобы у ребят соблюдалась финансовая дисциплина по тем моделям, которые изначально закладывались. Мой вопрос к Эдварду всегда являлся одним: ты можешь такие объемы делать? А какое количество людей, для меня абсолютно неважно. Я на это смотрел по-другому. Почему 300–400 тысяч человек мне еще было интересно, потому что я подумал, что если выпущу следующий продукт, то хотел бы сразу 100 тысяч продаж на 10 рублей продукта, условно. И я понимаю, что у меня сразу формируется план на выручку уже по следующему продукту. Вот эти вещи я смотрел. А количество денег — мне было достаточно, чтобы, например, купить автомобиль. «Можем ли, — говорю, — Зыгмунт, купить машину?» Он отвечает: «Да». Либо: «Нет, сможем через месяц или два». Или: «Все деньги потрачены на офис».

— Если у вас прошли до миллиона людей, кто-то вносил миллион рублей, кто-то меньше, кто-то больше. Условно, если в среднем каждый вложил по тысяче долларов — минимум миллиард долларов вами было мобилизовано?

— Да, наверное, близко к этому. Деньги заходили на сайт, уходили в систему криптооборота, дальше — в криптотрейдинг, и затем уже излишки отправлялись либо на защиту капитала на фондовом рынке либо на оплату текущих затрат, например по офису, и еще много других проектов мы запускали. Вот как все происходило — была целиком и полностью епархия ребят, которые в этом лучше понимали, чем я.

Мы организовали выплату налогов, например, больше чем на миллиард рублей за прошлый год.

— Это налог на что?

— Подоходный, 13 процентов. То есть часть денег ушла в бюджеты, львиная доля осталась в бюджете Татарстана. Мы поставили правило инвесторам: заработал — заплати. Год готовили модель отчетности. Я же говорю, приходили в налоговые, а нас посылали.

— Если миллиард налогов, значит, 7,5 миллиарда рублей инвесторы заработали только за прошлый год? Это в РТ?

— Получается, примерно так. Не только в Татарстане, есть люди, которые по нашей модели добровольно это сделали в других городах. А обкатывать модель начали с РТ, когда в бюджет республики заплатили, и у нас нет возврата по налоговой, но есть вопросы у людей. Мы хотели понять, как будет реагировать региональная налоговая, чтобы потом уже этого опыта набраться, а затем растиражировать по всем субъектам.

— Обычно в бизнесе есть как минимум финансовый директор, который все считает, а потом еще должен отчитываться перед вами: доход, расход, прибыль и так далее.

— Все цифры неплохо считались у Зыгмунта. Зачем отчитываться? Все понятно у нас: вот те деньги, которые получили клиенты, эти — трейдеры, все остальное остается у нас. Какая разница сколько?

— То есть учета у вас не было?

— Моего личного учета — нет. Имелся учет по выплаченным деньгам — потому что люди должны получать обязательно. Существовал учет по оплате труда сотрудников, которые создали данный результат. А то, что остается…

— Сколько стоит месяц работы Finiko? Какие на это затраты?

— Вопрос не ко мне, я реально не знал. У меня абстрактное мышление — мне надо знать рынок, бизнес, что мы выполняем финансовую модель.

— То есть у вас полностью на доверии все строилось?

— Абсолютно. Зачем брать больше, если больше не надо?

— Опытные предприниматели все равно должны работать по принципу «доверяй, но проверяй».

— Не могу сказать, что я неопытный предприниматель. Меня обманывали, и не раз. Но в бизнесе, скажем так, в модели, когда у нас возникает сверхдоход, когда мы можем делать по нормативам прироста, мне требовалось только одно — чтобы все работало. Потому что моя задача была — ребят визуализировать. Все знали, кто это. Они выступали, отвечали каждый за свой участок работы, презентовали его. Мне подобного было достаточно для того, чтобы все работало. Мне нравилась эта атмосфера — не перепроверять, не тратить на недоверие время.

— Ну видите, к чему привело.

— Не соглашусь. Я сейчас просто проговорю еще раз: эта модель за три года не давала сбоя вообще, ни разу не происходило такого, чтобы где-то мы застряли по выплатам, срокам, суммам, еще что-то.

— Условно, вам скажут: пока биткоин рос, пирамида росла — вы платили.

— Неправда. Пока биткоин падал, мы продолжали платить. Зато у нас закрылось очень много компаний, которые говорили, что типа у нас тоже трейдинг. Знаете, как презентовали себя наши якобы конкуренты, информационными конкурентами я их называю. Они говорили: «Знаете Finiko?» — «Да». — «Вот посмотрите презентацию, у нас так же».

— Вы говорите, что зарплату не получали, а сколько тогда вложили собственных денег?

— На момент, когда это масштабироваться начало, у меня в обороте, наверное, около 3–4 миллионов долларов было своих. Сейчас не могу уже точно назвать, но помню, что как раз это явилось для меня ощущением выдоха, когда у меня цифры кратно начали прирастать на обменах, когда «биток» давал по 3–5 процентов, я просто увеличил количество аккаунтов, которые подобное делали в моменте. Для себя это прекрасно, для большого количества людей — уже опасно. Нужно было застраховать еще и другими инструментами.

«Считал, если никого не кидаю, кому какая разница, сколько я заработал? Как мне показали недавние события, это не так. В общем, получилось так, как получилось. Обыски прошли, все затихло» Фото: «БИЗНЕС Online»

7. Уголовное дело, обыски и паника

— То есть все хорошо работало, ровно, гладко, но вот именно разлад стал точкой преткновения? Как это случилось вообще?

— Наверное, правильно сказать, что наше такое, скажем, стремительное развитие и увеличение количества пользователей, криптовалютных инвесторов и резкий повышающийся коэффициент капитализации компании при непонятности, в чем инновационность модели трейдинга, породили естественным образом интерес государства к нам как к неясному механизму. И еще в связи с введением предварительного закона о ЦФА — по крайней мере, подобное планировалось.

И вот 7 декабря возбуждается уголовное дело по предположениям. Еще до этого регулятор нас вносит в реестр организаций с признаками пирамиды, то есть неподтвержденных. И, видимо, на фоне всего, плюс еще информационный шум достаточно серьезный, заводится уголовное дело по части 2 статьи 172 («Организация деятельности по привлечению денежных средств и иного имущества»). Дело возбуждено было в отношении неопределенного круга лиц. И еще раз хочу подметить, мы никогда не принимали денежных средств. Принципиально работали в правовом поле с лицензиями, разрешающими данное дело, и принимали только криптовалюту. Но дело возбуждено «на проверку». Оно повлекло за собой массу шума. У нас начались обыски, это явилось визуализацией шикарнейшей — там было очень много сотрудников правоохранительных органов, где-то сейф, по-моему, нашли, вскрывали, где-то — двери. То есть визуальное проникновение с целью выявить правонарушения.

— Вы были готовы к обыскам?

— Мы? Абсолютно нет. А как можно быть готовым к обыскам?

— Имелась информация, что силовики не смогли зайти к Зыгмунту, вашему «исполнительному директору».

— Это совпадение. Та квартира, которую он арендовал, принадлежала адвокату. И он потом рассказал, что к нему не заходили, потому что в других-то местах были — то есть и квартиры, и офисы, и все [обыскали].

— А что искали?

— Не знаю. Они не делились. Я, в принципе, по выражению лиц [понимал]… Причем так получилось, что я ездил из одного города в другой, то есть моя супруга столкнулась с обыском. Я находился в это время в Сочи, по-моему, или где-то между. Я попросил членов службы безопасности открыть квартиру, чтобы ее не вскрывали.

— Служба безопасности в компании была?

— Поскольку существовали какие-то люди, которые уже формировали некий информационный [фон]… Потому что нас предупреждали, что, когда вы, ребята, зарабатываете, надо знать, что есть люди, которые думают, как это отобрать.

— Конечно, такие большие деньги.

— Я как непуганый идиот в подобном плане. Считал, если никого не кидаю, кому какая разница, сколько я заработал? Как мне показали недавние события, это не так. В общем, получилось так, как получилось. Обыски прошли, все затихло.

5 или 6 декабря, то есть за два дня до возбуждения дела, у нас резко начинаются DDoS-атаки. Мы подумали, что, скорее всего, это спланированная какая-то акция. И сразу в следующие дни, 8–9 декабря, — это просто адово количество атак, DDoS такой адский, что ночью сайт у нас падает на час. Добрались до сервера, когда защитные системы уже не срабатывали и сам сервер начал нагреваться от количества пинга. И вот мы на час буквально потеряли сайт и восстановили его, больше не падали. Но очень большое количество людей хаотично начали выводить деньги. Ну да, уголовное дело, все дела.

— Сколько человек тогда вывели деньги, после этих новостей?

— Не знаю. Я просто понимаю, что у нас был лавинообразный спрос. Вижу по чату, по обращениям в директ — верните деньги. Я говорю: «Проблем нет, нажимайте кнопку».

— То есть можно сказать, что уже началась паника?

— Конечно. Это же уголовное дело в отношении Finiko. Люди же не особо разбираются, что в отношении неопределенного круга лиц, что еще надо проверять, что нас будут допрашивать и так далее.

— Вы действительно об уголовном деле узнали из новостей?

— Да. А потом, когда прибываю [в Сочи], мне приходит новость. Уже говорю жене: «Я прилетел». Она: «У нас обыск. Что делать?» — «Ничего».

— То есть до данного случая никаких претензий к вам ни от кого не имелось, от силовых структур?

— Ни от кого вообще. Это была целиком и полностью проверка на вшивость. В итоге люди начали выводить деньги. А получилось так, что 7 декабря — уголовное дело, 10-го числа все узнали, кнопки нажали, а у нас вывод — 20 дней рабочих, плюс новогодние праздники. И вот здесь самая главная проверка на устойчивость вышла. Потому что у нас часть денег на биржах, а рождественские, новогодние праздники, и на 5–6 [января] там начинается чехарда с банковскими днями. В итоге часть денег зависает на банковских счетах, они без комиссии не согласны их отдавать, комиссии конские, проверки валютных операций, большие суммы. Мы понимаем, что разницу, которую сейчас требуется вывести и отдать, надо компенсировать криптотрейдингом, а иначе встреваем просто. И мы как раз усилили тогда отдел криптотрейдинга, который вывез эту разницу. То есть удержали ликвидность платежей и показали способность справляться даже с такой ситуацией нестандартной, как возбужденное дело по проверке. Поэтому к концу января уже был спад паники. В итоге многие спрашивают: «А как можно отменить вывод?» Мы опять пошли в работу, но поняли, что пора делать что-то с точки зрения усовершенствования модели, иначе споткнемся о банковские, брокерские ограничения и так далее.

Но тут появились другие слухи на базе того, что Finiko имеет отношение к строительству Иннополиса. Видимо, спутали мои слова «моя мечта — город стартапов».

— Ну почему же слухи? Эдвард Сабиров засветился в числе соучредителей компании «З-Сити», которая собралась отстраивать Иннополис.

— Да, это как раз самое забавное. Во-первых, кирпичи и стройка — вообще не наше ни разу. Мы про финансы, объективизация финансов.

— Как с Николаем Никифоровым он в альянс вошел в компанию?

— Я вообще не знаю. Данная история какая-то очень странная, и нас приписывают к ним, потому что Эдвард с Азатом Тухватуллиным (дизайнер, соучредитель ООО «З-Сити» — прим. ред.) иногда катался на мотоциклах, и они решили вместе создать ООО. И это было уже очень давно. Не знаю, в чем заключалась задумка. Эдвард учредил штук пять разных ООО и думал делать какие-то проекты. Видимо, это являлось одним из них. Но потом Эдвард уже говорил: «Как выйти из этой компании?» Насколько мне известно, он ни рубля не перечислил туда и в управлении не участвовал. Так что какая-либо связь между Finiko и Иннополисом просто чьи-то выдумки.

— То есть с Никифоровым вы лично не знакомы?

— Нет. Тухватуллин — да, мы с ним знакомы. Еще раз говорю, Finiko вообще никогда в жизни ни к этим деньгам, ни к стройкам не имела отношения никакого. Мы работаем только в криптовалюте и лишь для тех партнеров, которые в компании. Какие-то совпадения просто могут быть по фамилиям. И Эдвард неоднократно спрашивал о том, как из этого выйти, что нужно делать, каков порядок действий.

«У Эдварда возникает эмоциональный холод. Обычно у нас подколы, шутки в чатах, то есть фон такой дружеский всегда был. А тут ответы только по существу, потом начинают забываться отчеты по трейдерам» Фото: из соцсети

8. Когда и почему начался разлад в Finiko

— Когда начался разлад в компании?

— Ситуация немного стала накаляться примерно в апреле – мае. Накаляться каким образом? У Эдварда возникает эмоциональный холод. Обычно у нас подколы, шутки в чатах, то есть фон такой дружеский всегда был. А тут ответы только по существу, потом начинают забываться отчеты по трейдерам. И я понимаю, что что-то не так и что-то надо делать. Он отнекивается от личного общения. В июне мне Зыгмунт пишет: «Эд отказывается перечислять деньги». Я отвечаю: «Что такое?» Эдвард говорит: «У нас что-то брокер заблокировал». Я так понял, что у них модель существовала такая — к 1-му числу они готовили сумму, например, необходимую для оплаты офисов, аренды и так далее. И чтобы эта сумма возникала, часть прибыли надо было выводить на лицевой счет. Он (Зыгмунт — прим. ред.) говорит: «У нас сейчас возникает разрыв». Я спрашиваю: «Что делаем?» — «Он (Эдвард — прим. ред.) не может перечислить». «Эдвард, — говорю, — покажи». — «Там сложность с выводом, нас блокируют брокеры». Типа из-за того, что он слишком популярный, известный, на Finiko презентовался, представлял свои отчеты. Я говорю: «И что?» — «Я отправил претензии». — «Слушай, вопрос уже несмешной… Там все доходы от „крипты“. Показывай, что за переписка, кому написал, какие сроки вывода, сколько задерживают, какие законы они нарушают. Будем готовить юридическую претензию».

Я претензию подготовил, все отправил, у меня под контролем. Я понимаю, что Эдвард лично не хочет встречаться, денег как таковых сейчас нет. Что происходит, не могу понять. Вслух, по телефону, он не говорит, утверждает, что все нормально, просто решает вопрос. И вместе с тем Зыгмунту отказывают в платежах.

— То есть это было уже в июне?

— Да, в июне начинается такая ситуация, очень похожая на декабрьскую, когда имелись сложности с выводом, но из-за новогодних праздников. А здесь мне говорят, что вывод фактически блокирует брокер. В эту историю я верю. Не то что верю, но понимаю, почему она может быть. Но брокера можно прижать по суду, чтобы он выполнил свои обязательства по перечислению денег. Моя задача заключалась как раз в том, чтобы достучаться до правды и принять меры, что можно сделать, чтобы это произошло.

— Недавно Эдвард Сабиров рассказал же, что блокировали данные счета из-за того, что у него не было лицензии.

— А почему только сейчас рассказал? Для меня это тоже вопрос. Я хочу узнать мотивировку.

— Как у него могло не оказаться лицензии, тем более если вы говорите, что он с детства этим трейдингом занимается?

— О том и говорю, у меня масса была вопросов. Я хотел пообщаться — мол, садись, открывай компьютер…

— А в офис он не ходит?

— Все в разных пространствах работают. В одном офисе мы никогда не сидели. Это небезопасно, как выяснилось, точно. Информация там трейдинговая, и мне не хотелось сговора, допустим, чтобы трейдер у меня договорился со специалистом Зыгмунта о том, чтобы создать отдельную компанию. Ну это же возможно теоретически. Понятно, что Казань — одна большая деревня в таком плане, то есть все друг друга как-то так или косвенно знают. Но, когда есть пространственное деление, как раз разделялись компетенции Эдварда, Марата и Зыгмунта.

— Что было дальше?

— В какой-то момент Эдвард прямо говорит: не могу, не приеду, далеко, сейчас с семьей. Я чую, что все по-другому, не так. И начинаю искать решение, как можно либо найти других трейдеров, либо еще что-то. Мы с Маратом и Зыгмунтом делаем группу по решению вопроса, скажем так, как этого избежать. Если вдруг Эд нас лишает доступа к деньгам, неважно, по какой причине…

— Но он только к части денег имеет доступ? К другой части — Марат?

— Да. 80 на 20, [бо́льшая часть] ближе к Эдварду, потому что трейдинг-то там. И я понимаю, что мы можем сильно впереться, если сейчас не подстрахуемся еще чем-нибудь. Подумал, что надо создать какой-то параллельный отдел, который сейчас начал бы отторговку.

— Не поздно уже было?

— Это не поздно. Обычно как случается: «Больше не работаю, ухожу, вот деньги, я пошел». Нормальный разговор? И я такого ждал. У нас до этого всегда происходило так: не нравится мне — я не делаю.

9. Турция: паспорт, планы о «филиале» Finiko и нападение

— В тот момент, когда почувствовали, что что-то не так, какие у вас планы были?

— Мы разрабатывали план, когда открываем компанию, например, в Турции. А еще выявили, что все-таки Finiko — российская фирма. Потому что когда ты в международном пространстве качаешь (а у нас 165 стран, например, зарегистрировано на сайте), то, допустим, к турецкой компании доверие другое. «Что? Российское? Эти шаромыжники что-то делают?..» И я подумал: могу зарегистрировать юридическое лицо, написать сайт на турецком языке, ресурс есть. И, по сути, сделать такую же организацию, но генерация денег будет под трейдинг, уже уполномоченный мне. Я все это начинаю потихоньку.

— Почему именно Турция?

— Во-первых, шла пандемия — никуда было не попасть. А у нас очень много европейских партнеров, профессиональных трейдеров и компаний, спрашивают: «Приедете к нам?» А у нас пандемия! И один из партнеров говорит, не помню даже кто: «Если у вас будет турецкий паспорт, вы сможете по турецкому заграннику попадать к нам в Европу». У меня финансовые конференции по России шикарные идут, а в Европу я не могу попасть. И вот мы первый раз задумали себе способ, как можем работать с европейским рынком, который нас уже давно ждет. У нас там больше 100 тысяч человек, на минуточку, то есть людей – пользователей этой системы: Испания, Франция, еще много где. И мы продумали план, как попадем туда. Соответственно, есть возможность зарегистрировать турецкую компанию и турецкий паспорт, и все. И попробовать сделать упрощенный вход в рынок.

— То есть турецкий паспорт вы все-таки получили?

— Да. В первый раз я приехал, прошел определенные процедуры, получил паспорт и улетел. Потом прилетаю через две недели, как раз уже с целью запустить компанию. И в Турции, Стамбуле, произошло нападение на меня.

— По чатам гуляли фотографии вашего турецкого паспорта — с вашим изображением, но имя было другим. Правда, что ли, вы имя поменяли?

— В Турции я могу взять любое имя, а мотивация этого… У меня была компания «Эскалат», антиколлекторская деятельность. С тех пор мне невозможно зарегистрировать фирму, чтобы мне открыли расчетный счет, — я в черных списках везде. Долгов у меня нет, просто я в рамках этой деятельности «рубился» с банками, потом создавал систему, которая находится вне понимания банков. Допустим, когда запустил работу с БАДами, у меня эквайринг закрыли через три дня, на ИП Доронин. Ну вот что мне с этим делать? Какие у меня варианты? А когда мы думали о компании, которая работать будет по комплаенсу, на больших оборотах, это 100 процентов какие-то должны быть другие юрлица. Поэтому, раз у меня имелась возможность, я взял другое имя. Просто написал: Намик Онур.

— Когда произошло нападение?

— Это было 1 июля. Как раз я улетел с планом развивать там криптовалютный рынок на троих. Говорю: «Марат, готовишь криптопроцессинг. Зиг, ты — процедуру обслуживания сайта и так далее с программистами. Я подбираю трейдеров, и мы запускаем турецкую компанию для пополнения ликвидности». Чистый доход турецкой фирмы, допустим, получают ее клиенты, а наш доход мы уже перекидываем на другой трейдинг, для того чтобы пополнять пул ликвидности токена. И улетаю. В общем, там-то и происходят события. Мне сообщают место встречи, я приезжаю, и меня захватывают.

— Кто сообщил место встречи?

— Сейчас не готов озвучить, потому что еще есть тайна следствия. Я написал заявление, и сразу после интервью иду в ГСУ (23 июля — прим. ред.).

«Раз у меня была возможность, я взял другое имя. Просто написал: Намик Онур» Фото: соцсети

— Прошло, по сути, три недели, и вы пишете заявление только сейчас?

— Я же четко понимаю, что никого не волнуют мои ситуации. Пытался продумать, какие у меня риски, если подам, какие, если нет. Но сейчас, после консультации со специалистами, готов уже это сделать. Потому что мне гарантировали смерть: самое главное, за то, что я разглашу, а второе — если начну процедуру поиска либо озвучивания данной ситуации.

— Кто это был: местные партнеры, московские или знакомые казанские ребята?

— Все сообщу позже. Я этих людей абсолютно не знал, они были в костюмах химзащиты, белых таких, по подбородок, и в строительных масках. Они меня мучили, какие-то следы даже на мне остались.

— То есть подобное реально произошло?

— Абсолютно реально. Все длилось полдня, с 3 часов дня до 2 часов ночи.

— Полдня хватило, чтобы вы сказали: «Ребята, что надо — все отдам»?

— Я не вижу смысла бороться за деньги. Поэтому, когда даже начали меня душить пакетом… Первый раз долго душили — я чуть-чуть отъехал, а второй и третий — уже просто трепыхался: «Что вы делаете? Чего вам надо?»

— Вы сами к знакомым людям ехали на эту встречу в Стамбуле?

— Я приехал на то место, которое вроде было подготовлено. Мне организовали встречу с лидерами, которые готовы «качать» эту компанию. Я еще помню, еду и думаю: «Еду учить. Так, нужны листы, в отеле обычно листочков пять всего на флипчарт вешают, 100 процентов не хватит. И маркеры тонкие, надо было с собой толстые взять, которые долго пишут, их издалека видно…» Я даже не думал! Для меня это вообще — по поводу того, что может быть охота за людьми, у которых имеются деньги…

В общем, попадаю в ситуацию, при которой половину текста я пишу, половину текста за меня — вымогатели. Еще они заставили меня сделать видео, говорят: «А теперь запиши видео (я даже не могу это смотреть), что Finiko — пирамида, что ты извиняешься перед вкладчиками за то, что их всех обманул». Два раза пытались — при дневном свете и при ночном, когда уже отпускали. С третьей или четвертой попытки, под давлением, это было записано. Естественно, опять же, почему я подобное сделал? Видео дешевле, чем деньги. После этого отпускают меня и охранника. Я поехал всего с одним охранником, и то в качестве помощи, чтобы не отвлекаться на какие-то вещи.

— Был у вас охранник все-таки в тот раз?

— Да, один. Он не простой, а достаточно высококвалифицированный.

— И не смог защитить?

— Ну как? Там их 7 или 6! И он невооруженный — туда не провезешь оружие. Там ничего не сделаешь, когда у них три пистолета, четыре ножа.

— Все-таки с Казанью нападавшие связаны, с Москвой, Турцией? А организаторы?

— Не знаю. Я готов это сообщить, как только мне следователь скажет: окей, можно. Пока сейчас не могу подробности озвучивать, просто описываю хронологию, как именно все происходило.

— Хорошо. Сколько денег вывели из компании?

— Как потом уже выяснилось в разговоре с Маратом, он отправил 50 миллионов долларов. Деньги в итоге ушли на счета, которые отправили вымогатели.

А задушить меня хотели на цифре 120 миллионов. Я говорю Марату: «Сколько там?» — «Миллионов 20–30, может, есть». Начинают душить. Они, видимо, то ли сумму знали, то ли у них какая-то итоговая имелась сумма, на которой они готовы были остановиться и продолжить действовать. И они остановились на 120 миллионах. Я говорю: «Марат, нужно 120 на новый проект, отправь, пожалуйста». После этого меня посадили уже лицом в пол, на мне сидели, на лице, потом душили. Производили такие действия психологического давления… Я реально думал, что меня убьют. Не видел смысла, зачем меня оставлять в живых.

— То есть и 50 миллионов долларов достаточная для них была сумма?

— Про 50 потом узнал — думал, 120 отправляю. Зачем я им живой, вообще не понимаю. Цепляюсь за любую надежду, пытаюсь создать какую-то реальную договоренность, которую смогу сдержать, говорю: «Это же копейки по сравнению с тем, что я могу вам заработать. Отпустите меня». Они отвечают: «Если ты сделаешь, мы тебя отпустим». Я не верю, меня связывают по телефону с боссом, с ним договариваюсь, что если меня отпустите, то не знаю, как, но вы мне обеспечьте безопасность какую-нибудь, а я часть проекта, скажем, турецкого или какого-то еще, готов продать вам, если это окажется реально безопасно для меня. То есть я создаю договоренность, которую даже готов сдержать, если вдруг… На тот момент для меня это был ужас, кошмар, шок, растерянность. Я 90-е прожил мимо подобного. И для меня вот такой контакт — просто шок.

— Компания потеряла 50 миллионов долларов, получается? Откуда данные деньги вывели?

— Я Марату писал, они из криптовалютных кошельков вывели, но не из кошельков пользователей, а компании. Там же целая система приема денег в криптопроцессе.

— А капиталы Finiko куда делись-то? 50 миллионов — это копейки по сравнению с тем, что вы мобилизовали, — минимум миллиарды долларов общая мобилизация. Значит, где-то лежат сотни миллионов долларов в управлении, если считать грубо. Это все в их управлении?

— Абсолютно, поэтому и хочу, чтобы как раз по данной причине они тоже вернулись и продолжили работать с теми деньгами, которые сейчас в их управлении находятся. Я-то не умею этого делать. А я сейчас несу ответственность перед всеми криптоинвесторами и продолжаю настаивать, что все криптоинвестиции будут возвращены.

— Почему вы несете, а не они?

— Для этого нужен диалог, и я на него согласен. Поскольку я онлайн, то продолжаю разговаривать, даже в непростой ситуации, и моя цель прихода к вам — сообщить, что мы продолжаем выплачивать как Finiko. Использую все инструменты, чтобы это происходило, и напоминаю, что, по сути, я сейчас соединил наши инновации, то есть наш научный подход к оценке того, как мы работаем, с трехлетним безупречным опытом деятельности. Данная ситуация сложилась только из-за вот этого непонятного разлада, который, скорее всего, был проконсультирован какими-то сторонними лицами, как ситуация, как будто я инсценировал.

«Я готов двигаться дальше, да, готов прощать, перестать обвинять и это заявление при вас порвать, потому что у меня есть понимание, как действовать дальше» Фото: «БИЗНЕС Online»

10. Возвращение в Москву и заявление на партнеров

— Хорошо, дальше вы вернулись в столицу?

— Вернулся, это было 2 июля. Всю ночь брожу на всякий случай по разным отелям, каждый час меняю их, мало ли, наши данные о том, что я криптомиллионер, [утекут,] я уже все понял за эти полдня. Школа жизни короткая. Нам разбили телефоны, так что невозможно оказалось никуда зайти, это стало самой главной проблемой. У помощника не до конца разбили, экран чуть-чуть треснул, но видно было. И вот по его телефону мы вели переписку уже с московской службой безопасности. Они порекомендовали сразу запротоколировать, что вспомним. Потому что потом будет шок, в таком состоянии люди забывают. Я помню онлайн-приложение — заметку написал, и все.

Мы прилетаем в Москву, договариваемся с Маратом и Зыгмунтом о том, что встречаемся в кальянной, где часто собираемся, обсуждаем дела, там закрытый кабинет. И они не приезжают. Как я сейчас вижу: по какой-то причине кто-то им внушил мысль, что это ненастоящее что-то, что я все инсценировал. Было эмоционально больно, потому что я пацанов очень люблю — это для меня не просто рабочие отношения, а личные. Ребята довольно сильно выросли, я с ними тоже, это такое взаимопроникновение личностно-делового. Ну, например, вижу красивую футболку, понимаю, что она Марату, Эдварду подходит. Они точно так же: видят какую-то одежду — мне могут закинуть. То есть мы думали друг о друге, даже когда не находились в контексте общения.

— Они в своем эфире рассказывали, что якобы вы приехали в эту кальянную, позвонили своему помощнику, попросили привезти новые часы.

— Не совсем так. Я сказал, что выкинул всю одежду из Турции. Рядом с кальянной есть отель, говорю: «Я в него не поеду, потому что надо срочно решать вопрос безопасности. Я сейчас смываю с себя эту Турцию и все события…» А они сдирали с меня все и часы — один в один такие же были, Casio. Я говорю: «Мне не нужны такие же, просто те у меня всё, ассоциаций не хочу. Мне необходимы другие ассоциации». А я вообще неплохо психологию понимаю, знаю, что, чтобы флешбэков не было, страха, надо избавляться от этих вещей, и на уровне просто технологии говорю: «Так, мне часы нужно поменять». Часы-то недорогие, ну сколько они там стоят…

И параллельно осознаю, что они не выходят на связь. Я их не вижу. И так происходит до 5–6-го числа (июля), и я понимаю головой, что это чехарда. Вот как будто сюр какой-то. Пытаюсь решить вопрос, выхожу в «Инстаграм», говорю, какие-то остатки наших старых планов рассказываю, стараюсь судорожно выйти на связь. Зыгмунт распускает персонал, работники Марата мне доступны никогда не были, это всегда через него все решалось, у Эда трейдеров пока нет, они нашлись у меня чуть позже. На меня вышла бывшая эйчар-менеджер, которая говорит: «Я тебе сейчас соберу их, не теряй, все, мы с тобой». Собрала техподдержку, ни у кого доступа нет. Мне пишут: «Ребята, куда передать вам дела?» Я отвечаю: «Какие дела? Вы о чем?» Анонимные аккаунты какие-то. Я говорю: «Не знаю, что делать, ребята, вы о чем, вы кто вообще?»

— То есть у вас единственная связь была по телефону, вы не знали, где они живут? Найти их вообще невозможно оказалось?

— Ну у меня же есть люди, я задаю вопрос: «Вы можете спросить, где они?» Никто не на контакте — ни безопасники, ни помощники. И я сейчас понимаю, что они полностью отгородились. Тогда, конечно, разозлился: ну ни хрена себе, я прилетаю, чтобы сказать, что меня нахлобучивают, а на тот момент — и сейчас понимаю — их просто, видимо, кто-то дезинформировал. Это мое ощущение. И я реально подготовил на них заявление, хочу проверить их отсутствие, потому что это влияет на мою финансовую деятельность. И теперь просто, наверное, уже могу сказать, что с друзьями, партнерами, с которыми создали уникальную модель генерации прибыли, сделали компанию, которая три года безукоризненно работала, — возникла какая-то коллизия. Я готов двигаться дальше, да, готов прощать, перестать обвинять и данное заявление при вас порвать, потому что у меня есть понимание, как действовать дальше.

— Вы говорили, что уже ходили в ГСУ, сообщали о том, что ваши партнеры не на связи.

— Мне надо было сообщить о своей позиции, о том, что я готов двигаться дальше, но с учетом движения «сейчас есть сейчас», допустим, не могу двигаться, то есть надо что-то делать. Потом я начинаю агрессировать по поводу того, что «ни хера себе, вас нет, а где вы?» Почему мне сыпятся вопросы, а я должен отвечать один, хотя мы всегда вчетвером это делали? И каким образом?

«Заявление было о том, что я не могу достать до них, дописаться»Чтобы увеличить, нажмите (Фото: «БИЗНЕС Online»)

— То есть вы на них заявление не написали еще?

— Нет. Заявление было о том, что я не могу достать до них, дописаться.

— То, что вы в ГСУ об этом сообщили, явилось чем? Допросом? Или вы по своей инициативе туда пришли?

— По своей инициативе, первый. Я сам пришел, дело оказалось приостановлено, его, видимо, реанимировали. Говорю: «В рамках данного дела хочу заявить, что у меня нет связи с этими гражданами». Перечисляю, оставляю телефон, где видны скрины — попытки выйти на диалог. То есть у меня открытая совершенно позиция. И на сегодняшний день мне до сих пор неизвестно, где они.

— У вас общих друзей нет, знакомых?

— Все недоступны. Друзей нет общих. Тот персонал, который был вокруг Эдварда, сейчас вокруг меня с вот такими лицами, говорит: «А что происходит?» С 5-го числа его нет на связи.

— А с чего это все на пустом месте началось, заговор какой-то или что?

— Я не знаю, хочу выяснить. Но уверен, что узнать можно будет после того, как, может быть, через вашу редакцию сделаю какое-то заявление…

— Возвращаясь к уголовному делу, очень громкое выступление было у ваших партнеров, они там рассказывали о том, что вы или ваши юристы их якобы учили давать правильные показания еще в декабре. Сейчас что по данному поводу можете сказать, как проходили допросы?

— Есть вещи, которые я не готов озвучивать, но в любой компании имеются адвокаты, советующие, как правильно формулировать свою мысль, чтобы себя не подставить. Люди в потребительской терминологии могут сказать одно, а в юридической использование того же самого слова может трактоваться против них. К нам ГСУ подходило с вопросом по принятию налички, а мы не работали с ней, только с криптовалютой, денежные средства никогда не принимались. Так что подобные консультации постоянно велись. Мы не указывали, что делать, что говорить, а объясняли, как не ошибиться с неправильными формулировками, это очень важно.

— Еще претензия была со стороны ваших партнеров к вам, что вы их якобы запугивали своими связями в верхушках. Прокомментировать можете как-то?

— Даже их помощники, которые сейчас у меня на связи, оказались очень удивлены этим заявлением. Потому что те, кто меня знает, понимают прекрасно, что я разговариваю языком договоренностей. Никаких запугиваний с моей стороны. Я даже не знаю, как это делать. Абсолютный абсурд.

— Вы говорите, запугивание — не ваше, хорошо. А крыша среди силовиков, скажем так?

— Никогда в жизни. Я даже не знаю, что это такое.

— Потому что нам называли фамилию одного бывшего генерала, который сейчас тоже в госструктурах трудится, он там якобы как-то опекал вас и так далее.

— Ну, значит, я об этом не знаю просто.

— То есть ни с бандитами, ни с силовиками у вас отношений никогда не было?

— Нет. Для меня в принципе очень сложна психическая конструкция у этих людей. Я же родом из 90-х, то есть ребенок, у которого во дворе школы могли отжать что-нибудь. У меня всегда такое оцепенение, и оно, наверное, осталось до сих пор, то есть создавать какие-то договоренности, которые что-то продавливают, — ну точно не мое.

— Покровителей каких-то среди чиновников или крупных бизнесменов не было?

— Абсолютно точно нет.

— Значит, это все самостоятельная история четырех товарищей?

— Самостоятельная история четырех товарищей, которые обогнали время, вызвали кучу вопросов к себе, и сейчас, мне кажется, у них есть шанс, с одной стороны, исправить все, а с другой — сделать шаг еще дальше, сильнее и мощнее.

— По сути, доверие же у вас потеряно друг к другу?

— Доверие потеряно. Но могу так заявить: ребята, я переборол свою гордыню, гордость, эго и готов заявить, что мы друзья, партнеры и надо продолжать работать. Нужно возвращаться, продолжать трудиться, я готов к коммуникациям. Мы разработали совместно все это. И я не просто так рву заявление, для меня совершенно точно, что я в ту сторону давить не буду, что для меня важно сейчас — это партнеры. Даже можно сказать спасибо Марату, если он реально не догадался отправить какую-то часть денег, чтобы дать мне шанс выжить, и, по сути, наверное, такое действие тоже спасло мне жизнь, и я за подобное реально благодарен. Несмотря на то что я первую неделю [был] очень злым, потом наступило шоковое состояние, но сейчас осознаю, что готов к тому, чтобы ребята вернулись.

Какую работу я провел? Ну, кроме того, что эмоционально отряхнулся, встал, первое — я сделал анализ, как больше не терять контроля над трейдинговыми счетами. Пересобрал часть трейдеров, набрал новых ребят за эти полторы недели и проверил на результативность, добавляя счета. Часть лидеров компании сформировали вспомогательный капитал, чтобы часть доходов мы начали выплачивать, а получили выплаты уже за эти два дня почти 800 человек — наверное, порядка 100 тысяч долларов. Сумма маленькая, потому что капитал пока копеечный.

Второе, что я сделал, — провел ряд консультаций с научными руководителями, научными сотрудниками, которые дадут нам заключение как по ноу-хау, регистрации инноваций, так и по режиму: как мы можем, не разглашая интеллектуальную собственность, получить подтверждение уникальности нашей модели. Эти все вещи у нас готовы, я приму ребят обратно, чтобы мы продолжили данное дело, потому что у нас обновленная команда, очень много вещей, которые ребята могут усилить, я хотел бы, чтобы они вернулись.

— В последнем видео партнеры ваши говорили, что они сейчас боятся за свою жизнь, поэтому на связь с вами не выходят. Есть у них основания для этого?

— Тогда они должны доказать, что я им каким-то образом угрожал. На 100 процентов знаю, что нет никаких оснований опасаться за свою жизнь, [что касается] меня. После моего случая, наверное, от каких-то третьих лиц, допустим, я могу предполагать… Но тогда вместе надо отбиваться от этих третьих лиц! Либо я хочу задать вопрос их консультантам, для чего они сообщают им такие сведения, если это не соответствует действительности. Все нужно обсуждать.

— Вы сейчас здесь за свою жизнь опасаетесь или чувствуете себя в безопасности?

— Ну, скажем так, нездоровое отношение ко мне присутствует. Я, несмотря на это, продолжаю нести ответственность, организовывать процессы возврата денег, еще раз говорю. Есть команда, подход, концепция, дорожная карта, по которой можно усилить работу. Я хочу это сделать, вывести на такой уровень, чтобы все стало еще и экономически легитимным, то есть получить заключение определенных экспертов, и я их получу. Сейчас осталось только им понять, что я им не враг абсолютно, что готов работать дальше, что не имею никакой обиды, даже если они это сделали лжесвидетельствами какими-нибудь, кто-то им что-то порекомендовал. Просто других поводов думать об этом у меня нет, кроме того, что их кто-то консультирует по поводу меня. Но я-то выступаю, я же разговариваю с людьми. И конкретные платежи пошли — первыми получают те, кто недавно зашел, потому что это люди, которые не виноваты в том, что я не договорился с бенефициарами, и я хочу, чтобы они минимум в ноль вышли из данного проекта. Система-то рабочая, просто с ребятами пойдет быстрее.

— Где эти ребята могут находиться, как вы считаете?

— Не знаю. Мне 150 сообщений прислали — их видели там, тут. Одновременно приходят из разных городов. Я не обращаю на подобное внимания.

— А может ли быть такое, что они просто, боясь уголовного преследования, куда-то уехали, где-то скрылись?

— Этот вопрос надо задавать им. Я с распростертыми объятиями готов их принять для продолжения работы по возврату денег. Ребята, возвращайтесь, Эд, Марат, Зиг. Надо работать. Я готов, без обид, все забыл, двигаемся дальше.

11. О людях, которые зашли в Finiko на кредитные деньги, и о моральной ответственности

— Заявления уже пишутся на Finiko от пострадавших.

— Я думаю, что да. Люди негодуют, по-своему имеют право.

— Вас вызывают уже на эти допросы по ситуации?

— Пока нет. Но я готов дать любые показания, пояснения.

— Но вы понимаете, что в теории, если какие-то вещи обнаружатся, могут и вас, и их арестовать?

— Осознаю, что такие риски есть, безусловно. Но я не сольюсь в данном плане. То есть все, что можно сделать прямо сейчас, стану делать до тех пор, пока мне это будут позволять.

— Ну уж если пошел разлад, деньги непонятно где, вы как лицо, бренд компании не контролируете капитал, минимум 50 миллионов исчезло — по сути, гигантское количество людей могут быть обмануты.

— Они не будут обмануты, всем деньги вернут. Я это четко и ответственно заявляю.

— Вы так говорите, будто: «Ребята, я заработаю когда-нибудь и вам отдам».

— Не когда-нибудь, я поставил себе срок в 6 месяцев рассчитаться по всем депозитам, которые люди считают недополученными.

— Ну за 6 месяцев сотни миллионов долларов вы не заработаете.

— Давайте попробуем посмотреть, что через полгода будет. Ну даже если ошибусь на три месяца, то думаю, что это окажется уникальной ситуацией, при которой я данное обязательство исполню.

— Но по факту, правильно мы понимаем, что, для того чтобы вернуть деньги вкладчикам, которые не успели вывести депозиты, им нужно новые депозиты внести?

— Необязательно, могу эти деньги заработать и отдать, либо они создают на параллельной платформе, на которой я сейчас работаю, депозит, который работает на них и восстанавливает часть депозита, который они хотят вытащить из Finiko быстрее. Это просто ускоряет работу.

— Есть же еще социально-моральный аспект. Во-первых, вы отдавали себе отчет, что развращаете гигантское количество людей, которые увольняются с работы, берут кредиты, продают квартиры в надежде, так сказать, что с неба упадут гигантские деньги, при этом не прикладывают усилий? Вы же лишаете трудовой мотивации общество. Второе: по итогам вашей деятельности тысячи людей могут оказаться у разбитого корыта, с потерей денег, имущества. Это же человеческие трагедии, вплоть до тяжелых болезней, суицидов и так далее… Как с подобным быть?

— Не согласен. На каждом своем выступлении и обучении я говорю: «Инвестиции не способ жить на это. Инвестиции — дополнительный доход». А что ты делаешь в жизни? Какое, на хер, бросить работу? Какое, на хер, «я не работаю, путешествую, и деньги идут»? Чувствуйте разницу. Я не просто так сделал благотворительный проект, который совершенно другую разницу создает. Мы обслуживали там порядка 1 127 детей с ДЦП. Ежемесячно два года — питание, реабилитационные процедуры и так далее. Не просто так задумали построить футбольные поля для бесплатных детских тренировок по всей России. Запланировали заняться защитой лесов через аэрообработку.

Это все [о том], какой вклад, какую разницу создаешь в мире. Я на каждом мероприятии это говорю. Считаю неправильным иное — когда часть пользователей платформы просто говорили другим: компания нормальная, платит уже три года — давай вкладывайся, я за тебя оформлю кабинет и криптовалюту внесу.

Есть много подтверждений и статей в моем «Инстаграме», где я заявлял: не позволяй себе лениться. Заработал денег — думай, что полезного ты можешь принести. Возможно, у тебя хобби есть, или ты способен что-то полезное делать для людей, или работать можешь в той сфере, где у тебя талант, но не очень много платили.

— Мы весьма рады, что у вас такая здоровая философия, но вы же разврат устроили.

— Не согласен. Разврат устраивают только те люди, которые злоупотребляют правилами. Какими? Например, есть пенсионерка, я за нее сейчас кабинет открою и начну заносить. Не она приняла решение, что инвестирует в сверхрискованную, но интеллектуально сильную модель, где мы ничего не гарантируем, а за нее решили. Вот это надо будет расследовать.

— Почему же, есть масса людей, которые сами открывали кабинеты, вкладывали деньги, чтобы жить на халяву. И вы, условно говоря, создали ситуацию, так сказать, разврата — мол, «пользуйтесь, лишайтесь трудовой этики, ребята!»

— Не соглашусь, потому что у меня, наоборот, это повышает мотивацию. То есть я вижу еще больше возможностей, что могу сделать в мире. От того, есть у них деньги или нет, они же не меняются. А деньги проявляют те качества, которые у них и так имеются, просто в большей степени.

— В условном Заинске, например, люди прилично не зарабатывают, но вкладчиков Finiko много. Причина такого большого количества — кредиты.

— Вы, наверное, имеете в виду не вкладчиков, а инвесторов? Это важно, потому что я никогда не тянул людей во вклады и говорил, что депозиты верну, на уровне собственного слова.

— То есть юридически у вас все корректно? Но факт в том, что люди кредит уже взяли и сейчас, чтобы вернуть, им нужно брать еще один кредит, так получается?

— Мы определили первую очередь [возврата средств], по которой сначала вернут криптоинвестиции люди, вошедшие в проект 5–7 месяцев назад. Потому что они «не отбили» свои инвестиции. Потом остальные. Вы говорите о том, как принять решение за другого человека. Я сейчас не могу решать за него. Я бы сам на кредит не зашел. Когда слышу такие истории, то спрашиваю: а кто вам это порекомендовал? Потому что я каждую вторую конференцию говорю: не дай бог, вы кредиты будете брать, это вообще неправильно! Те, кто смотрел хотя бы 3–4 выступления, прекрасно знают мою позицию по данному поводу. Только свободные деньги, изучение вопроса и внутреннее принятие решения, что я готов этими средствами рискнуть. Никаких других советов я в жизни не давал.

— А нельзя ли было брать под хороший процент деньги банка, предпринимателей?

— Нет, потому что я хочу, чтобы эти люди были пользователями других моих вещей.

— В Бога вы верите?

— Да, я называю его Создателем.

— То есть страх Божий есть у вас?

— Конечно, я в этом плане честен абсолютно.

— Моральную ответственность вы чувствуете?

— Даже сообщение написал: «Ребята, клянусь здоровьем детей, я ничего не организовывал, давайте поговорим». Скрин выложен, гуляет по интернету, потому что это абсолютно честно. У меня третий ребенок сейчас будет, и я точно знаю, чем клянусь.

 — Если вы говорите, что верующий, пусть и внеконфессиональный, вы же делаете деньги из денег — то, что запрещено всеми конфессиями традиционными.

— Есть разные трактовки. Например, мне и ортодоксальные мусульмане тоже скидывали различные трактовки. Я сейчас не готов на данную тему спорить, потому что никогда так вопрос не задавал. Для меня деньги — инструмент делать мир лучше. Если при этом я делаю действительно реальный мир лучше, то почему бы и нет? И никого не обманываю.

— Вы все же зарабатывали деньги фактически из ничего, при этом миру не создавали новый продукт: ни холодильник не выпустили, ни нефть не добыли, ни бензин не создали, ни футболку даже не пошили.

— Во-первых пошили, и не одну. У нас есть куча производств параллельных, там много чего.

— Но основные деньги-то, которые вы поднимали, из Finiko.

— Я не согласен, потому что могу сделать высокоинтеллектуальное производство, допустим, тех же самых минералов без примесей — это интеллектуально, дорого. Но как подобное сделать человеку, у которого нет денег на такое? Я должен создать механизм высокоинтеллектуальной работы на рынке, на котором все соглашаются с этими правилами. И более умные зарабатывают больше, чем глупые. А я потом делюсь результатами своей интеллектуальной работы. Мне кажется, это очень честно.

— То есть вы на дураках заработали деньги — раз умные зарабатывают, а глупые проигрывают?

— Не согласен, там тоже очень умные люди. Я не так сказал: говорю, что на интеллектуально сильном рынке, там, где бодаются интеллекты за будущие цены на нефть, на доллар, на биткоин, есть люди, которые вообще в этом не понимают. Я им сообщаю: «Ребят, я вот здесь зарабатываю деньги. Мне нравится мой способ. Если нравится — добро пожаловать. Если нет, то лучше оцени свои риски. Оценил? Пробуешь? Окей. Не пробуешь — тоже окей».

— Но факт в том, что вы, не создав добавочную стоимость, получаете некую прибыль откуда-то, из воздуха. А если ты не создал добавочную стоимость, то ты, значит, отнял у кого-то.

— Не согласен. Они же (трейдеры) все вместе участвуют в данном рынке. Они совместно это делают. Вместе складываются, грубо говоря, в этом рынке, и каким-то образом более интеллектуально сильные забирают деньги у тех, кто интеллектуально слабее. В одном моменте, потом другой момент произошел. А у меня в моменте получилось создать интеллектуально более сильную модель.

— Как в фильме «Берегись автомобиля», там был такой герой Деточкин: ограбил кого-то, но зато детям принес.

— Для меня намерение важно. Это во многих писаниях тоже сказано. Намерение иногда определяет и последствия. Поэтому сейчас у меня есть намерение вернуть криптоинвестиции, и у меня имеются на это силы и формируется команда.

P. S. «БИЗНЕС Online» готов предоставить Эдварду Сабирову, Марату Сабирову и Зыгмунту Зыгмунтовичу возможность ответить на заявления, прозвучавшие в интервью, а также рассказать свою версию событий вокруг Finiko.