Альфрид Бустанов: «В школе нас приучали вставать, когда входит учитель, — мне и в голову никогда не приходило, что мы делаем это не в знак солидарности и дисциплины, а из чувства уважения к преподавателю» Альфрид Бустанов: «В школе нас приучали вставать, когда входит учитель, — мне и в голову никогда не приходило, что мы делаем это не в знак солидарности и дисциплины, а из чувства уважения к преподавателю»

ЕСТЬ СКРОМНЫЕ ЛЮДИ, В ПРИСУТСТВИИ КОТОРЫХ ХОЧЕТСЯ ЛИШЬ ПЛАКАТЬ ГОРЯЧИМИ СЛЕЗАМИ

Однажды в экспедиции мы беседовали на лавочке с одним из лучших знатоков Корана в нашей стране. Он тихим голосом рассказывал мне о нюансах в различных вариантах чтения Корана. Говорил долго, страстно. Я слушал, не перебивая, и видел, как огоньки горят в его глазах. Было очевидно, что передо мной человек науки, чье истинное призвание не заниматься хозяйством муфтията, а культивировать и распространять знания. В какой-то момент мне захотелось упасть ему в ноги и заплакать навзрыд. Такая мощная была энергетика у его слов и сила тех знаний, что он мне старался мягко внушить. Похожую реакцию мне описывали позже: есть скромные люди, в присутствии которых хочется лишь плакать горячими слезами.

Помню, в школе нас приучали вставать, когда входит учитель, — мне и в голову никогда не приходило, что мы делаем это не в знак солидарности и дисциплины, а из чувства уважения к преподавателю. В университете, как ни удивительно, нас и от такого отучили. Никто больше не вставал перед профессорами, хотя стоило бы. В Европе тоже нет этой культуры уважения к носителям знания: еще в самом начале карьеры мне объяснили, что соблюдать особую дистанцию между преподавателями и учениками не принято и отношения на Западе более демократические. Надо сказать, что с нашим российским менталитетом такие правила нередко превращаются в панибратство и даже пренебрежительную простоту в общении. Для исламской культуры поведения такая простота в самом деле хуже воровства. Если прибавить сюда недавнюю московскую моду называть всех подряд только по имени, то становится вообще стыдно.

По работе мне часто приходится общаться с религиозными деятелями. Многие из них — высококвалифицированные специалисты, начитанные, по 10 лет учившиеся в различных медресе и университетах, с богатым жизненным опытом и устоявшимися взглядами на жизнь. В какой-то момент общения с ними я стал замечать одну особенность — в нашем обществе напрочь отсутствует почтение и любовь к знаниям и их носителям. Это потрясающе удивительно. Никто не обязывает нас любить человека — у него и у нас может быть скверный характер, но в теории мусульмане обязаны любить те знания, носителями которых являются ученые. Иначе в чем же тогда существо религии? Как мусульмане могут претендовать на практику ислама, если они не уважают и не признают святость знаний, переданных от Пророка через поколения ученых к нашим современникам?

«Как мусульмане могут претендовать на практику ислама, если они не уважают и не признают святость знаний, переданных от Пророка через поколения ученых к нашим современникам?» «Как мусульмане могут претендовать на практику ислама, если они не уважают и не признают святость знаний, переданных от Пророка через поколения ученых к нашим современникам?»

У КОГО-ТО КАРТОШКА, У КОГО-ТО ОЧЕРЕДНОЙ ПЕРЕВОД ДЛЯ СТРОИТЕЛЬНОЙ ФИРМЫ, А КТО-ТО ПРОСТО БОИТСЯ, ЧТО ЗА НИМ ПРИДУТ

Только один раз я видел образцовое поведение бывшего студента к своим учителям. На одном из собраний возмужавший выпускник местного медресе стоя приветствовал всех своих преподавателей и искренне благодарил их за воспитание (тәрбия), которое они ему дали, и за то, что сделали его человеком (кеше иттеләр). Было видно, что работа учителей не прошла бесследно: они привили манеры своим примером — никто из них в аудитории не сидел с кичливым видом. Все выглядели очень скромно.

В целом же можно констатировать, что отсутствие любви к знаниям в нашем обществе обоюдно у педагогов и учеников. С одной стороны, обыватель не ценит интеллектуальный труд и очень легкомысленно относится к носителям знаний. В нашем обществе проводить все время за письменным столом не считается за работу. Подумаешь, какой-то сумасшедший, зачем о нем заботиться или как-то по-особому относиться к нему. Особенно если его знания не приносят ему очевидного успеха и постоянного дохода. «Shitty job», — сказали бы прагматичные иностранцы. С другой стороны, бывшие студенты, много лет посвятившие получению знаний в разных странах, заранее не ждут благосклонности от их будущей аудитории и надеются только на себя. Поэтому можно легко встретить знатоков Корана среди таксистов, строителей и продавцов картошки. Такова цена исламских знаний в современной России.

Именно таким расточительством по отношению к сакральному знанию объясняется низкий уровень интеллектуальной работы в среде образованных мусульман. Кто из многочисленных выпускников исламских вузов и медресе занят систематическим письмом? Кроме трудолюбивого Шамиля хазрата Аляутдинова почти некого вспомнить. А перу тех, кто его ругает, много ли осмысленного текста принадлежит? Если бы Риза Фахретдинов писал свой биографический свод «Асар» в наши дни, ему просто не о чем было бы рассказать. Большинство «наследников Пророка» в нашей среде перебиваются временными заработками, преподаванием азов арабской грамматики и переводами технических текстов. Потому-то и нет образованного, интеллигентного взгляда мусульман изнутри на самих себя и будущее ислама в России. Все «прожекты» рисуются мусульманам извне, а не являются плодом умственной работы их интеллектуальной элиты. Им просто некогда в колесе забот о хлебе насущном.

Сейчас по ряду причин поток российских студентов в зарубежные исламские вузы практически остановился. Молодежь видит горький опыт своих старших товарищей и не хочет повторять их ошибки. А поскольку высокого интеллектуального уровня от современных российских медресе ожидать не приходится, то нам некого больше признавать своими учеными, кроме тех, кто получил образование за последние 30 лет. У них взрослые дети, это уже сложившиеся специалисты со своим взглядом на мир. По сути, если бы они занимались только своим долгом — приумножением знаний, то в нашей стране уже давно бы сложилась своя богословская школа и за границу в самом деле не пришлось бы уезжать. Но у кого-то картошка, у кого-то очередной перевод для строительной фирмы, а кто-то просто боится, что за ним придут. Именно поэтому наши медресе по-прежнему лежат в руинах и не превратились в современные университеты.

«В Казани один из лучших специалистов по татарской эпиграфике подметает улицу Баумана, потому что пятимиллионный татарский народ не может обеспечить ему минимальное существование!» «В Казани один из лучших специалистов по татарской эпиграфике подметает улицу Баумана, потому что пятимиллионный татарский народ не может обеспечить ему минимальное существование!»

МЫ ОГРАБИМ САМИ СЕБЯ, ОСТАВИВ СОБСТВЕННЫХ ДЕТЕЙ В БУДУЩЕМ БЕЗ ДОСТУПА К ВЫСОКОЙ КУЛЬТУРЕ

Приведу пример тупиковой ситуации в отношении к исламским знаниям. Среди специалистов в любой области распространено своеобразное кокетство — их нужно мучительно упрашивать поделиться своими знаниями. Они не льются из них потоком на всех окружающих, а напротив, скупые осколки знаний надо из них выковыривать пинцетом. Этому, однако, есть банальное объяснение: ученики не ценят времени своих учителей и запросто бросают учебу, едва начав. Такой подход, конечно, мало мотивирует преподавателей для серьезных инвестиций в образование. Получается замкнутый круг: учителя не дают, а студенты не берут. А если и возьмут, то считают эти знания своей заслугой.

Надо сказать, что такие наблюдения касаются не только религиозных, но и светских знаний. В нашей среде очень легко относятся к своим ученым. Я никогда за свою жизнь не видел какого-то особого почтения в повседневности к тем людям, что посвятили всю свою жизнь культуре, истории, языку и литературе. О них не принято говорить в превосходной форме. Как будто быть ученым — это всего лишь работа, профессия, за которую человек получает (или нет) скудную зарплату от государства.

В Казани один из лучших специалистов по татарской эпиграфике подметает улицу Баумана, потому что пятимиллионный татарский народ не может обеспечить ему минимальное существование! Таких преданных людей не бывает много, их единицы, и они, в отличие от нас, обывателей, посвящают всю свою жизнь получению полезных знаний. Ну не будет у нас филологов и эпиграфистов, тогда мы как народ останемся без прошлого. Мы ограбим сами себя, оставив собственных детей в будущем без доступа к высокой культуре. Ведь нет обязанности учиться этим тонкостям каждому человеку, достаточно выучить несколько специалистов, обеспечить их преемственность и элементарный достаток. Если ученый подметает улицу или продает картошку на улице, значит, это позор всему народу. Он должен писать книги и учить наших детей.

«Любовь к знаниям — это не воспроизводство социальной иерархии и неравенства, а обоюдное воспитание благого нрава» «Любовь к знаниям — это не воспроизводство социальной иерархии и неравенства, а обоюдное воспитание благого нрава»

ЭТО ЗАДАЧА не ГОСУДАРСТВА, ЕМУ НА САМОМ ДЕЛЕ НЕТ ДЕЛА ДО ЭТИКИ ОБРАЩЕНИЯ С УЧЕНЫМИ

Есть ли выход из этого тупика? Может, оставить все как есть? Ведь каждый сам за себя, нам нет дела до передачи знания? Наше современное состояние во многом есть результат такой логики. В среде, где нет уважения к знанию, не может быть вековой преемственности, как не могут из этой среды выйти крупные мыслители, показывающие нам путь и определяющие современную повестку дня.

Конечно, выход есть. В первую очередь это воспитание. Своим детям с детства мы должны привить культуру почтительного отношения к людям знания, любить ученых за то, что они передают нам воду из чистого родника. Любовь к знаниям — это не воспроизводство социальной иерархии и неравенства, а обоюдное воспитание благого нрава: скромные ученые берегут накопленные знания, а благоразумные люди берегут немногочисленных ученых.

Во вторую очередь это создание системы по поддержке и воспроизведению интеллектуальной элиты. Речь не идет о многомиллионных бюджетах для распила и откатов. Я всегда привожу в пример завещание Ахмед-бая Хусаинова, по которому очень многие ученые продолжали получать стипендию после его смерти. У меня от мысли о таком распорядке жизни и смерти мурашки бегут по коже. Мы же можем платить хотя бы зарплату дворника одному-двум филологам, чтобы они не отвлекались от дела своей жизни и оставили после себя шедевр? Это задача не государства, ему на самом деле нет дела до этики обращения с учеными, а оздоровления общества, возвращения ему тех черт мировоззрения, что воспитывались веками и так серьезно пошатнулись за последнее столетие.