Анна Свирина о ЕГЭ: «Невероятные траты для того, чтобы 700 российских ректоров не брали взяток!»

Анна Свирина: «Расхождение программы обучения в школе и ЕГЭ по структуре должно порождать шизофреническое состояние у работающего в школе учителя, ежедневно ставя его перед выбором: чему учить ребят?» Фото: «БИЗНЕС Online»

Льготники, олимпиадники, целевики: как обойти ЕГЭ?

На пороге очередного 1 февраля — дня, когда каждый российский одиннадцатиклассник делает выбор, какие предметы он будет сдавать, — предлагаю в очередной раз поговорить о ЕГЭ. На фоне вновь поднявшейся волны о необходимости его отмены хочется понять, хорош или плох этот экзамен, спасает он российских школьников от коррупции или убил лучшее в мире образование.

Как мне кажется, мы слишком много говорим об инструменте, а не о том, как и почему он возник и как применяется, а интересно именно это. Пока вы будете читать этот блог, предлагаю относиться к ЕГЭ как к молотку. Если нужно забить гвоздь, молоток — отличная вещь. Но если он фигурирует в деле об убийстве — отвратительная. За 15 лет ничто не убедило меня в обратном: ЕГЭ просто инструмент. Намного интереснее, как его используют.

Сторонники сохранения ЕГЭ чаще всего говорят о том, что этот экзамен позволил устранить коррупцию при приеме на бюджет. Это подтверждают почти все, кто работал в приемных комиссиях вузов до 2009 года. Много было сказано и о «ректорских списках», и о людях с двумя двойками на вступительных, все равно очутившихся в приказе на зачисление в вуз. Спорить с этим глупо — переход на прозрачный экзамен действительно разрушил устоявшиеся схемы приема и позволил массово поступить в вузы выпускникам, опиравшимся на собственные таланты, а не кошельки и связи родителей.

Но что произошло потом? Появились льготные категории абитуриентов, которые шли по особому конкурсу и оказывались в вузах с баллами намного ниже проходных по «нормальному» конкурсу. Первыми льготниками стали поступающие на целевое обучение, для получения контракта на которое как раз были важны связи с приемной комиссией (этот вариант должны были подсказать) и все те же связи родителей, ведь договор на целевое обучение был доступен не всем.

Сторонники сохранения ЕГЭ чаще всего говорят о том, что этот экзамен позволил устранить коррупцию при приеме на бюджет Фото: © Кирилл Каллиников, РИА «Новости»

На эту лазейку обратили внимание через несколько лет, и наконец в приемную кампанию 2024 года пользоваться ей стало сложнее. Но появились другие способы обойти основной конкурс — теперь это различные олимпиады, в которых часто применяется очень непрозрачная система оценки работ (как и во вступительных экзаменах в вузы до 2009 года, и поступление после колледжей по внутренним испытаниям).

Продолжать апеллировать к ситуации, когда бюджетных мест было намного меньше, чем выпускников школ (как в 2009-го) сегодня, когда бюджетных мест больше, чем выпускников школ (как минимум последние три года), довольно странно. Возникает логичный вопрос: а зачем платить взятку, если и так поступишь?

И вообще, а почему школьный выпускной экзамен начали использовать как инструмент борьбы с коррупцией? Борьба с коррупцией — задача правоохранительных органов, которые могли бы использовать балл ЕГЭ как индикатор, позволяющий усомниться в законном формировании приказов о зачислении в вузе в случае, если поступили массово обладатели 120–180 баллов при том, что абитуриенты со 220–240 баллами в число зачисленных не попали. В этом случае каждый занимался бы своим делом — вуз отбирал бы заинтересованных абитуриентов, школа готовила бы к экзаменам, а УБЭП задерживало бы коррупционеров. Но почему-то три эти функции оказались возложены на единый государственный экзамен.

Не слишком ли дорого терять полмиллиона школьников за то, чтобы сотня тысяч поступила куда хочет, а остальные — куда получится?

Второй аргумент — ЕГЭ позволяет талантливым школьникам из глубинки поступать в ведущие вузы. Это тоже правда — ЕГЭ и электронные формы подачи документов дали возможность поступать тем, кто не мог приехать в столичные города на целый месяц, чтобы сдавать там экзамены и оставаться, дожидаясь результатов и приказа о зачислении. Помимо того, что у местных жителей было больше возможностей встроиться в коррупционные схемы и (или) ходить на курсы подготовки в выбранный вуз, повышая шансы поступить, стоимость месячного пребывания в столице закрывала многим дорогу даже за шансом, а ЕГЭ позволил готовиться и сдавать у себя, а также ехать в вуз уже только за поступлением.

В 2009 и 2019 годах такая возможность была очень значимой. Но после 2020-го (пандемия, локдауны, массовый переход контрольных процедур в образовании, включая экзамены, в онлайн) кажется, что географический ценз можно снять и при помощи интернета (который должен быть в каждой школе, если нет дома).

Почти каждый учившийся в 10–11-х классах может вспомнить как минимум одного человека в параллели, который именно в последние два года взялся за учебу и в итоге стал хорошим специалистом Фото: «БИЗНЕС Online»

И тем не менее из 1,4 млн первоклассников, севших за парту в 2014 году, только 700 тыс. закончат в 2025 году 11-й класс. Большинство уходит после 9-го класса, часто потому, что не хотят сдавать ЕГЭ. Даже если считать, что половина уходящих к обучению в вузе не способны, не слишком ли дорого терять полмиллиона школьников за то, чтобы сотня тысяч поступили куда хотят, а остальные — куда получится?

Почти каждый учившийся в 10–11-м классах может вспомнить как минимум одного человека в параллели, который именно в последние два года взялся за учебу и в итоге стал хорошим специалистом. Но, если он уходит из школы (а уходит, напомним, половина учеников), мы никогда не узнаем, кого мы потеряли. Получается, что из-за нагнетаемого вокруг итогового экзамена ажиотажа лучшим выбором является отказ от участия в гонке знаний, а сам ЕГЭ, вернее, возможность не сдать его в будущем, используется в качестве предварительного фильтра для старшей школы, вузов и работодателей. Судя по отзывам работодателей, фильтр этот не слишком хорош.

«Над ними проводились многолетние опыты по демотивации!»: почему доценты бегут с «работы мечты»?

Сложно считать равными условия при сдаче химии выпускником, у которого не было учителя, даже переученного физрука

Интересен и третий аргумент в защиту ЕГЭ — это справедливый и равный экзамен, одинаковый для всех. К сожалению, не только факты говорят об обратном, но и в принципе сделать современный ЕГЭ равным для всех представляется невозможным по трем причинам. Во-первых, поскольку задания составляются разными людьми, уровень сложности разный. При том количестве вариантов, который ФИПИ должен сделать для разных регионов, добиться равной сложности в каждом варианте не получается.

Такие проблемы в других сферах решаются на основе обратной связи (в случае ЕГЭ это апелляция), но в ЕГЭ обратная связь очень ограничена — нельзя оспорить ни тестовую часть, ни качество заданий, ни дисбаланс вариантов по сложности. Сама постановка вопроса о том, что выпускник ошибаться может, а составители заданий — нет, априори не выглядит справедливой : такие вопросы решаются в каждом конкретном случае на основании апелляции.

Во-вторых, условия в разных пунктах сдачи ЕГЭ тоже неравные — где-то школа новая, можно поддерживать нормальную температуру, а кто-то попадает в старое здание, и летом в экзаменационных кабинетах жарко и душно. За рубежом итоговые тесты сдаются в центрах сдачи, где действительно одинаковые условия, в России — на базе школ, где получится, потому что иначе не организовать. Попал в духоту и получил сложный вариант — ну не повезло, никто не виноват.

И, в-третьих, одинаковый экзамен предполагает, что и исходные условия для получения образования у всех равные. Но из свежей статистики министерства просвещения мы знаем, что, например, 43% мест школьных учителей химии вакантны. Сложно считать равными условия при сдаче химии выпускником, у которого не было никакого учителя по данному предмету, даже переученного физрука, и того, кто сдает, проучившись четыре года с полноценным химиком.

Такая ситуация неудобна всем — и выпускникам, которые должны полагаться на удачу, и вузам, в которые с одним и тем же ЕГЭ могут прийти обладатели совершенно разных знаний. Утверждение о том, что ЕГЭ справедливый и равный и способные ребята его сдают, позволяет применять экзамен в качестве ширмы накапливающихся проблем школьного образования. На фоне роста баллов ЕГЭ по химии нелогично утверждать, что химии в школе не учат (а ведь не учат при почти половине недостающих учителей). Но, раз сдают, значит, серьезной проблемы не существует.

Единый экзамен позволяет вузам отбирать лучших абитуриентов Фото: «БИЗНЕС Online»

На фоне роста средних баллов растет и недобор на бюджетные места

В этой логике появляется и четвертый аргумент в пользу ЕГЭ — единый экзамен позволяет вузам отбирать лучших абитуриентов. Этому посвящен целый ежегодный анализ качества приема, который Высшая школа экономики обосновывает как раз средними баллами ЕГЭ, — в соответствии с ним, качество абитуриентов постоянно растет. Однако параллельно можно наблюдать две тенденции.

Первая — на фоне роста средних баллов растет и недобор на бюджетные места, о чем свидетельствует объявление вузами дополнительного набора после окончания основного конкурса. И хотя сам ЕГЭ тут ни при чем, но его непрерывно растущие средние результаты позволяют отвлекать внимание от расслоения качества школьного образования на крайности: с одной стороны, стабильно побеждаем на международных олимпиадах, с другой — на математике первого курса весь поток инженерного вуза не в состоянии решить систему линейных уравнений. Но ЕГЭ при этом сдан у всех.

Вторая тенденция — стараясь получить более высокие проходные баллы и на их основании порадоваться качеству приема, вузы стараются в первую очередь выбрать для вступительных экзамены с более высоким средним баллом. В эту игру включается федеральный организатор ЕГЭ, меняя содержание и порядок пересчета баллов для разных экзаменов, чтобы выровнять результаты и, например, «сделать физику более привлекательной» (в этом году средний балл сильно вырос). Но качеству абитуриентов это никак не помогает — для учебы в вузе нужно системное мышление и понимание взаимосвязи дисциплин, а не попытка угадать, какой экзамен будет проще сдать.

В результате при исследовании взаимосвязи между средним баллом на входе и за время обучения в вузе эта самая взаимосвязь отсутствует. Вернее, не так: она присутствует для тех, кто еле перебрался через порог на ЕГЭ, — они, как правило, и в вузе не демонстрируют успехов. Но начиная со среднего балла в 60 в аудитории можно получить кого угодно. Для вуза и вчерашнего абитуриента это означает одни расходы — вуз организует «нулевой семестр», чтобы подтянуть знания, а первокурсники возвращаются к репетиторам, о которых они и их родители надеялись забыть после ЕГЭ. Или не возвращаются, многократно пересдавая экзамены в надежде, что рано или поздно преподавателю надоест.

Умение программировать критично для хорошего балла, но до него и в хорошей школе добираются только во второй половине 10-го класса

Наконец, пятый аргумент в пользу ЕГЭ, в который довольно долго верила я сама. Для того чтобы сдать этот экзамен, достаточно школьной программы, если ребенок на уроках не бездельничает. Это не совсем верно. Для того чтобы сдать ЕГЭ с пороговым баллом и получить аттестат, школьной программы должно хватить. А вот с соответствием содержания обучения и вопросов ЕГЭ есть проблемы — например, больше половины четверти школьная информатика посвящена устройству персонального компьютера, но ни в ЕГЭ, ни в более раннем ОГЭ об этом нет ни одного вопроса. Зато умение программировать критично для хорошего балла, но до него и в хорошей школе добираются только во второй половине 10-го класса.

Расхождение программы обучения в школе и ЕГЭ по структуре должно порождать шизофреническое состояние у работающего в школе учителя, ежедневно ставя его перед выбором: чему учить ребят? То ли идти по утвержденной программе, то ли ориентироваться на ЕГЭ. Всегда есть те, кто и такую странную задачу решит эффективно, но зачем вообще ее ставить? И школьные программы, и ЕГЭ находятся в сфере ответственности одного ведомства, но оно будто бы об этом не знает, решает одновременно две разные проблемы, но итоговый критерий при этом использует один — ЕГЭ.

Единый государственный экзамен — хороший инструмент для того, кто хочет определить уровень освоения типовых школьных знаний. В этом качестве он отлично сработал на старте своей карьеры. Но далее из него последовательно делали инструмент оценки губернаторов (сейчас уже нет), школ, учителей, знаний школьников, уровня коррупции при поступлении, востребованности вузов, которые нужно было решать быстро и по возможности дешево. Использование ЕГЭ во всех этих целях больше всего напоминает старый анекдот о поиске ключей под фонарем не потому, что их там потеряли, а потому, что там светло.

ЕГЭ понятен — почему бы не использовать его для всех задач в сфере образования? Родителям российских школьников эти эксперименты обходятся в огромные суммы (рынок репетиторства в 2024-м превысил 300 млрд рублей), их детям стоят потерянных лет жизни, а учителям — потерянной мотивации. Россия действительно богатая страна, раз может позволить себе такие невероятные траты для того, чтобы 700 российских ректоров не брали взяток.

Вместо отказа от поездки в столичные вузы школьники стали массово отказываться от похода в 10–11-е классы

Как и многое другое в сегодняшнем российском образовании, ЕГЭ и дискуссии вокруг него только подсвечивают системный управленческий кризис, вызванный желанием как можно шире использовать имеющийся в распоряжении инструмент, раз уж он работает. Эту проблему не решить отменой ЕГЭ — его место тут же займет его аналог (возможно, ВПР), который снова будут применять для решения противоречащих друг другу задач.

Сразу после замены эффект от нее может оказаться таким же, как у ЕГЭ, — на один-два года поступление в вузы станет понятнее, и откроется окно возможностей для тех, кому оно было закрыто во время нынешнего ЕГЭ. Ведь и при введении экзамена его положительный эффект возник в основном потому, что он сломал устоявшиеся коррупционные и прочие обходные схемы. Пока прием перестраивался на новые схемы, возникли возможности для тех, кто старыми обходными путями пользоваться не мог (поэтому он и проявился больше всего для абитуриентов из регионов, которые раньше и не пытались поступать в столичные вузы). А через несколько лет система адаптировалась, коррупционные потоки переехали в другие сферы. Вместо отказа от поездки в столичные вузы школьники стали массово отказываться от похода в 10–11-й классы. Причем отказываются давно уже не только отстающие, но и умные ребята с хорошими результатами ОГЭ и аттестатом за 9 классов.

Но если говорить не только об измерениях, а о механизме, способствующем повышению качества образования, нужно для начала понять, что такой сложный и многогранный процесс нельзя оценить одним инструментом. И только потом выбирать, что лучше подойдет для внешней оценки вузовской коррупции, что — для оптимальной траектории развития талантливых школьников, что — для отбора в вузы и что — для оценки качества школьного образования. А заодно и то, что гений — такое же отклонение от нормы, как и отстающий в развитии ребенок. ЕГЭ плохо сдадут оба, но по совершенно разным причинам.

А пока этого не произошло, обобщенный российский родитель оплачивает эксперименты в сфере школьного образования. По странной иронии суммы, потраченной родителями в прошлом году на устранение недостатков этого образования, как раз хватило бы, чтобы оплатить бюджетное обучение в вузе всем 1,4 млн школьников, которые сели на парту первого класса в 2014-м и могли бы в этом году окончить 11-й.