«Был такой диалог: почему я должен помогать? Вам там платят, а мы тут выживаем на 35 тысяч»

Алина Вильданова: «Я жена мобилизованного. Когда познакомились с родственниками других мобилизованных, постепенно пришло понимание, что же на самом деле произошло»

«Когда мужа только забрали, уже стали приходить первые мысли, что надо как-то готовиться»

— Алина Равилевна, в качестве небольшого знакомства с читателем расскажите для начала немного о себе.

— Я жена мобилизованного. В сентябре мужа призвали по частичной мобилизации. Сначала, конечно, мы тут все растерялись, это было шоком. Но потом, когда познакомились с родственниками других мобилизованных, постепенно пришло понимание, что же на самом деле произошло.

— У вашего мужа был до этого военный опыт?

— Он не кадровый военный, если вы об этом. 12 лет назад служил срочку в десантной разведке.

— Это очень востребованная специальность.

— Да, но на гражданке он работал самым обычным продавцом в рыболовном магазине. Так сказать, совмещал хобби с работой. (Улыбается.) В один вечер мы с ним вернулись домой после смены, и нам принесли «письмо счастья».

— Как отреагировал ваш муж на повестку?

— Спокойно, он уже ждал ее. Говорил: «Не принесут — значит, пойду подписывать контракт». Многие ребята, с кем он служил срочку, остались на военной службе. Некоторые из них уже были привлечены с самого начала спецоперации. И он тоже не хотел оставаться в стороне.

— Вы сами как восприняли это известие?

— Первые эмоции — ну принесли [повестку], но вроде еще ничего не произошло, вот же он, дома, рядом. Потом их забрали в «Экспо». А стояла же осень такая дождливая, слякоть, мы сначала переживали, что поселят в палатки, где они все заболеют. Но нет, были очень хорошие условия.

Уже тогда, когда муж находился в «Экспо», стали появляться первые мысли, что раз это все произошло, то надо как-то готовиться. Пока ребята были здесь, мы уже начали помогать и закрывать какие-то потребности. Например, у кого-то там зарядник сломался — покупали, привозили. Созванивались каждый день и прямо списки с нужными вещами получали от ребят. Там они все перезнакомились друг с другом, через них — все их родственники и друзья.

— Это вот те самые знаменитые «чаты жен»?

— Да-да. Постепенно все гражданское общение плавно стало переходить на военные рельсы. А потом ребят начали отправлять: сначала один полк, за ним — следующий. Наши попали в артиллерийской дивизион. Их отправили не сразу, в ноябре, получается. Муж еще говорил: «Я служил в разведке. Что мне в арте делать?» Я ему отвечала: «Не переживай, научат» (улыбается).

Очень повезло с командирами. Они, без преувеличения, очень толково и организованно ко всему подходили. Будучи еще здесь, в «Экспо», уже начали задумываться над тем, а что им там (в зоне СВО — прим. ред.) понадобится. В составе конкретных подразделений выделили по человеку, который держит связь со всеми остальными: с медвзводом, группой управления, обеспечения и, конечно, родственниками мобилизованных. То есть в артдивизионе у каждой батареи есть кто-то, кто отвечает за гуманитарку. Каждый занимается оснащением своей батареи.

— То есть это некие координаторы внутри самих подразделений?

— С самого начала так решено было организоваться.

— Интересно. Просто, по словам тех, с кем доводилось общаться, обычно командиры сами занимаются этими вещами: составляют запросы, отправляют их гуманитарщикам…

— Здесь вот так. Нам это и самим удобно. Мы постоянно на связи с этими координаторами. Через них узнаем еще и все, когда ребята уезжают на позиции, а связи с ними прямой нет.

— А новости узнавать хочется…

— Хотя бы элементарное «жив-здоров». Раз в день услышишь это — уже можно как-то дальше жить, делать здесь какие-то дела, а то без этого совсем на нервах.

«У нас свой чат — «Казанский артиллерийский дивизион»

«Все понимают, что невозможно только 10 своим землякам возить»

— Как устроена вся ваша помощь фронту? Вот у вас есть некий чат жен, неравнодушных. Что это по факту? Какое-то устойчивое объединение гуманитарщиков наподобие «Своих не бросаем 16» или «Zа Победу. Казань»?

— Немного не так. То, что вы перечислили… Да, там тоже состоят родственники, мы, в принципе, все в разных группах состоим. У нас свой чат — «Казанский артиллерийский дивизион».

— Так и называется?

— Да. Это еще со времен сборов в «Экспо». Еще тогда создали его, и туда все мобилизованные добавляли своих родственников, друзей, знакомых. На тот момент в чате было порядка 1,5 тысячи участников. Сейчас же там осталось человек 500, наверное.

— С чем связано это сокращение «численности»?

— У большинства, если честно, потерялся, так скажем, интерес. Пик потрясения 2022 года, который сначала пришелся на начало СВО, потом на мобилизацию, уже давно прошел. То есть 2 раза страну так тряхнули морально, дали понять, что мы участвуем в военном конфликте… И как бы все на этом. Раньше люди, знаете, были более отзывчивые, «движевые». Сейчас остались в группе только те, кому это по-прежнему более-менее нужно. Большинство — родственники, конечно. Если, например, в нашем дивизионе пара сотен человек, у каждого 2–3 родственника, друга — примерно так и получается. Плюс у каждого же подразделения есть свой чат: у первой батареи, второй, третьей, медиков и так далее. Потому что есть общие дивизионные вопросы, а есть запросы узкоспециализированные.

«Раньше люди, знаете, были более отзывчивые, «движевые». Сейчас остались в группе только те, кому это по-прежнему более-менее нужно»

— Как происходят ваши отправки гуманитарки? Расскажите на примере какой-нибудь одной заявки.

— Например, требовался генератор. Ребята пишут: «Сломался генератор». Это было в конце декабря. Зима. Понимаем, что от генераторов очень многое зависит: от них и тепловые пушки работают, и вся электроника… Но вот резко сломался. А у нас через три дня собиралась машина туда отправляться. Ребята нам сказали, что нужен такой-то мощности генератор, на таком-то топливе, дали все характеристики. Мы тут так с девочками почитали это все, думаем, обсуждаем, где его взять. Начинаем искать. Ага, там можно купить. Ага, тут есть поставщики с хорошими скидками. Мы быстро в группе кидаем клич, что вот нашли, надо брать, стоит столько-то, нужно собрать. Также раскидываем все по личным мессенджерам. Кто-нибудь да пришлет хотя бы 100 рублей. Многие, кстати, думают: «Да что я этими 100 рублями сделаю, когда там тысячные сборы, когда по полмиллиона люди собирают». Нет! Если на самом деле большой поток народу и каждый по 100 рублей хотя бы внесет, движение чувствуется и нам уже поспокойнее, у нас появляется надежда на то, что мы сможем осилить этот сбор. За три дня мы тогда набрали, быстро все закупили. Поставщик еще вошел в положение.

Дальше в плане отправки ребята забирали все сами. В основном те, кто каждый в своем отделении данный вопрос и координирует. Каждый в каком-то одном месте это все собирал, а потом все в кучку, и все туда отвезли.

— То есть это координаторы из подразделений приезжают за посылками сами? Или у вас свои водители?

— Отсюда своими силами. Например, в один момент так: в подразделении у родителей одного из ребят есть товарищ, который занимается грузоперевозками. Он нам выделял «газель», водителя на безвозмездной основе. Единственное, что мы оплачивали: ГСМ, питание водителя, дали какие-то средства на руки на экстренный случай, дорога же не близкая.

То есть вот так отвозим. Либо уже взаимодействуем с другими крупными районными группами: Рыбно-Слободский район, кукморская группа, арская… Все люди же в основном пересекаются. Все стараются находиться в каждой группе. Потому что везде своя информация. Например, один район едет в первых числах месяца, другой — в середине месяца, третий — в конце. И если у кого-то что-то не получилось дособрать, закупить, отправить своими силами, то мы примерно понимаем, кто еще туда едет. Можем попросить их забрать и нашу посылку. А так все наши водители — добровольцы, у кого-то там также сыновья служат. Либо просто неравнодушные жители, которые проживали в одних поселках.

«А так все наши водители — добровольцы, у кого-то там также сыновья служат»

— Получается, целая сеть разных волонтеров по всей республике.

— Да. Раньше были каждый в своей кучке. Потом как-то все скооперировались. Стоит об отправке написать в группе, где 2–3 человека сидят, а потом все как по мировой паутине разлетается. Сразу: «Оттуда-то поедет машина в таком-то направлении». Все такие: «Ага, машина уезжает, значит, можно к ним…»

— И начинают накидывать просьбы забрать их посылки…

— Люди все понимают, что невозможно только 10 своим землякам возить. Не повезешь же ты посылку лишь своему сыну, который служит еще с этим, с тем и так далее. Сын еще сам говорит товарищу своему, что у него там машина собирается отправляться из района. Товарищ бежит к родственникам и просит: «Блин, а отправьте там с ними мне вот это и это». Неужели откажешь?

Не спорю, отдельный транспорт от Татарстана ездит, есть от ДОСААФ машины. Но они больше ориентированы на «большую помощь» и поддержку подшефных городов. Там уезжают колоннами фур. И конечно, фурами на передовую никто не ездит. Тут только маленькие машинки, так скажем. Некоторые специально закупают какие-то внедорожники и на них доставляют. Потому что у ребят иногда не бывает возможности выйти с позиций, у них нет элементарного транспорта, чтобы выйти и доехать до определенной точки и встретить эту машину. Некоторые волонтеры продвигаются настолько вглубь, что рискуют, в принципе, расстаться со своими жизнями, транспортом. А некоторые этим же транспортом здесь, на гражданке, зарабатывают себе на жизнь.

Вот так вот все повязаны одной ниточкой. Если у нас нет пока сборов, то они обязательно есть в других группах. То на дроны, то на аптечки, то на РЭБ. Наши тоже посильно участвуют в финансовой помощи. Никто не отворачивается, потому что даже если они знать не знают этих людей, то все равно понимают их чувства.

«Поначалу самые простые запросы. Так как была осень, то это теплые какие-то вещи, носки, свитера»

«У многих обязательства еще не закончились. Поэтому делите все пополам в лучшем случае…»

— Какие были самые первые запросы от мужа, гуманитарных координаторов?

— Поначалу самые простые запросы. Так как была осень, то это теплые какие-то вещи, носки, свитера. Опять же постоянно шли дожди. Они там еще в Белгородской области были. Муж присылал фотографии, как большой рыболовный сапог целиком уходил в эту грязевую жижу после дождя.

— Ну понятно, раз танки даже застревают…

— Соответственно, постоянно была нужда в стирке вещей. Они же там тоже выезжали на учения, полигон, где бегали, прыгали, ползали во всем этом. Потом генераторы просили — одна из расходных вещей таких. Какие-то стройматериалы, пленки. Когда уже немного обосновались [в блиндажах], то стали сами понемногу скидываться. То есть не сидели и не ждали, что вот сейчас мы все должны прислать — нет, ребята сами складывались на стройматериалы.

— А то есть некая «скромность» все-таки имеет место?

— Конечно. На протяжении почти двух лет они сами тоже… У всех же по-разному. Одни подразделения сидят и ждут все готовенькое, когда им кто-то привезет. Нет, у нас ребята сами ежемесячно со своих зарплат скидываются на нужды их батареи, на какие-то вещи спецоснащения, которые ну вот никак не терпят. Понятно, что все выдадут по заявке из минобороны. Но это же время — сколько таких заявок отправляется каждый день? А иногда бывает так, что им край через три дня нужно что-то. Тогда они сами скидываются и покупают это.

«У нас ребята сами ежемесячно со своих зарплат скидываются на нужды их батареи, на какие-то вещи спецоснащения, которые ну вот никак не терпят»

— У нас любят говорить: «Вот им по 200 тысяч рублей в месяц платят плюс там разные льготы, единовременные выплаты…» Многие считают, что все военные сейчас как бы при деньгах. Хотя по факту это большой миф. Потому что все растворяется куда-то, тратится на собственное жизнеобеспечение.

— Вот мы живем тут дома, платим, например, коммунальные услуги. Мы прекрасно понимаем, что у нас энная сумма в месяц уходит на это, что мы должны ее закрывать. Там то же самое, тоже есть постоянные траты, и запланированные, и незапланированные. Например, у них там провода от взрыва разорвало. Ну что они? Ждать их будут полмесяца, когда привезут со склада или кто-то из родственников из дома? Нет же. Они пойдут и сами купят их в магазине в ближайшем населенном пункте. Или вот у них есть генераторы, которые имеют свойство ломаться. А это же основа всего: и зарядка телефонов, «птичек», раций, и всего остального. Если ломается генератор, какая-то деталь, они тоже едут в ближайший магазин или сервис и чинят их. Конечно, не за бесплатно все. Кто у нас нынче бесплатно что-то делает? Поэтому они вот так и организуют «общак» на разные такие нужды. Это уже даже не обговаривается.

Бывает такое, что они что-то не могут сами приобрести у себя. Тогда обращаются к родным, к нам. И тогда мы уже здесь начинаем как-то помогать. Это тоже все траты. Опять же тут остались семьи, которым также нужно что-то кушать. Поэтому зарплата как бы есть, но как бы ее и нет по факту. Половина от нее точно остается там же, половина… Я вам уже сказала. У многих же обязательства еще не закончились: кредиты, ипотеки и так далее. Поэтому делите все пополам в лучшем случае.

«Бывает такое, что они что-то не могут сами приобрести у себя. Тогда обращаются к родным, к нам»

«Знаете, какие настроения там у ребят? Говорят: «Про нас там уже никто и не помнит»

— Как вы в целом оцениваете гуманитарные настроения в обществе? Вы сказали, что многие «отвалились» за два года…

— Тяжелые, очень тяжелые настроения.

— Почему? Люди не чувствуют, что где-то там идут боевые действия?

— Если сравнивать тот год и этот, то в прошлом было все гораздо «веселее», позитивнее, активнее. Было больше «движевых» людей. Сейчас остался только основной костяк, который не падает духом. Потому что понимают, что, раз начали, надо теперь до конца это тянуть вместе с ребятами.

— Почему люди отсеиваются?

— Не знаю. Думаю, это связано с информационным фоном: у нас же все хорошо, наши войска идут вперед.

— Но ведь они действительно продвигаются.

— Идут вперед, да, но вот только люди перестают вникать, какой ценой они идут. И сколько еще всего для этого надо.

— Думаете, надо что-то менять в информационном сопровождении СВО?

— Мне кажется, что в большинстве случаев связано с этим, да. Потом, у нас вроде все идет как-то своим чередом. Люди только ходят и переживают: «А будет или не будет еще одна волна [мобилизации]?» Нам, родственникам постоянно задают одни и те же вопросы. Нам уже даже смешно становится. Первые три вопроса, которые задают люди, не связанные с СВО: 1) вам платят за это? 2), а так, как обещали? 3) когда это все закончится? Я им отвечаю: «Владимир Владимирович нам пока еще не звонил. Как позвонит, мы вам расскажем обязательно». Потом еще спрашивают часто: «Ну что там у наших?» Этим и ограничивается весь интерес.

Могу еще один пример привести. Когда уходили ребята, то были проводы, все ездили в «Экспо», провожали своих друзей, коллег… Я сначала думала, что это только в нашей семье так получилось, что большинство друзей просто отвалилось. Оказалось, что это всех ребят коснулось. Был даже такой диалог: «Почему я должен помогать? Вам там платят, а мы тут выживаем на 35 тысяч». Я говорю: «Тебя никто не заставляет работать за 35 тысяч. Ты можешь уволиться и найти другую работу. А если хочешь — можешь контракт подписать, сейчас там много платят». Понимаете? Даже друзья умудряются считать эти деньги.

Вы спрашиваете о том, с чем связан спад. Я не понимаю, с чем он связан. Для всех эта СВО: «Ну нормально же все». А вчера я вот общалась с нашим парнем из медвзвода по поводу машины. Поговорили с ним. Знаете, какие настроения там у ребят? «Про нас там уже никто и не помнит. Если погибнем — через месяц про нас вообще никто не вспомнит», — вот так он мне сказал, дословно. Не забудут родственники, близкие, сослуживцы, их родные, которые стали все одной большой семьей. А все остальные остались уже за пределами этого круга.

— Что нужно сделать, чтобы изменить это равнодушное отношение?

— Только какая-то встряска. Менталитет наших людей в стране ничем другим не проймешь. Иначе они не понимают… Совсем опасности не чувствуют.

«Сейчас у нас в работе очень острый запрос. Он поступил от медвзвода, но касается, по сути, всех»

«Сами мы не сможем собрать медикам на этот автомобиль для эвакуации раненых…»

— Что сейчас требуется ребятам? На что ведете сборы?

— Сейчас у нас в работе очень острый запрос. Он поступил от медвзвода, но касается, по сути, всех. Это эвакуация раненых. В первую очередь это задача самих медиков. Им остро нужна сейчас техника, которая ускорит вывоз, будет проходимой. Запрос касается всех в дивизионе, потому что никто не может гарантировать того, что завтра его… Не дай бог, конечно, но в любой момент человеку может потребоваться эвакуация. Фронт же не стоит на месте. Он постоянно смещается. И наши ребята все должны быть мобильными.

— Много уже удалось собрать?

— Сумма очень крупная, сами мы не сможем собрать медикам на этот автомобиль для эвакуации раненых.

«Ребята-медики ездили на разных «буханках», даже покупали за свой счет «Ниву» — один мальчишка брал кредит даже на нее»

— А какой транспорт нужен?

— Ребята-медики ездили на разных «буханках», даже покупали за свой счет «Ниву» — один мальчишка брал кредит даже на нее. Но поняли, что это тоже не вариант. «Нива» не выдерживает нагрузок, потому что эвакуация раненых — это все-таки другие скорости немного. И нужно не просто по размытой дороге там проехать, а это полноценный off-road: ухабы, ямы, воронки от взрывов. По опыту ребята приняли решение приобретать «УАЗ» «Хантер», экспедиционный который. Там кузов удобнее, и размеры его позволяют разместить больше раненых. Они хотят там вытащить задние сиденья, создать пространство для санитара и сопровождающих. Туда можно будет погрузить несколько раненых ребят. Машина короче, чем «буханка». Она и маневреннее, и проходимее.

Тот уазик, «буханка», которая сейчас осталась у медвзвода, прямо уже дышит на ладан. Максимальная ее скорость — 40 километров в час. Все машины там нашиваются дополнительной защитой и бронелистами, рабицей для защиты от сбросов, сверху сети. А там жара под 40 с лишним градусов стоит. Представляете, вы на таком уазике в подобных условиях везете раненых… И максимум едете 40 километров в час… На самом деле это очень большая проблема.

— Сколько нужно на машину?

— Порядка 1,8 миллиона рублей.

«Представляете, вы на таком уазике в подобных условиях везете раненых… И максимум едете 40 километров в час… На самом деле это очень большая проблема»

— Это на новую машину, получается.

— На новую. Б/ушную, знаете, брали — не выдерживают. Ребята постоянно просят о запчастях. А их в той стороне и не найти, и, если честно, некоторые на этом стали даже наживаться.

А медвзвод, понимаете, как? Они у нас в небольшом количестве — их там всего пять человек. Своими силами они никак не справятся. Даже если они там всех в телефонной книжке своей призовут, не наберут такую сумму на машину. Старую брать? Нет смысла большого. Это ребята сами говорят уже по опыту.

— То есть подобный запрос не просто спонтанная «хотелка», а осмысленная потребность?

— Верно. У этой машины есть электрическая лебедка, которая может ее вытащить в случае чего, если, подъезжая на позиции, они зацепятся за какую-то ветку. Это очень важно, потому что если они где-то застрянут, то им оперативно не смогут помочь. Только сами медики в курсе, где они находятся. Двое едут спасать, а один остается и ждет, чтобы в случае чего прийти на помощь. Поэтому и хотим, чтобы одна машина была проходимая, маневренная и оснащенная. А старую нужно подлечить, чтобы тот, кто остается в тылу, дежурил на ней и подстраховывал ребят.

Не знаю, не до конца еще сама изучила комплектацию этой машины, но, наверное, там еще и кондиционер есть. Как ребята рассказывали, вывозили буквально вчера одного мальчишку. Говорят: «Он ранен, а мы едем в этом уазике 40 километров в час. Ни одной форточки не открывается, там еще все резиной обшито внутри. И представляете, мы его везем вот так, из него сочится кровь из ран, в этой жаре… И мы ничего сделать сами не можем. Мы ехали и боялись, что просто его не довезем».

— Довезли?

— Слава богу. На этот раз повезло.