«Для обновления России нужен федерализм ордынского типа»

Эксперты «БИЗНЕС Online» подвели итоги уходящего года

«ГЛАВНЫЕ СМЫСЛЫ И ИТОГИ ГОДА В РОССИИ: ВЗГЛЯД ИЗ КАЗАНИ»

Участники круглого стола:

• Мидхат Фарукшин — политолог, профессор КФУ;
• Дамир Исхаков — доктор исторических наук, экс-руководитель центра этнологического мониторинга Института истории им. Марджани АН РТ;
• Рустам Курчаков — экономист;
• Павел Шмаков — директор школы «СОлНЦе»;
• Руслан Айсин — политолог, главный редактор интернет-журнала «Поистине»;
• Айрат Файзрахманов — заместитель председателя всемирного форума татарской молодежи, историк;
• Игорь Козырев — методолог и эксперт по экономике и инвестициям;
• Юрий Алаев — руководитель медиацентра КФУ.

Модератор: Рашид Галямов — издатель «БИЗНЕС Online».

МИДХАТ ФАРУКШИН: «ТАТАРСТАН БУДЕТ ПРАЗДНОВАТЬ 100-ЛЕТИЕ РЕСПУБЛИКИ В УСЛОВИЯХ ОГРАНИЧЕНИЯ СВОИХ ПРАВ»

— Во второй части нашего круглого стола — в основном блок вопросов, связанных с Татарстаном. Каким стал 2019 год для республики, чего мы ждем от 2020-го и способна ли республика в масштабах России стать точкой роста? Слово нашему самому пессимистичному участнику круглого стола и самому умудренному опытом — Мидхату Хабибовичу.

Мидхат Фарукшин: Что будет главным для нас в 2020 году? Во-первых, несомненно, это 100-летие республики. Празднование будет проходить в условиях динамичного развития республики, ограничения прав Татарстана, полномочий, как, собственно, и всех других субъектов Российской Федерации, то есть, по существу, в условиях продолжающегося разрушения федерализма. Это тоже надо поставить в «заслугу» президенту России.

Думаю, надо как-то отметить и другую дату в истории татарского народа — печальную, трагическую. В 2022 году будет 470 лет разрушению татарской государственности. Это трагическая дата, но ее тоже надо иметь в виду и не забывать.

Второе событие — конечно, выборы главы республики. Здесь возникает вопрос юридический и вопрос справедливости. Юридический — ссылаются на статью 18 закона об общих принципах организации законодательных (представительных) и исполнительных органов государственной власти, где ограничивается срок пребывания лица на должности главы субъекта Федерации двумя сроками подряд, но не все знают, что есть еще федеральный закон №174 от 29.06.15 года, в котором внесена поправка в основной закон об общих принципах организации законодательных (представительных) и исполнительных органов государственной власти субъектов РФ. Согласно данной поправке, первый срок начинает считаться после выборов, которые прошли после 2 мая 2012 года. Первый срок начинается после этой даты. В нашем случае как раз юридически открыта дорога для переизбрания президентом Рустама Минниханова.

Во-вторых, вопрос, тоже связанный с этим моментом, — справедливо ли, достойно ли? Я считаю, что в высшей степени нынешний президент Татарстана достоин переизбраться на должность главы республики на следующий срок, учитывая огромный динамизм, который он придал развитию республики, какого не было до него. Неслучайно по многим рейтингам федеральных властей в оценке глав субъектов Федерации позиции Татарстана высокие — то первое место, то третье. Минниханов был всегда в первой пятерке успешных глав субъектов Федерации.

Тогда возникает вопрос: каковы в таком случае основания для того, чтобы его не избирать?

— Проблем же с этим вроде не возникает?

Юрий Алаев: Проблема может возникнуть только одна — с названием должности.

Мидхат Фарукшин: Да. Вроде бы была договоренность, чтобы после этих выборов не называть главу республики президентом.

— Нет такой договоренности.

Юрий Алаев: Тихой сапой могут отказаться и будут, по аналогии с Кадыровым, называть главой.

— Но Путин же уже сказал, что это пусть народ решает.

Дамир Исхаков: Это будет выглядеть странно — человек два срока был президентом, а на третьем внезапно становится главой.

Мидхат Фарукшин: Ну нельзя быть настолько наивным! Верить каждому слову.

— Мидхат Хабибович, вы же, как умудренный опытом человек и профессор, понимаете, что название — это вообще «разводка». Какая разница, как называть? Лишь бы в печь не ставили, правильно?

Мидхат Фарукшин: Да. Я придерживаюсь такой же точки зрения.

Последнее замечание. Мне не понравилось, как отнесся Путин на пресс-конференции к попытке представителя Республики Татарстан задать вопрос. Мало того, пресс-секретарь сказал: «Давайте дадим слово Татарстану».

— Указывая на корреспондента нашей газеты Елену Колебакину.

Мидхат Фарукшин: «Вы там были недавно», — говорит ему Песков, а Путин стал указывать своим перстом на других.

— «Дайте слово пенсионеру», и забыл.

Мидхат Фарукшин: Да не забыл, конечно.

— А с чем это связано? Четыре раза был в республике, в принципе, отношения хорошие.

Мидхат Фарукшин: Дескать, обо всем уже переговорили. Пресс-секретарь понял, что хозяин не хочет отвечать на вопрос Татарстана, и уже не стал настаивать на вопросе из нашей республики.

Юрий Алаев: Он не забыл, конечно. Это было осознанное движение.

— Мы тоже удивились этому.

Мидхат Фарукшин: До сих пор меня удивляет, что не исполняется постановление Конституционного суда РФ, который указал, что положения закона Республики Татарстан о татарском языке и языках других народов РТ, где содержится пункт о том, что русский и татарский должны преподаваться в равных объемах, что не противоречит Конституции Российской Федерации. Есть прямое постановление! Я сейчас не касаюсь вопроса добровольности и недобровольности. Допустим, перешли сугубо на принцип добровольности. А почему для тех, кто добровольно хочет и изъявил желание изучать татарский язык, не выполняется это постановление Конституционного суда?

Дамир Исхаков: «Башкортостан продемонстрировал худший пример того, как надо праздновать юбилей. Как бы нам не пойти вслед за такими проектами. Там все свели на локальный уровень»

ДАМИР ИСХАКОВ: «КОНЦЕПТ БОЛЬШОГО ТАТАРСТАНА ТАК И НЕ РЕАЛИЗОВАН»

— Спасибо! Дамир Мавлявеевич, ваш ответ на второй блок вопросов.

Дамир Исхаков: Из того, что здесь было сказано, я хочу только с одним соотнестись. Обращаю внимание коллег, что при глобальном подходе мы должны иметь в виду, что Татарстан будет находиться в таком мире, в котором однажды пребывала Юаньская империя — Россия тоже входила в определенное социокультурное пространство. Туда был включен и Казахстан, и территория Узбекистана, поэтому при усилении Китая имейте в виду: центром Юаньской империи являлся Ханбалык, это современный Пекин. Мы можем получить некий повтор того, что уже существовало.

— Реинкарнация.

Дамир Исхаков: Вообще, это серьезная геополитическая проблема, поэтому в дальнейшем могут быть еще всякие интересные развороты. Конечно, если рядом, на Украине, появится Хазарский каганат, это будет интересный вариант, может немного еще уйдем назад, но это другой вопрос. Татарстану придется действовать в данном пространстве, и я считаю, к величайшему сожалению, элита республики не очень готова к вызовам, которые возникли и еще будут возникать. Политика, которая ведется, слишком примитивна, на мой взгляд. Скажем, концепт Большого Татарстана так и не реализован, хотя это был очень интересный концепт. В развитии этого концепта политическое точно отсутствует, нет даже социокультурного основания, к величайшему сожалению. Татарская часть населения, проживающая вне Татарстана, очень плохо связана с самой республикой. Механизм конгресса (я сижу внутри него, поэтому знаю) — весьма слабый. Татарский конгресс радикально отличается от еврейского в худшую сторону.

— Откуда вы знаете?

Руслан Айсин: И там тоже сидел (смеются).

Дамир Исхаков: Знаю по итогам.

— Думаю, что везде тотальный кризис.

Дамир Исхаков: Я бы не взялся утверждать, что татарская масса находится в управлении Татарстана. И это для республики плохо, особенно в юбилейный год. Надо сейчас все раскручивать. По этому поводу я не раз высказывался. К примеру, Башкортостан продемонстрировал худший пример того, как надо праздновать юбилей. Как бы нам не пойти вслед за такими проектами. Там все свели на локальный уровень.

— Уж праздновать-то мы умеем, мне кажется. Тут мы мастера спорта!

Дамир Исхаков: У нас исходная позиция лучше, поэтому, может быть, мы не скатимся.

Мы уже 100 лет прожили в рамках автономии. Были разные времена, но мы, вообще-то, толком не знаем историю этой автономии. История ТАССР ХХ века написана отвратительно. 7-й том «Истории татар» — самый плохой из всех 7 томов. И мы раз за разом не видим собственного прошлого — какие развороты у нас были, как мы на них реагировали… Мидхат Хабибович не даст соврать — во время принятия брежневской Конституции имелась попытка сделать союзную Конституцию Татарстана. Мы тот период истории вообще не знаем — как это происходило, какие варианты были, как на это реагировала Москва? Также очень плохо знаем, что происходило во время принятия сталинской Конституции.

Рустам Курчаков: Там тоже были подобные предложения.

Дамир Исхаков: Ничего не знаем по этому поводу! Языковая политика 1920-х годов — в чем была специфика? Исследований практически нет. Одна моя аспирантка закончила первую работу, но все равно, в целом говоря, мы плохо знаем собственную историю ХХ века.

— И это опасно.

Дамир Исхаков: Очень даже — мы не можем посмотреть на себя с исторической точки зрения. Я все же надеялся, что 100-летие как-то оживит процесс исследования: к сожалению, нет. Единственное, что подготовят, — это трехтомник документов. Да и то, Джаудат Миннулин, который его готовил, умер, к сожалению. Два тома, может быть, появятся, что будет в третьем, сказать не могу. Таким образом, мы оказались не готовы к этому празднованию с точки зрения исторической содержательности.

И последнее, о чем хотелось бы сказать. Для судьбы Татарстана в юбилейном году очень важное значение будет иметь умение нашей элиты сосредотачивать вокруг себя татарский мозговой центр. Он есть, но не собран. Если татары смогут поднапрячься и создать такой экспертно-мозговой центр, чтобы мы, наконец, начали осмыслять, что происходит, то будущее у нас будет неплохим. А вот так, как действует наша современная элита, то есть чисто экономическое развитие, ничего хорошего нам не даст. Чем больше мы будем развиваться, тем больше у нас станут забирать, и это будет бесполезная деятельность, поэтому нужно немного поднапрячь мозги.

Рустам Курчаков: «Те структуры управления, системы власти, в частности главы районов и так далее, в 1990-е, наверное, были оправданы, но сейчас это уже откровенно феодальная структура»

РУСТАМ КУРЧАКОВ: «НАДО ПОХОРОНИТЬ ПРЕЖНЮЮ МОДЕЛЬ «КОРПОРАЦИЯ ТАТАРСТАН»

— Спасибо! Рустам Султанович, ваш взгляд на второй блок вопросов, на перспективы Татарстана, вызовы и возможности.

Рустам Курчаков: Если говорить о потоке перемен, то вызов состоит в том, что в этом потоке все социальные институты смываются, остаются люди. А наше сознание пока держится за институты. Это важно понять. Хотя в данном смысле прошедший год преподал нам много полезных уроков.

Перемен в России не будет, потому что у Путина миссия не реформатора, она заключается в том, чтобы удержать то, что есть, а не преобразовать. Вброшенная идея транзита власти — тоже шлагбаум для того, чтобы вообще серьезно задуматься о каких-то изменениях, хотя они, конечно, назрели, чего тут говорить.

Почему нет стратегии и других хороших вещей?.. Ответ очень простой: они не о том думают. И вовсе не оттого, что не способны или по каким-то другим причинам. Нет, там умные или, по крайней мере, хитрые люди. Как известно, «хитрость есть не ум, а усиленные действия инстинктов, вызванные отсутствием ума». Но они не о том думают, и не по каким-то этическим причинам, а потому, что находятся в системе. Вошел в систему — живешь по ее законам. Шаг влево или вправо — просто вылетаешь из нее со всеми вытекающими последствиями.

Надеюсь, что в следующем году решающую роль будут играть не социальные технологии с искусственным интеллектом и прочими вещами, а индивидуальные или персонализированные технологии перестройки своего жизненного восприятия. В этот просвет пройдут единицы, но это всегда так бывает. Потом за ними потянутся остальные. Это такой оптимистический взгляд.

Что касается Татарстана, об этом уже говорили — нынешнюю модель надо даже не то что реформировать, а предложить совершенно другую модель. Почему у Татарстана здесь есть шансы или, я бы даже сказал, миссия? Потому что в России сейчас мы живем в условиях федеральной раздробленности. Феодальная раздробленность — естественно-исторический этап, а федеральная раздробленность — это когда шагнули вперед, а потом сделали два шага назад и запутались. Из этого тупика примитивного унитаризма надо выходить. Для обновления России нужен федерализм ордынского типа, когда отдаешь условную «десятину» в общую казну, имеешь совместную оборону и дипломатию, а в остальном регионы и народы хозяйствуют самостоятельно, подчиняясь основному Закону — Конституции или Ясе. Такая попытка была в начале 1990-х, но она подавлена либерал-большевиками. Сейчас этому мешают две причины: во-первых, вероятность обострения глобального конфликта заставляет держать страну в состоянии мобилизации, как перед 1941 годом. А во-вторых, сознание народов не освободилось от прошлого — эмоциональная память о средневековых амбициях, обидах и зверствах мешает разглядеть позитивные стороны ордынской модели.

И Татарстан — один из таких субъектов, который может, опираясь на собственный опыт, предложить вариант обновления. Но для этого надо похоронить прежнюю модель, которая называлась «Корпорация Татарстан». Нужно создать новую модель с хорошей позитивной программой. Связка здесь такая — для того, чтобы сделать лучше Татарстану, если будешь делать последовательно и честно, обязательно сделаешь плюс России. Опыт прошедших лет это показал — сначала же ругали, мол, татарстанский сепаратизм, а потом убедились и ездили сюда перенимать опыт. Я не говорю, что все было хорошо, нет. В итоге оказалось плохо, раз прежняя модель лопнула, и она уже второй или третий год находится в таком состоянии, что заходи и бери. Зайдет какой-нибудь сильный варяг в условиях транзита власти и заберет накопленное здесь добро. Поэтому не нужно подобного допускать, а надо сработать себе на пользу, и это, безусловно, будет на пользу стране.

Но придется делать очень жесткие вещи — надо покончить с прежним наследием. Я не хочу называть его наследием Шаймиева, потому что плюсов было больше, чем минусов. Но те структуры управления, системы власти, в частности главы районов и так далее, в 1990-е, наверное, были оправданы, но сейчас это уже откровенно феодальная структура. В Татарстане больше 40 районов. Мы воспроизводим феодальную структуру, когда деление определялось тем, что глава мог верхом на коне объехать свои владения за один световой день.

— И в районе проживают всего 10 тысяч человек — у нас есть такие районы.

Рустам Курчаков: Да. А сейчас на джипе можно всю республику за день-два объездить.

— На вертолете! Минниханов же на вертолете летает.

Рустам Курчаков: Эконом-географы мне еще 30 лет назад грамотно объясняли, что Татарстан естественным образом делится на 6 районов. И это новая структура как основа новой системы власти и управления. То есть не нужно политизировать, а надо правильно организовывать. Если задуматься о том, о чем нужно, а не о собственных хвостах, очень много полезного можно сделать.

Язык, например. О языке больше говорят с болью, с обидой и так далее. Но на самом-то деле двуязычие — это же капитал Татарстана! Можно со всеми на двух родных языках разговаривать и строить рыночный и культурный обмен в России и СНГ. Я общаюсь с русскими друзьями, они рассказывают, как договорились о том, чтобы их дети объединились и изучали татарский. Просто об этом не шумят. Добрые дела делаются потихоньку — шыпырт кына. А шумят тогда, когда возникает не совсем здоровый человек, который судится, куда-то ездит. Такие скандалы привлекают внимание, о них говорят, а на самом деле идет нормальная позитивная работа. Причем татарам и русским надо как-нибудь собраться за круглым столом и сказать спасибо, потому что это отдельные русские — Special Russians, терпимые, нужно посмотреть еще родовые корни, это особая категория. И данное сочетание, симбиоз дорогого стоит.

Павел Шмаков: «Казань почти догнала Москву по всем показателям. Я говорю о рейтинге всего олимпиадного движения: по физике, химии, биологии. Мы формально на третьем месте, а фактически уже на втором»

ПАВЕЛ ШМАКОВ: «О ТОМ, ЧТО ТАТАРСКИЙ, КАК ГОСУДАРСТВЕННЫЙ ЯЗЫК, ДОЛЖЕН ПРОДВИГАТЬСЯ, МОЛЧАТ»

— Спасибо! Павел Анатольевич, вам слово.

Павел Шмаков: На самом деле у нас, в Татарстане, какая-то очень странная ситуация. Обычно я очень оптимистично смотрю на ситуацию в России вообще, а в Татарстане — как части России. Татарстан — это лидер России, однозначный. Москва — просто столица, она Москва для всех: и для нас, и для бедных, и для кого угодно. А вот если говорить о тех, кто не в Москве, то это здесь. Это лидер России. Мы здесь не для себя живем, а для всей России. Хорошо живем для всей России. Экономическая ситуация у нас прекрасная, дороги у нас чудесные — все у нас классно. А вот если говорить про татарскость…

О том же будем говорить про русскость через 50 лет, английский язык заполняет все на свете, когда он будет управлять русским языком. Мы об это сейчас не думаем. На самом деле татары, да простят меня татары в Татарстане, не защищают свой язык реально. Татары хорошо живут, они по-честному, хорошо работают, воруют меньше. А вот татарский язык… Знаете, когда у меня были все эти проблемы, меня поддерживали отдельные конкретные люди. Очень немногие. Меня поддерживают простые люди на улицах, понимаете? За 2017–2018 годы у меня были сотни встреч на улицах, когда ко мне подходит какой-нибудь татарин, дает сторублевку и говорит: «Тебе штраф 10 тысяч дали, вот возьми». Мне за эти 10 тысяч штрафа, наверное, тысяч 15–20 вернули. По 100–200 рублей.

Руслан Айсин: А татарский бизнес?

Павел Шмаков: А бизнес не поддерживал совсем. Никто!

— Буржуазии нет?

Павел Шмаков: Никто не поддерживал совсем, вообще никто. Нет, на самом деле был один мужчина в Ростове, который немного помогал. Не в Казани.

— Татарин?

Павел Шмаков: Да. Я не буду называть его имя. А вот в Казани — нет. Только простые люди! Посмотрите, были сотни. Многие ко мне до сих пор периодически подходят. Я иду с кем-нибудь из детей, вдруг молодая красивая девушка подходит, обнимает меня на улице: «Спасибо, — говорит, — вам!» 

— Расслоение везде есть, и в татарстанском обществе. 

Павел Шмаков: Меня поддерживают отдельные люди в государстве татарском. Метшин как умный человек меня поддерживает. Татарский язык — каким он стал? В каком-то смысле продвинулся чуть-чуть, я не скажу, что сильно. А самое-то главное, что должны были продвинуть государственный татарский, но забывают. Родной татарский ребенок и в семье выучит, а то, что татарский, как государственный язык, должен продвигаться, об этом молчат. Хотя подобное значимее.

Опять же, Казанский федеральный университет всегда был сильным. Но в общем мировом рейтинге мы знаем его позицию. И федеральный университет зарабатывает хорошие деньги, и сейчас тоже. Ректор университета — действительно эффективный менеджер. Но это не казанский университет, он российский. Такое и неплохо, и нехорошо. Это просто реально. Очень значимая вещь. Казань на самом деле — это Россия сейчас. У нас здесь экономические и материальные показатели лучше, а духовные и социальные… Я знаю, какое количество моих ребят хотят уехать в Москву или за рубеж.

— Почему? Это большие власти не осознают.

Павел Шмаков: Татарстан — это Россия. Такое неплохо и нехорошо, с моей точки зрения.

Юрий Алаев: Уехать-то почему хотят?

Павел Шмаков: Я скажу вам про свою боль, но она очень значимая. Не могу найти людей в Татарстане, которые помогут мне влюбить татар в татарский язык. И русским про язык рассказать. Людей, которые могут передать знание татарского языка, — их девать некуда. Умных людей, хорошо говорящих по-татарски — море. У меня есть масса народа, которые влюбляют в математику, русский язык, биологию, а людей, которые влюбят в татарский, у меня нет.

Айрат Файзрахманов: Это воспитание. Нужно системно находиться в данной среде, чтобы полюбить татарский язык.

Павел Шмаков: Нет.

— Преподавателей нет нормальных?

Павел Шмаков: А что значит «нормальных»? Людей, которые показывают, что это красиво. Вот есть же главный режиссер татарского театра. Он влюбляет во все татарское там, у себя.

Юрий Алаев: Павел Анатольевич, если вы думаете, что увернетесь от ответа — заблуждаетесь. Я все-таки журналист по природе и по профессии. Почему все же уезжают, с вашей точки зрения?

Павел Шмаков: Да потому, что Казань — это маленькая Москва. А люди хотят большой Москвы. Люди желают чуть-чуть получше. Татарстан и Казань не становятся чем-то особенным, а могли бы.

Юрий Алаев: Мы, все участники круглого стола, уже признали, что Казань лучше многих других городов, и все равно отсюда уезжают.

Павел Шмаков: Казань лучше Пензы, Чебоксар, лучше чего угодно. Казань работает по модели Москвы. Она почти догнала столицу по всем показателям. Я говорю о рейтинге всего олимпиадного движения: по физике, химии, биологии. Мы формально на третьем месте, а фактически уже на втором. Обогнали Питер по многим параметрам.

— Почему? С чем связано?

Павел Шмаков: С тем, что Казань очень четко идет как вторая столица России. Где-то впереди нас Саранск по параллельным параметрам.

— Как в Татарстане Бугульма?

Павел Шмаков: Там есть мощная школа для одаренных детей и все ресурсы республики используются для этой школы. По ряду вопросов они нас обогнали. Повторюсь, где-то впереди нас Саранск, где-то впереди еще кто-то, а в целом мы практически на втором месте. Идем как Москва. В пересчете на население, а в Москве — 15 миллионов человек, мы реально на втором месте в России. Мы вторая столица. Понятно, что ребятам отсюда хочется в первую столицу. Татарстан не стал особенным местом. Татарстан не стал Израилем, куда евреи стремятся, потому что они другие. В Израиле тоже не все хорошо.

Руслан Айсин: Израиль — это все-таки Земля обетованная. Это немного разные вещи.

Павел Шмаков: Казань могла бы стать землей обетованной для татар. Я считаю, что когда две культуры взаимодействуют — это здорово. И поэтому мне позарез нужны люди, которые будут влюблять и русских, и татар в то, что хорошо знать много языков. 

Руслан Айсин: «Я бы хотел, чтобы Татарстан, возможно, стал застрельщиком обсуждения нашего будущего. Что есть мы, что есть мы в этом мире, что есть этот мир вообще. Вещи философские, абстрактные, но без них никуда»

РУСЛАН АЙСИН: «ДОСТАТОЧНО ОДНОЙ ПРОВОКАЦИИ С ЯЗЫКОМ, И ВСЯ 30-ЛЕТНЯЯ КОНСТРУКЦИЯ РЕСПУБЛИКИ НАЧИНАЕТ СЫПАТЬСЯ КАК КАРТОЧНЫЙ ДОМИК»

— Спасибо! Руслан Айсин, ваше мнение по всему спектру наших вопросов.

Руслан Айсин: Ричард Львиное Сердце, когда пришел к власти, как известно, не законным путем, а с помощью военного переворота, не знал староанглийского, его знали всего 5 процентов знати. При этом письменность велась на латыни. То есть это было три страны: элита говорила на старофранцузском, на фламандском, обыватели разговаривали на тогда еще формирующемся английском, а писали-интеллектуалы — на латыни. Только потом Шекспир, а до него Чосер, придал окончательный вид литературному английскому языку. Я это к тому, что даже в условиях, когда мы живем в такой триаде, когда элита — отдельно, она говорит на одном языке, обыватели — на другом, я имею в виду не лингвистический, а понятийно-жизненный язык, смыслы интеллектуалы формируют на другом. Это разные непересекающиеся пространства. Есть интеллектуалы, которые пытаются соединить эту тричастность в какую-то одну общую, такую шекспировскую модель. Пускай она будет и трагическая. Я все-таки не позитивист, считаю, что трагизм и драмы — кровь исторического процесса, как говорил Карл Маркс про революцию, что это пуповина истории. Но в целом мы сейчас подошли к тому рубежу, когда Татарстан действительно очень хорошо умеет праздновать.

Но, по сути, это черта, за которой прослеживается, что за 30 лет нового Татарстана, или второго Татарстана (первый — Татарская АССР, а второй — Татарстан 1990 года), данная модель себя исчерпала в силу внешних и внутренних обстоятельств. Поэтому встает вопрос достаточно четкий и ясный: нужна третья республика, у которой будет общее дело. Что должно быть общим делом для республики? О перспективах ведь нам не говорят. Мы столкнулись с несколькими кризисами. Поняли, что достаточно одной провокации с языком и вся 30-летняя конструкция просто начинает сыпаться как карточный домик. Значит, данная модель себя изжила. Надо это признать. Когда человек взрослеет, прежний пиджак уже на него не налезает. Сними ты его и надень в лучшем случае гоголевскую шинель. Получается, что мы подошли к тому, что потеряли, во-первых, политическое измерение, республика упустила. Мы потеряли некое сияющее воздействие Татарстана как острова стабильности. Я, кстати, хотел интеллектуально побалагурить и написать о том, что такое Татарстан — остров стабильности или нестабильности, остров везения или невезения? Или это дрейфующий остров, какой-то архипелаг? И здесь мне пришла мысль, я в «БИЗНЕС Online» написал: в принципе, что такое Россия сегодня? Это страна стран. Федерация — собственно говоря, страна стран.

— Страна городов.

Руслан Айсин: Да, страна городов по европейскому формату. Если мы страна, а действительно мы states (собственно говоря, и в Конституции это прописано), то мы должны на таких общих началах предложить всем остальным странам внутри общей нашей страны некие нормы, по которым мы могли бы жить. Важность Татарстана еще и в том, что у нас есть большой татарский мир. Это, конечно, не еврейская диаспора, не армянская, но, собственно говоря, наверное, третья-четвертая на территории бывшего СССР по своему потенциалу, политическому и интеллектуальному весу, по ранжированию община. Действительно, концепция большого Татарстана не реализовалась. Мы можем предложить концепцию новой федерализации, то есть чтобы ни в коем случае, чтобы нам не дали по ушам, не в этом смысле — не изменение государственного устройства, конечно, а принципы взаимодействия внутри территории. Когда Павел Анатольевич сказал про Мордовию, наша ухмылка была неспроста, потому что, где, казалось бы, Мордовия и где мы. Оказалось, что мы настолько возгордились собой, вознеслись куда-то наверх и оттуда за всеми вами наблюдаем, а вышло, что мы проигрываем в концептуальных стратегических вопросах.

Дамир Исхаков: В Мордовии всегда был хороший университет. Вы, может, просто не знаете…

Руслан Айсин: Важно, что мы позиционировали себя всегда выше.  В этом смысле получается, что данная модель действительно устарела. Я еще раз возвращаюсь: нужно выработать концепцию третьей республики. Пускай эта третья республика будет хотя бы на уровне такого интеллектуального воображения, обсуждения, но она все равно будет. И, как говорится, «ушел тот, уйдет и этот». Ушла та ситуация, уйдет и эта. Но что будет взамен? Пока мы не знаем. В этом смысле было бы интересно, если бы мы получили некое столкновение идеологических платформ. Но их, по сути, нет. Правильно Игорь Александрович перечислил огромное количество концепций и идеологических платформ, которые нам пытались навязать, но мы видим, что даже по ним-то не было интеллектуального обсуждения. Все это куда-то так ушло, ушло… 

И в данном смысле, когда мы говорим, например, о цивилизации, я бы напомнил слова Марка Твена, который сказал, что цивилизация — это когда ненужные вещи выкидывают на улицу. Может быть, нам ненужные вещи стоит выставить на улицу? Не выкинуть, а отдать другим людям, как делают в европейских странах, потому что утилизация — очень дорогое удовольствие. Поэтому новые идеи нужно скомпоновать. Их необходимо, на мой взгляд, проговорить хотя бы на уровне таких площадок и попробовать концептуально выразить, обрисовать хотя бы контуры общего видения.

Наша проблема в том, что, как я уже неоднократно цитировал здесь Чаадаева, у России нет прошлого, у нее нет настоящего, это пространство большого отсутствия. Так давайте мы хотя бы переосмыслим эти вещи и попытаемся заглянуть в будущее. Я помню, перед тем как Путин избрался в 2018 году, была попытка со стороны Кириенко обсудить контуры будущего в рамках предвыборной кампании, так аккуратно, а потом это как-то сошло на нет. Сейчас говорить о концептуальном будущем уже не комильфо — мы зациклились на транзите власти. Но транзит власти — это технологический процесс на самом деле. Технологический. Соединимся мы с Беларусью или нет, но мы же говорим о цивилизационных вещах. Я бы поэтому хотел, чтобы Татарстан, возможно, стал застрельщиком обсуждения нашего будущего. Что есть мы, что есть мы в этом мире, что есть этот мир вообще. Вещи философские, абстрактные, но без них никуда. 

Айрат Файзрахманов: «Татарстан боится даже своих юбилеев. 100-летие ТАССР — акценты совершенно поменялись, вообще не говорится о зарождении государственности, ведут речь лишь об успехах Татарстана»

АЙРАТ ФАЙЗРАХМАНОВ: «СЕЙЧАС ПОКА ТАТАРСТАН БОИТСЯ ДАЖЕ СВОИХ ЮБИЛЕЕВ»

— Хорошо, спасибо. Айрат Файзрахманов, прислушиваются к Татарстану в Москве?

Айрат Файзрахманов: К голосу Татарстана на федеральной трибуне, безусловно, прислушиваются. Реноме круглого отличника удается пока держать. Поэтому Татарстан избегает политической дискуссии по жизненно важным вопросам — федеративным отношениям, национальному вопросу и сдерживает любую дискуссию внутри себя. Но послушные и исполнительные отличники часто перестают быть успешными в будущем. С точки зрения свобод, с общественно-политической точки зрения, я уже говорил, постсоветское пространство одинаково несчастливо, кроме Прибалтики, наверное. В этом отношении на постсоветском пространстве — Татарстан не исключение, какого-то живого движения не прослеживается. Отсюда как раз и это противоречие с молодежью, которая бежит из Татарстана, уезжает, в том числе и по этой причине. Потому что хочется чего-то более подвижного.

Юрий Алаев: Это общий процесс, не только татарстанский.

Айрат Файзрахманов: Да, это общий процесс. Кроме денег, в Москве еще и посвободнее. Да, трансформации могут быть, как раз говорят об изменениях в Конституции, но здесь Россия шагает в консервативную сторону, скорее всего. Есть риск дальнейшего ослабления принципа существования республик. Факторов много, медийное давление очень сильное в этом отношении, когда нам говорят, что республики — продукт времени большевиков, продукт не очень хороший, мол, подарили вам государство, и это дарение было ненужное. Хотя автономии формировались еще до Ленина. 

Здесь говорилось об институте президентства. Я думаю, что наименование «президент» — все-таки принципиальная вещь, потому что это не просто наименование, а институт, часть модели Татарстана, которая действительно обрушается: и договор, и по языкам. Но мне кажется, пока нет другого пути, кроме как держаться за эту модель. И в эпоху изменений можно будет возвратиться к данной модели, которая не противоречит федеративному принципу. А изменения когда-нибудь произойдут.

Татарстан никогда в общественно-политическом отношении не стоял во главе изменений, но, когда они происходили, свою уникальную модель формировал. Это было и 100 лет назад, и в 1990-е. Не мы перестройку начинали, в национальном отношении ее инициировали Прибалтика и крымские татары, а мы подтянулись где-то к 1989 году. То есть Татарстан не встанет во главе общественно-политических трансформаций вначале, но, если эти изменения пойдут, возможно, свой опыт государственного строительства возродит. Будем надеяться. А сейчас пока Татарстан боится даже своих юбилеев. 100-летие ТАССР — акценты совершенно поменялись, вообще не говорится о зарождении государственности, ведут речь лишь об успехах Татарстана, нет даже переосмысления трагедии голода 1921 года на государственном уровне. Вообще, страниц с трагическим концом в этом юбилее нет. Акценты расставлены сугубо на успехах. О 30-летии суверенитета сказал только Минтимер Шарипович, например, конгресс татар даже побоялся упомянуть об этом — в их резолюции о 30-летии суверенитета вообще ничего не сказано. Получается, у нас есть единственный крупный политический спикер — Минтимер Шаймиев.

— Надо радоваться, что такой есть!

Айрат Файзрахманов: Согласен. Я просто оцениваю ситуацию. На каком-то другом политическом уровне, среди депутатов например, говорящих об этом нет. Если и есть, то их на медийном уровне, в русскоязычной публике не очень хорошо и слышно.

Что может предложить Татарстан? Я в 2019 году увидел небольшой просвет со стороны федеральных политологов — возник термин «местный патриотизм», когда нужно было найти характеристику для повышенной гражданской активности на местах и интегрировать ее в легальное поле. Считаю, что это очень хорошее понятие, которым можно охарактеризовать политику Татарстана, национальные устремления. Возможно было бы продолжать развивать данный тренд через такое понятие. Что может предложить Татарстан? Переосмысленный федерализм, новые межбюджетные отношения, сохранение использования языков очень важны. У меня есть надежды на полилингвальные школы, если их масштабировать, в том числе на регионы, создать несколько центров.

Дамир Исхаков: Это будет очень дорого стоить.

Айрат Файзрахманов: Это будет дорого и долго, но подобное можно предложить России, и оно предлагалось.

Юрий Алаев: И Россия потратится, вы считаете?

Айрат Файзрахманов: Если молчать, то Россия точно никогда не потратится. Но на совете по русскому языку Путину этот опыт показывали осетины, значит, он уже был оценен положительно. Его можно встраивать в уже существующие школы. И тогда возможно будет сказать, что Россия реально считает, что языковое разнообразие — это наше общее богатство. Считает и поддерживает его.

Ну и буквально несколько слов о конгрессе татар. Экватор председательства Шайхразиева прошел — первые 2,5 года из пяти. И пока каких-то системных изменений нет. Все-таки самое главное, я считаю, это образование. Количество школ, где изучают татарский язык, за пределами Татарстана сокращается, несмотря на то, что там, на местах, данную проблему осознают и очень хотят ее решить. Татарское образование в самом Татарстане — кто-нибудь из конгресса хотя бы посетил гимназию №2, единственную школу в Казани, где ведется образование на татарском языке и откуда выходят дети с 399 баллами по ЕГЭ? Взаимодействия практически никакого, внимания на татарские гимназии нет. Я считаю, что в этом главный секрет сохранения татарского языка и нации.

Ну и последний момент по поводу того, что Татарстан может предложить. РТ в состоянии представить интеллектуальный продукт и через него показать свою субъектность. Но, к сожалению, в Татарстане практически нет новых интеллектуальных центров, а старые не имеют возможности делать что-то самостоятельно. Есть «БИЗНЕС Online», но у него функция все-таки больше медийная. Пример — когда шел процесс написания Стратегии татар, то чувствовался провал по некоторым направлениям, не хватало многих данных, остались единичные специалисты, заваленные другой работой.

Игорь Козырев: «Ранее мы с соавтором Езерским предлагали подумать о модели «Два Татарстана» — старом и новом в их синтезе. О «Новой Казани» как когнитивной долине (по аналогии с Кремниевой долиной). Амбиции Татарстана к этому обязывают»

ИГОРЬ КОЗЫРЕВ: «В РЕСПУБЛИКЕ ДО СИХ ПОР НЕТ ПАМЯТНИКА ЧИНГИСХАНУ, ЗАТО ОН ЕСТЬ В США»

— Передаем слово Игорю Александровичу Козыреву.

Игорь Козырев: Сначала маленькая ремарка. Символичным оказалось, что за этим столом по диагонали сидят Дамир Исхаков и Айрат Файзрахманов — «история» и «молодежь» Татарстана. А мы помним: в теореме Пифагора диагональ участвует в определении «золотого отношения» — целостности и гармоничного развития в цикле. Поэтому я за это ухвачусь и буду говорить об элитности, золотой истории и золотой молодежи Татарстана.

Полагаю, эти слова-метафоры нужно заводить к когда-то обозначенным целям «Большой Татарстан» и «жизнь после нефти». Последнюю, если не ошибаюсь, верно подкинули Шаймиеву американцы еще в 1990-е годы — она неместного разлива.

Сначала об элитности истории. Мировоззренчески либерализм себя исчерпал. Поэтому нужен возврат к своей онтологии, ментальности, архетипу, истории.

Но, кроме знания и гордости за свою историю, нужно вычленение в ней элитного. Кристаллизация из нее уникального и высокого, что выгодно отличает нас от Запада. Такие кристаллы должны быть востребованы как жизненная опора и наше цивилизационное преимущество в эпоху перемен. Это особое переформатирование знаний и опыта предков, своего архетипа к новому будущему. Это больше, чем просто повествование из истории, к чему сегодня все сводится. Например, нужно осознание ренессанса номадического (синтетического) мировоззрения тюрок в новых условиях построения связности поверх мобильности.

Для Татарстана опорные исторические моменты — Золотая Орда, тенгрианство, ислам, включая джадидизм, советский период, уходящая модель «Корпорация Татарстан». Это все — свои знания и практики.

— Какие именно?

Игорь Козырев: Так, Золотая Орда — это единственный опыт человечества масштабной империи от «моря до моря», просуществовавшей 300 лет на пространстве различных культур и религий. Сопоставимым был лишь Советский Союз. Да, написана история Золотой Орды в 7 томах — здорово, но ее никто не может прочитать и не будет. Это академические труды. Поэтому нужен их дайджест и кристаллизация, переложение в свои цивилизационные коды. Их нужно показать молодежи и продемонстрировать, как это может работать сегодня и вкрапляться в общество и новую экономику. Нужно вытащить историю в современность и будущее. Примером тут являются еждисты (Москва), которые обратились к ясе Чингисхана и кодам перемен китайцев при разработке новой политэкономии и евразийского проекта. Но что аналогичного делает Татарстан?

Более того, история Золотой Орды теперь становится остро необходимой и русским, не только татарам. Конфликт с Украиной поднял вопросы о первородстве, было ли рабством ордынство, кого и каким история сформировала и так далее. Теперь уже на свой шкуре начинаешь понимать терки между башкирами и татарами. Да и просто понятно, что история России имеет два мощных крыла — Золотую Орду и влияние Византии. Нужно срочно реабилитировать первое.

В следующем году Татарстан станет праздновать свой круглый юбилей. Как при этом будет поднята история Золотой Орды? В республике до сих пор нет памятника Чингисхану, но он есть в США.

Теперь об элитности молодежи. Она выражается в способности лучше других решать вызовы современности и в особом синтезе Татарстана и молодежи. Для этого Татарстан по факту должен стать пилотной площадкой для России, используя все ее активные темы — образования, цифровизации, «зеленой экономики» и другие. И опережать Россию в их решении.

Например, понимать, что нынешняя программа «Цифровой экономики» — во многом хайп, как ранее стали хайпом нанотехнологии. Это подход программистов-кодировщиков и вендоров (торгашей) к проблеме информатизации, которые пишут разделы программы под самих себя (поэтому и участвовали в конкурсах на разработку почти за 1 рубль). Это самый нижний, операционный уровень понимания проблематики и горизонтов. Так, в программе все ее задачи сводятся к разработке платформ и их институциональному и ресурсному обеспечению с последующим предоставлением цифровых услуг рынку — потребителям и производителям. Постановки более фундаментальных задач нет (есть цель предъявить футуризм и привязаться к нему, но в дорожной карте этого уже нет). Нет главного — целостного видения, способности сформулировать, что есть идеальная информационная сфера России. Каковы ее ключевые цели, участники, снимаемые противоречия, активы и так далее.

— На Западе это выглядит иначе?

Игорь Козырев: В отличие от нас, на Западе звучат постановочные вопросы о «трансценденции искусственного интеллекта», грядущих изменениях самого человека, его приватности и так далее. Это главное. У нас же речь лишь об операционном — о неких платформах. Тем самым выбрана логика — к «невидимой руке рынка» теперь добавляется «невидимая рука IT-платформ». И далее само все как-то сложится и в нужное рассосется. Типичная логика либералов.

Мир переходит в 6-й технологический уклад. Его ключевыми составными называют NBIC-технологии (нано, био, инфо и когнитивные). Они же в бытность Медведева президентом были определены таковыми и для России. Но полный перечень ключевых технологий на самом деле шире — NBIC-SG-P. Добавляются социальные, глобализации и проектные. И тогда технологии искусственного интеллекта — не только буква «I», но и «CSGP». Это сначала новые мыслительные, коммуникативные и социальные практики, опора на природный операционализм и так далее, а потом уже софт под них. Например, стоит задача создания новых видов субъектностей и перехода к надконфликтным технологиям достижения согласия (человечество всегда было конфликтным). Такие технологии разрабатывают Google, Rizzoma и другие. Поэтому элитность и конкурентоспособность молодежи вырастет только на сцепке всех этих букв-технологий. В противном случае все сведется, как сейчас, к попытке выжать из BigData лишь покупательские и поведенческие предпочтения, создать аватары человека и знать его всякое присутствие в режиме реального времени. Подход вендоров.

Словом, Татарстану нужно более глубоко обратиться к теме цифровизации — уберечь себя и страну от хайповости. Поднять эту тему во всей ее глубине. Перезагрузить тот же Иннополис. И осознать появление в Татарстане уполномоченного по технологиям искусственного интеллекта Замалиева. При всем уважении к его прошлому опыту — бизнес-проекту «Цифровая деревня», это все же опыт вендора, «торгаша». Есть большая разница между тем, как отоварить покупателя в магазине без продавца (что давно решено на Западе), и тем, что такое искусственный интеллект. А он в первую очередь есть инструмент (и причина) проектирования совершенного нового типа общества — на иных принципах отношений, с другими рисками и возможностями. Это огромная цивилизационная цель и инжиниринг, а не задачка, как бабушку в магазине отоварить. Сможет ли уполномоченный подобное понять и потянет ли данную задачу? Ответ важен для перспектив Татарстана и элитности его молодежи.

У молодежи есть еще один момент для элитности. Это волонтерское и любое общественное движение молодежи как вид самоорганизации и субъектности. В целом можно говорить о трех уровнях развития такой субъектности. Как ни странно, наиболее плотно к ним подошли только на Украине — там есть два уровня из трех возможных и шансы дорасти до третьего. Первый уровень: бытовое волонтерство — помощь своими усилиями или сбором средств, вещей и так далее для нуждающихся. Это, условно — «попрошайничество», при всем благородстве и необходимости такого дела. Так как сбор средств и установка, например, томографа в больницу есть лишь потому, что сам производитель не поставил его туда бесплатно, как свою благотворительность. Но ничто не мешает ему так поступить. Второй уровень — политическое волонтерство. Как это произошло на Украине — волонтеры поддавливают на правительство, Раду, берут на себя решение оперативных государственных задач, где возник вакуум власти.

Третий уровень — это переход волонтерства к инжинирингу перевода страны в новую модель общежития, в постиндустриализм. К выстраиванию своих проектов и структур, минуя государство и в параллель ему. Фишкой является то, что будущее — оно во многом волонтерское, меритократическое. Впервые в истории бенефициаром будущего станет именно народ в его волонтерских качествах, а не власть и капитал имущие. Именно волонтеры сочетают в себе основные компетенции — внеклассовость (микс из айтишников, юристов, менеджеров среднего звена, среднего бизнеса) и склонность к сотрудничеству, партнерству, проектности, внекастовости, мобильности, активности, бескорыстности и так далее. Это все основы нового общества. Будущее им по архетипу принадлежит. По сути, его молодежи надо «лепить» и тиражировать с самих себя.

Поэтому нужно понимать, какого уровня развития должны достичь молодежные и волонтерские движения в Татарстане. Как они соотносятся с будущим?

Тема элитности связана и с новым образованием. Это не обучение трем языкам в модных школах и т. п. в духе индустриализма, модерна, а принятие новых вызовов — постмодерна и сингулярности знаний. Решение: как теперь выходить на способность к творчеству и научной деятельности в условиях взрывного роста объема информации, скорости ее обновления и поэтому обесценивания личных знаний? Если сегодня профессионализм и личность человека базируются на его знаниях и образовании, то завтра это будет уже перманентно исчезающий базис. Нужно новое соединение adhoc человека и знаний. Может статься, что образование — это не то, что ты знаешь, но что можешь получить, в том числе и скорее всего с помощью искусственного интеллекта.

Итожу. Вызов «жизнь после нефти» должен приниматься элитно. Начиная с инвестирования в будущее своей «золотой и элитной истории» и заканчивая целостным видением сути перемен и задач. На мелкотравчатом уровне их понимания новой элиты не вырастить. Ранее мы с соавтором Езерским предлагали подумать о модели «Два Татарстана» — старом и новом в их синтезе. О «Новой Казани» как когнитивной долине (по аналогии с Кремниевой долиной). Амбиции Татарстана к этому обязывают.

Юрий Алаев: «Мы по-прежнему должны понимать, что у нас две трубы и все»

ЮРИЙ АЛАЕВ: «КАКИЕ ВЫЗОВЫ есть у ТАТАРСТАНа, КОТОРЫЕ НЕ СТОЯТ ПЕРЕД ДРУГИМИ СУБЪЕКТАМИ РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ?»

— Юрий Прокопьевич, вам слово.

Юрий Алаев: У меня немного опухла голова — я столько здесь наслушался… Вы идете вслед за Путиным, он буквально вчера заявил, что истоки бюрократии лежат в традициях древлян. Вот и мы в своем поиске места и модели Татарстана уже витаем — нас бросает от древлян к когнитивным технологиям: человечество за всю свою жизнь никогда не смогло ни о чем договориться… Вы меня, конечно, извините великодушно, но, если бы человечество до вас, до ваших этих технологий ни о чем не могло договориться, оно бы не существовало.

Игорь Козырев: Силовым образом.

Юрий Алаев: Каким силовым? Понятия консенсуса, демократических институтов отметаются вообще, что ли? Человечество, слава богу, договаривается.

В том, что касается Татарстана — большой модели РТ, такой модели, другой… У меня здесь нет ответов, а накопились вопросы. Первый: а какие такие специальные вызовы есть у Татарстана, которые не стоят перед другими субъектами Российской Федерации? Второе — я здесь слышал, что мы вынуждены признать, что, несмотря на все свои интеллектуальные потенциалы, Стратегии татарского народа как не было, так и нет. И вот здесь как раз когнитивные технологии, может быть, должны помочь, потому что между собой никак не могут договориться ни внутри всемирного конгресса татар, ни примкнувшее к ним и отброшенное ими молодежное движение. Тут уж явно нужно внедрять когнитивные технологии, иначе пропадем. Но у меня другой вопрос в связи с этим — с моей точки зрения, мы, конечно, отпразднуем 100-летие ТАССР, здесь я согласен с большинством присутствующих, без вопросов — все будет прекрасно, тут правильно было сказано, у нас отличный опыт, технологии, все отработано.

Дамир Исхаков: Хорошо покормят всех!

Юрий Алаев: Да, не так скромно, как в Башкортостане, будет все, как положено. Но мы должны понимать, что Иннополис — это пока что близко к нулю. Под Иннополисом я подразумеваю не только образование, но ту отрасль, которую мы пытаемся противопоставить или сделать заместителем нефтехимического кластера Татарстана. Этот кластер — те две трубы, о которых говорилось в первой части нашего круглого стола, по-прежнему определяют и роль Татарстана в Российской Федерации, и его значение, и уровень благосостояния его жителей или граждан, как говорили до 2006 года.

Заметили, как вышло из обихода выражение «граждане Татарстана» и все как-то стали жителями? Так вот, постольку-поскольку оно определяет, то мы должны понимать, и «БИЗНЕС Online» об этом писал, что мы стоим перед очень серьезным вызовом как раз начиная с 2020 года, и еще острее это станет в 2021-м, потому что у нас была извечная проблема — у «Казаньоргсинтеза», у «Нижнекамскнефтехима» — с сырьевыми поставками. И после того как «Сибур» и «Газпром», извините меня за уличное выражение, зафигачивают два гигантских комплекса, отпадает необходимость качать газ на наши предприятия. Тогда извините, что они будут делать? Вот это, мне кажется, сейчас чрезвычайно опасно, и надо обсуждать, и к подобному нужно быть каким-то образом готовым.

Дамир Исхаков: Спирт будем гнать на наших заводах (смеются).

Юрий Алаев: Вот да! Слава богу, у нас есть Буинский район, и там все нормально.

Несколько раз было высказано, что Татарстан мог бы стать землей обетованной, третьей республикой, «Корпорация Татарстан» живет или нет… У меня простой вопрос: все предложения стать землей обетованной, внедрить модель, называемую Третий Татарстан (почти Третий Рим), — уже близко так подкрадываемся, коллеги, а мы это все ради чего?

Руслан Айсин: Pro bono publiсо — ради общего блага.

Юрий Алаев: Ради общего блага татарстанцев, россиян, татар мира — чьего?

Руслан Айсин: Там выстраивается целая лестница в небо.

— Матрешка.

Юрий Алаев: Просто, когда все эти вещи обсуждаются, хочется понять, для чего? Какую цель мы себе ставим?

Руслан Айсин: Это вещь философская, вот человек живет ради чего: чтобы умереть?

Юрий Алаев: Это кто как! Кто для чего. Кто-то живет только для того, чтобы умереть, а кто-то не только для этого. Я поэтому и уточняю.

Руслан Айсин: Когда я заканчивал свой спич, я сказал: вопрос философский, абстрактный.

Юрий Алаев: Он не абстрактный. Есть угрозы, не надо обольщаться. Я призываю, говоря о возвышенном, все-таки не отрываться от земли. Это единственное пожелание. Мы по-прежнему должны понимать, что у нас две трубы и все.

Рустам Курчаков: Дело — труба.

Юрий Алаев: Я же говорю, «трубулентность» наступает.

Руслан Айсин: Не бывает конкретных вещей без абстракций! Платон говорил про абстракции, Декарт писал про абстракции, из которых потом выросла сначала греческая мысль и цивилизация со всеми ее экономиками, политиками, науками, общественными отношениями, государствами, а потом и Новое время с рационализмом и так называемой научной картиной мира. Или тут по-ленински: «Что нельзя простучать по столу, пощупать, как ногу слона, той вещи не существует»? Сначала, как известно, было слово… Слово — потом дело. А не наоборот. Говорить про трубы, нефть и прочее — это не интеллектуальный уровень осмысления, а статистическая толкотня в либеральном предбаннике, где вся мысль строго зависит от экономического состояния и за этим «морем конец земли».

— Я хочу сделать несколько замечаний, итоги подводить не буду, потому что невозможно объять необъятное. Мне кажется, разговор получился, нам удалось выйти из этой мозаики на некую концептуальность. В России, может быть, еще и есть такие разговоры «Куда идет Россия?» В Татарстане обсуждения того, куда идут Россия и Татарстан, практически нет. Это такая попытка открыто поговорить, публичных разговоров на данную тему практически нет. И, мне кажется, в этом смысле круглый стол удался.