Владимир Путин в ходе прямой линии с народом высказался, что-де России надо развивать «цифровую экономику» — и, судя по немедленной начавшемуся вокруг этого словосочетания хайпу, оная «цифровая экономика» вполне может претендовать на статус очередной национальной идеи Владимир Путин в ходе прямой линии с народом высказался, что-де России надо развивать «цифровую экономику» Фото: kremlin.ru

КАЖЕТСЯ, ЧТО РУКУ ПРОТЯНИ — И НАСТУПИТ БУДУЩЕЕ

Иногда история сама подводит к определенной теме.

Полгода назад я выступал на радио, где вместе с ведущим и коллегой из одной из комиссий Совфеда обсуждал вопросы трансформации экономики и, в частности, резкого роста различных видов бизнеса, основанных на uber-модели (так называемой «уберизации экономики»). Месяц назад я в частном порядке написал небольшую рецензию на некий текст, посвященный аспектам экономики, которая могла бы, скажем так, стать основой в мире победившей четвертой промышленной революции (далее — 4-я ПР). Идеи, высказанные в нем, были довольно любопытны, но они, очевидно, опирались на аксиоматику 4-й ПР и если ее убрать, идеи эти повисали в воздухе, на что и было указано. Наконец, две недели тому назад президент РФ Владимир Путин в ходе прямой линии с народом высказался, что-де России надо развивать «цифровую экономику» — и, судя по немедленной начавшемуся вокруг этого словосочетания хайпу, оная «цифровая экономика» вполне может претендовать на статус очередной национальной идеи. Все это наложилось на довольно резкий скачок стоимостей основных криптовалют, что подстегнуло интерес ко всей теме новой индустрии, новых денег и новой экономики в целом. В общем, кажется, что руку протяни — и наступит будущее. Так ли это на самом деле? И что вообще происходит с прорывом в светлое завтра?

Сразу стоит сказать, что используемая апологетами 4-й ПР лексика сразу вызывает определенный скепсис. Во-первых, само слово «революция» имплицирует довольно резкое качественное изменение ситуации. Этакое «вжух» — и все становится по-другому. Это никак не похоже на правду, хотя бы потому, что мировая экономика весьма инертна. Во-вторых, постулирование 4-й ПР имплицирует наличие 3-й, 2-й и даже 1-й ПР, и в отношении первых двух признается, что они длились десятилетиями, но в таком случае о революции речь идти никак не может, поскольку, в силу длительности процесса, данные изменения являются эволюционными. В-третьих, я крайне удивился, вообще услышав о 4-й ПР, поскольку совсем недавно громкий шум был вокруг 3-й. Это, конечно же, соответствует критериям «революции», но что — разве будущее уже наступило и 3-я ПР полностью вошла в свои права?

Все оказалось и проще, и сложнее одновременно. Саму тему 3-й ПР ввел в обиход американский экономист и эколог Джереми Рифкин, издавший в конце 2010 года книгу с аналогичным названием — хотя, надо сказать, здесь он вторичен по отношению к американскому футурологу Элвину Тоффлеру и его полузабытой уже книге «Третья волна», изданной еще в 1980 году. Тем не менее книга Рифкина произвела фурор. Рифкин был немедленно принят Обамой и был включен в комиссию по индустриализации США. Трудом Рифкина вдохновился премьер Госсовета КНР Ли Кэцян, распорядившийся срочно перевести книгу на китайский, после чего разослать четверть миллиона копий китайским руководителям на различных уровнях. Кроме того, Рифкин стал консультантом ЕС по вопросам индустриальной революции. В общем, награда нашла героя, при этом вполне заслуженно.

Ситуация изменилась в 2016 году, после того как 20 января известный швейцарский экономист Клаус Мартин Шваб, основатель и бессменный президент всемирного экономического форума в Давосе, выступил на этом самом форуме и ничтоже сумняшеся провозгласил наступающую 4-ю ПР. Соответственно, Рифкину как идеологу «светлого будущего» пришлось потесниться на олимпе. Хуже того, в результате выступления Шваба (имеющего более солидный вес, чем Рифкин), «поехала» вся методология ПР (и так довольно сомнительная), и ее пришлось спешно править.

Так, изначально предполагались следующие направления развития в рамках 3-й ПР:

— переход на возобновляемые источники энергии;

— локализация производства электроэнергии, каждое здание суть генератор ее;

— тотальное энергосбережение и обнуление выбросов всех видов и сортов;

— электро- и водородный транспорт;

— композитные материалы и 3D-печать всего и вся;

— приход этакого «распределенного капитализма» — с сокращением посредников между производителем и потребителем, смешение этих ролей.

Как видно, предполагаемые изменения достаточно масштабны; отметим это. При этом 4-я ПР в нынешней редакции обещает нам, среди прочего, резкий рост использования «больших данных», развитие «интернета вещей» и дополненной реальности на фоне распространения распределенного реестра (блокчейна) и той же самой 3D-печати, и наградой в конце должен стать резкий рост производительности труда. Но это еще не все. 3-ю ПР пришлось ради сохранения цельности взгляда заметно урезать и, что еще более смешно, отправить в прошлое: по самой актуальной методологии, под 3-й ПР сейчас понимается только и исключительно «цифровая революция» — три десятка лет массового распространения компьютеров и сетей.

МЕЖДУ ИЗОБРЕТЕНИЕМ И ПОВСЕДНЕВНЫМ ИСПОЛЬЗОВАНИЕМ ПРОЛЕГАЕТ ПРОПАСТЬ ПОД НАЗВАНИЕМ «ВНЕДРЕНИЕ»

Собственно говоря, уже такой беглый экскурс в историю вопроса показывает изрядную сомнительность всех этих концепций. Опять же, это не ново: еще в 1987 году известный американский экономист Роберт Солоу (лауреат Нобелевской премии того же года) заметил, что «компьютеры видны повсюду, кроме статистики производительности труда», высказывание это стало впоследствии известным как «парадокс Солоу». Причина его скепсиса понятна — по крайней мере полтора десятка лет до этого его наблюдения траты на IT росли на 15 - 20% каждый год, при этом ежегодный же рост производительности труда в этот период в среднем был на уровне 1,5 - 1,6%, то есть на порядок слабее.

Еще раз отметим этот ключевой момент. Итак, технология изобретается, технология внедряется (т. е. есть тот, кто за нее платит!), и таким образом у тех, кто работает в данной сфере, появляются деньги на развитие и совершенствование данной технологии, но на производительность труда в экономике в целом эти действия оказывают незначительное влияние. Возникают закономерные вопросы: а кто вообще финансировал это айтишное благолепие, отбилось ли ему это и что именно он получил в итоге? Ответ на этот вопрос известен: основным драйвером развития IT-технологий выступил финансово-банковский сектор (очень богатый — в планетарном масштабе), получивший взамен возможность мощнейшей экспансии своего присутствия в экономике; отмечу, что ответить, окупились ли эти инвестиции или нет, уже, наверное, невозможно. Важно другое — технология поднялась на деньгах финансистов и прочно интегрировалась в мировой социум. Весь спектр прочего «народного» использования компьютеров и сетей — от Prince of Persia и Digger до Telegram и Youtube — уже вишенка на торте.

Соответственно, ровно через эту призму и следует рассматривать разнообразные «революции». Мы с интересом читаем про новые изобретения, они появляются массово, но между изобретением и повседневным использованием пролегает пропасть под названием «внедрение». Оно же, в свою очередь, обусловливается исключительно платежеспособным спросом и ничем иным — и именно здесь находится фундаментальная проблема на пути любой новинки, входящей в парадигму очередной «революции» или же не входящей в нее. Хорошим примером здесь является та самая 3D-печать. Я напомню, что нынешний шум (уже изрядно поутихший, надо сказать) вокруг нее начался примерно в 2007 году, аккурат десятилетие назад. И где, простите, выхлоп? 3D-печать как и была, так и осталась сугубо нишевой игрушкой, несмотря на огромное внимание изначально. Причина проста — нет достаточного спроса, как его не было и в 1984 году, когда был изобретен первый 3D-принтер.

Аналогична ситуация и с иным фетишем нынешнего времени — роботизацией. Современный промышленный робот, вообще говоря, ничем принципиально не отличается от описанной в учебнике истории палки-копалки первобытных времен. Это инструмент, созданный человеком для решения его задач, и процесс создания их непрерывен и итеративен — старые, грубые инструменты используются для изготовления более новых и более точных, и так ad infinitum. Соответственно, ни о какой революции в этом отношении не может быть и речи, и вопрос сводится к простому — окупится ли робот или нет. И совершенно не факт, что окупится — роботов ставлю не только я, но и мои конкуренты, а спрос на продукцию при этом не меняется или даже падает, поскольку робот, например, позволит уволить ненужных работников. В итоге этого снижается стоимость труда, и уже робот может оказаться неконкурентоспособным. Я напомню, что около четверти мирового текстиля производится в Бангладеш по технологии полувековой давности, обозначаемой как «женщина + швейная машинка». Роботам в этой сфере делать просто нечего, настолько дешев имеющийся в наличии человеческий труд.

Ровно та же самая ситуация с «большими данными». Я отлично помню шум вокруг IT в 90-е годы и совершенно безумный пузырь на этом рынке (P/E для акций Yahoo более 1200!), закончившийся крахом. Затем пошла мода на облачные вычисления и тонкие клиенты, теперь (точнее, уже года четыре как) это big data как спектр технологий работы с огромными массивами данных. Нет, конечно, интерес есть, венчурные инвесторы (надеющиеся на срыв куша) есть, и за тех, кто работает в этой сфере, можно только порадоваться, равно как и за тех, кто сейчас активно копает самый последний писк IT, а именно — нейросети. Но вопрос спроса был и остается актуальным и для этих сфер деятельности, и, скажем, вполне может оказаться, что программно-аппаратный комплекс беспилотного автомобиля, состоящий из обученной нейросети как ПО и процессора и набора лидаров как АО, будет все же дороже человека-водителя.

СУТЬ ЗДЕСЬ ИСКЛЮЧИТЕЛЬНО В ПСИХОЛОГИИ

Есть, впрочем, одна вещь, которая на самом деле железно может взлететь, взлетает и уже взлетела во всем этом спектре «новых технологий». Это p2p-услуги. Uber-подобные сервисы в такси, Blablacar в междугородних перевозках, Booking.com в туризме, даже платформы взаимного кредитования, особенно в сотрудничестве с традиционным банковским сектором, который, скажем, предоставляет клиентов, не сумевших пройти скоринговые процедуры самого банка. Здесь же можно отметить бизнес-модель банка ТКС с его отказом от привычного формата отделений, то есть экономии на них. Общий смысл здесь в том, что экономия идет на уничтожении привычных посредников (которые увольняются и выходят на рынок труда, давя его вниз), их заменяет та или иная IT-платформа, построенная на базе уже созданной и крайне недорогой в использовании IT-инфраструктуры. Но на целую промышленную революцию это никак не тянет.

Суть здесь, на самом деле, исключительно в психологии. Я напомню, что менее чем через два месяца исполняется уже 10 лет нынешней мировой депрессии. Да-да, аккурат в августе 2007 года в США «поехали» первые фонды из тех, кто занимался инвестициями в субстандартную (subprime) ипотеку. Десять лет. Это, вообще говоря, тяжело — жить в условиях бледного анемичного роста, да еще и на фоне растущих долгов. Соответственно, в социуме возникает неформулируемый запрос на чудо, на палочку-выручалочку, которая, будучи ухвачена специально обученным котиком, сделает то самое «вжух», — и резко наступит светлое будущее.

К сожалению, это не так. Технологии будут изобретаться и дальше, самые эффективные по деньгам будут внедряться, картина мира будет потихоньку меняться. Но прорывов ждать не следует. В 1985 году известный фильм предвидел летающие авто три десятилетия спустя как норму жизни. Увы. Не взлетело.

Мнение автора может не совпадать с позицией редакции