Троцкий – Ленину: «Казань – это ответ на вашу первую рану...»

Кадр из документальной хроники

ПОД КАЗАНЬЮ СОШЛИСЬ ДВА БОНАПАРТА

За месяц до возвращения Казани большевиками, 7 августа 1918 года, ее захватили части подполковника Каппеля. Эту фамилию долгие десятилетия советской власти народ знал лишь по знаменитому эпизоду «психической атаки» из фильма братьев Васильевых «Чапаев». Но даже тогда, в 1918-м, когда за голову этого молодого офицера большевики назначили награду в 50 тыс. рублей, их же газеты в восхищении называли его Маленьким Бонапартом. Противостоять ему под Казань был направлен сам Лев Троцкий, нарком по военным делам, председатель Высшего военного совета, народный комиссар по морским делам, председатель Революционного военного совета РСФСР. После возвращения Казани Советской России не только большевистская, но и мировая пресса окрестила его Красным Бонапартом.

А потомственный кадровый офицер царской армии, участник Первой мировой войны 37-летний Владимир Оскарович Каппель (16 апреля 1883 - 25 января 1920) буквально за месяц стал легендой Белого движения. Сегодня русское военно-историческое общество, которое возглавляет Владимир Мединский (министр культуры России, член Высшего совета партии «Единая Россия», депутат Государственной Думы РФ четвертого и пятого созывов, доктор исторических наук, профессор — прим. ред.), причисляет его к 100 великим полководцам России. И причисляет главным образом за то, что «во главе Народной армии КОМУЧа (комитет членов Всероссийского учредительного собрания — первое антибольшевистское всероссийское правительство России, организованное 8 июня 1918 года в Самаре членами Учредительного собрания, не признавшими его разгон большевиками, — прим. ред.) в ходе ряда дерзких боев он сумел отбить у красных Казань».

«Штурм города Каппель провел по схеме, к тому моменту ставшей уже его фирменным знаком, — пишет Павел Аксенов (Би-би-си, Москва). — Он взял город в клещи, заставив противника обороняться на два фронта. На берегу Волги были высажены десанты с пароходов — это были чехословацкие легионеры. Сам же полковник с тремя ротами вошел в город с востока. Этот удар достиг своей цели — красноармейские части обратились в бегство». Сейчас сложно сказать, рассчитывал ли Каппель на такой успех, но в результате взятия Казани Белое движение получило очень большие преференции. Во-первых, на его сторону перешли находившиеся в тот момент в городе преподаватели и учащиеся Академии генерального штаба. Бывших царских военачальников в тот момент на свою сторону пытались переманить и красные, и белые, поэтому ценность такого приобретения была высока. Во-вторых, в городе были захвачены огромные склады с вооружением, боеприпасами, медикаментами, обмундированием. В-третьих, в результате наступления начались восстания на Ижевском и Воткинском заводах. В беседе с корреспондентом «БИЗНЕС Online» казанский историк Дмитрий Люкшин назвал и другие пункты этих преференций, отметив, что во время пребывания здесь Народной армии «из Казани уехала практически вся профессура Казанского университета и обосновалась в Томске (потом это переросло в открытие знаменитого Новосибирского Академгородка)».

ЗОЛОТО — ВЕДРАМИ

Но главным трофеем стало золото. В Казани на тот момент советское правительство хранило часть государственного золотого запаса. Каппель сам не ожидал такого успеха и в телеграмме командующему фронтом писал: «Трофеи не поддаются подсчету, захвачен золотой запас России, 650 миллионов. Потери моего отряда — 25 человек, войска вели себя прекрасно».

Доцент Института истории международных отношений Казанского университета Роман Пеньковцев рассказал Би-би-си следующее: «То, что царское золото оказалось в руках КОМУЧа, было шоком как для Каппеля, так и для большевиков. Поначалу его никто даже не бросился искать. Когда Каппель вошел в город и сдались самые упорные защитники, на пару часов золото осталось бесхозным. По воспоминаниям старожилов, те, кто жил неподалеку, кто был посмелее, пришли в банк с ведрами, зачерпнули себе монет и ушли». При наступлении Каппеля золото пытались вывезти, однако этого сделать не удалось — оно развивалось слишком стремительно. У новой власти времени было больше — золотой запас был вывезен через Уфу и Челябинск и, в конце концов, оказался в Омске у Колчака.

Ленин и Троцкий, кадр из документальной хроники

«Фактически взятием Казани Каппель отрезал большевиков от последних хлебодобывающих районов и открыл Колчаку дорогу на Москву, — комментирует события для „БИЗНЕС Online“ кандидат исторических наук Люкшин. — Для большевиков этот захват Казани был если не смертельным, то таким ударом, который ставил под большой вопрос исход гражданской войны в их пользу. Тем не менее они удар этот выдержали, Владимир Ленин поставил принципиальную задачу перед председателем Реввоенсовета Троцким вернуть Казань обратно, то есть отобрать золотой запас, захватить склады и, что самое главное, закрыть стратегическую переправу через Волгу».

Как планировал сам Каппель, и такую точку зрения в Народной армии поддерживала часть комсостава, необходимо было дальше двигаться на Нижний Новгород. «Это привело бы к восстанию на Сормовском заводе, — считает историк, автор книги «Каппель и каппелевцы» Руслан Гакуев. — Однако выбрана была тактика обороны тех территорий, которые удалось захватить, и уже через месяц Красную армию спешными мерами удалось укрепить настолько, что она смогла начать наступление и отбить Казань». «Яркие победы каппелевцев на фоне общего подъема антибольшевистского движения заставили командование красных обратить повышенное внимание на события на востоке: в спешном порядке в районе Симбирска и Самары была сформирована армия Тухачевского, а у Казани усиливалась 5-я армия под непосредственным руководством командующего Восточным фронтом Вацетиса», — читаем на сайте русского военно-исторического общества. На спешно сформированном для него специальном бронепоезде Троцкий прибывает в Свияжск.

Бронепоезд Троцкого, кадр из документальной хроники

КАК САМ ТРОЦКИЙ ВСПОМИНАЕТ ПРО СВИЯЖСК

«Тогда я не думал, что в этом поезде мне придется провести два с половиной года, — пишет Троцкий в своей книге „Моя жизнь“. — Из Москвы я выехал 7 августа, еще не зная, что накануне пала Казань. С этой грозной вестью я столкнулся в пути. Наспех сколоченные красные части снялись без боя и обнажили Казань. Одна часть штаба состояла из заговорщиков, другая оказалась застигнута врасплох или скрывалась поодиночке под пулями. Где главнокомандующий и другие руководители армии, никто не знал. Мой поезд остановился в Свияжске, ближайшей крупной станции перед Казанью. В течение месяца здесь решалась заново судьба революции. Для меня этот месяц был великой школой.

Армия под Свияжском состояла из отрядов, отступивших из-под Симбирска и Казани или прибывших на помощь с разных сторон. Каждый отряд жил своей жизнью. Общей у всех была только склонность к отступлению. Слишком велик был перевес организации и опыта у противника. Отдельные белые роты, состоявшие сплошь из офицеров, совершали чудеса. Сама почва была заражена паникой. Свежие красные отряды, приезжавшие в бодром настроении, немедленно же захватывались инерцией отступления. В крестьянстве пополз слух, что Советам не жить. Священники и купцы подняли головы. Революционные элементы деревни попрятались. Все осыпалось, не за что было зацепиться, положение казалось непоправимым...

Кадр из документальной хроники

Многого ли в те дни не хватало для того, чтобы опрокинуть революцию? Ее территория сузилась до размеров старого московского княжества. У нее почти не было армии. Враги облегали ее со всех сторон. За Казанью наступала очередь Нижнего. Оттуда открывался почти беспрепятственный путь на Москву. Судьба революции решалась на этот раз под Свияжском. А здесь она в наиболее критические моменты зависела от одного батальона, от одной роты, от стойкости одного комиссара, т. е. висела на волоске».

Троцкий в своей книге объективности ради приводит цитату одного из участников свияжской эпопеи, который впоследствии занимал в его травле место «флегматичного кляузника»: «Приезд тов. Троцкого внес решительный поворот в положение дел. В поезде тов. Троцкого на захолустную станцию Свияжск прибыли твердая воля к победе, инициатива и решительный нажим на все стороны армейской работы. С первых же дней и на загроможденной тыловыми обозами бесчисленных полков станции, где ютились политотдел и органы снабжения, и в расположенных впереди — верстах в 15 — частях армии почувствовали, что произошел какой-то крутой перелом. Прежде всего это сказалось в области дисциплины. Жесткие методы тов. Троцкого для этой эпохи партизанщины и недисциплинированности... были прежде всего и наиболее всего целесообразны и необходимы. Уговором ничего нельзя было сделать, да и времени для этого не было. И в течение тех 25 дней, которые тов. Троцкий провел в Свияжске, была проделана огромная работа, которая превратила расстроенные и разложившиеся части 5-й армии в боеспособные и подготовила их к взятию Казани».

ТАКАЯ «РАБОТА», ИНАЧЕ НЕЛЬЗЯ

Как же «работал» Троцкий в Свияжске? Он много выступал перед солдатами. Вел себя как мессия, пламенными речами внушая темному люду, что они участвуют в небывалых событиях и вершат судьбы не только страны, но и всего мира. «Его поезд готов был останавливаться у каждого столба, чтобы тов. Троцкий произнес речь». Некоторые историки утверждают, что, не будучи одаренным военным стратегом и даже не прослужив в армии ни единого дня, «в качестве наркомвоенмора Троцкий нащупал свою настоящую профессию: неумолимая логика (принявшая форму военной дисциплины), железная решительность и непреклонная воля, не останавливавшаяся ни перед какими соображениями гуманности, ненасытное честолюбие и безразмерная самоуверенность, специфическое ораторское искусство». И все же главным лейтмотивом его «работы» в Свияжске было следование собственной формуле: «Нельзя строить армию без репрессий. Нельзя вести людей на смерть, не имея в арсенале командования смертной казни».

Экспозиция музея Гражданской войны с кабинетом Льва Троцкого в Свияжске Фото: prav.tatarstan.ru

И он заимствовал у древних римлян меру «наведения порядка» в войсках, которую они сами признавали избыточно жестокой, — децимацию. В части, которая отступила, нарушила приказ или как-то еще провинилась, расстреливался каждый десятый красноармеец. Троцкий вспоминает, как это началось: «На Волге стоял наготове пароход для штаба... Свежий полк, на который мы так рассчитывали, снялся с фронта во главе с комиссаром и командиром, захватил со штыками наперевес пароход и погрузился на него, чтобы отплыть в Нижний. Волна тревоги прошла по фронту. Все стали озираться на реку. Положение казалось почти безнадежным. Штаб оставался на месте, хотя неприятель был на расстоянии километра-двух и снаряды рвались по соседству. Я переговорил с неизменным Маркиным (Николай Григорьевич Маркин, 1893 - 1918, участник революции 1917 года в России и Гражданской войны, доверенное лицо Льва Троцкого, организатор Волжской военной флотилии, комиссар — прим. ред.). Во главе двух десятков боевиков он на импровизированной канонерке подъехал к пароходу с дезертирами и потребовал от них сдачи под жерлом пушки. От исхода этой внутренней операции зависело в данный момент все. Одного ружейного выстрела было бы достаточно для катастрофы. Дезертиры сдались без сопротивления. Пароход причалил к пристани, дезертиры высадились, я назначил полевой трибунал, который приговорил к расстрелу командира, комиссара и известное число солдат. К загнившей ране было приложено каленое железо. Я объяснил полку обстановку, не скрывая и не смягчая ничего. В состав солдат было вкраплено некоторое количество коммунистов. Под новым командованием и с новым самочувствием полк вернулся на позиции. Все произошло так быстро, что враг не успел воспользоваться потрясением». Децимация потом применялась в Красной армии повсеместно вплоть до окончания Гражданской войны.

«Назначенный мною начальник обороны железнодорожного пути Москва — Казань товарищ Каменщиков распорядился о создании в Муроме, Арзамасе и Свияжске концентрационных лагерей, куда будут отправляться агитаторы, контрреволюционные офицеры, паразиты, саботажники». Этой телеграммой Троцкий объявляет о том, что в практике военного коммунизма началась практика концлагерей, которая при Сталине превратилась в образование чудовищной системы под названием ГУЛАГ.

«СВИЯЖСК ВЫРАСТАЕТ ВО ЧТО-ТО БОЛЬШОЕ И ОПАСНОЕ»

Жесточайшие меры принесли свои плоды. Вот как описывает те дни Лариса Рейснер, писатель и журналист, служившая тогда комиссаром разведывательного отряда штаба 5-й армии: «Белые почувствовали, что Свияжск со своим крепнущим сопротивлением вырастает во что-то большое и опасное. Кончились случайные наскоки и нападения; его крепко взяли на прицел, пошли на него большими силами, организованно и со всех сторон. Но время было уже упущено... Солнечным осенним утром пришли к Свияжску узкие, проворные, быстроходные миноносцы Балтийского моря. Их появление произвело сенсацию. Армия почувствовала себя защищенной со стороны реки. Начался ряд артиллерийских дуэлей, которые возобновлялись по три, четыре раза в день...

Лариса Рейснер

Уже в разгар обратного, наступательного движения приехал главком Вацетис. Большинству работников, в том числе и мне, не были известны подробности и совещания — и только одно вскоре стало известным и было всеми встречено с большим сочувствием. Наш Старик (так звали в товарищеской среде командарма) не согласился с мнением Вацетиса, настаивавшего на левобережной операции, и решил штурмовать Казань по правому, господствовавшему над городом, Верхнему Услону, а не по левому, низкому и открытому берегу...

За несколько дней до занятия Казани нашими войсками, Л.Д. уехал из Свияжска; его вызвало в Москву известие о покушении на тов. Ленина. Но ни набег Савинкова на Свияжск, организованный эсерами с большим мастерством, ни попытка убить Ильича, предпринятая той же партией и почти одновременно с савинковским рейдом, не могли уже остановить Красной армии, и девятый вал наступления обрушился на Казань».

7 сентября группа РККА, получившая название Правобережная, вышла к Волге, Левобережная вышла к реке Казанке, Арская заняла деревни Киндеры и Малые Клыки. 9 сентября красноармейцы заняли населенные пункты Верхний и Нижний Услон и господствующую над городом высоту. С нее по позициям белых начали вести огонь 15 орудий. Под прикрытием артиллерийского огня четыре канонерские лодки Волжской подавили пулеметным огнем расчеты артиллерийских батарей белых и высадили на пристани десант из 60 человек под командованием комиссара флотилии Маркина. Но вылазка десанта была отбита. Но перешли в наступление красноармейские части из Зеленого Дола. Их поддерживали огнем миноносцы, бронепоезд и авиация. В ночь с 9 на 10 сентября 1918 года миноносцы высадили на берег сводный батальон солдат и матросов...

КАЗАНЬ СНОВА СТАЛА БОЛЬШЕВИСТСКОЙ

И снова слово — участнице событий Рейснер: «Глубокой ночью с 9 на 10 сентября десант был погружен на корабли, и часам к пяти с половиною, на рассвете, неуклюжие, многоэтажные теплоходы под охраной миноносцев спустились к казанским пристаням. В лунных сумерках было так странно проходить мимо полуразрушенной мельницы с зеленой крышей, за которой обычно пряталась батарея белых. Мимо обгорелого «дельфина», выбросившегося на пустынный берег, мимо знакомых изгибов, мысков и затонов, над которыми столько недель с утра до ночи разгуливала смерть, стлался дым, мелькали золотые снопы орудийного огня.

Теперь шли с потушенными огнями, в абсолютной тишине, черной, холодной, гладко льющейся Волгой. За кормой немного пены на беззаботно убегающей в Каспий волне, все смывающей и ничего не помнящей. А ведь тот омут, которым теперь бесшумно проплывал корабль-гигант, еще вчера был изрыт и вспахан бешено рвущейся сталью. Где сейчас проскользнула ночная птица, бесшумно тронув крылом молчаливую, чуть дымящуюся от холода воду, поднялось столько белых фонтанов пены, звучали тревожные слова команд, среди огня и дыма шныряли проворные миноносцы, осыпанные осколками, дрожащие от сдавленного нетерпения своих машин и ежеминутной орудийной отдачи, похожей на железную икоту. Стреляли, убегали из-под града снарядов, возвращались, вытирали кровь с палубы, а теперь тихо, Волга течет, как текла тысячу лет назад, как будет течь спустя столетия.

Кадр из документальной хроники

До самых пристаней дошли без единого выстрела. Начало светать. В розово-серых сумерках появились сгорбленные, черные, обгорелые призраки. Подъемные краны, расщепленные телеграфные столбы — все это какое-то бесконечно перестрадавшее, потерявшее чувствительность, похожее на деревья с искривленными, голыми сучьями. Мертвое царство, облитое холодными розами северной зари. И брошенные пушки с поднятыми дулами в сумерках, похожие на поверженные фигуры, застывшие в немом отчаянии с головой, поднятой кверху и подпертой холодными, мокрыми от росы руками. Туман, люди дрожат от холода и нервного напряжения, пахнет машинным маслом, смолой от канатов. Синий воротник наводчика у орудия-пушки удивленно вертится на своей подставке, оглядывая безлюдный, безгласный, в мертвой тишине отдыхающий берег. Это — победа».

10 сентября к 14 часам город был взят.

«Заслуга Троцкого была даже не во взятии города — Каппель сам решил оставить Казань, он не хотел подвергать ее население опасности. Он понимал, какое у большевиков было подавляющее преимущество, — продолжает комментарий для „БИЗНЕС Online“ Люкшин. — Заслуга Троцкого сводилась к тому, что он сумел мобилизовать эту аморфную разнородную массу людей в нечто уже похожее на регулярные войска и заставить их маршировать в сторону Казани, и силы эти были уже нешуточные. Большевики придавали контролю за левобережьем Волги колоссальное значение. В знаменитой телеграмме, которую, если мне не изменяет память, Троцкий отправил Ленину после покушения Фанни Каплан, он написал, что Казань — это ответ на одну вашу рану, другими будут Симбирск и Самара. Взятием Казани большевики отводили непосредственную угрозу от Москвы. Так что ни Рейснер, ни Троцкий не кривили душой, когда говорили о выдающемся значении этой победы. Колчак пока еще не чувствовал, что тучи над ним сгущаются...»

Подготовил Михаил Бирин