Андрей Мовчан (фото: 24smi.org)

«ОСНОВНУЮ ЧАСТЬ ЭКОНОМИЧЕСКИХ СОБЫТИЙ ОПРЕДЕЛЯЕТ ВОЛЯ УПРАВЛЕНЦЕВ»

Из многочисленных встреч с аудиторией, интервью, вопросов СМИ и слушателей я сделал вывод, что большинству наших читателей интересны не столько научные теории или курьезные факты из жизни мировой или российской экономики, сколько короткие качественные, а не количественные ответы на прямые и простые вопросы — что было, что будет и чем экономическое сердце успокоится.

К сожалению, далеко не все вопросы имеют однозначные ответы. И вопрос «сколько будет стоить...» не имеет большого смысла — скорее всего, случайности и неизвестные нам еще обстоятельства будут влиять на стоимость активов сильнее, чем мы в состоянии предположить. Но тем не менее можно, по крайней мере, обозначить эти факторы и попытаться определить рамки возможного — даже в области вопросов в лоб.

Две важные оговорки. Во-первых, ответы базируются на сегодняшней ситуации и информации, доступной сейчас. Всегда есть риск, что ситуация поменяется и что мы не обладаем достаточной информацией для ее оценки. Во-вторых, основную часть экономических событий определяет не стихийное формирование спроса и предложения, подчиняющееся строгим законам, а личная или коллективная воля тех или иных управленцев, не всегда рациональных, часто некомпетентных, всегда преследующих свои личные, клановые, партийные и другие цели, далекие от задач балансирования экономики. Эти действия и их последствия намного сложнее предсказывать, но возможность таких нерациональных вмешательств нельзя сбрасывать со счетов.

РЕСУРСНЫЙ ЦИКЛ И ГОЛЛАНДСКАЯ БОЛЕЗНЬ

Что произошло с экономикой России в XXI веке?

Экономика России за последние полтора десятилетия пережила классический ресурсный цикл и «голландскую болезнь» — явления банальные и хорошо изученные. Повышение цен на нефть в начале века создало эффект быстрого роста бюджетных доходов и позволило властям отказаться от стимулирования процесса расширения налоговой базы. Более того, возможность контролировать нефтяные потоки позволила власти консолидировать непрямой контроль за углеводородной индустрией, банковским бизнесом и через них — за всей экономической и политической жизнью страны, что существенно негативно повлияло на развитие любого ненефтяного бизнеса и на эффективность экономических и бюджетных решений.

Фактически к 2008 году бюджет России на 65–70% состоял (прямо или косвенно) из доходов от экспорта углеводородов, а корреляция темпов роста ВВП, доходов федерального бюджета и размеров резервов с изменениями цены на нефть достигла 90–95%. На этом фоне рубль за счет массивного притока нефтедолларов оказался существенно переоценен — в 2006–2007 годах его рыночный курс превышал расчетный инфляционный на 35%. Таким образом, на экономическое развитие России оказывали влияние три негативных фактора.

1. Власть в своем стремлении к контролю за финансовыми потоками сознательно ухудшала инвестиционный климат, отказываясь от защиты прав инвесторов и предпринимателей и даже дискриминируя инвесторов и бизнесменов. Это приводило к сокращению потоков инвестиций, к удорожанию денег, к снижению предпринимательской активности и даже к постоянно растущим потерям финансового и человеческого капитала — вывоз капитала из России за этот период составил более $1 трлн, да и лучшие бизнесмены и профессионалы постоянно покидали страну.

2. Стерилизация дополнительных прибылей в резервы увеличивала стоимость денег, снижая привлекательность инвестирования и делая невозможным развитие капиталоемких или медленно развивающихся отраслей.

3. Переоцененный рубль и популистские меры правительства, направленные на необоснованный рост зарплат, вместе с высокими налогами резко завышали себестоимость продукции, делая внутреннее производство нерентабельным.

В конечном итоге Россия деградировала практически во всех областях экономики, так и не создав конкурентной производительной сферы, несмотря на общий рост доходов за счет экспорта углеводородов и даже опережающий рост потребления. В структуре российского ВВП до 20% заняла добыча углеводородов. Еще до 30% ВВП составила торговля, гипертрофированная из-за огромных потоков импорта за счет нефтедолларов (30% ВВП — это примерно в два раза выше, чем в среднем по развитым странам). Внутренний рынок энергии и инфраструктура заняли около 15% ВВП. Еще 15% пришлось на государственные проекты; 9% составила доля банковской сферы — в итоге не более 10% ВВП России относится совместно к сфере независимых услуг и нересурсному производству.

На это наложилась неразумная социальная политика — рост доходов населения опережал рост ВВП даже с учетом нефтяной составляющей. Бюджет стал работодателем почти 30% трудовых ресурсов напрямую и еще около 8% трудовых ресурсов косвенно, приняв на себя непомерную нагрузку. Пенсионная реформа провалилась из-за половинчатости и нерешительности власти. Вдобавок бюджет был перегружен амбициозными неэффективными проектами и гипертрофированными расходами на оборону и безопасность. Наконец, бюджетные расходы раздувались не только из-за неэффективности затрат, но и из-за высокого уровня коррупции.

В конечном счете после падения цен на нефть Россия осталась с недиверсифицированной, квазимонополизированной экономикой, в которой отсутствуют как факторы, так и ресурсы для роста.

...А КРАХА ВСЕ РАВНО НЕ БУДЕТ

Можно ли сказать, что Россия терпит экономический крах?

Нет, пока нельзя. За годы высокой стоимости нефти Россия накопила достаточные запасы. Золотовалютные резервы сейчас в три раза превышают ожидаемый объем импорта 2016 года. Предприятия создали достаточное количество основных фондов. Население накопило более $250 млрд в банках и, возможно, не меньше в наличной форме, увеличило более чем в два раза среднюю жилую площадь на человека, сформировало запас товаров долгосрочного пользования.

Падение доходов домохозяйств, безусловно, стало беспрецедентным, но и оно при нефти $35 за баррель возвращает нас к уровням 2004–2005 годов — временам не богатым, но вполне стабильным. В целом подушевой ВВП в России в 2016 году составит, по пессимистическим прогнозам, около $7,5 тысячи — в конце седьмого десятка стран, рядом с Туркменией, чуть ниже Китая (а ВВП по ППС, видимо, около $13–14 тысяч — где-то в девятом десятке стран, где Алжир, Доминиканская Республика, Таиланд, Колумбия, Сербия, ЮАР). Эти показатели скромны, но еще далеки от катастрофических (зона цветных революций начинается около $6 тысяч подушевого номинального ВВП и $9–10 тысяч по ППС).

При сохранении нынешней конъюнктуры (нефть не выше $35 за баррель, никаких реформ не происходит) Россия может еще как минимум года три не опасаться масштабного кризиса в экономике — при условии, что банковская система выдержит.

Андрей Мовчан

Московский центр Карнеги, 25.02.2016