Евгений Богачев: «Если перебои с деньгами — берешь салат капустный за пять копеек, за три копейки чай…»

Евгений Богачев представил свою новую книгу «Прямая речь. Десять лет спустя». Это его третья книга, он является автором книг «Потенциал для успеха у нас есть» (издана в 1998 году), «Прямая речь» (2001)

ВРЕМЕНА БЫЛИ БЕДНЫЕ, ТАК ЧТО ПРОДУКТЫ ПРИХОДИЛОСЬ БЕРЕЧЬ

После школы я хотел поступать в авиационный институт. Но это надо было ехать куда-то за тысячу верст, на Украине таких институтов не было. А Киев в ста километрах, поступил - не поступил, в случае чего недолго и обратно приехать, И мы с мамой решили не рисковать. Отца уже не было с нами. С деньгами трудно было. Для верности выбрали Киевский институт иностранных языков, там ректор был хорошим другом моего отца.

Он принял меня как родного, провел по коридорам институтским, все показал. Скучновато немного будет, говорит, тут у нас одни девушки учатся, поэтому называют нас «институт благородных девиц». Но девушки умницы, институт сильный так что ничего, привыкнешь. Спрашивает меня: «Ты какие языки знаешь?». «Ну, какие - русский, - говорю, - украинский, немецкий чуть-чуть со словарем».

Чувствую, не тянет меня в этот институт. Но документы я сдал, чтобы выполнить мамино поручение. А через неделю узнал, что друзья поехали в Житомир, в пединститут на физмат поступать, забрал документы и тоже туда. Сдал нормально, меня зачислили.

Это был пятьдесят восьмой год. Стипендия у студентов 200 рублей, на эти деньги неделю с трудом прожить можно было. Все привозили продукты из дома. Картошки мешок, кило масла, кусок сала. Некоторые замки врезали в тумбочки, было и такое. Видимо, многим трудно было рассчитывать на денежную помощь, времена-то были бедные, так что продукты приходилось беречь. Я, конечно, этим не занимался, у меня вообще проблемы с питанием не было — в Житомире жила моя двоюродная тетя, я всегда к ней мог зайти поесть.

Студенты все почти из сельской местности, народ простой, и нравы в общежитии были строгие, но простые, даже, можно сказать, идиллические. Собирались мы компанией — ребята с физмата и девушки с филфака, красавицы, одна лучше другой. «Физики» и «лирики», как тогда говорили. В газетах спорили, кто важнее. У нас таких проблем не было. Отношения были очень хорошие, дружеские.

493 страницы - о политике, экономике, спорте, личной жизни, городе, республике, стране...

СОБЕРЕМСЯ, ВОЗЬМЕМ БУТЫЛКУ ВИНА НА ПЯТЕРЫХ, И ВСЕ, ДОСТАТОЧНО

Разговаривали о жизни, о литературе, тогда молодежь очень увлекалась поэзией, девушки нам стихи читали. И никакого пьянства. Соберемся, возьмем бутылку вина на пятерых, и все, достаточно. Старались брать крепленое - «Улыбку», «Черные глаза» или мускат. Водки не покупали. Хоть в школе мы, чего греха таить, по рюмке водки уже выпивали.

У одного нашего друга мать работала в колхозе комирником, то есть завскладом (комора - это по-украински кладовая, склад). Семья была многодетная, человек пять детей, и мать одна их растила, без отца. Но поскольку она работала комирником, все были сыты, одеты-обуты. Всегда у нее была бутылка самогона хорошего, закуска — капуста, сало, яблоки. И она сама нам по рюмочке напивала. В советские времена быть комирником значило быть обеспеченным человеком. Про них ходило много баек, анекдотов. Есть такой украинский анекдот про то, как один мужик приходит устраиваться на работу. Ему говорят:

— Вот, есть место комирника.

— А какая зарплата?

— Сорок пять рублей. (Это самая низкая тогда зарплата была).

— Ну, что делать, я согласен, работать надо.

— Пиши заявление.

— Не могу, я неграмотный.

— Раз неграмотный, не можем тебя принять.

Тот ушел. Проходит много лет, и вот в лучший ювелирный магазин в Нью-Йорке заходит шикарно одетый господин, выбирает колье бриллиантовое за 75 тысяч долларов, в подарок там жене или подруге. Открывает чемоданчик, начинает отсчитывать наличные. Ему говорят:

— Зачем же наличные, достаточно просто выписать чек, это гораздо удобнее.

— Эх, - вздыхает покупатель, - если бы я умел писать, я бы сейчас был не здесь, а на Украине, работал бы комирником в колхозе Ильича!

Ну, никто из нас тогда в комирники все же не стремился, другие были увлечения. Я спортом занимался - стрельба, легкая атлетика, метал копье, диск. Одно время пришлось и со штангой поработать. Преподаватель физкультуры попросил меня выручить институт на командных соревнованиях - штангистов не оказалось. Я месяц усиленно тренировался и поднял приличный вес, за сотню килограммов - конечно, далеко не рекордный, но институт наш в результате занял неплохое место.

ЭТО БЫЛО САМОЕ ЛЕГКОЕ, БЕЗЗАБОТНОЕ МОЕ ВРЕМЯ

В Житомире

Жили мы дружно, весело. Житомир — город очень хороший, уютный такой, красивый, спокойный. Старинный — старше Казани. По преданиям, основан в 884 году. В XV веке был причислен к наибольшим городам Литовского княжества. Потом Житомир стал уездным городом в Киевском воеводстве. Отошел к Польше, затем опять к России. И еще, не знаю, сколько раз переходил из рук в руки. Бурная была история.

Когда я стал студентом, в Житомире было населения столько же, сколько и 100 лет назад. Это о многом говорит. В небольшом городе было много костелов, церквей, кирх, синагог, был театр, которому больше 200 лет. При мне началась застройка Киевской улицы первыми хрущевками.

Тогда я, конечно, не знал, что Житомир — родина Сергея Павловича Королева, засекреченного создателя советской ракетной техники, которой мы все бредили. Правда, его семья вскоре переехала в Киев. Его разве что катали в детской коляске по тем улицам, где ходил и я. Мы много гуляли. Нагрузка учебная была сравнительно небольшая, как я понял позже, когда уже в КАИ учился. Это было самое легкое, беззаботное мое время.

Осенью нас отправили на уборочные работы. Первым делом, как приехали в колхоз, мы выбрали представителей для переговоров с начальством, поручили им передать наши требования: чтоб кормили как следует — мясо каждый день, овощи. Ну и сами работали на совесть. Молодые, силы есть, вечерами еще на танцы ходили. Относились к нам очень хорошо, как к своим детям. Закрывали наряды каждый день по три, по пять рублей на каждого. Мы довольны, это ж какой приварок к стипендии! Па прощание организовали нам большое застолье, поблагодарили за работу, и председатель говорит: «Вот, дорогие наши помощники, мы вам тут насчитали по 170, по 150 рублей, но вы ж у нас проели каждый на сто рублей больше. Так уж мы с вас этих денег требовать не будем, но и вы у нас не требуйте». Так и поехали. На дорогу нам, правда, по 10 рублей выдали.

Поогорчались немного, но возвращались все равно с хорошим чувством, что не зря старались, поучаствовали в большом деле, пользу принесли, благодарность заслужили.

ХОРОШАЯ ОХОТА БУДЕТ, КАБАНЫ ЛЮБЯТ, КОГДА КАРТОШКА В ПОЛЕ ОСТАЕТСЯ

Лет через двадцать я увидел на селе уже совсем другую картину. Когда я был министром бытового обслуживания, весь аппарат министерства отправили как-то на уборку в Рыбнослободский район. И я через пару дней решил их проведать, узнать, как там обстановка. Приезжаю, спрашиваю замов своих: как дела? Да вот, говорят, приехали, никто нас не встретил. Пошли председателя искать, ходили-ходили, наконец, нашли: он сидит в кафе, уже пару стаканов выпил. Зачем, говорит, вы приехали, вы нам тут не нужны. О том, чтобы обустроить как-то людей, накормить, - и речи нет. Никому ничего не надо. Раз такое дело, я немедленно им туда продукты прислал, машины организовал и все завез. Такое было отношение сельчан к своему делу: вам, горожанам, надо - вы и убирайте, а нам наплевать…

Я ж охотник, так осенью, как сезон начнется, много ездил по районам. Помню, приезжаю в Высокогорский район, смотрю - большое поле картофельное не убрано, его перепахали просто прямо с картошкой, чтоб начальство не ругало. С нами первый секретарь райкома был, так я его похвалил так с издевкой: «Молодец, - говорю, - что картошку не убрал, хорошая охота будет, кабаны любят, когда картошка в поле остается».

В восьмидесятых годах уже такое сложилось положение на селе, что душа болела. О судьбе урожая никто не беспокоился, так и говорили; осенью студенты приедут, помогут. Даже анекдот такой ходил: один мужик рассказывает приятелю, как нашел себе, наконец, подходящую жену. Один раз женился - жена слишком требовательная попалась, другой раз - жена геолог, редко виделись, в третий раз женился, опять неудачно - жена учительница, твердит все время: повтори да повтори. Наконец, говорит, нашел я себе хорошую жену, счастлив. Кто такая? Колхозница. Она мне говорит: «Ваня, ни о чем не беспокойся. Вот осень будет, студенты приедут, помогут».

Тогда действительно, как осень - все вузы, предприятия - на село. А хозяевам ничего не надо. Знали, что урожаю не дадут пропасть, горожане приедут, уберут. А им потом - театр оперный, знамена, премии, ключи от машин. Вплоть до начала девяностых так было.

Но вернемся в Житомир. Может быть, я так и учился бы в своем институте, окончил его, и жизнь моя сложилась бы совсем по-другому. Если бы не мой друг, который после школы уехал в далекую Казань и поступил в авиационный институт. Он в письмах звал меня к себе. Советовал переводиться, прислать документы. Документы я выслал, особенно не надеясь на успех, и забыл.

И ДЕШЕВО ВСЕ БЫЛО, СКАЖЕМ, БАРАНИНА — ПО 10 РУБЛЕЙ КИЛОГРАММ

Казанский студент

В 1959 году, 25 августа, мне исполнилось 18 лет. Собрались мы за столом у нас в Ружине — мать, сестра. И вдруг мне письмо почтальон приносит. Открываю конверт — сообщение из приемной комиссии Казанского авиационного института о том, что я зачислен. Подарок мне такой в день рождения. Ну, наши все в слезы — где та Казань, в каких краях... Помянули и Чингисхана. Но тут же — все ж учителя! — стали вспоминать, что в Казани учился Ленин, что там вузов много, интеллигенция, промышленность развитая. Успокоились понемногу. У меня-то сомнений никаких — надо вылетать. Быстро собрался и уже на следующий день уехал в Киев, а оттуда самолетом — в Казань.

Мне сразу общежитие дали на Поле Ершова. Август был, жарко, пыльно. В магазинах, я посмотрел, — изобилие. Украина тоже не бедная, но такого я там не видал. Колбасы насчитал что-то около тридцати видов. Я отсюда посылал маме посылки с копченой колбасой. Уже много позже мне рассказали, что в эти годы секретарем обкома здесь был Михаил Трофимович Троицкий, это он добился такого изобилия. Вызывает, бывало, директора мясокомбината: «Почему нет колбас в магазинах?» — «Как нет, вот же, такая и такая...» « — «Раз украинской домашней нет, значит, нет у тебя колбасы». А он украинец сам был, Троицкий. Ну, тут, конечно, появляется и украинская домашняя, и всякая другая.

И дешево все было. Скажем, баранина — по 10 рублей килограмм. Это даже по нашим стипендиям — мы 500 рублей получали — доступно было. Потом, уже после реформы, Хрущев цены немного поднял. Но зато хлеб в столовых бесплатный был — бери сколько хочешь. Значит, у студентов жизнь налаживается. Если перебои с деньгами — берешь салат капустный за пять копеек новыми, за три копейки чай, наворачиваешь хлеба с горчицей — и сыт. Тогда хлеб начали завозить из Америки. Своего уже не хватало.

В ШАХМАТЫ Я ИХ ОБЫГРЫВАЛ, В ОЧКО, БЫВАЛО, РАЗДЕВАЛ НА СТИПЕНДИЮ

Поселили меня в комнату к пятикурсникам. Ну, Казань — не Житомир. Ребята, вижу, эрудированные такие, самоуверенные, слегка даже агрессивные, как мне показалось. Заселился я в субботу. Впереди выходной, у меня только что день рождения был, и в институт приняли — двойной праздник, давайте, говорю, отметим, И собираюсь в магазин. Они говорят: «Закуски не надо, не бери ничего, у нас девчонки знакомые в столовой, они нам все бесплатно принесут, и шницелей, и хлеба. Давай «горючее» только». Я пошел, взял бутылочку водки и две бутылки вина. Сперва хотел одну бутылку вина купить, ну, думаю, тут еще девушки будут, подсчитал, выходило, нас человек девять соберется. Взял еще одну. Как у нас в Житомире принято было.

Они как увидели, что я принес, — да ты что, мы собираемся два дня гулять, минимум два ящика водки надо брать. «Елки, - думаю, - тут масштабы другие!». Ну что ж, они старшие, пятикурсники, раз команда есть, надо выполнять. Пошел, два ящика, как велели, принес.

Но команды я недолго исполнял. Они хоть и старше были, и в институтской жизни знали все от и до, но и я не лыком шит. Скоро выяснилось, что кое в чем и провинциал может опытным горожанам фору дать. Рост был, сила была. В шахматы я их обыгрывал, в очко, бывало, раздевал на стипендию. Мы в карты играли на запись. Если проиграешь, потом стипендию отдаешь, когда получишь.

Через год они разлетелись, эти ребята. Разъехались по распределению. Как мы прощались, это интересно. Им дали по три стипендии, чтобы ехать на место работы. И вот последняя игра. Садимся. И один из этих ребят, он на Урал куда-то распределился, все свои подъемные проиграл. Ну, я из своего выигрыша немного выделил на стол, другие тоже. Посидели, пора прощаться. Но какой-то червячок шевелится в груди: ему ж ехать надо, до Урала путь неблизкий. Неладно получается. И тут его жена, тоже выпускница, в слезы: «Ребята, нам же ехать, устраиваться на новом месте, а он, такой-сякой…». Ну что тут — все отдали. Уже потратили часть, так тут же собрали и добавили.

Слева направо: Н. Каштанов, Е. Богачев и Н. Гаязов из группы 5307 КАИ. 1961 г.

КАИСТ — ЭТО ЗВУЧАЛО ГОРДО

Потом уже я жил в комнате со своими однокурсниками. Такая интернациональная у нас подобралась команда: Кузнецов, русский, осетин Хазби, боксер-перворазрядник, был еще грузин такой худенький, небольшого роста, и Гена Фетисов, он потом на компрессорном заводе много лет работал, мы поддерживали связь. Вот такая была команда, всегда помогали друг другу, делились последним. Я рассказывал, как в Житомире, в общежитии, замки вешали на тумбочки (как говорится, тиха украинская ночь, но сало надо перепрятать). Тут такого не было. Все, что есть, — на общий стол. Если кто без стипендии или перевод из дому задержали, а у меня есть — это все общее. Коммуна настоящая была. Заработали где-то — все едем в аэропортовский ресторан, он до утра работал. Там балыки, икорка — сколько хочешь, и недорого — такой период был. Это потом все исчезло, подорожало и стало считаться деликатесами. А тогда вполне доступно было даже нищим студентам.

КАИ в те годы был в фаворе. Молодежь стремилась в авиационный, поближе к космосу, это же было время первых космических спутников и ракет. Советские ученые впервые стали получать Нобелевские премии — в 58-м, 62-м, 64-м годах. Гагарин полетел в космос! Была реабилитирована кибернетика. Мы по несколько раз смотрели фильм «Девять дней одного года». Каист — это звучало гордо. Желающих поступить в КАИ было много, и принимались самые сильные.

Казалось бы, физики победили лириков, спору конец. По даже в КАИ лирики брали свое. Интересная институтская жизнь у нас была. Как раз появились первые студенческие театры, и самый лучший — СТЭМ (Студенческий театр эстрадных миниатюр) под руководством нашего же студента Семена Каминского был, конечно, в КАИ. На концерты СТЭМа в пятом здании института на площади Свободы ломились толпы желающих. Иногда даже с помощью конной милиции приходилось порядок наводить.

Самые популярные в городе танцы были в КАИ. В институте было несколько джазовых оркестров. Одним из биг-бэндов руководил Георгий Ротт, легендарная личность. Он приехал из Шанхая, где играл в лучших отелях и дансингах. Десять лет был аккомпаниатором Вертинского. Под «каевский» джаз нельзя было не танцевать. У нас своих девушек маловато, ребята в основном учились, так все женские институты шли к нам: пединститут, медицинский, финансовый. Здесь бился молодой пульс всего города. Поэтому первые БКД, боевые комсомольские дружины по борьбе с хулиганством, тоже появились в КАИ.

А В СЕССИЮ ПРИХОДИЛОСЬ ПОПОТЕТЬ

В те годы, еще студентом, начинал свои первые опыты со светомузыкой у нас в институте Булат Галеев с группой таких же энтузиастов, как и он сам. С этим была связана такая история. Ребята искали в архивах и библиотеках материалы по светомузыке и где-то, не помню уже, в Москве или в Казани, нашли очень ценные немецкие документы еще времен Гитлера, со свастикой. А тогда ж ксероксов никаких не было, получить копию, видно, было сложно, и они просто вырвали эти листки из папки и тайком вынесли. Их тут же на улице задержали и потом разбирали на комсомольском собрании. Тогда за малейший проступок могли исключить из института, особенно если это хотя бы слегка касалось политики. А тут же документы со свастикой вынесли! В дело, как я понимаю теперь, вмешался КГБ. И указание, видимо, такое было сверху, чтобы исключить. Но мы их отстояли. На собрании выступали студенты, защищали, доказывали, что они ж для дела старались, для института родного, как патриоты КАИ. Собрание решило — оставить.

Учебная нагрузка в КАИ была очень серьезная. По сравнению с Житомиром здесь и часов по математике, физике значительно больше давали, и сам час был потяжелее, больше насыщен материалом. Я тогда еще говорил с сильным украинским акцентом и математические формулы шпарил по-украински, как в школе учили. Но мне повезло — у нас математику преподавала на первых курсах украинка, она ко мне, как к земляку, хорошо относилась, мы с ней находили общий язык.

В сессию приходилось попотеть, не всем удавалось сдать экзамены с первого раза, особенно математику. У нас ходил анекдот по этому поводу такой:

Двоечник приходит пересдавать математику, берет билет, садится, начинает решать задачу. Ничего у него не получается, и тут как раз профессор выходит за дверь. Студент видит на столе у профессора раскрытый математический журнал, смотрит — а там как раз эта самая задача, что у него в билете, уже с решением. Вот, думает, повезло! Профессор приходит — а у того все решено. Он студента поздравил: не ожидал, говорит, как тебе это удалось? Математики сто лет бились над этой задачей, никак не могли решить, только что один знаменитый математик нашел, наконец, ответ, в журнале опубликовал. А ты только глянул — и сразу решил!

ЭКЗАМЕНЫ УЖЕ НА НОСУ, А ТАМ В ДЕНЬ ЗАРАБАТЫВАЕШЬ ПО ЧЕТЫРЕ,
ПО ПЯТЬ СТИПЕНДИЙ — НУ КАК ОТКАЗАТЬСЯ

У меня тоже случались проблемы с сессией, особенно летом. Приходилось же подрабатывать. В связи с этим бывали периоды пассивные, когда подработки не намечалось, и я аккуратно ходил на лекции и на практические занятия, все записывал. А с приближением лета начинались периоды активные, когда появлялись в порту вагоны с цементом, баржи с битумом, баржи с досками, потом баржи с фруктами. У нас бригада была — четверо из нашей комнаты и еще один парнишка из Башкирии, я бригадир. Экзамены уже на носу, а там в день зарабатываешь по четыре, по пять стипендий — ну как отказаться?

Но сдавать же все равно надо. Я, помню, к сопромату плохо подготовился и не сдал. Преподаватель был очень уважаемый, интеллигентный, старой закалки профессор Юрий Антонович Радциг. Приятно с ним было общаться. И вот ему не смог ответить, как-то особенно стыдно было. А порядок был такой: если пересдаешь, как бы хорошо ни ответил, больше тройки тебе не ставят. Остаешься без стипендии — с тройками стипендии не давали. Я подготовился и во второй раз ответил неплохо. Мне достался хороший вопрос — про арку. А что такое арка? Это две половинки, которые одна без другой не стоят. Две слабости составляют силу, я это как-то хорошо понял и запомнил накрепко. По все равно, думаю, больше тройки не поставит, я ж пересдаю. Значит, семестр без стипендии. Он берет мою зачетку, смотрю — выводит «отлично».

По радиоаппаратуре нас хорошо готовили. К концу учебы мы уже пробовали сами телевизоры собирать. Но гуманитарным предметам — марксистско-ленинская философия, диамат, истмат — внимания особого не уделяли. Я эти лекции почти не посещал, некогда было. Помню, философию вовремя сдать не смог, подхожу потом к преподавателю раз, другой, он все меня за разрешением в деканат отсылает. Ну, думаю, завалит он меня за то, что я его лекции игнорировал. Преподаватель молодой, жил в нашем же общежитии. У нас танцы бывали в общежитии, и во время танцев парочки иногда уединялись внизу, в прачечной, это было у нас такое место свиданий. И вот вечер, танцы, спускаюсь я со своей девушкой вниз, подходим к прачечной, смотрю, а место занято — наш философ там стоит, со студенткой обнимается. А мы знали, между прочим, что он женат, и жена скоро к нему должна приехать. Мне неудобно стало, я бегом оттуда, он мне что-то такое вслед, оправдывается. Через пару дней встречает меня в коридоре: «Слушай, зайди ко мне с зачеткой, ты ж еще не сдал?» — «Да я не все проработал, мне подготовиться надо» — «Ничего, заходи». Захожу к нему в комнату, он мне, ни слова не спросив, хорошую оценку в зачетку. Бутылку достает, еще и выпили. Потом у нас с ним хорошие дружеские отношения были. Такой вот туз выпал.

Летом мы с Бэллой поженились

«ЗАКАНЧИВАЙ СВОИ ПРИБАЛТИЙСКИЕ ДЕЛА, МНЕ КАЖЕТСЯ, ТЕБЕ ОНИ НЕ НУЖНЫ. БЭЛЛА»

С первой моей женой я познакомился во время учебы. Она тоже в КАИ училась, на радиофакультете. Как-то иду, смотрю — сидит очень симпатичная девушка, и слезы на глазах. Подошел, познакомились, спрашиваю, что случилось. Оказалось, она не сдала курсовую, не успела сделать все чертежи (а чертить, действительно, очень много в КАИ приходилось). И вот сидит, плачет, что теперь не будет стипендии. Что за беда такая, говорю, ну не будет и не будет. А она рассказывает, что отец погиб, отчим у нее, семья бедная, стипендия была существенной прибавкой в семейный котел, и теперь дома будет скандал. Я, говорю, одолжу тебе эти пятьдесят рублей, ты дома не говори, что без стипендии осталась. А там видно будет. Вот так и познакомились. Это было в начале третьего курса.

Завязались у нас хорошие отношения, что-то среднее между дружбой и влюбленностью. Я ей помогал, опекал, как мог, она тоже ко мне относилась очень по-доброму. Но планов каких-то серьезных не строили. К тому же я вскоре влюбился в одну девушку из Прибалтики.

Это была звезда! Прибалтийская модель. Она в шестнадцать лет в КАИ поступила, все общежитие за ней ухаживало. Мне как-то удалось привлечь ее внимание, пригласил на танцы, и закружилось у нас. Увлекся я довольно серьезно. А летом, как всегда, уехал к маме. Там свои встречи, подруга у меня была в Киеве, и как-то отвлекся, поостыл. Приезжаю и узнаю, что моя прибалтийская подруга тоже тут не скучала. У нас парень был один из Риги, она с ним встречалась, пока меня не было. Отношения наши еще тянулись какое-то время, но прежнего доверия уже не было.

И вот как-то прихожу вечером в общежитие, а меня ждет записка: «Женя, я ждала тебя, не дождалась, надо встретиться. Заканчивай свои прибалтийские дела, мне кажется, тебе они не нужны. Бэлла». Я тут же позвонил ей домой, и с тех пор действительно прибалтийские дела свои закончил, их пора было кончать. И мы уже вместе с Бэллой пошли на преддипломную практику.

Был 1964 год. Направили нас в ГНИПИ ВТ. Это был закрытый институт вычислительной техники, на оборонку работал. Везде секретные замки, современные аудитории, теннисные столы в коридорах. Мы там вычислительные машины ремонтировали. Первые отечественные ЭВМ представляли собой громоздкие шкафы, которые занимали средних размеров комнату.

Вот когда я впервые увидел, что такое наши ЭВМ, наши лампы, полупроводники, транзисторы. Из пачки новых полупроводников процентов двадцать удавалось поставить на машины, остальное — брак. Говорили, что на военную технику шли детали повыше качеством, но мы увидели тяжелую картину. Понятно, какая надежность у тех машин была.

Бэлла - сотрудница «почтового ящика»

Летом мы с Бэллой поженились. Была студенческая свадьба, все скромно, собралось человек десять друзей. Подарили нам стаканы простые, кое-что из одежды — ничего ж у нас еще не было. А один мой приятель, Наиль, принес набор роскошных фужеров с золотым ободком. Мы такие только в ресторанах видели. Я спрашиваю: «Где ты купил такие?». А он говорит: «Женя, я как узнал, что у тебя скоро свадьба, месяц ходил в ресторан, по одному фужеру вытаскивал». Я смеюсь: «Да ты ж за этот месяц пропил столько, что мог уже золотые фужеры купить!»…

Встал вопрос — где жить? Неделю пожили у Бэллы — на кухне. Метров пять была кухня, да и сама квартира малюсенькая, впятером нам — мать, отчим, бабушка и мы с Бэллой — в ней было точно не поместиться. Нашли мы с ней какую-то развалюшку-насыпушку в Нагорном, рублей за двадцать в месяц. И стали жить.

В 1965 году закончились мои университеты. Мы оба с Бэллой поступили по распределению в тот самый ГНИПИ ВТ, где проходили преддипломную практику. Вроде бы серьезное учреждение, почтовый ящик. Но там уж очень маленькие деньги платили — что-то рублей сто нам, как молодым специалистам, положили оклад. А к тому времени уже не было в Казани того изобилия, что было раньше. Из магазинов исчезли мясные отделы. Колбаса осталась двух-трех видов. И то не всегда ее можно было купить. За молоком и макаронами — очереди. А на базаре отовариваться нам было не по карману. Жить на две таких зарплаты, как наша, семьей трудновато было. Особенно, когда родилась дочка Оля. Надо было что-то решать. Надо было что-то делать.

Продолжение следует