«У ВСУ в резерве 130 тысяч человек, они могут предпринять крупное наступление!»

Алексей Живов: «Курская область оказалась капканом для ВСУ. Выросло качество штурмовой авиации, это проявляется и в точности ударов, и в разведке» Фото: vk.com/azhivov

«Противник продолжает держать в резерве около 120–130 тысяч человек»

— Алексей, какова ваша оценка состояния линии фронта?

— Российская армия добивается оперативно-тактических успехов, в первую очередь на донецком направлении. Более того, почти полностью купирована угроза в Курской области, мы резко сократили плацдарм противника, уничтожили огромное количество его материально-технических средств и сил. Регион оказался капканом [для ВСУ]. Выросло качество штурмовой авиации, это проявляется и в точности ударов, и в разведке. Это же касается сил ВКС, а именно высокоточных ударов, скажем, комплексами «Искандер» в глубоком тылу. Там решается несколько задач, уничтожаются суда для нападения на Крым, а также грузы с натовским оружием, техникой, которые потом могли бы поступать на ЛБС.

В целом на данном этапе все выглядит весьма перспективно. Вместе с тем в уме нужно держать ту информацию, что противник продолжает держать в резерве около 120–130 тысяч человек, которые есть как на линии боевого соприкосновения, так и в тылу на Западной Украине. Эти резервы и авиационные компоненты, которые они копят, в том числе ракеты, могут быть использованы. А значит, нужно ожидать того, что они могут предпринять новое крупное наступление на одном или нескольких участках фронта.

— Еще 16 августа вы верно отметили по поводу Курской области, что это надолго. Спустя два месяца, на ваш взгляд, какой был смысл в наступлении врага?

— Подозреваю, что они рассчитывали на нечто больше. Как минимум захватить несколько областных центров. Вышло-то у них всего один взять, несчастный город Суджу, а планировали, скорее всего, еще несколько городов, вероятнее всего Рыльск и другие. Но туда они доскочить не успели. Возможно, был план добраться до Курской АЭС, чтобы выйти на элемент политического шантажа, этот план, впрочем, тоже провалился по субъективным и объективным причинам.

В итоге «деньги инвестированы», а фиксировать убытки жалко. Затрачено огромное количество сил и средств, укомплектованные НАТО бригады вошли в Россию. Это именно натовские бригады, сделанные по стандартам альянса, бойцы прошли четырехмесячные курсы в Испании, Франции, Германии и других странах. Средств, в общем, было потрачено очень много, и выходить из Курской области, признавать, что это полный провал, они не могут. Зеленский не может себе такого позволить, они в подвешенном состоянии. В итоге они там по-прежнему бодаются.

— Купянский участок фронта. Там наши войска вышли к реке Оскол, фактически разрубив заоскольскую группировку противника надвое. Насколько этот участок важен для нас?

— Нужно понимать, что Харьковская область размером с небольшое европейское государство. Иметь подразделения, наступающие со стороны Волчанска и Купянска, вовсе не значит, что это приведет к быстрому оперативному окружению Харькова. Там в 2024 году каждый сантиметр, километр дается с большим трудом и тяжелой боевой работой. Последующее взятие Купянска, если оно состоится, а я думаю, что состоится, значительно ослабит силы противника, а также его логистику на данном участке. Как следствие, появится более удобный плацдарм для работы по Харькову.

Харьков стоит особняком в специальной военной операции. Он и в прямом смысле выступает из текущей Украины, это была историческая часть России, которая в свое время была отрезана и передана Украине. Вместе с тем взятие Харькова не решит все задачи специальной военной операции. Более того, освобождение Харькова не стоит в целях и задачах СВО.

Если вы слушали президента, то могли заметить, что он четко заявил, что одна из задач специальной военной операции — это освобождение четырех регионов (Донецкая и Луганская народные республики, Запорожская и Херсонская области — прим. ред.) от украинских оккупантов. О Харькове пока речи не шло никакой. Харьков остается отдельной темой специальной военной операции.

— Почему?

— Это очень крупный промышленный город, в котором живет много людей, да и область тоже обладает такими качествами. Но стратегически Харьков расположен так, что из него можно потенциально угрожать большому количеству южных регионов России. В первую очередь Белгороду, и мы это видим воочию. С одной стороны, проводить харьковскую операцию тяжело, а с другой — не проводить эту операцию нельзя. Просто потому что под угрозой оказывается Белгородская область.

«До момента, когда вы дойдете до противника, до стрелкового боя к вам 10 раз прилетит дрон, 10 раз упадет минометная мина» Фото: © Виктор Антонюк, РИА «Новости»

Почему получилось под Покровском

— Началось интересное изменение фронта под Северском. С точки зрения неспециалиста, это такой медвежий угол, где ситуация на протяжении всего времени остается плюс-минус стабильной.

— Весь донецкий фронт важен, он весь двигается. Просто где-то он двигается быстрее за счет оригинальных решений командования, эффективных прорывов, а где-то медленнее, просто потому что другие условия. Скажем, иной ландшафт, более сложный и упертый противник.

Приведу пример «Эспаньолы», она работает справа от Часова Яра вместе с другими подразделениями ВС РФ в операции по взятию этого городка в оперативное окружение. Действует там «Эспаньола» вместе с 98-й дивизией ВДВ, группой «Север-В» и еще рядом подразделений. Именно на направлении «Эспаньолы» работают самые опытные украинские FPV-шники вроде «Птах Мадьяра», не уверен, что именно они, но уровень тот же.

Если весь фронт в основном сталкивается с FPV-противником, который летает на частоте 700–800 герц, то на Часовом Яре они летают на частотах 300–400 герц. Следовательно, все РЭБ, кроме наших, там просто не работают. Соответственно, в некоторых местах противник упирается очень сильно. В итоге где-то получается прорваться быстро, где-то медленно.

Так вот, отвечая на ваш вопрос: нет никакого медвежьего угла, есть задача полностью освободить Донбасс, выйти на административные границы. И эта задача выполняется, просто где-то более успешно, где-то менее успешно в силу особенности противодействия противника.

— По поводу Часова Яра. Если смотреть по карте, то главной трудностью при штурме представляется пересечение канала Северский Донец — Донбасс. С одной стороны, вроде это и не река, с другой — очевидно, что это как минимум усложняет логистику…

— Логистику, кстати, нет. Этот канал представляет собой пересохший желоб. Это не то чтобы какая-то сложная преграда. Тут история совсем в другом. Там противник очень глубоко окопан, у него огромное количество естественных и техногенных рубежей обороны, это каналы, заводы, трубы и прочее. Повторюсь, кроме всего, там работают наиболее сильные украинские FPV-шники. В основном поражения они производят дистанционно.

Как говорят некоторые наши солдаты, которые только зашли в зону СВО: «Мы ни разу не видели противника вживую». До момента, когда вы дойдете до противника, до стрелкового боя к вам 10 раз прилетит дрон, 10 раз упадет минометная мина. Там, где противник хорошо окопался, пристрелял позиции, очень тяжело пробиваться. А канал Северский Донец — Донбасс как раз такое место. Это операция тактически чрезвычайно сложная из-за сильнейшего противодействия, грамотной работы противника и хорошего вооружения. Кроме того, там много иностранных наемников, кстати, много испаноговорящих.

Наиболее сложным в преодолении канала, пожалуй, является именно тот момент, что он очень качественно пристрелян. Там сосредоточено несколько рядов обороны. Возможно, если бы туда осуществлялось бомбово-штурмовое воздействие, как на покровском направлении, пошло бы полегче, но там пока что реже работают.

— Все лето наши ребята прорывались под Покровском, и получилось вроде как там лучше всего. Почему?

— Командование этого направления очень грамотно организовало работу. Еще в буквальном смысле слова нащупали слабое место. Оборона и наша, и противника неоднородна. Где-то есть сильные части, где-то слабые, где-то мотивированные, где-то нет, где-то воюют идейные украинские нацисты, где-то обычные насильно мобилизованные украинцы, где-то компетентные командиры, где-то вороватые.

По идее это задачи военной разведки — выявлять точки на фронте, где у противника наиболее слабая оборона, небоеготовые части, и пробиваться через них. Насколько я понимаю, наше командование выявило такое место, и туда пустился прорыв. За счет этого удалось смять оборону врага и прорваться дальше.

«На херсонском направлении ситуация следующая. Мы уничтожили практически все серьезные FPV-подразделения, которые находились на той стороне берега» Фото: © Евгений Биятов, РИА «Новости»

«Нужно большое количество понтонных переправ»

— Запорожское направление, судя по карте и сводкам министерства обороны, наименее интенсивно. Почему там такая патовая ситуация?

— А там двигаться просто некуда — минные поля и степи. Любое движение сразу же определяется противником и наносится огневое поражение. И с нашей, и с их стороны. Кроме того, там такое количество мин заложено, что никакое моторизованное соединение просто их не пройдет. Единственная возможность как-то расшить, раскрыть это направление — отбивать с фланга, со стороны Угледара, где, как вы знаете, мы добились успехов. Вот оттуда можно зайти, минуя минные поля.

Противник это прекрасно понимает и прямо сейчас очень активно окапывается на флангах в районе Орехова. Потому что на Орехов наши подразделения ВДВ потихоньку двигаются в лоб, а вот если будет наступление с фланга, со стороны Угледара, там чуть меньше 100 километров, то это станет внезапным мощным ударом, который по идее должен обрушить логистику группировки. Но там весьма большое количество войск в оперативном резерве сосредоточено. Они понимают угрозу, которая перед ними нарисовалась.

— Херсонский участок фронта. С точки зрения наблюдателя, там какая-то воздушная битва малой авиации за острова. Что там происходит, на ваш взгляд?

— На херсонском направлении ситуация следующая. Мы уничтожили практически все серьезные FPV-подразделения, которые находились на той стороне берега. Это работа разведки и артиллерии, после этого мы заняли острова с той целью, чтобы противник более не мог проводить никакие десантные операции на левый берег. Сейчас все острова в дельте Днепра полностью контролируются нами. Это не позволяет противнику предпринимать операции на нашем берегу.

Скажем, подразделением «Дон», если не ошибаюсь, были неоднократно отражены попытки высадки десанта ССО Украины на Кинбурнскую косу. Они там несколько раз пытались высадиться и все время получали отпор.

У них есть две задачи. Первая — это попытка зацепиться за Кинбурнскую и Тендровскую косы, взять под контроль морской выход из Николаева, для них это крайне важно. У них это не получается. И вторая, менее важная, потому что десантную операцию на левый берег они провести не могут, нет сил и средств, а значит, им нужно беспокоить нас бесконечными высадками на острова, устроить еще какие-нибудь Крынки. Эта возможность для них на данный момент тоже купирована.

А вот дальше либо с их стороны, либо, что лучше, с нашей нужна крупная десантная операция через Днепр. Сил и средств на эту десантную операцию с нашей стороны пока, видимо, или нет, или они находятся в резерве. Необходимо большое количество понтонных переправ, мощная группировка, которая заскочит на правый берег Днепра, возьмет плацдарм. В общем, нам надо вернуться во временно оккупированный противником Херсон.

Возможно, силы и средства появятся позже, во время и после успехов на запорожском направлении.

— Вы частично ответили, что украинская пехота неоднородна, есть мотивированные бойцы, есть весьма расслабленные части. Вместе с тем, насколько я знаю, скажем, новые 150-е бригады уже крайне низкого качества. Это уже не механизированные, а просто пехотные части. Ваша оценка, какова в целом украинская пехота на текущий момент?

— Мы воюем с очень сильным противником, я сомневаюсь, что сейчас в мире есть более сильная армия, чем российская и украинская. Нужно держать в уме, что украинская армия во многом зеркально отражает российскую. Это часть нашего народа, оторванная от нас. Они ментально похожи на нас, они по тем же книгам учились, теми же самыми, плюс-минус конечно, нарративами располагают. Это очень сильная армия, воссозданная практически с нуля с 2014 года.

Вместе с тем это очень уставшая армия. Там объективно есть проблемы с личным составом, ротациями, и чем больше туда попадает насильно мобилизованных людей, тем ниже боеготовность этих подразделений. Там люди приходят, которые не собирались воевать с Россией. Сейчас им даже не оставляют выбора. Если раньше можно было пойти в тюрьму либо на войну, получить 12 лет или пойти в ВСУ, то сейчас такого выбора в принципе нет. Просто ловят и через неделю на передовой, без вариантов. Назад отойти нельзя, о чем пленные регулярно упоминают, там «зондеркомандер», а впереди русские. Люди оказываются зажатыми в этой ситуации.

Как следствие, нам противостоит очень сильный противник, который постоянно теряет ресурсы и мотивацию, постепенно слабеет.

«Если нет авиации, то все эти MRAP, Bradley и Abrams прекрасно жгутся все теми же «Ланцетами», FPV-дронами, российскими комплексами «Корнет» и так далее» Фото: © Станислав Красильников, РИА «Новости»

«Западные машины не являются чудо-оружием»

— Согласно сводкам министерства обороны, например весной, подбитые артиллерийские стволы делились на две категории: половина буксируемые, вторая половина — САУ, это и советские «Гвоздики», и западные аналоги. Сейчас, согласно этим же сводкам, на одну САУ приходится 15–16 стволов буксируемой артиллерии. Насколько верно предположение, что с САУ у Киева стало очень тяжело?

— Мы их знатно подвыбили, тут без вопросов. Это произошло и за счет работы «Ланцетов», последнее время подключился БПЛА «Орион». Кроме того, нужно понимать, что западная техника достаточно тонко устроена, требует качественного обслуживания и ремонта, который зачастую на территории Украины проводить нельзя, а соответственно, любая поломка требует буксировки САУ. Ее буквально нужно увозить в Румынию или Польшу, там проводить ремонт и возвращать. Вполне возможно, что за это время механическая прочность переданного западного оружия была исчерпана, отчего они должны были массово оттянуть свои установки на ремонтные базы.

В целом по-прежнему практически по всей линии фронта артиллерия врага работает и продолжает наносить огневой урон. Тут требуется дальнейший рост качества контрбатарейной борьбы, в первую очередь должно появиться на фронте больше высокоточных систем РСЗО типа «Торнадо-Г» и «Торнадо-С». Этот вопрос пока не решен.

— США стабильно, раз в две недели, высылают военный пакет стоимостью 300–400 миллионов долларов. В этих пакетах нет никакой тяжелой техники, максимум MRAP. Почему они не могут поставить новые танки, пушки, ПВО и прочее?

— Вопрос реально стоит так — новые танки и MRAP для чего нужны? Применение БМП Bradley, танков Leopard и Abrams наглядно продемонстрировало, что они из себя ничего не представляют, если не действуют в натовском контуре. А вот натовский контур в первую голову про авиацию. Это разведка, высокоточные средства поражения и авиация.

Если нет авиации, то все эти MRAP, Bradley и Abrams прекрасно жгутся все теми же «Ланцетами», FPV-дронами, российскими комплексами «Корнет» и так далее. Поставлять им эти средства сейчас нет смысла, потому что в основном Украина ведет оборонительную войну. А для обороны достаточно иметь в избытке артиллерию и дроны, а это у них пока есть.

Вот, скажем, в Курской области им действовать надо, там есть эта техника, ее видно каждый день в видеообзорах. Но многого они добились использованием этой натовской техники? Пока единственный результат заключается в том, что все эти западные машины не являются чудо-оружием и прекрасно горят, как и любая другая военная техника. Само по себе наличие этих машин в армии не дает никакого преимущества перед противником. Поэтому они свои танки и БТР стали использовать с закрытых позиций, как, кстати, и мы.

— Увеличения поставок снарядов, боеприпасов и прочего можно ожидать?

— Нужно понимать, что все эти решения по поставкам не принимаются ситуационно. Мы в СМИ воспринимаем, будто Зеленский что-то выпросил, ему кусочек дали и так далее. Реально это все театральная постановка. Все поставки, вся логистика расписаны по плану на месяцы вперед. Все остальное — это публичная легализация данного процесса. Они уже давно необходимые склады в Польше наполнили и потихоньку отдают и отдают. Либо в Турции, откуда в Одесский порт боеприпасы приходят, возможно из Италии.

Если бы случайно какой-нибудь большой склад в Польше рванул, скажем, некая польская подпольная армия нанесла бы удар, то Украина бы осталась без боеприпасов.

«Дроны принципиально изменили войну, и это только начало» Фото: © Станислав Красильников, РИА «Новости»

«Когда мы приходим к китайскому производителю, там рядом стоит представитель Украины, обычно с большим количеством денег»

— Насколько дроны изменили ход боевых действий?

— Ответ короткий: полностью. Дроны полностью изменили ход войны. Мой личный пример. Летом 2022 года я, спокойно садясь в собственный автомобиль, мог позволить себе подъехать на достаточно напряженный участок фронта, это граница Херсонской и Николаевской областей. Мог спокойно подъехать на расстояние 2,8 километра от противника. Я садился в окопы к артиллеристам. Единственное, что мне глобально угрожало, — это прилет мин и снарядов, но все это можно было контролировать и прогнозировать. Можно было купировать такую угрозу.

Сейчас подобной возможности — просто подъехать к позициям, находящимся на удалении от 3 километра от позиций противника, — нет. Вы это сможете сделать только в вечерние и утренние сумерки, во всех остальных случаях вероятность погибнуть превышает 50 процентов.

А за счет того, что дроны сейчас летают на 10–15 километров от точки пуска, а противник сидит на расстоянии 2 километра от линии боевого соприкосновения, вся зона в 10–15 километров от линии ЛБС полностью простреливается и контролируется высокоточными средствами поражения, как нашими, так и украинскими. Соответственно, линия боевого соприкосновения принципиально изменилась. Попасть на нее сложно, выйти из нее, эвакуироваться сложно, тяжелую технику завести сложно и опасно. На какой-нибудь танк налетают десятки дронов.

Если раньше вы могли продавить какой-то участок фронта, просто загнав туда моторизованную бригаду, то сейчас, если вы эти танки и БТР, предположим 30 штук, загоняете на участок фронта, и они не защищены эффективной РЭБ, то все 30 штук там и останутся. Прилетит 30 дронов, и всех убьют. Мы эти картинки тоже неоднократно наблюдали и с нашей стороны, и со стороны противника.

Дроны принципиально изменили войну, и это только начало. Дальше вся война перестроится под дистанционное, роботизированное убийство. Ситуация, когда противники друг в друга будут стрелять из автоматов Калашникова на дистанции 100 метров, начнет уходить в прошлое. Это будет нечто экстраординарное.

Современный солдат-штурмовик тоже, соответственно, изменился. Раньше можно было просто взять крепкого парня с хорошим здоровьем и отменной реакцией и за три месяца сделать из него неплохого штурмовика. Сейчас человек, который занимается штурмовой работой, чуть ли не с высшим образованием. Ему приходится разбираться со слишком большим количеством нюансов на поле боя, в том числе инженерно-технического характера, чтобы выжить и выполнить свои задачи. Резко вырос запрос на интеллект. В целом армия становится более интеллектуальной. Умные победили сильных, проще говоря. Человек с хорошим инженерным образованием, даже не очень здоровый и субтильный, зачастую важнее крепкого, мощного, хорошо подготовленного спецназовца. Вот настолько сильно изменилась война.

— Летом приводилось соотношение, согласно которому на один российский дрон вылетает 6 украинских. Насколько это верная оценка?

— Дмитрий Рогозин давал такую оценку, она верная. В целом на разных участках фронта по-разному. Есть где-то и паритет, где-то его нет, а у противника превосходство в дронах в 2, 4, а где-то и в 8 раз.

— А в целом как у нас обстоит ситуация с производством дронов?

— Медленно улучшается. Если бы было больше программ поддержки, особенно для молодых дронопроизводителей, чтобы они могли быстро увеличивать свое производство, дело бы шло побыстрее. Но, к сожалению, экономический блок у нас все подтормаживает. Дроны, производители у нас есть, имеются очень интересные решения. Но вот размеры производства и мощности зачастую недотягивают до потребности фронта.

Вторая проблема: у нас производством дронов занимаются в основном мелкие и средние предприятия, такие полугаражные. А вот комплектующие для дронов преимущественно приходится закупать в Китае, это самая большая проблема. Несмотря на то что у «Ростеха» есть все возможности, да и у других крупных государственных предприятий, заместить или начать замещать двигатели, платы, контроллеры, данный вопрос до сих пор до конца не решен. Крупные компании тоже хотят делать дроны, хотя их задача в текущей конструкции — это делать не сами дроны, а изготавливать элементы управления, питания, полетные вещи. Тогда бы такой симбиоз заработал в полную силу — крупные корпорации производят комплектующие, замещая КНР.

С Китаем вообще стало сложно работать — и по оплате, и по срокам. Кроме того, не забывайте, что всякий раз, когда мы приходим к китайскому производителю, там рядом стоит представитель Украины, обычно с большим количеством денег. Это вообще частая ситуация. Мы покупаем комплектующие для дронов на одних и тех же заводах. И вот там украинцы приходят с чемоданами наличных долларов, денег у них на это не лимитировано. Мало того, что надо привезти, а еще и нужно перебороть украинцев, чтобы китайцы работали на нас. КНР совершенно спокойно работает с Украиной и все ей поставляет.

Это наше слабое место, и, совершенно очевидно, тут присутствует потребность для госкорпораций не лезть в производство, а сделать компонентную базу, чтобы российские производители брали у российских же производителей. Тогда динамика, количество и качество дронов начнет резко расти и мы сможет насытить фронт. Ведь президент поставил задачу, что нужен 10-кратный рост производства дронов. А этого можно добиться только за счет импортозамещения комплектующих. А вот сборку конкретных моделей, доводку, наладку на фронте необходимо доверять мелким и средним производителям, потому что крупные заводы неповоротливы, их конструкторские бюро редко бывают на ЛБС, а мелкие и средние производители с нами на фронте постоянно. Приезжают, пробуют свою продукцию, на месте ее дорабатывают, это конструкция, которая работает. Ее просто нужно насытить, дать ей силу, и она заработает в полную мощь.

В принципе, мы догоняем противника по дронам, а где-то даже обгоняем, но пока тыл не успевает за потребностями фронта.

«У нас производством дронов занимаются в основном мелкие и средние предприятия, такие полугаражные. А вот комплектующие для дронов преимущественно приходится закупать в Китае, это самая большая проблема» Фото: © Константин Михальчевский, РИА «Новости»

— Если вернуться в февраль 2022 года, можно ли было бы все решить без специальной военной операции?

— Нет, миром договориться было никак нельзя. Просто СВО нужно было начинать примерно в 2021-м, а лучше в 2018-м, а совсем хорошо — в 2017 году. К сожалению, чем больше мы ждали, пытаясь до последнего момента найти мирный способ урегулирования назревающего конфликта, тем тяжелее становился сам конфликт. Поэтому все президент сделал правильно, но, к сожалению, чуть позднее, чем надо было.