«Мужицкий бунт — начало русской прозы.

Не Свифтов смех, не Вертеровы слезы.

А заячий тулупчик Пугача,

Насильно снятый с барского плеча…»

Давид Самойлов

Старший научный сотрудник Института истории им. Марджани Искандер Измайлов Старший научный сотрудник Института истории им. Марджани Искандер Измайлов Фото: «БИЗНЕС Online»

Никто тогда не мог предположить, что спустя год один из беглецов вернется в Казань под именем императора Петра III

250 лет назад, летом 1774 года, войска восставших казаков и крестьян под руководством Емельяна Пугачева — мнимого императора Петра III — двинулись из села Царицыно по Арскому полю на Казань. Между тем для самого вождя восстания Казань была отнюдь не чужим городом.

Буквально за год до этих событий, 1 июня 1773-го, казанскому губернатору Якову Ларионовичу Брандту на стол легло донесение о дерзком побеге из тюрьмы арестантов казака Емельки Пугачева и купца Парфена Дружинина. Надо сказать, что арестантов власть не содержала и поэтому разрешала им собирать милостыню, хотя и под конвоем. Во время такого сбора Пугачев сбежал.

Дерзость и легкость, с какой был осуществлен побег, повергли губернатора Брандта в ужас. Мало того что сбежали два преступника, так вместе с ними сбежали и два охранника тюрьмы. В надежде на быструю поимку беглецов губернатор всячески оттягивал донесение в Санкт-Петербург. Через пару дней был найден один из сбежавших караульных — Денис Рыбаков. На всех допросах ничего вразумительного он так и не сказал, поскольку в день побега заговорщики напоили его до бесчувственного состояния, а затем бросили в Арском поле. Дальнейшие поиски не дали результата. К тому же во время следствия выяснилось, что Пугачев с товарищами планировал бежать на реку Иргиз. Лишь через 20 дней после инцидента Яков Ларионович наконец отправил в Санкт-Петербург рапорт о побеге. Никто тогда не мог предположить, что спустя год один из беглецов вернется в Казань под именем императора Петра III во главе огромного войска, а город подвергнется страшному разграблению, какому не подвергался со времен Ивана Грозного.

Пугачев первое время после бегства скрывался в Суконной и Кирпичной слободах у купцов-раскольников, позже направился в раскольничий скит на реке Иргиз. В сентябре 1773 года он обосновался на Урале (до 1775-го называемый Яиком). Здесь среди беглых крестьян и вольных казаков он нашел благодатную почву для своих антиправительственных речей. Бывший заключенный казанской тюрьмы называет себя чудом спасшимся императором Петром III.

В ноябре 1773-го повстанцы Пугачева разгромили под Оренбургом войско генерала Василия Кара. Восстание разгоралось по юго-восточным окраинам России, как лесной пожар засушливым летом. Уральские крестьяне и горнозаводские рабочие, измученные невыносимыми условиями работы на казенных заводах, начали присоединяться к восставшим. Сам «император Петр III» не скупился на обещания. В своих манифестах и указах народу объявил всем волю, освобождение от податей, свободу вероисповедания. В посланиях говорилось: «На вечные времена пожаловал я вас вашими землями и водами, хлебом и солью вашими… верой и совестью, богатством и сокровищами вашими!»

Емельян Пугачев Емельян Пугачев Фото: wikimedia.org, Общественное достояние

Татарскую слободу должны были защищать ее жители, но они поспешили перейти на сторону повстанцев

После первых успехов на волне подъема энтузиазма Пугачев потерпел несколько поражений в Заволжье, но сумел уйти от преследования карательных войск и двинулся на Южный Урал, где восстание обрело новую силу, охватив Урал, Башкирию, Прикамье и Поволжье. Летом 1774-го повстанцы двинулись на Казань, по пути захватив село Агрыз, города Елабугу, Мамадыш, Арск.

При подходе к Казани 10 июля Пугачев разбил отряд полковника Толстого (200 человек с одним орудием), высланный казанским губернатором Брандтом. Командир и часть солдат погибли в стычке, 53 человека перешли к повстанцам, остальные разбежались.

11 июля Пугачев с ближайшим окружением из яицких казаков осматривал укрепления города, намечая план штурма на следующий день. Восставшие расположились тремя большими частями у восточных окраин Казани. У Суконной слободы стоял отряд самого Пугачева; севернее, на Арском поле, — отряды Белобородова и Минеева; еще севернее, у реки Казанки, — отряд Овчинникова. Вооружены повстанцы были плохо — ружей мало, в основном дубины, колья, заостренные шесты, луки со стрелами. Но Пугачев получил из Казани известия, что сил для ее защиты там мало и многие жители ему сочувствуют.

Правительственных войск в городе было действительно мало — большинство частей разослали в места военных действий с повстанцами. Помимо наличных регулярных войск (до 2 тыс. человек), к обороне города привлекли всех, кого смогли. Примерно 500 человек местное командование собрало за счет военного отряда Адмиралтейской конторы, полиции и пожарников. Директор Казанской мужской гимназии Юлий фон Каниц сформировал отряд из 74 человек, в основном учителей и гимназистов. Владелец Казанской суконной мануфактуры Иван Дряблов попытался организовать для защиты города суконщиков. Татарскую слободу должны были защищать ее жители, но они поспешили перейти на сторону повстанцев.

Пугачев отправил три указа, адресованные казанской администрации, русскому населению и татарам. Жителей города призывали в них к покорности «государю» и добровольной сдаче. Однако не все казанцы приняли «мужицкого царя».

Пугачев в Казани Пугачев в Казани Фото: Архив Горелова Максима Юрьевича, wikimedia.org, Общественное достояние

Пятичасовое сражение на Арском поле

Утром 12 июля начался штурм Казани. Пугачевская армия разделилась на четыре колонны. Одна вела наступление со стороны Арского поля, другая — вдоль Казанки, третья — со стороны Суконной слободы во главе с Пугачевым, четвертая — из-за Булака, со стороны Татарской слободы. Через несколько часов повстанцы почти полностью овладели Казанью, и это стало самым большим успехом восставших на всем протяжении Крестьянской войны.

«Город, — писал Александр Пушкин в своем труде „История Пугачева“, — стал добычей мятежников. Они бросились грабить дома и купеческие лавки; вбегали в церкви и монастыри, обдирали иконостасы; резали всех, которые попадались им в немецком платье». Многие казанские жители — работные люди, ремесленники, дворовые, вольнонаемные — присоединялись к восставшим. Все вместе они чинили расправы над представителями администрации, казанской знати. Из тюремных камер Казанской секретной комиссии освободили 415 человек — пленных восставших и членов их семей.

Среди них была и семья самого Емельяна Пугачева — его первая жена Софья с тремя детьми, Трофимом, Аграфеной и Христиной, которых доставили в Казань 17 марта 1774 года. Маленькая дочь, увидев отца, крикнула матери, что узнала его среди освободителей. Но Емельян, который к тому времени был уже женат, сказал, что это семья его сподвижника, пожертвовавшего жизнью за его спасение, и приказал отвести свою семью в лагерь.

Пугачевцам не удалось взять лишь Казанский кремль, в котором укрылась часть казанского гарнизона во главе с губернатором фон Брандтом, а также местные дворяне, купцы и чиновники. Готовясь к решающему штурму, повстанцы начали обстрел крепости с трех сторон — со стороны Гостиного двора, Казанского девичьего монастыря и Булака. Кремль должен был вот-вот пасть. Но, получив известие о приближении к городу корпуса подполковника Ивана Михельсона, который уже давно преследовал повстанцев, Пугачев отвел свои войска на Арское поле.

Здесь вечером того же дня произошло ожесточенное пятичасовое сражение. Пугачев был вынужден отступить за Казанку, где значительно пополнил свои силы за счет местных крестьян. Рано утром 13 июля Михельсон двинулся на соединение с казанским гарнизоном. Попытка Пугачева помешать этому оказалась неудачной. Повстанцы отошли к деревне Сухая Река, где в течение двух дней к ним примкнули еще 15 тыс. человек.

Казалось, захвати Пугачев Казань, полыхнет пламя восстания и охватит всю Центральную Россию

Решающее сражение состоялось 15 июля. В бою за Казань на Арском поле пугачевцы потерпели жесткое поражение. В «Истории Пугачева» Пушкин писал: «Казанка была запружена мертвыми телами; пять тысяч пленных и девять пушек остались в руках победителя. Убито в сражении до двух тысяч, большею частию татар и башкирцев. Михельсон потерял до ста человек убитыми и ранеными…».

Но этот разгром и Пугачева фактически оставил без армии, главное — без пушек. В его распоряжении остались лишь несколько сотен повстанцев, с которыми он бежал на правый берег Волги. В ходе трехдневных боев Казань сильно пострадала, главным образом от пожара, охватившего разные части города. В огне сгорело 2 190 домов, 777 лавок, 28 церквей. По свидетельству Пушкина, который встречался с очевидцами этих событий, «… было найдено до трехсот убитых и раненых обывателей, около пятисот пропало без вести. В числе убитых — директор гимназии Каниц, несколько учителей и учеников и полковник Родионов». Остались нетронутыми лишь Суконная, Старотатарская и Новотатарская слободы, жители которых поддержали «императора».

Емельян Пугачев бежал в леса Предволжья, преследуемый по пятам царскими войсками. Наступил новый, фактически завершающий период восстания. Битва за Казань была решающей, повлиявшей на весь ход событий. Российская империя, которая с некоторым волнением ждала новостей о разгоравшемся на восточных окраинах бунте, оказалась не готова к тому, что мятежники вырвались из степей и лесов Заволжья и Южного Урала в самый центр страны. Казалось, захвати Пугачев Казань, установи свою власть над обширным краем — полыхнет безжалостное пламя восстания, которое охватит всю Центральную Россию — оплот крепостничества. Но не случилось…

Пламя кровавой Смуты было отсрочено на полтора века. Пророчески написал об этом первый историк восстания Пугачева Александр Пушкин: «Не приведи Бог видеть русский бунт — бессмысленный и беспощадный». Фраза эта из пропущенной главы повести «Капитанская дочка» (1836 год), впервые напечатана только в издании 1880-го. Неудивительно, что почти полвека она была под запретом. Прошло 100 лет от Пугачевского бунта, а память о нем, о страхе, который пережило дворянство в те несколько лет, было живо.

Недаром императрица Екатерина II после прочтения знаменитого «Путешествия из Петербурга в Москву» (1790 год) сказала об Александре Радищеве «бунтовщик, хуже Пугачева». И почти сразу произведение было объявлено «крамольным», а его автор передан в руки Тайной канцелярии. Сенат приговорил Радищева к смертной казни, которую Екатерина заменила 10 годами ссылки в Илимский острог. Вспоминали о пугачевщине и во время проведения «Великих реформ» 1860-х годов, указывая, что если не провести реформы «сверху», то народ сделает революцию «снизу». Но и это не спасло империю. Слишком сильны и непримиримы оказались все противоречия. И чем туже закручивала власть крышку кипящего котла социальной ненависти, тем сильнее оказался сорвавший ее взрыв.

Пугачев в литературе, кино и рок-опере

Наследие Пугачева, которого объявили выразителем классовых интересов крестьянства, осознавалось идеологами советской власти и было поставлено на службу формирующейся исторической политики. Была создана огромная библиотека трудов о крестьянских войнах и ее вождях Степане Разине и Емельяне Пугачеве. Историки, с симпатией описывавшие причины и ход восстания, сетовали только на то, что не было еще у крестьянства мудрого руководства пролетариата и его боевого авангарда — коммунистической партии. Восставшие были полны царистских иллюзий, мелкособственнических идеалов и не готовы к «последнему и решительному бою» за торжество дела освобождения трудящихся от гнета помещиков. Тем не менее в годы советской власти именем Пугачева назвали сотни улиц, колхозов и школ. В Саратовской области город Николаевск в 1918-м был переименован в Пугачев.

Позже почитание Пугачева и других народных вождей пошло на спад, но исследования крестьянских восстаний никогда не прекращались. Издавались книги. Например, трехтомная эпопея Вячеслава Шишкова «Емельян Пугачев» в 1946 году была удостоена Сталинской премии. О Степане Разине, как идеале «могучего заступника крестьянства», написал сценарий фильма, выросший в роман, Василий Шукшин — «Я пришел дать вам волю» к 300-летнему юбилею восстания (1670–1671 годы).

Особого размаха истории достигли в 1973–1975-х, когда широко отмечалось 200-летие Крестьянской войны под руководством Емельяна Пугачева. Писалось множество научных трудов, в числе которых была работа Саляма Алишева «Татары Среднего Поволжья в пугачевском восстании» (1973 год). Из несколько экстравагантных юбилейных событий следует отметить создание вокально-инструментальным ансамблем «Ариэль» рок-оперы «Емельян Пугачев» по мотивам поэмы Сергея Есенина (музыка и либретто Валерия Ярушина). А в 1981 году на злободневную тему отличился и маститый композитор Родион Щедрин с хоровой поэмой «Казнь Пугачева».

Позже почитание Пугачева и других народных вождей пошло на спад, но исследования крестьянских восстаний никогда не прекращались «Позже почитание Пугачева и других народных вождей пошло на спад, но исследования крестьянских восстаний никогда не прекращались» Фото: © РИА Новости, РИА «Новости»

Почему происходили «бессмысленные и беспощадные» восстания

Разумеется, ничего подобного не делается и даже не предвидится в современной России. Ни одной конференции, ни одного семинара не только в Москве, но и в регионах не было проведено и не планируется. Это вполне объяснимо. Для того чтобы проводить такие конференции, необходима хотя бы какая-то ясность в исторической политике.

Между тем отечественная историология застряла где-то между «государственнической школой» и советской ортодоксией. Даже выступления главного российского историолога не дают ответа на вопрос, как трактовать восстание Пугачева. С одной стороны, мятежник Емелька Пугачев, конечно, расшатывал устои Российского государства, но с другой — выступать защитниками крепостного строя могут только очень далекие от исторической науки люди.

С этой дилеммой столкнулся еще Александр Пушкин и дал на нее сразу два ответа. Один в «Истории Пугачева», которая выдержана в сдержанно державных тонах и сосредоточена на изложении фактов, а другой — в повестях «Капитанская дочка» и косвенно в «Дубровском». Т. е. умом он осуждал «бессмысленный и беспощадный бунт», но сердцем понимал причины народной ярости, вкладывая в уста Пугачева слова: «Чем триста лет питаться падалью, лучше раз напиться живой кровью, а там что бог даст!»

Для нас пушкинская дилемма не так, конечно, актуальна в плане вопроса о крепостном праве. Но вопрос, видимо, гораздо сложнее и рельефнее, чем простая мысль, с которой молодой Пушкин иронично отозвался на издание труда Николая Карамзина: «В его «Истории» изящность, простота / Доказывают нам, без всякого пристрастья, / Необходимость самовластья / И прелести кнута» (1818 год)». Свободомыслящий поэт и мыслитель интуитивно понимал, что ирония истории может оказаться слишком горькой для судеб страны. Поэтому и отправился в длительное путешествие по России, стремясь понять, что сдвинуло эту толщу народа, заставило пойти на беспримерный и кровавый бунт. Он свой ответ попытался сформулировать и умом, и сердцем.

Есть целый ряд вопросов, которые до сих пор не получили адекватного решения. Например, если крепостнический гнет был так силен в Центральной России, почему восстания происходили исключительно на ее окраинах? Причем центры восстания постепенно сдвигались к границам. Татарские и «черемисские» бунты второй половины XVI века происходили в Среднем Поволжье, главные очаги Смуты начала XVII века — на Северской окраине, восстания Степана Разина (1670–1671 годы) и Кондратия Булавина (1707–1708-е) — в Подонье и Нижнем Поволжье, татаро-башкирские восстания и пугачевщина в середине — второй половине XVIII века.

Такое впечатление, что основной силой восстаний были вопреки советской ортодоксии отнюдь не крепостные крестьяне, а свободные и часто вооруженные социальные группы населения — служилые люди, которых государство постепенно закабаляло.

Восстания начинали служилые люди, а толпа необученных крестьян — массовая мишень

Прозорливо об этом написал в своей блестящей книге, которую не повернется язык назвать «научно-популярной», прекрасный и наблюдательный историк Натан Эйдельман: «Оказывается, для того чтобы восстать, чтобы начать, уже нужна известная свобода, которой не хватает подавленному помещичьему рабу…»

Разумеется, он прав. Все так называемые крестьянские войны в эпоху Средневековья начинали и вели служилые люди. Крестьяне просто не обладали навыками ведения военных действий, не умели обращаться с оружием, да его у них и не было. Палки, колья и прочий шанцевый инструмент — очень плохая замена современному для того времени оружию, а толпа необученных людей — массовая мишень, а не воинская часть. Именно поэтому наиболее успешные выступления происходили там, где были большие массы служилых людей, которых государство лишило служилого статуса и превратило в крепостных.

Такими были восстания черемисов в Среднем Поволжье — военного сословия, имевшего особые отношения с Казанским ханством, которых русское государство лишило данного статуса, в результате получив длительную кровавую войну. Эта война привела к истреблению и выводу части черемисов на южную окраину, где они служили до середины XVII века, пока и до них не дотянулась тяжелая десница державы.

Пока основу войска Пугачева составляли яицкие казаки, им довольно успешно удавалось противостоять регулярным войскам. Но по мере их гибели в сражении воинов, умеющих вести современный бой, не оставалось. Казацкая и татаро-башкирская конница не шла ни в какое сравнение с регулярными войсками. Сражения небольших, но дисциплинированных отрядов правительственных войск с толпами плохо вооруженных повстанцев неизменно приводили к сокрушительным поражениям.

Пример битвы на Арском поле, где отряд Михельсона в 800 солдат практически без кавалерии разгромил почти 15 тыс. мятежников, показывает всю огромную пропасть между обычными крестьянскими армиями и регулярными войсками. Эта даже не война, а разгон и усмирение толп народа.

Это еще и показатель того, насколько ужасно было положение крестьян, которые решались на открытый мятеж и безнадежное сражение, предпочитая гибель. Желание освободиться, использовать любой, даже призрачный шанс — яркое свидетельство того ужаса крепостного рабства и церковных гонений на мусульман и старообрядцев, с которыми люди не готовы были мириться. Впрочем, это другая тема.

Почему Башкортостан забыл о юбилее своего национального героя?

Интересно, что поколение историков и мыслителей XXI века оказалось совсем не готово выработать свое отношение к проблеме крестьянских восстаний в России. Хотя, казалось бы, 250 лет вполне достаточно, чтобы выработать четкую позицию по этому вопросу. Но нет. Мы застыли в положении щедринского героя — «с одной стороны, нельзя не сознаться, с другой стороны, надо признаться». В целом лучше об этом вообще забыть и не вспоминать.

Особо забавно в этом смысле то, что в Республике Башкортостан один из деятельных участников восстания Емельяна Пугачева Салават Юлаев давно стал национальным героем. Можно даже сказать, что все годы советской власти он был единственным более-менее приемлемым для идеологии национальным героем. Ему поставлен огромный монумент (в 1967-м), его именем назван город, улицы, хоккейная команда. Издавались десятки книг, посвященные ему, ставились оперы, балет, снимались художественные и документальные фильмы. В Башкортостане учрежден орден Салавата Юлаева и государственная премия его имени, празднуются дни Салавата Юлаева.

Но что мы видим в этом юбилейном году? В году, когда 250 лет назад Юлаев стал национальным героем? Ничего. То есть совсем ничего. Вместо того чтобы торжественно отмечать юбилей подвигов национального героя, в республике с большой помпой отмечается открытие некоего визит-центра близ татарского мусульманского мавзолея эпохи Золотой Орды. Если вдуматься, получается какой-то абсурд.

Башкортостан вместо юбилея своего национального героя отмечает свою принадлежность к татарскому государственному и цивилизационному наследию. Тратит огромные средства, чтобы подчеркнуть свою принадлежность к кочевому миру, при этом (странно, но факт) к оседлой земледельческой цивилизации, поскольку кочевые народы мавзолеев не возводили — это традиции оседлых народов. Разумеется, куда и как тратить средства — это дело братской тюркской республики. Мы просто констатируем факт, что на этом примере видно, какой разворот от исторической политики советской эпохи совершается на наших глазах.

Можно сказать, что этот разворот имеет не просто идеологическое, но сущностное значение. Не будет удивительным, если через какое-то время «салаватофилия» в Башкортостане пойдет на спад. Скорее всего, мы увидим, как клуб «Салават Юлаев» будет переименован во что-то более нейтральное, например в «Уфу», а памятник тихо переименуют в какой-нибудь «Урал-батыр».

Конечно, это все только фантазии. Хотя резкий разворот от гиперболизированного прославления Салавата Юлаева к его почти полному забвению, от национально-освободительной борьбы башкирского народа против царизма (а ранее и против монголо-татарских завоевателей) к культивированию оседлой цивилизации Золотой Орды не может не удивлять. Не всем удается совершить такой переворот в воздухе на 180 градусов.

Разумеется, все проблемы, которые ставит рассмотрение темы пугачевского похода на Казань, движущих сил этого движения, роли татар-мусульман в становлении канцелярии восставших, их переписка между регионами и с соседними народами — казахами и калмыками, — все эти вопросы интересны и могут стать темой дальнейшего обсуждения.

Но нас пока больше привлекает другая тема. В романе писателя-эмигранта, одного из первых русских писателей-фантастов, сочинявших произведения в жанре альтернативной истории, Михаила Первухина «Пугачев-победитель» (1924 год) Емельян Пугачев, победив царские войска, воцаряется на российском престоле. Перипетии романа весьма интересны в плане того, что в России все меняется, но, по сути, остается неизменным. И сама постановка вопроса вполне достойна того, чтобы поразмышлять о том, что могло бы случиться, если бы… Впрочем, это сюжет уже для другой статьи.

Искандер Измайлов, Бахтияр Измайлов