«Deep state в РФ — это разные люди, которые, как правило, не известны ни себе, ни друг другу, но которые решают вопрос, будет царствовать тот или иной царь либо нет. Поэтому мы с Америкой похожи по многим аспектам», — считает известный писатель и футуролог Сергей Переслегин. В интервью «БИЗНЕС Online» он рассказал, почему в нашей стране всегда был и будет монархизм, почему поддержка Украины со стороны Запада нарушает все принципы классической военной стратегии и с какими неочевидными проблемами Россия столкнется после СВО.
Сергей Переслегин: «Когда у вас сильное враждебное окружение, вы не можете выжить в условиях внутренней конкуренции»
«В России всегда монархизм, который может называться по-разному»
— Сергей Борисович, сейчас, в эпоху ускоряющихся изменений, какой должен быть образ идеальной России, с вашей точки зрения? Это демократическая страна, капиталистическая, социалистическая? Или вообще нужен возврат к монархии?
— Россия была, есть и будет монархической страной. И это связано с ее культурным кодом, с тем, что заложено в генах, воспитании, образовании. И с самой структурой страны, которая не имеет естественных границ и при этом находится в двух- или многофазно враждебном окружении. Подчеркиваю: враждебность вовсе не связана с тем, что кто-то не любит Россию или Россия не любит всех. Когда нет естественных границ, по которым можно было четко сказать: это ваше, а это не ваше, вопрос разделения всегда определялся силой. Крайним восточным вариантом является линия Западная Двина – Днепр, а крайним западным вариантом — линия Одер – Нейсе (граница Польши и Германии — прим. ред.). А сейчас мы находимся еще восточнее наиболее восточной границы, потому что рубеж Западной Двины и Днепра мы потеряли.
Когда у вас сильное враждебное окружение, вы не можете выжить в условиях внутренней конкуренции. Нужно единоначалие, поэтому в России всегда монархизм, который может называться по-разному. У вас может быть великий князь, император, царь, генеральный секретарь, президент и так далее.
— Эта матрица появилась, наверное, с эпохи Чингисхана?
— Примерно так, с XIII–XIV веков. Точно с Куликовской битвы. Другой вопрос, что сильно сомневаюсь, что кто-то будет в современную эпоху срочно переименовывать президента в императора. Но это не поменяет структуры.
— По типу управления?
— По типу управления и по типу сознания. Российское мышление требует, чтобы отвечал один человек. Ситуация крайне правильно показана в романе Бека «Талант (Жизнь Бережкова)». Там Сталин спрашивает конструктора: «Кто создал этот мотор?» На что Бережков, как советский человек, отвечает: «Творцом мотора является коллектив завода такого-то и НИИ такого-то». Сталин говорит: «Так, то есть я так понимаю, что если мотор окажется плохим, то отвечать будут завод и КБ?»
— То есть, если что, расстреливать станут всех.
— Бережков говорит: «Да нет, если мотор будет плохим, отвечаю я — я же конструктор». — «Ага, так вот вы конструктор, значит, и мотор должен называться вашим именем». И это ситуация в России.
С капитализмом и социализмом все совсем сложно. Во-первых, совершенно понятно, что никакого классического капитализма и свободной либеральной конкуренции сейчас в мире нет в помине. Если у вас настоящий капитализм и свободная конкуренция, у вас, извините, государство посадить миллионера не может. А если может, то это власть государства, а не капитала. И с этой точки зрения в Штатах точно власть государства, в России точно власть государства. Я уж не буду показывать на тот же Китай.
Сергей Борисович Переслегин — публицист, военный историк, писатель, прогностик, литературный критик.
Родился 16 декабря 1960 года в Ленинграде. Окончил физический факультет Ленинградского государственного университета по специальности «физика ядра и элементарных частиц». Работал преподавателем физики в физико-математической школе при ЛГУ. С 1985-го — участник Ленинградского семинара молодых писателей-фантастов Бориса Стругацкого. С 1989 года занимался вопросами теории систем в НИИСИ. В 1996–1997-х читал циклы лекций по социологии в Казанском университете и рижском социологическом центре.
Лауреат премии «Странник-96» за книгу критики «Око тайфуна: последнее десятилетие советской фантастики». Составитель, редактор, автор комментариев книг серии «Военно-историческая библиотека». Автор предисловий и послесловий к книжной серии «Миры братьев Стругацких», а также комментариев к книгам Бэзил Генри Лиддел Гарта, Михаила Галактионова, Эриха фон Манштейна, Ф. Шермана, Карда фон Клаузевица и другим классическим военно-историческим трудам. Руководитель исследовательских групп «Конструирование будущего» (с 2000 года), «Санкт-Петербургская школа сценирования» (с 2003-го), «РК39». Автор многочисленных книг и произведений в жанре альтернативной истории и фантастики.
Соответственно, у нас есть либо социализм, либо солидаризм. И в том, и в другом случае принципиально сильной является роль государства. В чем суть социализма? Это союз государства с мелкими и средними предприятиями и внеэкономическая национализация, присвоение крупных предприятий, включение их в систему государственного управления. Самый классический пример — это Сталин. Все крупное производство исключительно государственное, все предприятия взяты в казну, внизу работают артели, и они работают хорошо. Почему? Мало кто помнит, как на самом деле работал советский госплан. Он никогда не пытался ответить на вопрос, сколько единиц того и сего нужно будет советским людям. Это было вообще не его проблемой. Госплан на основании данных демографов знал, сколько будет людей, сколько им понадобится одежды, сколько на эту одежду нужно квадратных метров какой ткани. Именно это ставилось в задачу по государственным предприятиям.
— То есть крупными мазками?
— Да. А как из этой ткани сшить брюки и рубашки и какого покроя, решали артели у себя на месте, рискуя только своими капиталами. И такая система работала до постановления Хрущева о ликвидации капиталистических пережитков.
— Он свернул, по сути, все артели.
— После чего все свернулось, пошел дефицит. Статистика показывает, что в течение сталинской эпохи Союз не уступал США, допустим, по количеству потребляемых калорий на душу населения. А если мы посмотрим кино, то увидим, что люди и одевались примерно одинаково. Сильное отставание началось потом.
Солидаризм — это противоположная структура. Это союз государства с крупным бизнесом при национализации мелкого и среднего, которая происходит не через внеэкономические решения, а через кредитование банками, разорение и скупку активов.
— Корпоративно-государственная структура?
— Да. Разница исключительно в том, работаете ли вы с крупными против мелких или с мелкими против крупных. Для сегодняшнего мира разница на самом деле почти условная. Я не думаю, что мы обнаружим большое различие в этих вопросах между Россией, США и Китаем. А вот дальше уже начинает проявляться конкретный талант. Вам же не надо долго вспоминать, кто президент Америки и кто претендует на его место? А кто, например, президент Австрии, вы сейчас помните?
— Потому что это не субъект мировой политики?
— Потому что он просто не субъект. [Канцлера Германии Олафа] Шольца мы помним исключительно из-за санкций. Не было бы санкций — мы тоже могли бы не вспомнить. Это позиция либералов — никто не должен знать, кто ваш президент, и это не должно быть важно для страны. А первые четыре места в мире занимают государства, где важно, кто является президентом.
— А четвертый кто?
— Индия. В Америке претензии Трампа вполне понятны: Байден никакой не президент, он старик, который не может управлять страной. Что мы и видим — что с Америкой?
«В Америке претензии Трампа вполне понятны: Байден никакой не президент, он старик, который не может управлять страной. Что мы и видим — что с Америкой?»
«Русское deep state — это люди, которые не известны ни себе, ни друг другу»
— Кроме президента, в Америке есть deep state, а у нас подобного нет. В этом принципиальное различие. Президенты меняются…
— У нас есть deep state.
— ФСБ?
— Ни в коем случае!
— А кто? Путин уходит — система рушится. А там нет.
— Система рушится и воссоздается заново. Это же характерная русская система. У нас все время все ломается, а потом создается. Если бы не было deep state, она после первой аварии уже не пересобралась бы. Но deep state в России совсем другое, нежели в Штатах. Мы это называем на языке нашей группы «народ плюс».
Есть понятие ультрафиолетовой катастрофы в управлении. Допустим, где-то имеется не очень удачное правительство с не шибко удачным правителем. Разорили они страну, вовремя уйти не смогли, возникла революция, к власти пришло революционное правительство. Пока это правительство разбиралось, что к чему, какой счет и кто играет, все стало еще хуже. Революционное правительство сменяют другим революционным правительством. На каждом следующем шагу осведомленность людей об управлении будет ниже, а времени, отпущенного им на нахождение решения, окажется меньше. В конце концов мы приходим к ситуации абсолютно некомпетентных революционных лидеров, которых свергают до того, как они успеют занять власть. Это называется ультрафиолетовой катастрофой.
— С февраля по октябрь примерно так и было, да?
— Да. Но в очень редких случаях, а к таким относится Россия, на каком-то этапе по непонятной причине вдруг к власти приходят вполне вменяемые люди, разбирающиеся в ситуации, имеющие какую-никакую логику управления, которые начинают вытаскивать страну.
Появляется игрок, который не имеет конкретной политической позиции в кризисе, но вместе с тем очень осведомлен и может поставить нужную ему фигуру. Вот это мы и назвали «народ плюс». Самое интересное, что это очень близко к тому, что народом называется в классических русских народных сказках.
— В Америке deep state — это семьи, ФРС, богатейшие кланы, Бильдерберг, трехсторонняя комиссия… А у нас кто этот Иванушка-дурачок?
— Черчилль говорит товарищу Сталину: «Мы же договаривались — Польша в любом случае отходит тебе. Давай ты ей дашь западную границу, которую я обещал полякам: и я выполню обязательства, и ты не пострадаешь, Польша все равно твоя, социалистическая». На что Сталин очень серьезно на него посмотрел и сказал: «Если я предложу после победоносной войны границу хуже линии Керзона, меня не поймут мои избиратели». Черчилль, как человек умный, сразу все понял. Вот эти избиратели — это и есть русское deep state. Это разные люди, которые, как правило, не известны ни себе, ни друг другу, но которые решают вопрос, будет царствовать тот или иной царь либо нет. Это верхняя группа пассионариев.
В конечном счете, как и у Америки, данный вопрос решает deep state. Мы очень похожи с Америкой по многим аспектам. Поэтому у нас и структура управления сходная.
— Там, где есть deep state, страна или цивилизация — субъект мировой политики. Там, где нет, это не субъект. Наверное, так?
— Необязательно. Вам может повезти. У вас может не быть deep state. Вот хороший пример — Швеция. Там отродясь не было deep state, но был период от Густава Адольфа до Карла XII, когда страна являлась субъектом и игроком. Как погиб Карл XII, кончились пассионарные лидеры, и все.
«Можно как угодно относиться к Владимиру Владимировичу, но при таком варианте он свои 65 процентов набирает при любом сколь угодно неудачном раскладе»
«Элиты привыкли к СВО и перешли на позицию «бизнес, как обычно»
— По словам Владислава Суркова, мы сейчас живем в эпоху долгого государства Путина. Насколько критична точка в марте в контексте сказанного вами?
— Она вообще не критична. Суть дела в том, что в современном государстве никто не голосует за политику. Голосует за конкретную партию половина. Причем из этой половины половина всегда за партию власти, остальные — за другое. И голосуют за са́мого. Ловят самого волевого, успешного, красивого, умного. Можно как угодно относиться к Владимиру Владимировичу, но при таком варианте он свои 65 процентов набирает при любом сколь угодно неудачном раскладе. Будут разбираться просто в том, где он выиграл больше, где — меньше, и накажут соответствующего губернатора. Что, кстати, довольно полезно для регионов.
— Каков следующий этап? Будет ли модернизация, перестройка власти?
— Мы с сентября или октября вступили в довольно жесткий внутренний политический кризис. Самое важное — элиты привыкли к СВО и перешли на позицию «бизнес, как обычно». Это не устраивает ни «народ плюс», ни просто народ, ни в особенности тех, кто находится на фронте. А элиты показывают, что меняться они не могут и не станут.
Им все равно, кто им будет платить, но им надо, чтобы им платили. Истерика с «голой» вечеринкой четко фиксирует, что есть категория людей (и понятно, на кого они играют), которые просто не понимают, почему во время войны так делать не надо. Они же очень удивились: мы же никого, мы же ничего, мы же всегда так. Произошел сигнал, что это невозможно более терпеть.
— Что делать с этой компрадорской элитой?
— «Ночь длинных ножей» с ними надо делать. Но делать подобное никто не будет.
— Пока они восстание не организуют?
— В таком случае им как раз таки и сделают «ночь длинных ножей». Это они понимают. Если они не будут наглеть, им дадут возможность спокойно доживать свою жизнь, хотя они перестанут быть элитами. Их не будут уничтожать, нет, они с очень большим уважением, довольно вежливо, с орденами, медалями, может, даже с орденом Победы и Трудового Красного Знамени, получат выход на очень богатую пенсию.
— То есть 1937-й нас не ждет?
— Нет. Кстати, это было характерно для царской России: как правило, если люди уж совсем не наглели, их не казнили. После Русско-японской войны, наверное, стоило кучу народа повесить. Но это противоречило отношениям между элитами. В общем, плохо, что элита ненаказуема.
— Нужно возвращать подходы Сталина, который показал, как надо взнуздывать элиту?
— Сталин-то показал, но здесь есть проблема. Подобного типа решения очень развращают госбезопасность. Это во многом привело потом к тому, что к власти пришли Хрущев и Брежнев.
— И все превратилось в ежовщину…
— В конечном счете да, и это большая проблема. Метод хороший, но здесь тот случай, где очень высоки риски, и они не в той области, в которой должны быть. Причем, заметим, если бы это был опыт только России, но мы то же самое видим по большому террору во Франции — там имелись те же проблемы. И абсолютно то же самое — по попытке большого террора в США. Соответственно, похоже, больше экспериментировать с этим никто не будет.
«Сегодня финансовый блок, который фактически организует блокаду кредитов для военных предприятий, извините, просто непосредственно работает на противника»
«Раз все равно придется идти до конца — надо убирать финансовый блок»
— Тогда каких изменений все ждут?
Первое — Владимиру Владимировичу пора прекратить игру в уравновешивание военного и финансового блоков. До СВО это было вполне нормально и правильно, а сегодня финансовый блок, который фактически организует блокаду кредитов для военных предприятий, извините, просто непосредственно работает на противника. Хотя, скорее всего, они даже не понимают этого, вызубрили модель монетарной экономики и не могут понять, что она не всегда работает. Но сегодня они для государства откровенно опасны. Их нужно убирать, и их будут убирать.
— Вы думаете, да?
— Ну я склонен думать, что да, потому что не вижу, как можно этого не сделать.
— Михаил Хазин в интервью нам в конце прошлого года говорил, что монетарный блок, ЦБ, минфин — это красная черта, которую Запад не даст Путину перейти просто так. Это будет воспринято фактически как объявление войны НАТО.
— Это и есть объявление войны НАТО.
— Готовы ли мы к этому?
— Поскольку НАТО уже объявило войну нам, то можно объявить войну и НАТО.
Конечно, например, на поджог терминала «Новатэка» можно никак не реагировать. Формально это вполне себе легитимная военная цель, противник справился. Но мы должны четко понимать, что противник мог нанести такой удар только из эстонских территориальных вод или непосредственно с территории Эстонии. Как на это можно ответить? Например, кинуть ракету на таллинский порт. Дальше все начинают кричать: «Но это нападение на страну НАТО! Ужас, кошмар! Это же война с НАТО!» Я не говорю, что подобное надо делать, но это одно из возможных решений, оно вполне допустимо. Если НАТО захочет воевать с Россией, оно найдет повод.
Уже со вступлением в СВО Путин перешел Рубикон. С этого момента у него нет вариантов, кроме как идти до конца.
А раз придется все равно идти до конца — надо убирать финансовый блок. И если это означает войну с НАТО, ну что ж, так тому и быть. На данный момент США не до войны, поскольку перед выборами у них и так много «веселых» вещей в Израиле, само НАТО столько потратило ресурсов на помощь Украине, что сейчас в случае начала военных действий оно в течение двух недель теряет Финляндию, Прибалтику и значительную часть Польши. Еще раз: я не говорю, что с ними надо воевать, но убежден, что свои внутриполитические проблемы мы уж точно можем решать без оглядки на НАТО.
— И кого должны поставить в финблок?
— Там важнее убрать, чем поставить.
«В условиях отсутствия поддержки со стороны США и исчерпанности ресурсов Европы Украина долгое время продержаться не сможет»
«Поддержка Украины для Запада становится категорически убыточной»
— Хорошо. Какая следующая задача?
— Следующая задача — выход из СВО. При этом я не утверждаю, что будет заключен мир — как его можно заключить, если обе стороны говорят, что никогда не будут соглашаться на мир, пока не выполнят их условий? Но боевые действия по сути своей прекратятся, потому что США будет сильно не до них. В условиях отсутствия поддержки со стороны США и исчерпанности ресурсов Европы Украина долгое время продержаться не сможет. Она потеряет территории, заявит, что никогда с этим не смирится и будет всегда нас ненавидеть, после чего тут же по массе каналов начнет запрашивать ресурсы на восстановление экономики.
Но когда все закончится, мы столкнемся сразу с двумя проблемами. Первая — вся экономика была раскручена на ОПК. И тут нам не хватало только пикирования в экономический кризис. Вторая — возвращаются мужики, которые защищали свою Родину и вообще-то полагают, что теперь у Родины есть по отношению к ним обязательства. И это важно.
— Сергей Борисович, это мечта — такую задачу решать. Дай бог закончить, победить. Пока, извините, предпосылок на фронте нигде не видно все-таки, кроме того, что контрнаступ захлебнулся так называемый.
— А это и есть решающий момент.
— Миллионы украинских мужиков там готовы дальше воевать. Плюс наемники приезжают.
— Во-первых, в мире воюют не только на Украине, а во-вторых, цель наемника — зарабатывать деньги. Значит, у него должна быть приличная вероятность вернуться живым с этими деньгами. Если такая вероятность 80–90 процентов, можно идти воевать, а если 10 процентов, не очень понятно, зачем идти сражаться. Кстати, любопытно, что почему-то мы не используем наемничество, хотя могли бы.
— Вон Северную Корею позови, там миллион солдат выделят без проблем.
— Причем сразу. Вооруженных, дисциплинированных…
— Значит, пока почему-то не хотим побеждать и доходить до Киева?
— Я думаю, скорее не хотим делиться результатами победы.
Что хотела получить Украина? Возврат к границам 1991 года. Для этого им нужен был безусловный успех в этом контрнаступлении. Когда выяснилось, что оно полностью провалилось, стало понятно, что у Украины нет схемы, позволяющей выигрывать. Она может большими усилиями удерживать ситуацию, как она есть сейчас, позиционного фронта.
Удерживать ситуацию в надежде на победу Запад мог бы, но сохранять позиционный фронт, понимая, что рано или поздно он все равно рухнет, — это слишком дорого и невыгодно. Никто не влезает в заведомо проигранное дело.
Почему так нервничала Украина по поводу контрнаступа? Она великолепно понимала, что у нее есть право на один успешный удар, второго уже не будет никогда. Это означает, что у нее есть стратегии, как по-разному проиграть, но нет стратегии, как выиграть. А в таком случае помогать ей бесполезно.
Если бы Украина могла держаться дальше без помощи Запада, без снарядов, зенитных комплексов, миллионы людей, готовые там воевать, имели бы смысл. Но без помощи Запада она проиграет к концу года. И ничего здесь не сделать. Даже если Запад нарастит производство и скинет он им еще две сотни танков.
С военной точки зрения противостояние России и Запада выглядит следующим образом. Запад небольшими пакетами переталкивает свою военную технику и своих наемников, то есть наиболее подготовленных солдат, на выдвинутый плацдарм, где русские их спокойно уничтожают маленькими порциями и ждут следующие порции. Это нарушает все принципы классической стратегии. Постепенно до Запада доходит, что такими темпами в конце концов они могут обнаружить, что бо́льшая часть их реального потенциала уничтожена на полях Украины без всякой пользы для Запада…
— Они же чужими руками воюют, с удовольствием в расход украинцев отдают, не своих же.
— Они воюют чужими людьми, но, к сожалению для них, своей техникой и своими военными ресурсами.
«Они воюют чужими людьми, но, к сожалению для них, своей техникой и своими военными ресурсами»
— Зато их ВПК отлично зарабатывает деньги.
— Если бы. На ВПК не хватает ни людей, ни энергии, ни денег, они слишком сильно деиндустриализовались. Да, они сейчас ставят задачу на реиндустриализацию, но это три года. Поэтому пока получается, что для них поддержка Украины становится категорически убыточной.
— Сергей Борисович, дай бог, чтобы ваш прогноз сбылся.
— Военные законы работают всегда. Да, теоретически все это может продолжаться и 7, и 15 лет и так далее, но я не понимаю ситуации, в которой Запад будет продолжать поставлять вооружение, не имея для себя перспектив победы. А сейчас ситуация именно такая.
— Есть теория, что новая элита куется на СВО, поэтому предпринимателям, активным людям, компаниям, чиновникам надо активно участвовать в этом процессе. Вы согласны с данным тезисом?
— Полностью согласен. Те, кто хочет, чтобы Россия выжила, ищут те или иные способы поучаствовать в СВО и чаще всего находят. И да, вы правы, новая элита куется там.
Продолжение следует…
Внимание!
Комментирование временно доступно только для зарегистрированных пользователей.
Подробнее
Комментарии 57
Редакция оставляет за собой право отказать в публикации вашего комментария.
Правила модерирования.