«Не надо учить военных воевать. Восседая на «тактическом» диване, конечно, виднее, что нужно делать, но темпы, с которыми продвигается СВО, обусловлены объективной реальностью. Быстрее она идти на текущий момент просто не может», — говорит военный корреспондент Евгений Поддубный. В интервью «БИЗНЕС Online» он рассуждает о том, чего не хватает российской армии, почему можно отправлять на фронт заключенных, давая им право таким образом искупать вину, а также о трофеях и символизме взятых Песок.
Евгений Поддубный — один из ведущих российских журналистов, успевший побывать на войне в Южной Осетии, Сирии, во время событий в Донбассе летом 2014 года
Прошел Осетию, Сирию и Донбасс: один из лучших военкоров Поддубный
Военный корреспондент — профессия опасная. Место боевых действий само по себе небезопасное, так еще и украинские военные стараются уничтожать российских журналистов, попавших в их прицел. Но именно глазами военкора мы видим поле боя. Это он показывает нам раскуроченные дома и завалы битого кирпича и бетона, лица разоренных людей и мертвецов, так неприхотливо лежащих на обочинах дорог, через которые пробирается военная техника.
Евгений Поддубный — один из ведущих российских журналистов, успевший побывать на войне в Южной Осетии, Сирии, во время событий в Донбассе летом 2014 года. Прямо сейчас он находится на территории действия специальной военной операции (СВО). Поэтому наш разговор состоялся поздним вечером, когда Евгений вернулся с задания.
Беседа вышла тяжелой. Видя, как сражается армия на самом деле, Евгений не стремится поддерживать стратегов с «тактического» дивана и требовать, чтобы СВО шла быстрее. Не хочет и гадать о том, идет ли она по плану или нет, справедливо полагая, что план ему неизвестен, а сам он не начальник Генштаба, чтобы получать такие сведения.
Евгений Поддубный: «Я лишь могу сказать, что наша СВО идет довольно тяжело, в том числе и потому, что нам противостоит серьезный и опасный противник, который во многом очень похож на нас самих»
«Я был крайне взволнован, это было трепетное чувство»
— Евгений, насколько для вас было неожиданным начало СВО на Украине?
— Думаю, я был так же удивлен, как и большинство нашей страны. В тот момент, прекрасно помню, я находился в Донецке, вернее в дороге из Луганска в Донецк. Наша СВО началась как раз во время зимнего обострения в зоне конфликта. И это было для всех крайне неожиданно, что президент Российской Федерации объявил о том, что начинается СВО, а российская армия переходит в наступление. Честно говоря, персонально я был крайне взволнован, это было трепетное чувство.
— Если я правильно помню, то нехорошие дела на территории, подконтрольной киевскому режиму, начали происходить еще в апреле – мае 2021 года…
— «Нехорошие дела» там были еще в 1991-м. Совсем нехорошие случились в 2004-м (первый майдан — прим. ред.), а преступные действия начались в 2014-м. Прекрасно понятно, что с того времени Украина готовилась сражаться с нами. Также ясно, что после подписания Минских соглашений и страшного поражения под Дебальцево киевский режим в лице своих двух марионеточных руководителей — Петра Порошенко и Владимира Зеленского — делал все, что ему говорили военные советники из Лондона и Вашингтона. В этом у меня не возникает никаких сомнений.
Говоря более конкретно, обострение на линии боевого соприкосновения между народными республиками и Украиной случалось на постоянной основе с 2015 года. Все это время Украина наращивала свой боевой потенциал, проводила модернизацию армии, строила долговременные оборонительные укрепления, а также прогоняла бригады через зону боевых действий, то есть обучала их на реальном театре военных действий. Все это происходило, как нетрудно догадаться, на временно оккупированных территориях Донецкой и Луганской народных республик. Вывод тут может быть только один — Украина готовилась к конкретным военным действиям, в ходе которых ее войска, которые она перманентно наращивала, должны были воевать на определенном участке боевых действий. То есть в Донбассе.
— На ваш взгляд, наши войска действуют по плану или в большей степени хаотично, что называется, впопыхах?
— Вопрос не совсем ко мне. Действуем ли мы по плану или нет, нужно выяснять у начальника Генерального штаба Валерия Герасимова, министра обороны Сергея Шойгу или лично у президента Владимира Путина. Только они обладают полной информацией, которая позволит судить о планах, о том, совпадают ли с ними реальные действия или нет. Я лишь могу сказать, что наша СВО идет довольно тяжело, в том числе и потому, что нам противостоит серьезный и опасный противник, который во многом очень похож на нас самих.
Кроме того, этому противнику помогает огромное количество стран Запада, которые, не таясь, поставляют на Украину самые современные системы вооружения. При этом Украина именно воюет, а мы проводим нашу СВО армией мирного времени. В этих условиях мы ведем наступление против превосходящих сил противника. Да, мы используем высокоточное оружие, сражаемся с помощью артиллерийского навала, осуществляем маневренные действия. Но очевидно, что наша спецоперация проходила бы существенно проще, если бы у российской армии было достаточное количество современных средств разведки. Подчеркну, сейчас российский военно-промышленный комплекс в авральном режиме пытается ликвидировать имеющийся недостаток этих необходимых для современного военного конфликта компонентов.
Я даже не думал тогда, 24 февраля, что все окажется просто. Видя, что происходит на фронте, я понимал, что будет битва с обученным, оснащенным и мотивированным противником. Скажу больше, боевых действий подобного масштаба, с таким количеством применяемых сил и средств с обеих сторон, в Европе не было с 1945 года.
«Я соглашусь с тем, что это первый конфликт столь большого масштаба, в котором обеими сторонами применяется беспилотная авиация, как разведывательная, так и ударная, кроме того, и оперативно-тактического значения, а также, что называется, бытовая»
«Столь больших и интенсивных боевых действий мир не видел с момента завершения Великой Отечественной войны»
— Владислав Шурыгин в одном из интервью сказал, что российско-украинский конфликт войдет в историю как первый, где обе стороны активно пользовались беспилотниками. Насколько это точное определение?
— Я согласен с Владом по этому вопросу, но с одним нюансом. Первое массированное применение боевых ударных дронов — это не данный конфликт. До него были конфликты гораздо меньшей интенсивности, где дроны применялись не менее активно. Например, недавние боевые действия в Карабахе или при операции турецких вооруженных сил на севере Сирийской Арабской Республики. Но я соглашусь с тем, что это первый конфликт столь большого масштаба, в котором обеими сторонами применяется беспилотная авиация, как разведывательная, так и ударная, кроме того, и оперативно-тактического значения, а также, что называется, бытовая. В известном смысле это первый конфликт, в котором такое огромное значение имеют современные средства разведки, которые буквально меняют ход боевых действий.
— Есть мнение, что СВО по форме скорее антитеррористическая операция, а не боевые действия…
— Чушь полная. Достаточно побывать на фронте, чтобы увидеть всю ложную неправоту этого утверждения.
— Есть мнение у отдельных светил военной науки и практики, что СВО идет недостаточно быстро. Насколько это, на ваш взгляд, обоснованная претензия?
— Как известно, советовать — не мешки ворочать. Темпы СВО определяются огромным количеством факторов, начиная от, как это ни странно, действий противника, заканчивая нашими действиями во всем их многообразии. Кроме того, влияют такие вещи, как число войск, вооружения, присутствие гражданского населения, которым прикрываются украинские военные. Также важно наличие достаточного количества средств высокоточного огневого поражения; сил и средств для наступления и в целом хода наступательных действий. Кроме того, влияет активная оборона противника и его желание оказывать сопротивление. Всегда повторял и буду повторять — не надо учить военных воевать. Восседая на «тактическом» диване, конечно, виднее, что нужно делать, но темпы, с которыми продвигается СВО, обусловлены объективной реальностью. Быстрее она идти на настоящий момент просто не может.
— Есть такое представление, что Украина не проиграла в текущем конфликте только из-за того, что получает большое количество западного вооружения. Правда ли это?
— Я бы сказал, что сама постановка вопроса «Украина не проиграла» достаточно сомнительная. Спецоперация продолжается, и у меня нет никаких сомнений в том, что Российская Федерация выиграет. Не потому, что я патриот своей страны, люблю ее, желаю ей победы, а также поддерживаю цели военной операции, а потому, что это объективная оценка. Действительно, Украина продолжает сопротивляться лишь благодаря поставкам западного вооружения, финансовой подпитке со стороны государств – членов НАТО. Цена этой помощи — полное отсутствие суверенитета, Украина, по сути, находится на полном внешнем управлении. Есть такая расхожая фраза, что Запад готов воевать с Россией до последнего украинца. Она может быть очень обидной, но крайне четко и реалистично демонстрирует реальное положение вещей. В известном смысле мы уже не с Украиной сражаемся, а непосредственно со странами Запада.
— Вы побывали на многих войнах, в Южной Осетии, Сирии, на Украине в 2014 году. Чем этот конфликт отличается от тех, что вы видели ранее, а чем похож?
— Знаете, все военные конфликты чем-то схожи. Это всегда и убитые люди, и разрушенные дома. При этом все же военные конфликты и немного разные, так как происходят в разных местах с разными людьми. Повторюсь, в этой спецоперации я бы в основу выделил масштаб. Я уже говорил, что столь больших и интенсивных боевых действий мир не видел с момента завершения Великой Отечественной войны.
— Нередко показывают новостные сюжеты, где украинские военные бросают почти не тронутые запасы снарядов и оружия. Насколько часто подобное происходит, на ваш взгляд?
— Трофеи — это вообще показатель успеха действий наших союзных сил. И да, это правда, их действительно много. Украинские части и соединения, отступая, довольно часто оставляют свои арсеналы с боеприпасами, современными средствами вооружения, противотанковым оружием, очень много стрелкового оружия. Даже бронетехнику зачастую кидают. Это массовое явление на тех участках фронта, где наши силы создают невыносимые условия для противника, и тогда он бежит. Так что видео- и фотофиксация захваченных арсеналов — это достаточно частое явление, подтверждаю.
«Если откровенно, то бо́льшая часть жителей, которых я встречаю, чисто статистически поддерживают Российскую Федерацию и цели спецоперации»
«Дети из небольших поселков выбегали на улицы и махали солдатам руками»
— Вы бываете в населенных пунктах, освобожденных от киевского режима…
— Что значит бываю? Я вообще-то живу в этих населенных пунктах! И не в Донецке, а там, где наша армия продвинулась за прошедшие полгода!
— Тогда самый очевидный вопрос: как встречают жители освобожденных территорий армию?
— Честно скажу — по-разному. Если откровенно, то бо́льшая часть жителей, которых я встречаю, чисто статистически поддерживают Российскую Федерацию и цели спецоперации. Где-то эта поддержка сильнее, как было в Лисичанске, когда на наших парней бросались с объятиями, и прямо оживали картинки того, как в 1999 году сербские жители Косово встречали наших миротворцев. Или когда шли колонны военной техники, до сих пор помню, как дети из небольших поселков выбегали на улицы и махали солдатам руками, приветствовали российских военных, а те отвечали взаимностью. Где-то, конечно, поддержки нет либо немного, что тоже объяснимо: люди запуганы киевской властью, пропагандой. Она ведь велась уже более 8 лет, и если до этого она была достаточно мягкой, то с 2014 года стала просто зубодробительной.
— То есть они без иронии верят в то, что выдумывает их пропаганда?
— Вроде того. Прекрасно помню, как под Киевом к нам подошли девушки с простым и несложным вопросом: а когда вы нас начнете грабить и насиловать? Мы, понятное дело, смутились, уточнили: а с чего это вдруг? Девушки говорят: «Нам говорили, что обязательно будете». Юмор не самый понятный и даже не очень смешной для человека, который с таким не сталкивался.
Однако отмечу еще одну деталь. Спустя примерно две недели, после того как украинское телевидение и интернет отключаются, люди переходят на более вменяемые источники информации, и у них происходит переоценка реальности. Факторы, которые раньше играли роль, перестают быть существенными. Как следствие, и действия российской армии под влиянием объективной реальности начинают выглядеть иначе. Люди в итоге понимают, что киевский режим буквально выворачивал им мозги, а заодно и душу! Такие уж струны власти дергают своей пропагандой, что жители перестают отличать реальность от бреда украинского телевидения. В общем, тема действительно сложная.
Я очень надеюсь на то, что на освобожденных территориях довольно быстро случится ментальное выздоровление, так как уверен, что украинское общество и Украина в целом серьезно больны. В противном случае мне довольно сложно объяснить то безразличие, с которым жители оставшейся Украины наблюдают последние 8 лет, как главари киевского преступного режима разрывают связи с Россией, занимаются нацификацией собственного населения, а также ведут истребительную войну против своего же народа. Все, что они делают, пресекает все мыслимые и человеческие законы, я искренне надеюсь, что выздоровление произойдет.
— Есть мнение, что если уж раньше мы не могли заставить украинцев быть нашими друзьями, то теперь точно не сможем. Как вы считаете, так ли это?
— Глупости это все. Что они запомнят? Что мы освободили их от нацизма? Что вернули привычную жизнь, что дадим иную судьбу, чем работать сборщиком клубники в Польше? Или что должны запомнить?
— Все-таки боевые действия трудно забыть…
— Это, по сути, ожидаемые от Российской Федерации действия. Нельзя много лет подряд создавать угрозу безопасности огромной, самой большой стране в мире, оснащенной ядерным оружием. Дразнить, стараться укусить, уничтожать русский Донбасс, который не захотел подчиняться преступникам, засевшим в Киеве после майдана, кошмарить людей, которые говорят по-русски. Кроме того, Зеленский же не просто так перед СВО завел речь о том, что необходимо вернуть ядерное оружие Украине. Понятно, для каких целей. В итоге киевский режим провоцировал Россию как мог, а теперь удивляется: за что же его так? Удивляться тому, что началась СВО в данных условиях — это что-то мещанское, в самом плохом смысле этого слова.
Вместе с тем я подчеркну: гражданам Украины российская армия не делает ничего плохого. Все беды, которые их постигли после 24 февраля, были спровоцированы политикой киевского режима, начиная от общего вектора движения страны, заканчивая тем, что ВСУ используют гражданскую инфраструктуру для своей тактики активной обороны, а также формируют оборонительные линии по населенным пунктам и прикрываются мирным населением. Все это ведь не нарратив, который в качестве информационной борьбы придумали военные пропагандисты, а просто медицинский факт. Ничто не мешает украинским властям эвакуировать из прифронтовых населенных пунктов свое население хотя бы в глубь страны. Но если они подобное сделают, то тогда просто не смогут вести активную оборону, они будут неспособны на это.
Именно из-за того, что украинская армия прикрывается гражданским населением, мы не можем наладить темпы наступления и вынуждены постоянно проверять цели на предмет ущерба мирным жителям. И слава богу, что в российской армии и Генеральном штабе это правило никуда не убирают. Там хорошо понимают необходимость данных действий. В целом же, отмечу, что жителям Украины некого винить, кроме как главарей преступного режима, захватившего страну в заложники. Это они виноваты, что Украина из доброго соседа и бывшей союзной республики стала угрозой для существования Российской Федерации.
«Слухи о том, что Россия массово подготавливает уголовников, я подтвердить не могу. Если узнаю о таком явлении, то обязательно расскажу вам или в своих работах»
«Я не встречал людей, которые прибыли бы на фронт из мест лишения свободы»
— Ходят слухи, что на стороне России в военных действиях участвуют большое число уголовников, которые таким образом искупают свою вину. Много ли вы видели таких и каково в целом отношение на фронте к подобным добровольцам?
— Что-то об этом слышал, но я не встречал людей, которые прибыли бы на фронт в составе каких-либо формирований из мест лишения свободы. Я лишь сталкивался с теми, кто ранее был задержан за правонарушение, наказан судом и после этого искупал свою вину в местах лишения свободы, то есть ранее сидевшими. Теперь они на стороне наших войск. В принципе, такое происходит в любой армии мира. В общем эти люди зачастую вполне себе годятся для военной службы. А слухи о том, что Россия массово подготавливает уголовников, я подтвердить не могу. Если узнаю о таком явлении, то обязательно расскажу вам или в своих работах.
— А сами как думаете, допустимо ли бывших зеков отправлять на фронт?
— Мое мнение, что в случае, когда государство дает возможность для заключенных освободиться по каким-либо статьям, кроме таких, как убийство, педофилия или с пожизненным заключением, в обмен на службу в воюющей армии, это допустимо. Оно дает оступившимся людям право искупить свою вину в деле защиты Родины. Ничего плохого я в этом не вижу. Люди, незнакомые с обстановкой на фронте, могут резонно уточнить, что с обеспечением определенных правил в условиях боевых действий будет затруднительно. Но я им возражу, что это никоим образом не скажется на дисциплине формирований, которые находятся на передке. Поверьте, там есть средства и возможности держать ее в надлежащем виде.
— После взятия населенного пункта Пески начали поступать сообщения о том, что весь Донбасский укрепрайон начал схлопываться. Правда ли это?
— Это весьма торопливое заключение. Напомню, что Пески — это очень маленькая часть донбасской дуги, огромного района формирования восточной группировки киевского режима. Да, взятие Песок — это, несомненно, большая победа для Донецка, прежде всего символическая, так как это была реальная заноза для города. Пески находились южнее донецкого аэропорта, это вообще былая самая южная точка около Донецка, которую смогли занять ВСУ. Но пока нельзя говорить, что укрепленный район взломан. Прямо сейчас там идут тяжелейшие бои, мы постепенно двигаемся к Славянску и Краматорску, нам еще только предстоит взять их. Поэтому не надо спешить и выдавать желаемое за действительное.
— На этой неделе украинский сегмент «Телеграма» сообщает, что идет тотальное наступление на Херсон, а министерство обороны России отчитывается, что убитых с той стороны уже очень много. Что это было, реально наступление?
— Знаете, чисто географически это достаточно далеко от меня, поэтому я знаю не намного больше, чем все остальные. Но могу сказать, что украинская армия в целом неплохо себя показывает в обороне. Но вот наступательные операции они вести не готовы ни по морально-психологическим причинам, ни в плане боевой выучки и подготовки. Одно дело — сидеть в окопах, когда вокруг тебя жилые дома и по тебе стараются стрелять крайне точечно, а идти вперед через поле — это совсем другие задачи. Все попытки формирований киевского режима проводить контратаки заканчивались для него же трагически, всегда с большими и зачастую бессмысленными потерями. Думаю, в этот раз все будет точно так же.
— Есть мнение, что якобы мы проигрываем информационную войну. Это утверждение, на ваш взгляд, верное?
— Нет, не согласен. Начну с очевидного: невозможно выиграть информационную войну на платформах, которые принадлежат противнику. Как вы собираетесь убедить западного пользователя YouTube, когда все наши попытки просто вычеркиваются из информационного поля? Мы проигрываем, потому что у нас нет таких глобальных инструментов влияния, как YouTube. Есть прекрасное иновещание в исполнении команды RT. Это отличные ребята, которые работают под руководством Маргариты Симоньян, они очень эффективно и круто трудятся, за что им и хвала. Но мир быстро меняется. Да, России не хватает своих глобальных социальных площадок, на которых она могла бы эффективно противодействовать западной пропаганде. В этом смысле если разбирать ситуацию, то да, мы проигрываем.
Но если смотреть на активные информационные действия, то мы все правильно делаем. Проблема в том, что в случае, если мы начинаем выигрывать, вернее, как только противник понимает, что мы начинаем выигрывать, он переворачивает шахматную доску. Тут есть целый ряд вопросов, почему мы не можем запустить свою глобальную площадку: это и языковой фактор, и незаинтересованность российского бизнеса в игре на глобальном поле, и противостояние с западными гигантами. Вопрос жутко непростой и требует профессионального и отдельного разговора. Со своей же колокольни я замечу, что весь инструментарий, который у России есть, используется крайне эффективно.
Внимание!
Комментирование временно доступно только для зарегистрированных пользователей.
Подробнее
Комментарии 33
Редакция оставляет за собой право отказать в публикации вашего комментария.
Правила модерирования.