«Ели только макароны и пшенку, и то если достанешь»

Валерий — 60 лет, пенсионер (Мариуполь):

— Я приехал с женой, сыном, дочкой, невесткой и четырьмя внуками из Мариуполя. Мы жили возле ж/д вокзала. 35 дней терпели этих «азовцев»*, ждали, пока это кончится, а оно все тянулось и тянулось. Гуманитарную помощь вначале привозили — нам не добраться было. «Правосеки»*, когда пропускали, когда расстреливали, эту гуманитарную помощь еще и делили. Дома не было ни еды, ни света, ни газа. Еду мы в первый день купили. Деньги были — мы пошли затарились: крупы, макароны, спички. А две недели прошло — еда кончилась, а это все длится. У людей обменивали вещи на еду, порой питались 2 раза в день, иногда детвору покормишь и раз в день что-то перехватишь. Ели только макароны и пшенку, и то если достанешь.

28 марта они (националисты — прим. ред.) к нам подъехали до первого бомбоубежища и начали бомбить по домам. Мы 30 марта рано утром вышли. Что надели на себя, то и взяли. Внучкам меньшим мать взяла по двое колготок и носки. Света не было, в потемках собирались. Много было трупов. Там люди шли, вывели нас до блокпоста, мы и забор украинский перешли. Уходили, а на блокпосту смотрели на нас, как на фашистов, готовы были расстрелять, но прошли с детворой, бог миловал. Всего прошли около 40 километров. Внучке младшей 2,5 года, еще одному внуку 5 лет — сколько смогли прошли, а в основном на руках их несли.

Перешли мы на блокпост ДНР, там зарегистрировались, документы у нас проверили. Детей встретили, накормили, напоили, гостинцев надавали. К этому времени как раз на блокпост автобус пришел. Нас погрузили в него волонтеры и отправили в Таганрог, а потом — в Ростов-на-Дону, оттуда — сюда. Нам говорили, что можем вернуться на Украину — в Киев, Запорожье, но мы решили ехать в Россию.

Украинская власть просто людей не считала за людей, а за скот, быдло. Таких тварей надо уничтожать. Центр города был полностью разграблен. «Азов»*,  «Айдар»*, «Правый сектор»* — они продуктовые, магазины с золотом вскрывали, все тянули. После себя население запускали, не понравилось что-то — перестреляли. Сейчас нам наши друзья, соседи звонят, спрашивают: «Ну как там у вас, в Мариуполе?» Да как? Свои своих расстреливают. На заборе когда писали: «Дети», «Старики», — они в первую очередь таких расстреливали. Против них с палкой не пойдешь. Сейчас жизнь на Украине и в России не сравнить. Об одном сожалею: как майдан начинался, надо было Владимиру Владимировичу Путину не пожалеть, две ракеты пустить на Верховную раду и на майдан, и все бы затихло, никто бы не вспомнил.

Пока собираемся жить тут, в Казани. Как я и своим говорил, Россия-матушка нас не бросит. Сейчас все здесь (в «Ливадии» — прим. ред.) живем в двух номерах. В одном — три комнаты, в другом — две. Условия отличные. Чем можем, помогаем: полы помоем, за собой, что намусорим, убираем. Вышли на улицу дворнику помочь, а он отказался. Осталось только переоформить документы на пенсию. 40 лет на Украине отработал, а теперь Россия должна нас кормить. А она ведь не обязана. Сын и дочка уже подали заявки, чтобы найти работу, детей в школу записали.

Жители Мариуполя покидают городФото: © Илья Питалев, РИА «Новости»

«Ситуация в Буче? Чушь! Самая натуральная. Не могли такое русские сделать»

Александр — 38 лет, слесарь (Мариуполь):

— Я живу… хотя нет, жил в 17-м микрорайоне Мариуполя. Он рядом с центром. Приехав сюда, я наконец выспался, помылся, побрился. Знаете, каждый день сейчас бреюсь. А еще не до конца отпускают ощущения, что завтра нужно опять куда-то спускаться. Все-таки я в таком режиме жил месяц. Целый месяц после 18:00–19:00 спускался в подвал, убежище, чтобы переночевать. Кстати, днем побыть дома тоже не слишком удавалось, так как при каждом удобном случае нужно было ездить за водой. Тем более в начале всего этого детей было много и в первую очередь думали о них, и вода нужна была в больших количествах. Ездили за ней не все, многие боялись.

В подвале страшно. Честно скажу, трезвым там мало кто был. Чтобы всего этого не слышать, выпивали. Да и днем тоже, пока за той же водой едешь. Ты же даже не знаешь, вернешься обратно или нет. Хотя в какой-то момент страха не стало, не было мыслей, что тебя разорвет, просто едешь за водой. Потому что надо. Мы там разжигали костры, варили борщи, супы, в основном для детей. Взрослые ели редко и мало — не было аппетита. Я как-то полторы недели вообще не ел. Просто не хотел.  

Сюда я приехал один, детей и жены у меня нет. В Мариуполе остались мама с отчимом. Когда снаряд попал в их дом, они (отчим, кстати, собирал пластинки, всякие The Beatles и так далее) схватили только нижнее белье и лекарства, добежали до соседа. Снаряд прилетел и в дом соседа, и тогда они уже побежали ко мне. А у меня тоже, знаете, 20 квадратных метров, стекла разбиты. Мама сказала: «Саша, никуда не уходи, они (украинская армия — прим. ред.) ездят и забирают. Ну а как не выходить? Нужно было ехать за водой. Оставил их, поехал — когда вернулся, их уже не было. Они закрыли квартиру и куда-то ушли. Я не знаю до сих пор, где они. Искал их по убежищам, по домам, но не нашел. Понимаете, на тот момент я даже не знал, что нас вывозят. Не знал, что возле больницы стоят автобусы, что нас записывают, дают номер, ты приходишь периодически и смотришь, какие номера уезжают в автобусе. Скажем, с 200-го до 300-х, а у меня 471-й. Ждешь. Все сидим и ждем.

Хотел ли я в Россию? Да, давно хотел. Хотел посмотреть Петербург и белые ночи. Конечно, это скорее туристическая причина, но ведь есть и другая… Кроме того, у меня есть родственники в Рязанской области. Мама в 2014-м последний раз ездила к ним, хотя и до всех этих событий мы часто ездили к ним, даже когда я был еще маленький, помню, с ними даже по «Скайпу» перезванивался. Потом связь пропала.

Когда все это началось, Зеленский отдал приказ — людей с 18 до 60 лет из страны не выпускать, так что мы никак не могли выбраться с Украины. А когда зашли российские войска, они потихоньку начали нас вывозить. Как их встречали? Со страхом. Сначала со страхом. Потом потихоньку они стали заходить в подвалы, выводить людей. Понимаете, информация у нас была такая, что от российских военных помощи ждать не надо. Мол, если они зайдут, то нам — всё. Мы даже так и думали. Вся эта брехня, украинское телевидение лапшу на уши нам вешало!

Я могу своими словами рассказать, что творили украинские солдаты, но не хочу тут материться. Ребята с левого берега — это район возле моря, где завод «Азовсталь», на котором засели националисты, — бесчинствовали так, что… и расстреливали, и все что угодно. Они как делали? Выезжали ночью, едут — стрельнут и прячутся в частном секторе. Потом выезжали, ехали в другой двор и обстреливали его. Они так нами прикрывались. Причем до 24 февраля все было замечательно. Ну были вояки и были, но после… Мне рассказывали, что некоторые из них, желая уехать с Украины, заходили в подвалы, убивали родителей, забирали их маленьких детей и с ними пытались выехать. Якобы таких ловили накрашенных, в женских нарядах.

Несмотря на все это, конечно, были и те, кто не хотел в Россию, они остались. Они еще на что-то надеются, охраняют свои телевизоры, холодильники. Да и пусть.

Ситуация в Буче? Чушь! Самая натуральная. Не могли такое русские сделать. Вот эти люди, которые сейчас здесь, мариупольцы, я уверен на 100 процентов, тоже считают, что это украинская провокация. Посмотрите, как там лежат тела, в шахматном порядке! Это же чтобы машины могли проехать. А этот велосипедист с прямыми ногами там лежит… Мы с пяти утра смотрели за всем этим, у меня случилась истерика. На всю страну просто соврал всем товарищ президент Зеленский. Пусть они попробуют рассказать мариупольцу, что это сделали российские войска. Поверьте, мы будем просто плевать. Знаете, Буча была последней каплей. Не хочу туда возвращаться. Ни сейчас, ни потом. Я не хочу. Не хочу воевать. Очень хочется уже начать работать, зарабатывать, хочу спокойной жизни.

Разрушенный торговый центр на одной из улиц МариуполяФото: © Илья Питалев, РИА «Новости»

«Когда мы с дочерью приехали на вокзал в Ростове, у меня началась истерика»

Наталья — 41 год (Мариуполь):

— Есть люди, которые в свое время поездили по разным странам, а есть те, как я, которые, кроме Донецкой области и Мариуполя, нигде не были, таким очень страшно куда-то выезжать. Вот и мне до сих пор страшно. Когда мы с дочерью приехали на вокзал в Ростове, у меня началась истерика. Потому что я реально начала понимать, что нахожусь в чужой стране, что у меня ничего нет. У меня в Мариуполе остался муж, его брат, свекровь и мои крестные. А кто у меня есть здесь? Никого! Связи с ними нет, чисто случайно можем узнать какую-нибудь информацию. Например, через знакомую. Она передала мужу, что мы здесь, в Казани.

Когда мы уезжали, российские солдаты «гасили» «Азовсталь» и завод Ильича (место дислокации украинских националистических формирований — прим. ред.). Они шпандерили так их, что мама не горюй. Уехать пришлось, как еще? У нас на левом берегу (Левобережный район Мариуполя — прим. ред.) не было вообще никакой помощи. Ни воды, ни еды. Вообще ничего. Мы когда бежали в подвалы, было так страшно. Нам ничего никто не давал, мы ничего не знали даже. Муж только 23 марта узнал, что русские эвакуировали нашу 14-ю школу. До этого мы могли из-за бомбежки несколько раз за ночь забегать-выбегать в убежище. Помню только, выйдем, смотрим — самолет летит. Обратно бежим под землю.

Иногда сижу — и так хочется домой. Когда 41 год живешь в одном месте, всю жизнь, а потом… У нас там дом, там все. Ты знаешь, где и какие магазины, где что купить, а тут все чужое. Но я понимаю мозгами, что туда не вернешься, потому что некуда. Нет жилья. Что там делать? Заново строить все? Нужны деньги, а их нет. А сколько стоит, чтобы все отстроить заново? Плюс нет воды, света, ничего. Только трупы лежат, нацики бесчинствуют.

Как вы думаете, если мой муж приедет в Донецк, его смогут сюда переправить? Я надеюсь, что семьи не разбивают. Для нас тут перспектив нет, а вот у дочери, ей 17 лет, мне кажется, шансы большие. Она может выучиться в нормальном институте. Это с одной стороны. С другой? Что дальше, сколько нас тут продержат? Ну три месяца, а потом куда? В трубу? Когда мы сюда ехали, я вообще не знала, что есть такой Татарстан. Конечно, город у вас красивый, но привыкнуть не могу. Это все равно чужое.

Жители получают гуманитарная помощьФото: © Илья Питалев, РИА «Новости»

«Это моя вторая война. В 1941 году я тоже знала войну, мне тогда 9 лет было»

Александра — 86 лет, пенсионерка (Мариуполь):

— Я приехала с сыном, он инвалид, ему 67 лет. Мы с ним вдвоем жили в Мариуполе. Началось все с того, что ночью российские военные пришли: «Быстро, быстро, а то будет пожар». Только мы отъехали, загорелся наш дом (четырехэтажный дом на улице Азовстальской). Все четыре подъезда горели. Все, что было, — пропало, я ничего с собой не успела взять, паспорт там остался, все документы приготовленные, всё. Как нас выхватили от пожара, так мы и приехали сюда. В чем стояли, в том и приехали. На автобусе, а потом сюда уже поездом.

После начала операции уезжать не планировали. Никто не думал эвакуироваться, ну постреляли и постреляли, кто знал, что такое будет. Там уже было отключено все: и вода, и свет. Я жила 60 лет в этой квартире. В городе стреляли очень сильно, но самые сильные обстрелы были, когда нас эвакуировали. Знаете, когда все в куче были, как будто бы не было страшно, а потом время проходит и становится очень страшно. Это моя вторая война. В 1941 году я тоже знала войну, мне тогда 9 лет было. Солдатам что-то подносили, помогали, как могли. Я там (в Мариуполе — прим. ред.) оставила всю технику, все, что было собрано. Я говорю: «Давайте я заберу сумку». А военный кричит: «Сейчас потолок обвалится».

Сейчас новости не смотрю, не на чем. Мне племянница из Москвы купила телефон, но я в них вообще не понимаю, это мне только вчера сделали время, а то все мерцало-мерцало (показывает телефон). Никаких планов у меня нет, мне 86 лет, я уже заморилась. Сейчас за сыном ухаживаю. Кормят нас нормально, из вещей и лекарств все есть. Здесь все нравится. Надо мне только паспорт получить, и поедем, меня ждет племянница в Москве. Там неделю побуду и поеду домой, в Мариуполь. Ну а что делать? Квартиру бросать? Она у меня большая — 100 квадратных метров. Говорят, что наша сторона дома не сильно сгорела. Ветер был, и пошло все на другую сторону. Вот поеду посмотрю.

Страшные картины городаФото: © Илья Питалев, РИА «Новости»

«Детям я говорила, что это не трупы, что люди просто потеряли сознание»

Яна, 46 лет — домохозяйка (Мариуполь):

— Я родилась и выросла на Украине. Здесь у меня родились пятеро детей — три дочери и двое сыновей. Сюда я приехала с тремя младшими детьми. Старший сын со своей дочерью, бабушкой и тетей остался в Мариуполе. Периодически через «Одноклассников» появляются от него новости. Но самое страшное для меня — я не знаю, где моя средняя дочь Лейла, ей 17 лет. Когда нас эвакуировали, она уехала к своей подруге в соседний поселок. С тех пор я ее не видела и не знаю, где она. Связи с ней нет. Я хоть и выгляжу спокойной, но внутри, конечно, очень переживаю, просто держусь ради остальных детей. Кстати, я читала в группе в соцсетях, что в поселке Мирный детишки — 15 человек — пошли в садик. У них там сейчас тихо.

Собственно, ради детей я и уехала. Они боялись спать по ночам, шума выстрелов, взрывов. Нам от одной девушки, которая была с нами в убежище, периодически доходят сообщения, что в городе по-прежнему очень сильно стреляют. Российские военные добивают этот «Азовсталь», где находятся украинские войска.

Мы живем в высотке, и, когда в нее прилетел снаряд, я просто собрала детей и ушла в убежище. Когда детей выводила на улицу, а там лежали трупы, говорила им, что эти люди просто потеряли сознание. В сгоревших домах мы видели до черноты сгоревшие тела людей, которые, видимо, не успели выбраться. Они лежали на первых этажах. И, если примерно знаешь семью, которая жила в этом доме, думаешь: «Возможно, они».

Помню, как мы ходили на колонку. Падал снаряд, а мы все равно шли за водой. А что поделать… Еще был случай, когда пацаны магазин открыли продуктовый, и нам один сказал: «Не тратьте воду, это будет для питья». Так мы руки мыли пивом (смеется). Это сейчас ты вспоминаешь эти истории и смешно, потому что ты выжила. А было такое, что снаряд упал, смотришь — а там человеку голову раскроило. Потом день пересидел и вроде успокоился.

Кажется, 12 марта российские солдаты зашли на нашу улицу Металлургов. Пока мы были там, они вели себя очень хорошо. Даже открыли нам полевую кухню (туда бабушки ходили часто). Для людей, у которых сгорели дома, ваши военные сами искали убежища. Например, они спускались к нам в подвал и спрашивали: «Есть здесь те, кто выехал из целых квартир?» Если такие были, они просили ключи, чтобы этих людей в квартиры пустить. Прямо брали ключи и отводили семьи. Мы и сами к солдатам приходили, спрашивали хлеб, потому что дети… Причем они отдавали свой, это даже не гуманитарная помощь была. Отдавали печенье, хлеб, соки.

Что стану делать дальше? Буду думать, куда ехать потом. Узнавать, как добраться до Польши. Мне звонила сестра, сказала, что надо доехать до Польши, а там меня привезут в Вену. Здесь ведь дадут только один раз 10 тысяч рублей. А что такое 10 тысяч рублей? А в Вене… Мне сестра так и сказала: «Яна, езжай сюда, ты только от помощи охренеешь». В Германии 900 евро платят! Но сейчас, конечно, главное — найти дочку. Сразу же поедем и заберем ее.

Жители готовят пищу на улицеФото: © Илья Питалев, РИА «Новости»

«Сами для себя считали: если стреляют полчаса, то 15 минут будет перерыв, а дальше — на автобус перебежками»

Светлана — 51 год, социальный работник (Донецк):

— Мы с дочкой приехали 3–4 дня тому назад из Донецка. Эвакуация проводилась еще в феврале, но мы до последнего сидели. Не верилось, что будет так страшно, но потом стало просто невыносимо. Дочке 17 лет, она стала очень бояться, и мы решили уехать своими силами, своим ходом. Доехали до Ростова, а там уже были автобусы от МЧС, нас отвезли сначала в Таганрог до границы российской, а потом уже распределили сюда на поезд, в Казань. В Донецке остался муж, у него там работа. В России ему очень тяжело будет работу найти, он инвалид III группы. Сейчас он на рынке сторожем работает, это единственное, что может себе позволить, получает пенсию минимальную, остался там, чтобы ничего не потерять.

Нас «вяло» обстреливали на протяжении всех 8 лет. Где-то в поле снаряд приземлится, не долетит до людей — это считалось нормальным, окраины обстреливали все 8 лет. Мы выезжали в 2015 году, тогда было тоже невыносимо, велись активные боевые действия. Жили полгода в Ростовской области в пункте временного размещения. Тогда мы соседям ключи оставляли, они сами не выезжали. В квартире не было ничего такого, чтобы воровать. Решили вернуться, потому что мир наступил. По телевизору было объявлено, что якобы идет отвод войск от линии соприкосновения.

В этот раз у меня сумки были заранее собраны, еще 18 февраля, когда началась эвакуация. Мы сидели до 1 апреля, и я до конца цеплялась, надеялась, что все-таки будет мир, что войска отгонят подальше, чтобы уже к нам ничего не прилетало. Две сумочки мы взяли, сейчас же зима, я с дочкой много не возьму. Какие-то вещи на нас, что-то взяли переодеться, немного лекарств: обезболивающее и для желудка.

Постоянно обстрелы на улицах были [в Донецке]. И это не так, как вы думаете, это не то, что показывают в том же Израиле, когда звучит сирена, и вы можете укрыться. Во-первых, у нас никто не знает, где можно укрыться, опять-таки нет никакой сирены, это все мгновенно. Наша соседка только вернулась, дверь открывает, чтобы в подъезд заходить, а уже четверо лежат убитые. Это прилетел снаряд в дерево, осколки разлетелись, и убило ими людей. Сколько раз я бежала на работу: тут же эти взрывы, бахи, где-то остановимся, где-то переждем. Сами для себя считали: если стреляют полчаса, то 15 минут будет перерыв, а дальше — на автобус перебежками. Только в автобус сели, по интернету уже видим — попали в нашу больницу, в наш садик, в нашу школу. Тяжело. Связь там есть, но опять-таки где-то в поселках в Донецкой области перебито все, там люди сидят без света и воды.

Наш микрорайон в последние полтора месяца начали очень жестко обстреливать и бомбить. В один из мартовских дней я пришла домой, а он оцеплен. Оказалось, что три подъезда разрушено до пятого этажа, окна были выбиты, и четыре человека лежали убитые. Две женщины шли на работу, одна — на рынок, а четвертая девушка не успела в машину сесть, прямо рядом с ней ее убило. Через несколько дней практически целый подъезд разрушили в том же микрорайоне, где я живу. Было такое, что даже в центре города снаряды летали, чего не случалось за всю войну. Донецк окружен карательными батальонами националистов. Среди бела дня убили 21 человека и более 30 ранили: прилетела «Точка-У». Если я не ошибаюсь, это было 18 марта, время помню — без десяти двенадцать, потому что за час до этого я там была. Только приехала домой к себе и это по телевизору увидела. Мы еще пошли туда цветы возлагать на следующий день, ужасно все, стекла были все выбиты.

У нас воду всего на несколько часов давали. Продукты раньше покупала в центре города, куплю — и на автобус, а потом бегом домой. Каждая минута была дорога для меня и моей жизни. Иногда, правда, не хватало продуктов. Когда начались активные боевые действия, цены очень взлетели — почти в 2 раза. У нас 5-литровая бутыль воды стоила в магазине 20 рублей, а потом цена взлетела до 100. Люди сметали с полок все, чтобы запастись, они ведь наученные горьким опытом: если начинались активные боевые действия, не было подвозов продовольствия никаких и никогда.

Сейчас я встала на учет в центре занятости, хочу работу тут найти. Дочка учится онлайн, она на втором курсе колледжа, старается брать дополнительные задания. Город мы не знаем: куда ехать, на что ехать? Новости стараемся читать, по вечерам смотрим телевизор.