ОН УСЛЫШАЛ ТАТАРСКИЕ ПЕСНИ И ПО-ПЕРСИДСКИ ПОШУТИЛ, ЧТО ЭТО «НИЗКОПРОБНАЯ ЛИРИКА»

Каждый раз, когда речь заходит о татарской рукописной книге, возникает резонный вопрос о корректности ее определения как «татарской». В самом деле, какое отношение имеет вся эта классическая арабо-персидская и тюркская литература к татарской литературе и истории? Одни комментаторы «БИЗНЕС Online» настаивают на «болгарском» характере рукописной традиции; другие же просто отрицают какую-либо связь между национальной историей и письменным наследием; третьи не допускают даже мысли за пределами привычных национальных рамок. Попробуем разобраться, в чем же здесь дело.

Перечень могил святых в Булгаре Перечень могил святых в Болгаре Фото предоставлено Альфридом Бустановым

Суть исторической науки состоит в формулировании продуктивных вопросов к прошлому. Если таковые поставлены некорректно, то даже самый добротный источник промолчит и не раскроет своих тайн исследователю. Предлагаю такой вопрос: адекватно ли подходить к богатейшему наследию мусульманских народов России с национальных позиций? Моя докторская диссертация была посвящена как раз процессу национализации региональной истории Средней Азии и размежеванию культур согласно республиканским границам. Этот процесс начался еще в 1930-е и имел курьезные последствия. В одной из своих статей я использовал метафору ножниц для средневековой историографии: круги интеллигенции стали делить между собой поэтов, богословов и писателей и решать, кто из них был казахом, узбеком или туркменом. То же самое происходило у народов Кавказа и Поволжья. В стремлении построить нации советского образца интеллигенция бросилась на поиски великого прошлого и его перекраску в национальные тона. Самое абсурдное, что эти споры не утихают до сих пор. Внешне респектабельные люди ломают копья с тем, чтобы наконец-то установить, кем «на самом деле» был поэт Гали Чокрый — татарином или башкиром. По-моему, он не являлся ни тем ни другим. Он носитель персидских поведенческих моделей (адаб), суфийский шейх и профессиональный поэт.

Интересно, что некоторые татарские богословы, получавшие образование в Бухаре в течение XIX века, осознанно отрицали татарскость и старались участвовать в элитарной персидской культуре. Например, один анонимный биограф сообщает о каллиграфе Хусаине ал-Булгари ал-Кирмани (умер в 1802 году). Во время учебы в Бухаре последний достиг превосходного знания персидского языка, а его дети даже не знали тюркского. Однажды в одном из кварталов Бухары он услышал татарские песни и по-персидски пошутил, что это «низкопробная лирика». Для националистов советской закалки Хусаин ал-Булгари, конечно, не кто иной, как манкурт, предавший интересы нации задолго до ее появления.

Биография Хусаина ал-Булгари Биография Хусаина ал-Булгари Фото предоставлено Альфридом Бустановым

ТАТАРСКИЙ МИЛЛӘТ НАЧАЛА XX ВЕКА БЫЛ ВЕСЬМА КОСМОПОЛИТИЧЕН

Для меня очевидно, что национальная рамка абсолютно неадекватна для понимания многовековой судьбы мусульманской книжности в Центральной Евразии. Современные нации являются слишком поздним явлением, чтобы через их призму оценивать прошлое. Правильнее говорить о том, что на основе богатой письменной культуры прежних столетий со второй половины XIX века складываются различные модели национального самосознания, которые заявляют свои права на часть этого широкого наследия и объявляют его «национальным наследием». Однако,из-за этих претензий на великое прошлое само это прошлое не становится национальным по содержанию. Очевидно, что космополитичный характер традиционной исламской книжности невозможно свести к узким национальным рамкам. Ходжа Ахмад Йасави не был казахом, но при этом ореол его святости и ассоциируемое с ним культурное наследие играют ключевую роль в строительстве современной казахской нации. Иными словами, национальная парадигма помогает больше узнать о дне сегодняшнем, чем о процессах в прошлом.

В этом смысле я вижу большой потенциал во внимательном изучении рукописной традиции мусульман России. Если отказаться от редукционизма республиканских и национальных историй, то нам откроется все то богатство концептов и категорий, в которых люди сами мыслили свое бытие на протяжение последних веков (как минимум со времен монгольского нашествия). Если национальные нарративы обязывают к унификации и очерчиванию границ, то космополитичные культуры открывают доступ к трансрегиональным контактам и языковому разнообразию.

Персидское сочинение Йахйа ас-Сафари о суфизме (начало XIX в.) Персидское сочинение Йахйа ас-Сафари о суфизме (начало XIX века) Фото предоставлено Альфридом Бустановым

Интересно, что татарский милләт начала XX века (не путать с татарской советской нацией!) был тоже весьма космополитичен, поскольку он не замыкался на скромной территориальной автономии, а был завязан на миксе с османскими, арабскими, европейскими и русскими культурными моделями. Тукай в этом смысле — не народный поэт ТАССР, а истинный глашатай обширного татарского милләта. Именно потому что мы в какой-то момент променяли космополитичную культуру на гармошку и чак-чак, нам теперь так сложно понять, почему рукопись ‘Аттара 1281 года столь же ценна, сколь и развалины Соборной мечети в Булгаре, и почему наше письменное наследие должно быть подлинным символом нашей государственности.

Недавно я случайно набрел на прекрасную иллюстрацию того, насколько важно время от времени пересматривать те концептуальные линзы, через которые мы смотрим на прошлое. Многие годы назад во время экспедиции в село Сафаджай Горьковской (Нижегородской) области профессор Миркасым Усманов приобрел рукопись с дневниковыми записями Мухассины Хабибуллина (1871–1937), местного просветителя. Внутри рукописи Усманов оставил короткую запись, в которой предлагал видеть в авторе дневников реформатора-джадида. Для того времени, бесспорно, такая характеристика служила заверением исторической значимости рукописи. Увы, этот прием не сработал: я никогда не видел ссылок на данную рукопись в научной литературе, и неслучайно, поскольку ее содержание не позволяет упрощенного толкования в духе реформаторства или традиционализма. Уже на первом развороте рукописи читатель найдет каллиграфически исполненный стих на персидском языке о пользе знания, затем следует биография Марджани, изречения Пророка Мухаммада, вырезки из газет с комментариями автора и, наконец, подробный список книг из библиотеки Хабибуллы-ишана, отца автора дневника. Мультимодальность как разнообразие языков, дискурсов и традиций — лучшая характеристика для такого сложного культурного явления, не умещающегося в традиционные национальные парадигмы.

Перевод «Бустан»а Са‘ди на тюркский язык, начало XIX века Перевод «Бустан»а Са‘ди на тюркский язык, начало XIX века Фото предоставлено Альфридом Бустановым

ИНТЕЛЛЕКТУАЛЬНЫЙ ПОТЕНЦИАЛ РУКОПИСНОГО НАСЛЕДИЯ НУЖЕН НАМ ИМЕННО СЕЙЧАС

Древние книги, в изобилии сохранившиеся до наших дней, являются для нас единственным источником знаний о тех характерах, что воспитывались предыдущими поколениями. Речь идет о личности, ее моральных качествах и мировосприятии. Рукописи, созданные или циркулировавшие в космополитичной среде высокой культуры, являются железобетонным источником об эпистемологических основах, сформировавших нас сегодняшних. А мы как слепые котята все не можем разглядеть в темноте невежества эти непреходящие ценности. Настоящая крутизна ведь состоит не в супердорогих машинах и гаджетах, а в способности учиться у прошлого и трепетно хранить то, что мы унаследовали от праведных предков. Подобно культуре и искусству, определяющим цивилизационное лицо народов, безбрежное море книжности определяет все то, из чего складывались современные татары.

В этом смысле «постнация», которую я провозглашаю как проект будущего, была издревле присуща литературной традиции. В рукописях и на надмогильных камнях нет зацикленности на национальном, тем более в его советском изводе. Неслучайно большевики старались побыстрее избавиться от мусульманской книжности — они инстинктивно чувствовали в ней угрозу на идеологическом уровне. По сути, книги на арабской графике формировали более широкое поле высокой культуры, культивировавшей в людях вкус (зәвык!) к саморефлексии и масштабному мышлению.

Мои читатели вопрошают: почему эти тексты не были интегрированы в школьное образование? Почему мы не знаем имен данных авторов? Почему с нами остался только Тукай? Почему за 30 лет постсоветской истории Татарстана широкий круг татарской книжности не стал подлинно народным достоянием? Очень просто: даже после развала советской системы многие элементы Совка остались с нами. Тукай, Сабантуй и чак-чак вместе с волшебной силой обкомовской телефонной трубки по-прежнему живут с нами. Да, наши старшие коллеги проделали колоссальную работу по возвращению дореволюционного наследия и написанию биографий выдающихся деятелей (одна серия «Шәхесләребез» чего стоит!), но концептуально все это богатство осталось далеким от ценностей как вчерашних советских граждан, так и их детей-миллениалов.

Мой главный посыл состоит в том, что интеллектуальный потенциал рукописного наследия нужен нам именно сейчас. Сейчас, когда мы понимаем, что советские модели национальной культуры — это удел прошлого. Сейчас, когда остались имена, но ушло их содержание. Сейчас, когда кругом реализуется акцент на все материальное в ущерб производству новых смыслов. Ведь завтра добывать эту интеллектуальную руду станет уже слишком поздно.