«Важно понимать, что муфтият – это и есть халифат»

«Институт российского муфтията мало осмысляется мусульманами с богословских позиций, с точки зрения его содержательной сути» Фото: Медведев Михаил/Фотохроника ТАСС

ПОЯВЛЕНИЕ ТАКОЙ СТРУКТУРЫ СТАЛО ЗАКОНОМЕРНЫМ ЭТАПОМ НЕ ТОЛЬКО В ФОРМИРОВАНИИ ТАТАРСТАНСКОЙ ГОСУДАРСТВЕННОСТИ

Наша республика в этом году празднует 100-летие ТАССР, однако на самом деле современная татарстанская государственность начала формироваться несколько раньше — фактически сразу же после революции. Уже в 1917 году прошло два всероссийских мусульманских съезда, на которых татарами был поставлен вопрос о создании собственного государства в составе России. В результате их политической активности было сформировано Вакытлы милли идарэ — Временное национальное правительство, состоящее из трех министерств. При этом одно из министерств этого «временного» правительства сохранилось до сих пор и известно как Диния назараты, то есть министерство по делам религии (читай: ислама).

Появление такой структуры стало не только закономерным этапом в формировании татарстанской государственности, но и важной вехой в многовековом развитии классической исламской мысли в условиях нашей страны. По большому счету здесь мы можем говорить о том, что отечественные мусульмане за столетия своего исповедания ислама творчески переосмыслили применительно к российской действительности исламские императивы, касающиеся самоорганизации уммы. Однако факт такого творческого переосмысления (читай: реформирования) исламской доктрины мало осознается современными мусульманами, что дает халифатистам всех мастей почву для манипулирования сознанием российской уммы и вовлечения ее в орбиту своего идейного влияния. Вот почему так важно внимательно вчитываться в страницы собственной истории, ведь иначе российские мусульмане так и будут висеть на крючке древних заморских идеологем.

Трансформация исламских концепций власти началась еще до вхождения отечественных мусульман в состав России. Напомню, суннитские теологи учили (впрочем, делают это и до сих пор), что верховная власть над всеми мусульманами в халифате должна принадлежать исключительно арабам из рода курайш. Подобное дискриминационное (по отношению к значительной части мусульманских народов) правило мусульмане Казанского ханства не могли легко проигнорировать и отвергнуть как антиисламское, т. к. оно внедрялось под прикрытием возводимых к Пророку хадисов, однако наши предки нашли выход. Они расщепили власть на две ветви — светскую и духовную, во главе второй стали ставить сейидов, иначе говоря, декларируемых потомков Пророка, то есть как бы курайшитов. Так, в Казанском ханстве появляется институт накиба, «так сказать, „князя“ мусульман» (историк Дамир Исхаков).

Как отмечал Шихабутдин Марджани, последним накибом в Казанском ханстве был имам Кул Шариф. Сам же этот титул восходит еще к Улусу Джучи XIV века, где, равно как и в образовавшихся на обломках Орды тюрско-татарских государствах, данным термином обозначался верховный сейид. «В позднезолотоордынских политиях верховный сейид однозначно выступал как „над всеми моллами старший“, — указывает Исхаков, — то есть как глава достаточно многочисленной и разветвленной корпорации мусульманских священнослужителей, тесно интегрированной в государственные структуры».

Таким образом, отечественные мусульмане смогли «перехитрить» суннитскую доктрину: формально местными мусульманами руководил сейид/курайшит, как того и требовали суннитские книги, но при этом реальная власть была не у него, а у главы государства. Арабские националисты, вероломно поставившие ислам на службу своего презрения к аджаму/неарабам, остались, как говорится, с носом.

СЛЕДУЮЩИМ ЭТАПОМ ТРАНСФОРМАЦИИ СУННИТСКОЙ ТЕОРИИ ВЛАСТИ У ТАТАР СТАЛО НОВОЕ ОСМЫСЛЕНИЕ ПОНЯТИЯ «МУФТИЙ»

С вхождением Казанского ханства в Российское государство и невозможностью сохранения прежних религиозных структур самоорганизация мусульман на некоторое время приобретает народные формы. Как указывает главный казый РТ Джалиль хазрат Фазлыев, в памяти татарских имамов прежних поколений, которых он застал в молодые годы, сохранилась обрывочная информация о том периоде. Согласно ей, тогда избранные от разных общин имамы объединялись в неофициальные группы по 12 человек и из своего числа выбирали главного. Ежемесячно имамы под видом проведения молитвенного маджлиса собирались в приходе одного из них для обсуждения текущих вопросов. 12 руководителей подобных ячеек объединялись в структуру более высшего уровня и также под видом молитвенного маджлиса собирались ежемесячно у одного из ее членов. Они избирали из своего состава руководителя. По аналогичной схеме структура выстраивалась дальше. Каждый уровень созданной по такой схеме неофициальной организационной иерархии решал вопросы соответствующего масштаба. Руководитель всей иерархии получал право вступать от имени всех мусульман в отношения с государством.

Следующим этапом трансформации суннитской теории власти у татар стало новое осмысление понятия «муфтий». Институт муфтията и, соответственно, муфтия начинает свою историю в России с эпохи Екатерины II, в правлении которой появляются первые проблески веротерпимости при Романовых. Так, при ней было учреждено Духовное собрание магометанского закона. Отдельным ее указом был определен и первый муфтий в истории России — Мухамет Джан Гусейн (Мухаметджан Хусейнов).

Духовное собрание являлось коллегиальным органом, деятельностью которого руководили председатель (муфтий) и три заседателя (кадии). Муфтият решал брачно-семейные вопросы российских мусульман и принимал экзамены у соискателей на должность мусульманских служителей, но самое главное было в другом: данная структура, как отмечают исследователи, «позволила мусульманскому сообществу страны институироваться в качестве значимого субъекта российского цивилизационного творчества».

ПРОТИВНИКИ МУСУЛЬМАН И НОВОГО ПОНИМАНИЯ РОССИИ НЕОДНОКРАТНО ПРЕДПРИНИМАЛИ ПОПЫТКИ ДОБИТЬСЯ УНИЧТОЖЕНИЯ ОМДС

Современные халифатисты, пытающиеся удить себе адептов на территории России, неизменно дискредитируют институт Духовного собрания. Они утверждают, что он был направлен против интересов мусульман, однако в реальности дела обстояли с точностью до наоборот.

Неслучайно формальное уравнение православной церкви с прочими исповеданиями было негативно встречено консервативной частью православного духовенства и антагонистами екатерининской веротерпимости. Противники мусульман и нового понимания России неоднократно предпринимали попытки добиться уничтожения ОМДС, справедливо полагая, что оно способствует укреплению позиций ислама в татарском народе. Влиятельный миссионер и борец с исламом Николай Ильминский прямо называл ОМДС «кошмаром, который не дает нам покоя ни днем, ни ночью». «Знаете ли, что мне пришло в голову? — писал он в докладных записках. — Уничтожить уфимский центр, то есть отменить существование Уфимского магометанского собрания и муфтия».

Ему вторил и попечитель Оренбургского учебного округа Николай Бобровников, который сетовал, что Оренбургское магометанское духовное собрание является одним из факторов в общем прогрессивном движении мусульман, и многократно требовал закрыть его официальный печатный орган «Маглумат», ибо «выдача разрешения на издание такого журнала есть огромная и трудно поправимая ошибка». Не устраивала его и газета «Вакыт», издаваемая Ризаэтдином бине Фахретдином, а также то, что ОМДС организует деятельность многочисленных медресе, ибо, как считал Бобровников, «учебное дело не входит в компетенцию Духовного собрания».

В 1872 году уфимский губернатор Сергей Ушаков направил в министерство внутренних дел развернутую записку, в которой обосновывал необходимость роспуска Оренбургского магометанского духовного собрания. «Самый факт существования духовного сего учреждения, — писал он, — упрочивает сознание их племенного и религиозного единства и живучесть их религиозных убеждений». Вопрос был рассмотрен на заседании Комитета министров 12 июня 1875 года. Тогда государственным мужам страны муфтият удалось отстоять. В последней четверти XIX века активные попытки ликвидировать структуру мусульман предпринимала и Русская православная церковь. В частности, в отчете обер-прокурора Синода Константина Победоносцева за 1886 год подчеркивалось, что должность муфтия является излишней для России.

Если подобные факты были бы известны широкой публике, то пропагандистам халифатизма агитировать в нашей стране против отечественных исламских структур стало бы гораздо сложнее.

ВМЕСТЕ С НАЦИОНАЛЬНЫМ САМОСОЗНАНИЕМ ИНСТИТУТ МУФТИЯТА ЗАКЛАДЫВАЛ ОСНОВЫ И ДЛЯ ФОРМИРОВАНИЯ ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ШКОЛЫ ИСЛАМСКОГО БОГОСЛОВИЯ

Духовное собрание сыграло в судьбе татарского народа огромную роль. Оно являлось не просто организацией, а государственно-религиозным учреждением в форме ограниченной религиозной автономии, отчасти напоминавшей систему миллетов, характерную для мусульманских государств. В условиях отсутствия национальной государственности Духовное собрание стало единственным органом, пронизывающим все регионы с мусульманским населением и объединяющим всех мусульман Внутренней России и Сибири. «Обеспечение догматического единства мусульман округа Оренбургского духовного собрания, — указывает историк Айдар Хабутдинов, — распространение мечетей и школ на всей его территории, унификация татарского языка как официального языка собрания создали основы для складывания этнической общности татар на основе членов миллета данного собрания». Другими словами, Духовное собрание цементировало татар в единый народ, став тем нервом нации, на котором она зиждилась. В результате «сформировалась единая общность мусульман Внутренней России и Сибири — миллета округа Оренбургского духовного собрания» (Хабутдинов), что стало одним из этапов становления современной татарской нации.

Вместе с национальным самосознанием институт муфтията закладывал основы и для формирования отечественной школы исламского богословия, в котором вечные истины ислама осмысливаются не через кальку чужого религиозного опыта и богословских концептов прошлого, а на основе собственной идентичности и в рамках актуального дискурса, существующего здесь и сейчас, а не в книгах, рожденных чужой историей и чужими проблемами. В данной связи, с одной стороны, у мусульман России росло понимание их духовной общности с единоверцами всего мира, с другой — крепилось осознание своеобразия своего положения. «Хотя мы под одним зданием правоверности состоим, — писал об этом первый российский муфтий Мухамеджан Хусейнов, — однако великое есть различие между мусульманами, находящимися под владениями султана турецкого и всеавгустейшей нашей монархини, поелику каждый монарх собственно своим умом управляет, в рассуждении чего делаемые проповедования одному годны, а другому не нужны бывают».

Собственно само Духовное собрание стало ярчайшей исторической иллюстрацией к этому. Халифат во главе с курайшитом — далеко не самая жизнеспособная идея для российских мусульман, поэтому вместо нее и рождается институт муфтията. Хотя Марджани сравнивал институт Духовного собрания с Шейх-уль-Исламами и казыями Румелии, в целом нужно признать, что муфтий понимался у нас несколько иначе, чем это было принято в арабском мире.

Эта внутренняя трансформация смысла хорошо зафиксирована в языке. Так, в арабском слове «муфтий» обозначает духовное лицо, богослова, который способен выносить фетвы, т. е. авторитетные заключения по вновь возникшим проблемам ислама, другими словами, религиозного авторитета. В российско-татарской же традиции муфтием называли председателя Духовного собрания лишь в силу занимаемой им должности, вне зависимости от его религиозных познаний. При этом муфтий в арабском значении по-татарски обозначается словом «фәтваче» (букв. «дающий фетвы», «фетвослов»). Иначе говоря, муфтий у нас был, по сути, администратором, кем-то вроде министра по делам мусульман. Конечно, российский муфтий может быть и фәтваче, так сказать, соединить в себе «духовную» и «светскую» власти, т. е. быть одновременно и администратором, и духовным лидером. Такое не раз было в российской истории (например, Галимжан Баруди), однако, как и в случае с арабским халифом, не религиозные познания определяли его правоспособность к должности муфтия.

Неслучайно в царской России среди муфтиев были абсолютно светские деятели. Например, Салим-Гирей Тевкелев, дворянин и боевой офицер в отставке, и Мухамедьяр Султанов, служивший в разных должностях чиновником, не имели религиозного образования, что, собственно, не мешало им справляться со своими обязанностями на посту руководителя Духовного собрания. Кстати, упомянутый Ильминский назвал назначение Тевкелева на должность муфтия «очень большой ошибкой». Он считал, что его финансовая независимость, авторитет и влиятельность позволили уберечь от ликвидации и даже укрепить Духовное собрание. Все это указывает на то, что муфтий осмыслялся у нас как глава мусульман, что фактически в суннитской системе координат означало статус халифа.

К СОЖАЛЕНИЮ, ИНСТИТУТ РОССИЙСКОГО МУФТИЯТА МАЛО ОСМЫСЛЯЕТСЯ МУСУЛЬМАНАМИ С БОГОСЛОВСКИХ ПОЗИЦИЙ

Таким образом, средневековая арабская идея халифата была отброшена российскими мусульманами, а вместо нее исламские постулаты о необходимости социального обустройства жизни мусульман находят свое воплощение как «определенная форма организационного руководства — муфтият, ранее неизвестная мусульманам» (Эдвард Лаззерини). Именно в такой форме вечные истины ислама обрели воплощение в контексте российских реалий.

Вот почему мусульмане после развала Российской империи не отказались от данного института, более того, на II Всероссийском мусульманском съезде 22 июля 1917-го, как уже было отмечено, включили его в состав Временного Национального Управления (Вакытылы Милли Идарэ) в качестве одного из трех министерств, дав лишь ему более точное для новой эпохи название Диния назараты. В этом названии институт муфтията существует в нашей стране по сей день.

Как и противники веротерпимости в царской России, мечтавшие об изничтожении Духовного собрания, консолидирующего мусульман, богоборческая советская власть тоже стремилась уничтожить Диния назараты, однако институт исламского муфтията вновь удалось отстоять. 12 апреля 1918 года Иосиф Сталин, бывший тогда народным комиссаром по делам национальностей, и Мулланур Вахитов, председатель Комиссариата по делам мусульман Внутренней России, подписали документ о роспуске Милли Идарэ, в котором при этом особо оговаривалось сохранение Диния назараты «с условием невмешательства в политические дела».

К сожалению, институт российского муфтията мало осмысляется мусульманами с богословских позиций, с точки зрения его содержательной сути. А жаль, ведь именно в этом осмыслении кроется разрешение многих идеолого-политических проблем современного отечественного ислама.

Мнение автора может не совпадать с позицией редакции