«Все жили в страхе – человеку запрещено было чувствовать»

Денис Хуснияров: «Можно все превратить в сверкающий символ, но через какое-то время мы обнаружим, что история нас ничему не научила, а она должна так делать»

«ЕСЛИ ТЫ НЕ ПОНИМАЕШЬ, ЧТО РЯДОМ С ТОБОЙ ДРУГОЙ ЧЕЛОВЕК, ЗНАЧИТ, МОЖНО ВСЕ»

 — Денис Нарисович, в спектакле есть запоминающаяся декорация — огромное устройство шириной во всю сцену, похожее на каток асфальтоукладчика. Это олицетворение советской системы?

— Система существует во все времена, она не имеет границ. Это что-то, что выше простых людей и взаимоотношений, семьи, любви, веры. Знаете, есть такая машина драга — огромная штука, которая в ширину и высоту достигает метров 20. С ее помощью добывают драгоценные камни и металлы. Говоря простым языком, это большой бульдозер-трактор-комбайн, который вгрызается в землю и снимает примерно 2 метра породы, затаскивает ее в себя и перерабатывает. Такая штука уничтожает все корни растений, все живое в земле — после нее остается широченная пустошь, где ничего не будет расти лет 100. Устройство на сцене — это такая драга, которая проходит и после себя ничего не оставляет. Кто в ней сидит, кто ей управляет? Невозможно найти виноватых, нельзя ни в кого ткнуть пальцем. Кто виноват в войнах? Кто виноват в холокосте? Кто виноват в том, что вырубаются целые нации? Можно назвать какого-то конкретного человека, но ведь он тоже продукт среды, общества, времени. А эта штука едет и ничего перед собой не видит, все перемалывает и уничтожает. И мы на ней.

 — Сегодня давление системы сильнее или слабее в сравнении с временем, описанным в пьесе (1947–1967)?

 — Мы не до конца осознаем, что с нами сейчас происходит. С точки зрения истории мы пока не можем понять и сравнить то время и нынешнее. Советские люди, которые попали под эту систему, также не могли ее оценить. Им приходилось выживать, они не могли отстраниться и осознать весь ужас происходящего. Теперь нам доступен взгляд со стороны, мы изучаем архивы, дневники, истории той эпохи — и картина приобретает объем, становится полной, ее можно читать, как карту. И она для нас более понятна. Когда мы затеваем разговоры о вещах, описанных в «Варшавской мелодии»…. Возможно, мы подсознательно отталкиваем от себя что-то подобное, пытаемся это переварить, чтобы в будущем не проклюнулось ни одного ростка таких мыслей, поступков и событий. История должна учить, а мы — пережить свое прошлое. Я родился в 1980-м, через 35 лет после окончания войны, и ни сном ни духом не знаю, что это такое. Но так или иначе в меня все попадает, потому что я часть времени и общества. Какие-то вещи нельзя забывать.

«Устройство на сцене — это такая драга, которая проходит и после себя ничего не оставляет»

 — Герои стараются не вспоминать о войне, но она все равно то и дело возникает в их беседах. А как говорят о Великой Отечественной сейчас?

 — У каждого свое отношение к войне. Для кого-то это символ, для кого-то — то, что уничтожило целый род: для такого человека неважно, сколько времени прошло. Война — это смерть, человеческие жизни, разрушенные семьи, голодные дети. Можно все превратить в сверкающий символ, но через какое-то время мы обнаружим, что история нас ничему не научила, а она должна так делать. Для чего мы и говорим об этом, что всегда будет актуально. Тема войны, лишений, духовной смерти. Что такое духовная смерть? Это когда человек не осознает, что рядом с ним другие люди. Если ты не понимаешь этого, значит, можно все. И от такой простой мысли гибнут сотни, тысячи, миллионы людей.

«В ПРОТИВОВЕС СИСТЕМЕ И БЕСПОЩАДНОМУ УНИЧТОЖЕНИЮ ЛИЧНОСТИ ЛЮДИ ЖИЛИ, РАДОВАЛИСЬ, ЛЮБИЛИ, ТВОРИЛИ…»

 — Как вы считаете, есть ли в наши дни тренд на советское прошлое?

 — Под советским прошлым можно понимать разное: строй, режим, коммунизм, социализм. Для меня советское прошлое — это 80-й год, я еще 11 лет жил в Советском Союзе. Это Окуджава, Визбор, великие фильмы. Замечательное время, молодые родители. В этом есть своеобразная прелесть. У каждого свое советское прошлое.

За последние 30 лет по большому счету ничего не произошло. О чем еще рассказывать? Бессмысленная и бестолковая война внутри собственной страны, которая забрала миллионы молодых парней? Ужасные лихие 90-е с абсолютно тупым разворовыванием всей страны или нулевые — выкарабкивание из 90-х? И сейчас что-то странное происходит, даже рассуждать на эту тему не хочется. Я к тому, что история требует какого-то осмысления. А откуда нам черпать? Кантемир Балагов, ученик Сокурова, снял замечательное кино «Теснота» — про чеченскую войну. Второй его фильм — «Дылда» — про Великую Отечественную войну. Режиссеру 27 лет. Почему он как художник обращается к таким темам? Потому что это не может не волновать. Дело не в том, что советское время, а в том, что это про людей — они жили в то время, любили, за что-то боролись. Ведь само по себе советское время — вековое надувательство. 70 лет несколько человек имели всех людей в стране, а те, в свою очередь, сильно во все это уверовали и чуть ли не поклоняться стали, до сих пор памятники Сталину ставят.

«Несмотря ни на что, в противовес системе и беспощадному уничтожению личности люди жили, радовались, любили, творили — и это прекрасно. Вот об этом наш спектакль»

 — Герои «Варшавской мелодии» встречаются три раза, и каждая следующая встреча происходит спустя 10 лет. У спектакля открытый финал. Как по-вашему, будут ли они вместе?

 — Нет, они не будут вместе. У Зорина есть одна маленькая часть пьесы, которая не входит в официальное издание, — там герои встречаются в четвертый раз, спустя еще 20 лет. Они проходят мимо друг друга: она его узнает, а он ее — нет. Они даже перекидываются парой фраз на улице — столкнулись, извинились, он идет дальше, а она провожает его взглядом. Возможно, эту часть пьесы не ставят, чтобы дать возможность зрителю самому додумать, оставить какой-то вопрос в конце. Но ведь даже без финала каждая их встреча через 10 лет была все невозможнее и невозможнее, все холоднее и холоднее. Когда они встретились во второй раз в Польше, он не смог с ней поехать — за ним следили, и за такой поступок его бы просто осудили. Все жили в страхе — человеку запрещено было чувствовать. Ты не мог быть собой. Взять Северную Корею сейчас — в советское время у нас было примерно то же самое. Но, несмотря ни на что, в противовес системе и беспощадному уничтожению личности люди жили, радовались, любили, творили — и это прекрасно. Вот об этом наш спектакль.