Елена Чекалина: «Цена на произведения Шемякина обречена на рост как биткоин летом-2018»

Елена Чекалина рассказала, за счет чего арт-диллеры могут продать даже дохлую акулу Фото: Алексей Белкин

«ЧЕЛОВЕК, У КОТОРОГО ВСЮ ЖИЗНЬ БЫЛ СВОЙ БИЗНЕС, — ОЧЕНЬ ПЛОХОЙ РАБОТНИК»

— Елена, прежде чем вы стали коммерческим директором Центра Михаила Шемякина, вы долгое время занимались собственным бизнесом. И занимались весьма успешно, насколько я слышал. Расскажите немного о себе: что это был за бизнес и какие пути привели вас потом к Михаилу Шемякину и современному искусству?

— Помните, как человек развивается по таблице Маслоу (Абрахам Маслоу — американский психолог, выстроивший пирамиду потребностей человека: от физиологических, удовлетворения голода и жажды, до духовных, выраженных в познании и самоактуализации, — прим. ред.)? Сначала обеспечиваешь себе еду и крышу над головой, а потом возникает жажда чего-то большего.

Как ни забавно, но в определенный момент я пришла примерно к этому. У меня был рекламный бизнес, сосредоточенный в Москве и Петербурге, высокий доход, успех. В 2007 году мы начинали планировали развиваться на Европу: в планах у нашей компании был совместный проект с Общественной палатой РФ по формированию имиджа России за рубежом, предполагавший  открытие офиса в Париже. И все это, конечно, было пафосно и тщеславно. И мне казалось, что правильно. Но в какой-то момент я вдруг поняла, что это пустышка. Еще одна машина, еще один офис, еще одна квартира, но только круче — а дальше что? Где во всем этом я?

— То есть вы могли расширяться, но только в материальном пространстве. А это дурная бесконечность… Но интересно, что именно вы делали в рекламе?

— Свою первую компанию я открыла в 1996 году. Тогда мы создали в Питере проект под названием «Продвижение на торговых зонах». Помните, были такие открытые рынки?

— Да. Но они были далеки от какого-либо искусства.

— Да, совершенно далеки (смеется). Мы придумали проект систематизации рекламного пространства. На рынках были представлены ведущие бренды в сфере товаров народного потребления, и мы предложили предпринимателям эту систематизацию. То есть торговая точка оформлялась, брендировалась, и таким образом стимулировались покупки. Проект был очень простой, но принес большие результаты. Мы, одно из крохотных питерских рекламных агентств, имели договоры практически со всеми известными брендами: Unilever, Nestlé, Gillette и Mars. Мы действовали исходя из чистой интуиции, бесстрашно, потому что не было никакого опыта. Потом мы стали расширяться, у нас появился в клиентах концерн «Равиоли», один из наших самых крупных клиентов: он полностью передал нам свой рекламный бюджет. Мы с ним работали и в Москве, и в Питере. В Москве у нас появились такие же клиенты, которые передавали на управление свой рекламный бюджет: скажем, группа компаний «Се».

Это все об эго, о насыщении тщеславием, осознании того, что ты еще более влиятельный. Но в какой-то момент я поняла, что денег у меня будет еще больше, но моя внутренняя пустота ими  не заполняется. 10 лет — это как раз период насыщения, покупки квартиры, машины, когда ты растешь. В 2007-м у меня случился внутренний кризис, я попала в тупик — не знала, что и делать. Тогда еще не было (вы наверняка помните) такого активного освещения йогических практик, и мы искали вслепую.

— Ну йога в Питере уже была.

— Тогда это все еще было или на любительском уровне (какая-нибудь фитнес-йога) или же с андеграундно-религиозным душком.

На этом этапе я просто свернула свою деятельность и вернулась в Питер. Мне было почти 40 лет — кризис по всем статьям. Дальше я стала интересоваться йогой. Вместе с подругой открыла женский йога-клуб «Сакура» на улице Жени Егорова. Мы очень старались, Про нас даже несколько репортажей сделали. Одновременно я познакомилась с кундалини-йогой, съездила на свой первый ретрит в Индию. Стали происходить какие-то открытия, но это все равно еще был детский уровень. А дальше — снова разочарования и растерянность. В этих поисках я растратила практически все свои деньги. К тому же клуб у нас отняли: договор об аренде был составлен неграмотно, на срок 11 месяцев. Мы вложили в помещение очень много: провели большой ремонт, сделали великолепную  вентиляцию. Я помню, все это стоило очень дорого. А арендодатели-дагестанцы просто отремонтировали все за наш счет и потом подняли аренду в четыре раза. И мы ушли несолоно хлебавши.

— А крыши против дагестанцев у вас, как я понимаю, не было.

— На этом все мои финансовые ресурсы были исчерпаны, оставалась только моя последняя квартира, и все. С одной стороны, я еще помнила о своем очень успешном периоде и продолжала за него цепляться, у меня было ощущение, что неудачи временные. «Ну как же, я богатая, успешная», — думала я. С другой стороны, я вдруг оказалась  в новой для себя реальности, когда у меня вообще ничего нет,  я уже никто,  надо начинать все сначала. Я стала говорить своим знакомым, что ищу какое-то приложение для своих сил. Но, сами понимаете, человек, у которого всю жизнь был свой бизнес, — очень плохой работник. Неудивительно, что все готовы были дружить, но не более. Да и я сама, если бы ко мне сейчас пришел, скажем, бывший руководитель «Газпрома» и предложил: «Лена, давай я буду у тебя коммерческим директором», — ответила бы ему: «Боюсь, что скоро я буду у вас коммерческим директором».

И в этот период мои друзья сказали, что есть в Питере такой фонд Шемякина и хорошо бы, если бы я с этим фондом познакомилась.

«Шемякин, конечно, личность огромного масштаба. Он сам все время в поиске ресурса для реализации своих идей. Он не коммерсант, не предприниматель, не управленец» Фото: Алексей Белкин

НАШИ ИНВЕСТИЦИИ В СФЕРУ ДУХОВНОГО МОГУТ ПОВЛЕЧЬ ЗА СОБОЙ ЕЩЕ И ОЩУТИМЫЙ, МАТЕРИАЛЬНЫЙ РЕЗУЛЬТАТ»

— Как вы восприняли это предложение?

— Сначала с недоумением, дескать, где я и где искусство? Да, я коммерсант, уверенный, самостоятельный, с достаточно большими амбициями. Но никакого опыта работы в этой сфере у меня не было.

Все-таки я пришла сюда, на Садовую улицу (в Петербурге шемякинский фонд, ныне — центр, находится на Садовой улице, 11 — прим. ред.), и была потрясена: центр города, роскошное помещение.Только все здесь было по-другому: пустынное полутемное пространство с множеством непонятных картинок. На входе —  тяжелая дверь. С улицы фонд практически невозможно было найти, и лишь отдельным энтузиастам это удавалось. Притом Михаил Шемякин — это такое громкое имя. И как только я сюда зашла, меня снова охватил мой детский азарт, как тогда, когда мы брались за работу с самыми громкими мировыми брендами. Это был как раз тот случай, когда ты ничего не знаешь и не понимаешь в искусстве, но все равно очень интересно. И дальше началась удивительная трансформация.

— Как вы познакомились с Михаилом Михайловичем Шемякиным?

— Первым, с кем я здесь познакомилась, был Александр Михайлович Волков — генеральный директор фонда Шемякина. Сначала меня поразил коллектив — крохотный, три-четыре человека. Я испытала потрясение, когда увидела, что люди работают ради чего-то большего. Я не нашла это «большее» в рекламном бизнесе. А здесь, у этих людей, оно было внутри как-то изначально. Люди умные, по-своему супер-успешные. Но в фонде долгое время ничего не получалось с точки зрения денег. При этом благодаря поистине фантастической самоотверженности Ольги Сазоновой, художественного директора, и ее помощницы Галины Михайловой,  фонд продолжал развивать научно-просветительский проект «Воображаемый музей Михаила Шемякина» буквально на свои средства. Я старалась понять и еще не понимала, что может заставлять с такой страстью и энтузиазмом работать — не за деньги и не за славу, а просто из любви. Это было буквально то, что я искала. И  тут совместились мой внутренний запрос, мой опыт, достаточно  большой — он никуда не делся, у меня остались множество связей и друзей во всех кругах. Какой бы я ни проживала период, у людей со мной были очень успешные проекты — все знали, на что я способна. И когда я сказала знакомым, что теперь работаю в фонде Шемякина, все кивнули: «Угу, интересно» (смеется). Конечно, первое время с осторожностью, аккуратно присматривались к моим новым проектам. Я сама год вникала в процесс.

Нужно понимать, что Шемякин, конечно, личность огромного масштаба. Он сам все время в поиске ресурса для реализации своих идей. Он не коммерсант, не предприниматель, не управленец. Ему всегда необходим продюсер, сильный, крутой — частично эту роль, конечно, выполняет его жена Сара. Но сам по себе Михаил Шемякин — это прежде всего художник. Как вы понимаете, к любому творческому процессу нужно прилагать коммерческие  инструменты для того, чтобы этот процесс смог развиваться, быть реализованным, воплощенным. Я познакомилась с Шемякиным, и он влюбил меня в себя — это вселенная! Он очень разный: может быть даже демоническим, когда энергия в нем сжата, спрятана. Но когда он творит — это космос. Ты забываешь про все: про местечковые конфликты, обиды и начинаешь ему служить, но не как персоне, а следуешь за его творческими идеями.

Так вот, когда я осмотрелась здесь, в фонде, я поняла, что готова стать частью этого места и творческого процесса. Тогда уже включились все мои таланты. И результат есть: за последние 7 лет годовой оборот увеличился в 40 раз.

«Человека нашего времени все время программируют, заполняют его голову чужими идеями, но Михаил Шемякин помогает снять этот гипноз» Фото: Сергей Елагин

— Разница колоссальная.

— Но еще раз повторюсь: весь этот ресурс, база для роста у фонда уже были. Сюда нужно было только влить опыт и энергию — то, что было у меня. Это свидетельствует о том, насколько взаимодействие, синергия, коллаборация (какое угодно слово можно применить) способны приносить фантастическую отдачу в бизнес-структурах. Когда наши инвестиции в сферу духовного могут повлечь за собой еще и ощутимый материальный результат. Хотя изначально я просто увлеклась самим процессом, у меня не было задачи здесь заработать. Я как будто увидела перед собой очень красивый цветок, который нужно было правильно полить, чтобы он распустился.

— Как вы научились разбираться в современном искусстве? Я понимаю, что аппетит приходит во время еды, но эта сфера слишком специфична. Как вы смогли отделить настоящее от ненастоящего?

— Первое и основное, с чем я здесь познакомилась и что является базой фонда, — это «Воображаемый музей Михаила Шемякина» http://mihfond.ru/museum. Это колоссальный инструмент для любого дилетанта или профессионала. Он позволяет приобрести насмотренность, то есть дает навык, позволяющий определить, что  есть настоящее, а что — подделка, на что стоит обращать внимание, а что просто мыльный пузырь.

Да, я ходила по музеям, смотрела какие-то доступные вещи, но с современным искусством была знакома очень поверхностно. Представьте, вы только в первый раз попробовали кофе, вино или чай — что вы можете сказать про него? Даже если вы попробуете их по одному разу в разных местах, ваши ощущения будут на уровне «лучше — хуже», но это быстро забывается. А теперь представьте дегустацию, когда вам одновременно предложили попробовать 10 сортов кофе, чая, сыров или вина. Понимаете, о чем речь? У вас сразу формируется вкус — мгновенно, хотите вы этого или нет.

«Воображаемый музей» — это тоже, извините за примитивность сравнения, дегустационная палата. Когда начинаешь его изучать, помимо новых знаний появляется насмотренность. После этого вам будет очень сложно впарить что-либо, потому что вы попробовали сразу все: и настоящее, и ненастоящее. Это первое, что мне дал «Воображаемый музей» .

Второе — тебя заставляют думать. Здорово, когда ты сам изначально подготовлен к самостоятельному восприятию и мышлению. Но мы сейчас больше ориентированы на интеллектуальный фастфуд. И при этом постоянно оглядываемся на чужое мнение — вплоть до того, что начинает казаться, что это и твое мнение тоже. Хотя очень сложно сформировать именно свое мнение. Нужно побыть в тишине, заткнуть уши и подумать: а что я на самом деле об этом думаю, чувствую, что здесь реально мое, а что не мое? Потому что, когда бесконечно в интернете, в телефоне, в рекламе и даже в дружеских беседах нам навязывают чужое мнение — нас нет.  Нас все время программируют, заполняют голову чужими идеями.

«Шемякин никогда и никого не оставляет равнодушным. Он как бы говорит: «Отлично. Ругайте меня. Только давайте вы сначала что-нибудь узнаете. Не просто на уровне „нравится — не нравится“, а что за этим стоит?» Фото: Сергей Елагин

— В этом и заключается искусство манипуляции в потребительском и информационном обществе. Человека низводят до положения обычной клеточки, за которую уже все решено.

— Да, но Шемякин помогает снять с человека этот гипноз.  Иногда к нам приходят и говорят: «Мне не нравится Шемякин». Я отвечаю: «Давайте поговорим про это». Потому что «не нравится» — это активная позиция, это то, что вызывает у человека эмоции. Вообще, основная задача искусства — вытолкнуть нас с насиженного места, избавить от привычного, отформатированного кем-то мнения, чтобы мы что-то начали чувствовать. Поэтому очень важно, что Шемякин никогда и никого не оставляет равнодушным. Он как бы говорит: «Отлично. Ругайте меня. Только давайте вы сначала что-нибудь узнаете. Не просто на уровне „нравится — не нравится“, а что за этим стоит? Если у вас что-то вызывает сопротивление, всмотритесь в него. Где это не согласуется с вашей привычной моделью мира?» Получается, что как раз задачу искусства Шемякин идеально и даже гениально выполняет.

Конечно, к произведениям Шемякина нужно привыкнуть. За годы работы в центре у меня появились свои предпочтения в его творчестве. Каких-то вещей я, возможно, не понимаю, но они остаются для меня интересными. Я влюблена всем сердцем в его  метафизические работы, эксперименты с цветом, натюрморты. Будь у меня много денег, я бы скупала шемякинские работы. Сейчас в ММОМА (Московский музей современного искусства) экспонируются его произведения с трансформацией образов мировой живописи — в частности, несколько панно из листьев. Это просто потрясающие вещи. Как он видит форму… Когда мы бываем у Михаила в замке (замок Шато де Шамуссо в долине Луары, где Михаил Шемякин поселился в 2007 году, — прим. ред.), там никогда не бывает беспорядка, хотя очень много всяких разных вещей. Но любые нагромождения — сухие цветы, оплывы свечей, что-то еще — легким движением руки тут же становятся произведением искусства. Это свидетельствует о том, как человек умеет работать с пространством, формой и цветом. Кажется, чуть-чуть что-то переставил — и вот уже из кучи вещей или даже мусора рождается произведение искусства.

— Насколько хорошо на современном арт-рынке продаются работы Шемякина? Не превратился ли он уже в некоего патриарха-классика, чье имя больше ассоциируется с прошлым, а не с сегодняшним днем?

—Я бы не назвала его классиком. Он постоянно находится в процессе изобретения новых форм. Те же его интерьерные трансформации свидетельствуют о том, что он занял вышел совершенно другую нишу, декоративную. Взял и сам себя победил.

В Шемякине есть что-то детское, когда он перестает быть заложником своего статуса, вдруг становится таким играющим ребенком, который начинает создавать что-то невероятное, пробовать, экспериментировать… 

 Что касается продаж работ Шемякина, то этим обязательно нужно заниматься. Как  как правило, зарабатывает не столько сам художник, сколько арт-дилеры. При этом, так как, к счастью, художник жив, и дилеры  пытаются искусственно занизить  цены на его работы.

— То есть на живом художнике зарабатывают меньше, чем на мертвом?

— Конечно. Но мое ощущение как коммерсанта, возникающее из анализа сегодняшнего рынка (я думаю, мои прогнозы подтвердятся), заключается в том, что сейчас нужно просто скупать Шемякина, потому что следующий год и 2020-й станут временем взрывного роста цен на его творчество. К нему проявили огромный интерес ведущие арт-дилеры. Мы общались на эту тему на выставке в ММОМА, до этого разговаривали с коллекционерами, и все понимали, что пока на работы Шемякина специально занижают цены, чтобы потом по максимально низкой цене скупить. Простейший пример — это как резинка: чем ты ее жестче оттянул назад, тем она сильнее и масштабнее выстрелит вперед. Поэтому я и говорю: если бы у меня были деньги, я бы сейчас вложила их в работы Шемякина, потому что это будет коммерческая бомба.

— Вы хотите сказать, что произведения Шемякина как доллар: он обречен на рост?

— Скорее, как биткоин, когда он рос фантастическими темпами летом-2018 (смеется). Есть еще один показатель того, что это очень коммерчески правильное вложение — количество подделок на рынке. Мы даже не знаем, что с этим делать. Количество стилизаций  под Михаила Шемякина превосходит все разумные пределы.

«По-настоящему хороших подделок не очень много. Наш генеральный директор хорошо умеет их отличать от подлинников» Фото: Сергей Елагин

— Насколько они талантливые?

— Не очень талантливы. По-настоящему хороших подделок не очень много. Наш генеральный директор хорошо умеет их отличать от подлинников. Однако само их появление говорит о том, что спрос на Шемякина огромный и он удовлетворяется таким дилетантским образом.

— А как происходит ценообразование на рынке современного искусства? Не только на примере Шемякина, но относительно любого художника?

— Здесь работает обычный инструмент спроса и предложения, где спрос определяет цену. Спрос сейчас высокий, поэтому и цена на современное искусство немаленькая. Важно также, как выглядит встречное предложение. К примеру, сейчас в Питере очень большой спрос на кофе. Если пройти по Невскому проспекту, то что мы увидим? Предложение почти через каждые 10 метров: автоматы, кафе и т. д. Но насколько они адекватны спросу и качественны? Эти тонкие моменты очень интересно играют и на рынке искусства. У нас нет реального инструмента оценки. Кто-то авторитетно заявляет, что это круто! «Круто купить тухлую тушу акулы за миллион долларов!» Или некто начинает рекламировать баночку с испражнениями как предмет искусства. А потом 200 очень влиятельных человек это подтверждают: да, это действительно так! И ты сидишь и думаешь: а может быть, это правда? Но нужно всего лишь сказать себе: «Король-то голый!» Это всего лишь чьи-то испражнения, они не могут быть произведением искусства. Даже если 200 очень влиятельных людей об этом сказали… Но я же не стал от этого дебилом!

Мы сейчас хотим создать Институт философии и психологии творчества на базе коллекции «Воображаемый музей», на базе исследований Михаила Шемякина. Это нужно, чтобы у людей была система доступного образования и возможность понять, что  можно считать искусством, а что нельзя. Чтобы у нас рынок формировал вкус, а не вкусовщину — понимаете разницу?

— Ценообразование в современном искусстве — это действительно финансовая пирамида, как многие говорят?

— К сожалению, сейчас это так — финансовая пирамида. Можно полагаться на порядочность арт-дилера. Понятно, что любой дилер, каким бы он непорядочным ни был, будет, конечно, из общего потока работ вычленять нужные вещи, но при этом стараться максимально снизить их в цене, потому что на художнике зарабатывают без художника.

— А вот баночку с испражнениями дилер постарается выгодно продать.

— Да,  и это нужно сделать сейчас! Потому что все знают, что завтра она ничего не будет стоить — скоро обман раскусят. И вокруг баночки начинается медийная шумиха. И, наоборот, чем меньше внимания к работе, тем выше вероятность, что рынок коллекционеров тихо и молча скупает нечто по-настоящему достойное. Но без шума, так, как им выгодно, чтобы цена оставалась низкой.

— Однако Шемякина нельзя назвать дешевым художником.

 — На том уровне, на котором сейчас скупаются его работы, я считаю, что он практически бесплатный. Ценовой уровень его картин сильно сдерживается. Он должен стоить минимум раз в пять дороже. Понятно, что я ангажирована и  этого не скрываю, но это еще и моя оценка как специалиста.

«На том уровне, на котором сейчас скупаются его работы, я считаю, что он практически бесплатный. Ценовой уровень его картин сильно сдерживается» Фото: Сергей Елагин

 «В МАСТЕРСКИХ У ШЕМЯКИНА СТОИТ ОБОРУДОВАНИЕ, КОТОРОЕ ПРИЕЗЖАЛИ НАСТРАИВАТЬ СПЕЦИАЛИСТЫ ИЗ ЛУВРА И ЭРМИТАЖА»

— Что из видов современного искусства хорошо востребовано на рынке? Что наиболее продаваемо: литография, живопись, скульптура, жикле? Стоит ли вообще покупать жикле (эксклюзивные цифровые художественные репродукции шедевров живописи на холсте, по качеству исполнения и цветопередачи не уступающие оригиналу — прим. ред.), которые все больше входят в моду?

— Жикле — изобретение западного рынка. Понятно, что оригинальную работу художника может купить только один человек. Жикле — еще пять человек. А литографию — сотни. В этом плане жикле выгодно отличается, потому что оно не печатается в типографии, хотя его и принято называть тиражной графикой. Шемякин сам производит жикле со своих слайдов, сам работает с цветом, с фактурой, долго выбирает бумагу. Например, на один тираж, насчитывающий всего пять штук, у него иногда уходит до ста копий, которые потом идут в помойку. Но эти пять штук, при их хрупкости, при том что это делал непосредственно он сам, я смело бы отнесла к произведениям искусства, выполненнымх лично Шемякиным. С моей точки зрения, жикле — очень хорошее инвестиционное вложение, тем более что на каждой работе есть оригинальная подпись Шемякина, удостоверяющая, что он сам ее сделал. Кстати, в мастерских у Михаила IШемякина стоит оборудование, которое приезжали настраивать специалисты из Лувра и Эрмитажа. Настраивали полтора года для того, чтобы добиться того цвета, который он видит. Я даже по своей работе в сфере рекламы знаю, как иногда сложно добиться всего лишь одного цвета.

Тот же самый Rothmans (известная британская компания Rothmans, производитель сигарет — прим. ред.) как-то зарубил нам несколько тиражей и огромных баннеров просто потому, что тон цвета не совпадал. Это  к вопросу о том, что все не так просто. А когда идет речь об авторском произведении, все во сто крат сложнее. Если вы видели жикле, у вас наверняка сложилось ощущение, что это написано рукой художника.

Что касается литографий, то их очень охотно покупают. За несколько лет  цена на них выросла раза в три. Центр эти литографии продает, и я очень уверенно могу сказать, что спрос на них увеличивается. Скульптуры мы не продаем, у нас есть только небольшие работы, оловянные миниатюры http://shop.mihfond.ru/shop-slug/shopauthor/masterskaya-olovyannoy-miniatyuryi-mihaila-shemyakina, выполняемые по лицензии Шемякина. Они тоже выросли в цене за последние три года примерно в три раза.

— Неужели никто из олигархов не захочет иметь на своем приусадебном участке, к примеру, скульптуру работы Шемякина?

— Для приусадебного участка, я думаю, это все-таки очень дорогая вещь. Скульптуру я бы больше рассматривала не как коммерческое вложение, а как способ закрепить память о важном моменте истории города. Быть может, кто-то из крупных предпринимателей захочет войти в историю. А скульптура Шемякина, я так думаю, — это то, что останется на века. Как бы ни критиковали памятник Петру I, установленный в Петропавловской крепости, это все-таки огромный шаг вперед, в том числе и в скульптуре. Его памятники словно притягивают к себе легенды — рассказывают свою историю. Например,  про памятник Петру I в Петропавловской крепости  туристы все время спрашивают: «Почему такие вытянутые пропорции?» (пропорции действительно увеличены в 1,5 раза — прим. ред.) Здесь мы предлагаем обратить внимание на пропорции фигур святых в иконописи — — это 1/9, 1/12, то есть это очень вытянутые тела, — и объясняем, что Шемякин  работал с иконописью еще в ленинградский период, в 1960-е. И скульптуру Петра Шемякин как раз создавал по тому же принципу, как изображение святых, стремясь передать тем самым свое восхищение перед фигурой царя-реформатора. Другой момент — император сидит в кресле с ликом требовательным и грозным, с вопросом, как бы замершим на его устах: «А что вы тут натворили?» Это опять отсылает нас к иконописи, к традиции изображения Бога как Христа в качестве грозного Судии. Можно также обратить внимание, какие удивительные пропорции рук, как много проработанных деталей  костюма, кресла  и т. д.

«Как бы ни критиковали памятник Петру I, установленный в Петропавловской крепости, это все-таки огромный шаг вперед, в том числе и в скульптуре» Фото: Gzen92, CC BY-SA 4.0, commons.wikimedia.org

«МЫ ПОМНИМ НЕ О ТЕХ, КТО ЗАРАБОТАЛ ДЕНЬГИ, А О ТЕХ, КТО ВЛОЖИЛСЯ В ИСКУССТВО»

— Не так давно российское законодательство даровало налоговые льготы современным меценатам. Но какая выгода может быть от меценатства? Как правило, как явление оно ассоциируется с безвозмездным вложением в искусство, с покровительством и патронажем, но не более.

— Мне кажется, есть небольшое лукавство по поводу меценатства и безвозмездности. Скажите, многое ли вы помните о крупных промышленниках царских времен? Какие имена прежде всего, приходят на память?

— Да, вспоминаются, прежде всего, меценаты: Федор Рябушинский, два Саввы — Морозов и Мамонтов, Алексей Бахрушин и пр.

— Вот видите! Мы помним не о тех, кто заработал деньги, не о тех, кто построили шикарные промышленные комплексы и заводы, а о тех, кто вложился в искусство. И эта выгода очевидная. Мы все хотим через детей и через свои дела продлить свою жизнь, память о себе. То есть приобрести влияние. Не влияние через власть, а еще более сильное — через уважение и доверие. Это гораздо более масштабное влияние, но его сложнее выстроить. Очень трудно быть благотворителем в подлинном, глубоком значении этого слова. Вспомните Чулпан Хаматову — это не просто знаменитая актриса, а человек, имеющий огромное влияние. Приобретая это влияние, мы в дальнейшем легко открываем перед собой все двери. Может быть, это не монетизируется, как многие другие вещи, но имеет большой долгосрочный ресурс — в том числе и с точки зрения коммерции. Ведь деньги — это не просто доход, власть — гораздо более денежный ресурс, а влияние во сто крат превосходит и власть, и деньги.

Разумеется, меценаты делятся как минимум на две категории. Принадлежащие к первой категории, как правило, еще достаточно незрелы, но уже что-то заработали и хотят показать, что и они способны что-то профинансировать. Обычно это сразу чувствуется. А ко второй категории относятся те, чья мотивация к меценатству сложнее. Например, сейчас с нами стал сотрудничать фонд Алексея Борисовича Антропова (фонд содействия развитию культуры и образования http://antropov-foundation.com/#about). Во главе этой организации стоит человек, который идет именно по второму пути. Это тот случай, когда внутренняя зрелость диктует потребность сделать вклад в общее дело просветительства. Антропов не желает откровенного пиара, но он сам ищет сам те проекты, которые, на его взгляд, способны повлиять на образовательный контекст общества. Конечно, просто помогать несчастным детям — это всегда заметно и важно. Проявление интереса к искусствоведческим, тяжелым с точки зрения пиара проектам требует от мецената уже более широкого кругозора, способности отказаться от мгновенного результата.

«Коммерческие выездные проекты, подобные тому, какой в эти дни мы представляем в казанской галерее «БИЗОN», помогают нам» Фото: Сергей Елагин

«ГАЗЕТА „БИЗНЕС ONLINE“ ПРОЯВИЛА МАКСИМУМ ЭНТУЗИАЗМА И ВНИМАНИЯ ДЛЯ ТОГО, ЧТОБЫ В КАЗАНИ ОТКРЫЛАСЬ ВЫСТАВКА ШЕМЯКИНА»

— Какие налоговые льготы теперь гарантирует меценатам государство?

— Насколько я поняла из недавно принятого закона о налоговых льготах для «лиц, оказавших финансовую поддержку государственным и муниципальным учреждениям культуры», в первую очередь это освобождение от налога на прибыль. До этого у нас боялись, что меценатство — это разновидность отмывания денег; соответственно, это можно было делать только с прибылью. Теперь меценатство можно относить к расходам, и это очень существенная налоговая льгота.  Тем более что практически все лазейки для черных схем теперь закрыты, а фонды и государственные предприятия абсолютно подотчетны проверяющим органам. Поэтому новый закон, слава Богу, имеет права на существование (вступил в силу с 1 января 2019 года— прим. ред.).

— Кого еще, кроме уже упомянутого Антропова, вы можете отнести к современным влиятельным меценатам?

— Достаточно сильное влияние имеет благотворительный фонд Владимира Потанина. Предприниматель Алишер Усманов также много инвестирует в культуру — к примеру, он помог построить здание театра Борису Эйфману. Нельзя не вспомнить и о благотворительном фонде культурных инициатив Михаила Прохорова. Эти имена на слуху. Но есть отличия — и я бы хотела подчеркнуть их — между меценатством и филантропией. Очень часто в процессе получения грантов запрещено оплачивать труд сотрудников или тратить деньги на гонорары. Вероятно, кому-то кажется, что люди должны работать бесплатно или брать средства на зарплату и налоги где-то в другом месте. В таких случаях меценаты ограничиваются финансированием конкретных покупок оборудования, поддержкой мультимедийных программ, но не более. Если же говорить про филантропию, то здесь акцент делается не на конкретном проекте, а именно на благотворительной помощи. Почему я упомянула про фонд Антропова — это как раз тот случай, когда есть понимание, что Михаил Шемякин — это живой человек, что это художник и он точно так же нуждается в деньгах, как и все остальные. Почему-то считается, что у Шемякина деньги откуда-то сами появляются, но это далеко не так. Сотрудники его фонда, как ни странно. Филантропы учитывают эти моменты, а вот в меценатстве акцент чаще всего делается на финансировании результата работы. Мы этому невероятно рады, но в то же время мы невероятно благодарны и тем людям, которые помнят  не только про искусство, но и людей в искусстве.

— Новый закон позволяет филантропам быть филантропами?

— Он позволяет самим выбирать систему финансирования. Я сама провела такое разделение между меценатами и филантропами. Кстати, огромное спасибо Казани и газете «БИЗНЕС Online» за то, что они сотрудничают с нами, это огромная помощь! Коммерческие выездные проекты, подобные тому, какой в эти дни мы представляем в казанской галерее «БИЗОN», помогают нам.

— Вы первый раз отправили шемякинскую выставку в Казань?

— Да, это первая выставка произведений Шемякина в столице Татарстана. Газета «БИЗНЕС Online» открыла собственную арт-галерею, и, несмотря на то, что мы обыкновенно не проводим выставки в галереях, в этом случае организаторы проявили максимум энтузиазма и внимания для того, чтобы это случилось.

От редакции: Напоминаем, что в галерее современного искусства «БИЗОN» открылась выставка «История легенды. Шемякин, Высоцкий и русский Париж 1970-х». Тема экспозиции — дружба, творчество и взаимное влияние двух выдающихся мастеров: в этом году художнику Михаилу Шемякину исполнилось 75 лет, а Владимир Высоцкий отметил бы свое 80-летие.

В цикле иллюстраций Шемякина к произведениям Высоцкого 42 работы — ровно столько прожил великий советский поэт. Представленные работы — своего рода продолжение начатого больше 40 лет назад диалога автора-исполнителя и художника.

Выставка будет работать до 31 марта 2019 года.

Стоимость билетов: в будние дни — 200 рублей, в выходные и праздничные дни — 250 рублей, для студентов — 100 рублей, для пенсионеров — бесплатно. При предъявлении флаера предоставляется скидка 20%.

Галерея современного искусства «БИЗОN» (ул. Мазита Гафури, 50), часы работы: с 12:00 до 19:30.

Генеральный информационный партнер выставки — «БИМ-радио».