Максим Беляев: «Больше смертных приговоров выносили судьи, не работавшие следователями»

Максим Беляев: «Смертную казнь если и назначать, только когда ты не на 100 процентов уверен, а на 200» Фото: Сергей Елагин

«БОЛЬШЕ ВСЕГО ЗАПОМИНАЮТСЯ ЗВЕРСКИЕ ПРЕСТУПЛЕНИЯ»

— Максим Владимирович, сколько уголовных дел рассмотрено вами за все время работы судьей, какие дела особо запомнились и почему? Об этом вас спрашивает наш читатель Ангелина Воронина.

— Мне кажется, ни один судья не считает, сколько он дел рассмотрел за свою практику, и я точную цифру не назову. А вот какие дела запомнились… Наверное, каждое по-своему. Больше всего запоминаются зверские преступления, за которые назначаешь пожизненное лишение свободы. У меня в практике таких приговоров четыре. Первый — это главарь банды Сметанин, они совершали убийства по всей России: в Свердловской, Оренбургской и Ульяновской областях, в Татарстане. Причем убивали бандиты и мужчин, и женщин, и престарелых, и даже одного мальчика задушили резиновым жгутом. Сам Сметанин до этого был неоднократно судим, последний раз сидел за убийство, освободился условно-досрочно и создал банду, которая совершала дерзкие нападения. Также пожизненное получили Миндияров, так называемый челнинский джокер, вырезавший целую семью; казанец Игошин, забивший насмерть женщину и ее дочку, предварительно изнасиловав 7-летнего ребенка, а потом еще поджегший их квартиру. И последний пожизненный приговор — это Веревкин из Чистополя, который убил четырех человек, включая трехлетнюю девочку.

— Как вы считаете, пожизненное — это достаточное наказание для таких зверств? Смертный приговор стоит вводить?

— Это достаточно философский вопрос, он выходит за пределы норм уголовного права. По одной простой причине: в настоящее время качество предварительного следствия не всегда позволяет суду сделать категоричный вывод о том, виновно это лицо или нет. Смертную казнь если и назначать, только когда ты не на 100 процентов уверен, а на 200. Старые судьи, у которых я учился, когда пришел работать в Верховный суд РТ в 2006 году, так говорили: «Если можешь не назначать смертную казнь, то не назначай, потому что ты отнимаешь у человека самое дорогое — жизнь. Да, от имени государства, но этот документ ты подписываешь сам».  

— Наверное, еще и потому, что этот приговор не переиграть, если вдруг окажется, что ошибка.

— И это тоже. Об этом дискуссия уже давно ведется. Но из тех, кому я вынес пожизненное, есть и те, кому смело можно было назначить смертную казнь.

— Вы сказали, что при вынесении смертного приговора надо быть уверенным на 200 процентов. А как часто такая «железобетонная» уверенность у судьи бывает?

— Такое бывает. Например, когда у человека не одно преступление, а серия: похожий почерк, кучу следов оставил, есть материальные улики, а не просто показания свидетелей. Для того, чтобы быть уверенным, по каждому делу нужна совокупность доказательств. Если ее нет, отсюда и рождаются вопросы, а в суде, как правило, восполнить этот пробел уже невозможно, потому что раньше уголовно-процессуальный кодекс позволял суду это делать, а сейчас доказательства представляются сторонами, и суд ограничен в функциях их сбора.

— А эмоции при назначении приговора присутствуют? Насколько они влияют на решение судьи?

— Ветераны, с которыми посчастливилось работать в одном составе, всегда говорили так: «Твое решение по лицу видно быть не должно на протяжении всего процесса, и вот только когда ты встал и провозглашаешь приговор, вот тогда они должны понять, какое решение ты принял». Все эмоции должны оставаться в совещательной комнате.

— Порой судьи, зачитывая приговор, бубнят скороговоркой. Разве это правильно?

— Сам я стараюсь достаточно четко произносить все формулировки, требую того же от судей-криминалистов республики. Но случаются такие казусы, когда действительно не совсем понятно, что судья сказал. Из этого положения мы выходим таким образом: сторонам рассылается копия приговора.

«Оценить общую картину работы предварительного следствия сложно» Фото: «БИЗНЕС Online»

«РАЗ ДЕЛА В СУД ПОСТУПАЮТ — ЗНАЧИТ, СЛЕДСТВИЕ РАБОТАЕТ»

— Как вы оцениваете работу следствия сегодня? Помнится, раньше дела в суде частенько разваливались из-за того, что доказательная база хромала.

— Я сам 10 лет следователем проработал — порой бывало так, что не хватало доказательств, и мы дело не направляли в суд. И лидеров группировок мы арестовывали, а через два месяца выпускали, потому что не смогли собрать совокупности доказательств. Наверное, это проблема не только сегодняшнего времени и не только нашей страны. Преступность не живет категориями прошлого, она в будущее смотрит и все технические новинки использует, и принципы разыскной деятельности прекрасно понимает. Но во все времена есть следователи, которые стремятся быть лучше, и есть те, кто давно махнул рукой и на себя, и на свои интеллектуальные возможности. Может, кого-то рутина засосала — такое тоже бывает, ведь нагрузка у них немалая.

Оценить общую картину работы предварительного следствия сложно, хотя каждый год они приглашают меня к себе на совещания, и я на недостатки им указываю, говорю, как устранил бы то или иное обстоятельство. Но раз дела в суд поступают — значит, следствие работает, а наша задача — разобраться по закону.

— Часто суд возвращает дело на доследование?

— В апелляционном порядке утверждаемость приговоров городских и районных судов составляет 85 процентов, соответственно, 15 процентов дел мы либо изменяем, либо отменяем, либо возвращаем прокурору.

— Как вы смотрите на правомерность того, что у предпринимателей в ходе следствия изымают документацию и компьютеры, парализуя всю деятельность? А потом оказывается, что ничего не нашли, а бизнесу нанесен невосполнимый ущерб… (Жуков)

— Обыск или выемка — это существует во всем мире, во все времена. Есть орудия преступления — их надо изымать. Есть аппаратура, которая помогает совершать преступления, — ее надо изымать. Другой вопрос — насколько изъятие целесообразно и адекватно содеянному, что инкриминируется лицу. Все это может быть обжаловано в порядке статье 125 УПК РФ, и в судебном заседании должно быть принято решение.

Раньше все это отсекалось на уровне прокурорского надзора, а сейчас его решили заменить судебным контролем. Но судья — это все-таки более статичное процессуальное лицо. А у прокурора сегодня нет тех полномочий, которые были ранее, когда он в порядке надзора мог выезжать в любые органы следствия и дознания. В УПК введены изменения, и это не вина прокурора, что его надзор сведен к минимуму. Но именно это, наверное, не позволяет полностью проконтролировать на стадии досудебного производства. Да, проблема существует, но она связана не со следственными органами, а с их подконтрольностью.  

«Ильгиз Идрисович Гилазов стал председателем Верховного суда РТ, освободилась его предыдущая должность — зама по уголовным делам. Почему он выбрал мою кандидатуру, это знает только он сам» Фото: «БИЗНЕС Online»

 «В ВЕРХОВНОМ СУДЕ РТ ПРИНЯТО СОВЕТОВАТЬСЯ»

— Вы уже не раз вспомнили судей-ветеранов, а кого из них вы назвали бы своими учителями, на кого равняетесь в своей работе?

— Я изначально попал в хороший коллектив, все три имеющиеся инстанции прошел. Сначала в надзорном составе, где председателем был Юрий Павлович Худобин, он и сегодня работает в той же должности. Затем работал в кассационном составе, под руководством заслуженного юриста РФ Льва Викторовича Романова, самого опытного члена президиума Верховного суда РТ. Позже перевелся в следующий состав — первую инстанцию, где самостоятельно выносят приговоры, там председателем был Ильгиз Самикович Галимуллин, а руководил уголовной коллегией Ильгиз Идрисович Гилазов. Учителей гораздо больше было, но это первые, кто приходят на ум. 

— Худобин и сегодня работает в той же должности, а вы уже заместителем председателя Верховного суда РТ стали. Как это произошло?

— Все произошло очень стремительно, это ведь не зависит от нас. Ильгиз Идрисович Гилазов стал председателем Верховного суда РТ, освободилась его предыдущая должность — зама по уголовным делам, и он мог ее предложить кому угодно. Почему он выбрал мою кандидатуру, это знает только он сам. Для меня это было очень неожиданно. Помню, указ президента РФ о моем назначении был от 29 декабря 2011 года, мне тогда было 36 лет. А после новогодних каникул нужно было выходить и руководить уголовной коллегией, где я был младше всех. Сидел эти 10 новогодних дней и думал: как же выйти и как начать?

Но все потихонечку стало на свои места. Были, конечно, и вопросы. Тогда создавалась апелляционная инстанция, на этой волне пришли молодые судьи, которые не имели опыта работы в Верховном суде. Нужно было «старых» и «новых» судей между собой смешать, создать новые составы с хорошим психологическим климатом, чтобы было комфортно работать вместе. Постепенно мы сплотились, идем вперед, есть хорошие результаты. 1 января 2018 года указом президента РФ меня на второй срок назначили заместителем председателя Верховного суда РТ. Есть цели и задачи, будем двигаться к лучшему.

«Я выбираю дела более-менее компактные, по которым не нужно выезжать из Казани, где человек 20 свидетелей» Фото: «БИЗНЕС Online»

— Как отнеслись коллеги к тому, что вас — молодого — назначили заместителем председателя Верховного суда РТ? Ревности не было, за спиной не шушукались?

— К тому времени я проработал в Верховном суде РТ пять лет, во всех трех инстанциях меня знали. Я очень благодарен всем, особенно председателям судебных составов — они сразу взяли на себя большую часть ответственности, потому что многие вопросы приходилось обсуждать, советоваться. Коллектив поддержал меня, и я очень благодарен им за это.  

— А советоваться с подчиненными — это принято в Верховном суде РТ? Не все начальники любят это делать…

— В Верховном суде очень демократичная обстановка, у нас принято советоваться. Более того, есть такие формы уголовного судопроизводства, когда дело рассматривается тремя судьями. Это и в апелляции есть, и в первой инстанции, в президиуме вообще 11 человек. Обсуждение присуще судье. Единолично он тоже, конечно, принимает решение, но обсуждение у нас приветствуется.       

 — Почему вы до сих пор сами рассматриваете дела вместо подчиненных? (Евгения)

— Я рассматриваю не вместо подчиненных, а вместе с подчиненными. И подчинение там чисто символическое, потому что я такой же судья, как и они. Сегодня ты — зам, а завтра — опять судья, у нас ведь должность зама занимают не более двух сроков по шесть лет. Поэтому, во-первых, практику нельзя терять, во-вторых, руку надо держать на пульсе. Иначе я не буду знать то, что должен чувствовать настоящий судья. Поэтому хоть и не часто, но я беру дела в производство. Вот недавно вынес приговор по убийству беременной женщины в Дербышках. Считаю, что руководитель должен практиковать.

«В Верховном суде РТ 68 процентов дел, рассматриваемых по первой инстанции, составляют дела об убийствах» Фото: «БИЗНЕС Online»

— Если редко берете, то какие, как правило, дела? Связанные с убийством?

— В Верховном суде РТ 68 процентов дел, рассматриваемых по первой инстанции, составляют дела об убийствах. Если в районных судах 30 процентов — это кражи, а 17 процентов — незаконный оборот наркотиков, то у нас подсудность иная — особо тяжкие преступления против жизни и здоровья граждан. Я выбираю дела более-менее компактные, по которым не нужно выезжать из Казани, где человек 20 свидетелей. Чтобы и практиковать, но без особого ущерба для основной деятельности — руководства уголовной коллегией.

— Часто ли увольняют судей? Или они неприкасаемые? (Сергей)

— С 2011 по 2018 год в Татарстане было уволено 224 судьи. Это при том, что количество судей общей юрисдикции в республике колеблется около 700.

— Сами уходили или увольняли?

— Кто как уходил — кто сам, кто по выслуге лет, кто на повышение. 

— Почему уволился судья Приволжского суда Казани Ирек Камартдинов? (Артур)

— Треть судей поменялась, но всех интересует только Ирек Камартдинов… Он работал в Верховном суде РТ помощником, и работал очень даже неплохо. Потом его выдвинули в Приволжский суд Казани, где он тоже себя показал хорошо, уголовные дела рассматривал качественно. Я сам лично приглашал его в уголовную коллегию, думал, что это будет молодой перспективный судья Верховного суда РТ. Но в связи с тем, что фильтр очень жесткий, а парень не служил в армии, он не прошел. Видимо, психологический удар он все-таки получил, потому что ему пришлось бы работать на одном и том же месте всю жизнь, а нагрузка в Приволжском суде Казани ложится, я считаю, неравномерно, и он рассматривал больше всех уголовных дел. И, наверное, он сломался и ушел. Хотя до пенсии ему оставалось пять лет, и на хорошем счету он был. И сам по себе как человек он порядочный, неглупый. Но все случилось так, как случилось. А то, что пишут, что он ушел из-за каких-то оправдательных приговоров, это даже логически не соответствует действительности, потому что его оправдательные приговоры Верховный суд как раз и поддержал, оставив без изменения. 

«Процентов 10 в уголовной коллегии — это бывшие адвокаты» Фото: «БИЗНЕС Online»

«БЫЛИ СОКРАЩЕНЫ 16 СУДЕЙ И 21 СОТРУДНИК АППАРАТА»

— Штат судей продолжает сокращаться?

— Сокращение штата судей было связано с тем, что в России идет судебная реформа. Первое — она идет в части суда присяжных, второе — в части создания апелляционных и кассационных судов. Эти суды создаются не у нас, а в Нижнем Новгороде и Самаре. Для того, чтобы создать их за счет внутренних резервов, все суды субъектов РФ по приказу Москвы выделяют часть ставок судей и аппарата, чтобы создать новые судебные инстанции без финансовых затрат. У нас было сокращено 16 судей и 21 сотрудник аппарата.

— Они все будут трудоустроены во вновь создаваемых судах?

— Нет. Дело в том, что у нас сначала попросили просто вакансии, поэтому люди, имеющие выслугу, ушли в отставку. И они сегодня получают ежемесячное пожизненное содержание — это не менее 80 процентов зарплаты. А из аппарата люди ушли в основном в районные суды Казани, но когда у нас появятся вакансии, мы их вернем.  

— Почему предпочтение в судьи по уголовным делам отдается работникам прокуратуры и следователям? Ведь они мыслят явно с обвинительным уклоном. 99 процентов, по-моему, судьи в судебной коллегии — выходцы из прокуратуры. И, мне кажется, нет ни одного судьи, который раньше трудился адвокатом. Может, поэтому все приговоры исключительно обвинительные? (Айдар)

— Во-первых, 99 процентов — число неверное. Навскидку назову судей уголовной коллегии, которые работали адвокатами: Губин, Маликова, Фаттахов, Силагадзе… Их пригласили на работу в Верховный суд РТ, и они работают хорошо. Процентов 10 в уголовной коллегии — это бывшие адвокаты. А самая большая часть судей — это те, которые никогда не работали ни следователями, ни прокурорами. У нас очень много профессиональных судей, которые на пятом курсе юрфака уже были назначены судьями и работают до сих пор. Я вам еще один секрет открою: больше всех смертных приговоров выносили именно те судьи, которые никогда не работали следователями и прокурорами. Поэтому говорить про обвинительный уклон здесь можно с большой натяжкой.

Мы же смотрим не на то, кем раньше судья был, — мы оцениваем, профессионал он или нет.

Есть такие следователи и прокуроры, которых мы никогда не возьмем: которые имеют взыскания по службе, в быту ведут себя неправильно, у соседей на крыше шашлык жарят, шлагбаумы ломают, экзамен приходят два раза сдавать и не могут сдать… Дело не в профессии, каждый идет своим путем.     

— Может ли сейчас обычный простой человек стать судьей? Почему в судах работают в основном лица титульной национальности? (Елена)

— Я очень не люблю, когда начинают поднимать национальную тему… Председатель Верховного суда Ильгиз Идрисович Гилазов окончил в Москве Университет дружбы народов, поэтому он нас всегда консолидирует. Мне кажется, это последнее дело — обращать внимание на национальность. Надо быть прежде всего человеком и профессионалом. У нас работают и татары, и русские, чуваши, башкиры, грузины, люди с прибалтийскими корнями, украинскими, еврейскими, азербайджанскими. Каких только нет! И все зависит от того, как человек осуществляет свою профессиональную деятельность и как он себя ведет с коллективом. А от национальности это никогда не зависит. Скажу по-татарски: кеше булырга кирəк!

«Уголовное судопроизводство — это сфера, в которой важнейшие конституционные права и свободы личности, а также интересы общества и государства затрагиваются в наибольшей степени» Фото: «БИЗНЕС Online»

«ЛЮДИ, КОТОРЫЕ БОЯТСЯ УГРОЗ, НА ПЕРВОМ ГОДУ СЛУЖБЫ ОТСЕИВАЮТСЯ»

— Я работаю в центре и часто вижу, как вы утром идете на работу пешком. Если у вас есть служебная машина и охрана, почему не пользуетесь? Были ли в ваш адрес угрозы со стороны криминала? (Сергей)

— Я не только утром пешком хожу, но и вечером. Кстати, многие судьи пешком ходят или на велосипеде ездят. Машина есть, но она служебная, а не персональная. В уголовной коллегии Верховного суда работают 55 судей, почти у каждого есть помощник, еще есть четыре отдела — в общей сложности это порядка 140 человек. Каждый день есть какие-то запросы, письма, решения, и эта машина целый день ездит по изоляторам, тюрьмам, психбольницам, наркологическим диспансерам.

— У вас одна машина на всех?

— На коллегию — одна, и она используется по назначению. Пешком ходить мне нравится, потому что я родился и вырос в старой части Казани, хожу по местам детства и с утра поднимаю сам себе настроение. И для здоровья полезно.

Что касается угроз, то было дело в 1993 году, когда работал следователем, потому что там-то ты на переднем плане находишься, чаще контактируешь. Но чем дольше ты работаешь, тем больше люди узнают, кто ты по характеру и как вообще с тобой можно разговаривать. И со временем угрозы на нет сходят. Люди, которые боятся угроз, на первом году службы, как правило, отсеиваются. Я уже отработал 25 лет, не выпуская уголовные дела из рук, и, надеюсь, что и дальше поработаю.

— Писали о выходе вашей монографии «Свойства судебных решений». Это просто пособие или уже заявка на докторскую? (Марат)

— Это часть докторской. Рабочее название докторской — «Судебные решения в российском уголовном процессе». В 2009 году я защищал кандидатскую диссертацию в Москве, в Российской академии правосудия, и недавно туда же представил на научную экспертизу докторскую. Стремление защитить докторскую есть, потому что, во-первых, это систематизирует мысли, во-вторых, это новые предложения в уголовном процессе, которые выстраданы здесь, на земле. Уголовное судопроизводство — это сфера, в которой важнейшие конституционные права и свободы личности, а также интересы общества и государства затрагиваются в наибольшей степени. В этой отрасли я работаю уже четверть века и, наверное, кое-что понимаю и могу предложить для совершенствования законодательства. 

— Что-то новое в докторской диссертации предлагаете?

— Предлагаю. Например, постановление пленума по рассмотрению дел в порядке статьи 125 УПК РФ. Это наиболее встречаемая категория материалов в районных и городских судах Татарстана. Люди обращаются к нам в порядке 125-й — они обжалуют нарушение своих конституционных прав следователями и прокурорами, а сама процедура не отработана. Объясню. На рассмотрение такой жалобы дается пять дней. Но за пять дней невозможно собрать и полноценно рассмотреть этот материал! Я предлагаю минимум 14 дней. Это первое.

Второе — как только этот материал поступает в суд, сразу туда же несут постановление прокурора об отмене решения следователя. И суд даже не успевает никакое решение принять по существу. А гражданин приходит в суд ведь не за тем, чтобы увидеть постановление прокурора, а чтобы его вопрос решился. Но он такой возможности лишен. Поэтому я предлагаю сделать ступенчатое обжалование: сначала выносит постановление следователь, потом оно обжалуется начальнику следствия, затем — прокурору, и, когда уже есть эти три документа, только тогда оно может обжаловаться в суд.

Судьи Татарстана со статьей 125 УПК РФ ежедневно сталкиваются в своей работе, да и граждане от этого мучаются. Здесь, конечно, надо наводить порядок, но без введения новых законодательных норм это, к сожалению, невозможно. 

— Это ваше предложение будет где-то обсуждаться? А то ведь докторскую можно защитить и под сукно положить…

— Для того, чтобы защитить докторскую, в настоящее время необходим акт научного внедрения. Раньше это было на уровне какого-нибудь прокурорского подразделения. Его руководитель давал официальную бумагу, что ваши методические разработки используются ими при расследовании преступлений. Сегодня по-другому решается этот вопрос. Акт научного внедрения — это твои предложения в законодательство, которые прошли через обсуждение в профильном комитете Госдумы и которые либо приняты, либо хотя бы обсуждались. Мои предложения уже направлены в комитет по государственному строительству и законодательству и, надеюсь, их рано или поздно примут. Они назревшие и касаются работы судьи в каждом субъекте РФ.

— Ученые звания у судей Верховного суда РТ — это исключение из правил или норма?

— Среди судей у нас есть кандидаты юридических наук.

— А доктора наук?

— Докторов нет и, по-моему, никогда не было.

«НАДО НАПИСАТЬ ЕЩЕ ТРИ-ЧЕТЫРЕ ГЛАВЫ, И ТОГДА КНИГА «БАНДИТСКИЙ ТАТАРСТАН – 2» ВЫЙДЕТ»

— Вы и книги написали… Чувствуете в себе писательский дар или просто есть необходимость изложить на бумаге, упорядочить практику?

— Писателем себя не считаю, я скорее автор книг. Писатель — это, мне кажется, слишком высокая планка для меня. А в книгу входит то, что невозможно рассказать в ходе рассмотрения уголовного дела. Не говоря уж о том, что бывают очень интересные фотографии. О многих делах люди знают только по слухам, а из книги узнают факты, потому что эти книги на 100 процентов документальные. Вот, наверное, для того и пишу, чтобы было интересно и в то же время не было слухов о том или ином преступлении.   

— Когда выйдет книга в продолжение серии «Бандитский Татарстан»? (Руслан)

— Книга «Бандитский Татарстан» уже вышла два с лишним года назад. Первые три книги («Бандитская Казань», «Бандитская Казань – 2», «Бандитский Татарстан») мы писали в соавторстве с Андреем Шептицким, а четвертую я пишу один. На сегодняшний день написано шесть глав, но для книги этого маловато. Надо написать еще три-четыре главы, и тогда книга «Бандитский Татарстан – 2» выйдет.  

— В соавторстве с Шептицким вы написали о конокраде Шакуре из деревни Чутеево (ныне Кайбицкий район Татарстана). Есть ли у вас подобные материалы по Закамью (примерно того периода)? (Семен)

— Конокрадов очень много тогда было, и писать на эту же тему второй раз мне не хотелось бы. К тому же главу о конокраде Шакуре я считаю одной из самых удачных, там и редких фотографий много.

— Кто помогает вам выпускать книги, например подбирать фотографии?

— В конце каждой книги указан электронный адрес, и многие фотографии присылали на него. Некоторые фотографии приносили люди, прямо в суд. Однажды позвонила женщина и сказала, что среди членов ОПГ «Тяп-ляп» в книге нет фотографии ее мужа. А ведь он столько сделал для «казанского феномена»!.. 

— Ваши книги пользуются популярностью?

— Книга пользуется устойчивым спросом на протяжении уже шести лет.

— Денег много на книгах заработали?

— Половина тиража расходится на подарки, а заработанные деньги уходят на издание следующих книг. Сказать, что книги приносят какой-то доход, я не могу.

— Наверное, и не для этого книги делались?

— Для души писалось! Все эти подробности может описать только человек, который очень долго в этой среде работает и ежедневно сам трудится над текстом. Мы с Андреем Шептицким не единственные, но остальные пишут иначе, хотя похожие идеи были — и у бывшего прокурора РТ Амирова, и у его заместителя Загидуллина, и у силовиков, и у журналистов.   

— Ходят слухи, что вы скоро уходите на повышение, это правда? (Ильгиз)

— Предложения поступали — скрывать не буду. Предложения были и в Верховный суд РФ, причем дважды, и в другие субъекты тоже были. Ответил на них отказом, потому что хочу работать в Татарстане, в Казани.

«Судья еще не вышел из зала, а у вас в газете я уже могу увидеть, какое решение принято» Фото: Сергей Елагин

«БИЗНЕС ONLINE» ПОМОГАЕТ В РАБОТЕ»

— Пленум Верховного суда РФ в 2012 году призвал судей к открытости в общении со СМИ. В том числе им разрешили комментировать вынесенные решения. Согласны ли вы с подобной инициативой? (Борис)

— У нас сегодня сложилась хорошая тенденция по взаимодействии со средствами массовой информации, за которое в Верховном суде отвечаю непосредственно я. Это идет от нашего председателя Ильгиза Идрисовича Гилазова. Он сам по себе человек открытый к общению, и с его приходом информационная политика у нас поменялась. Мы стали приглашать СМИ на наши конференции, где называются недостатки нашей работы с конкретными примерами, звучат фамилии судей. Кстати, это нравится не всегда и не всем судьям, потому что чем тише, тем им лучше. Но граждане-то не должны страдать от их ошибок! И так уже в особом порядке рассматриваются 62 процента дел, их никто никогда не обжалует, а в Верховном суде Татарстана еще должны закрыть глаза на все остальные недостатки? Нет, мы вмешиваемся, изменяем, отменяем незаконные решения. Кому-то правда глаза режет, особенно когда это озвучивается с высокой трибуны, еще и в присутствии СМИ. Но тем не менее эта практика позволяет исправить какие-то ошибки и, может быть, не допустить их впредь. Поэтому к открытости я отношусь положительно и стараюсь настроить районные и городские суды на то, чтобы они тоже были лояльны к СМИ.    

— Некоторые судьи говорят: «Тайна следствия». А где граница этой гостайны?

— Есть гриф «секретно», на таких делах соответствующий штамп стоит. Рассматривают такие дела только те судьи, у которых есть допуск. В Верховном суде РТ таких судей-криминалистов только двое, и это более чем из 100 человек. В основном секретность связана с оперативно-разыскной деятельностью. 

— «БИЗНЕС Online» читаете?

— Читаю, и не один раз в день, по одной причине — «БИЗНЕС Online»помогает в работе. Если в суде рассматривается какое-то резонансное дело, ваши журналисты обязательно на переднем фронте находятся. Судья еще не вышел из зала, а у вас в газете я уже могу увидеть, какое решение принято. Такая ваша оперативность очень полезна для нашей работы. Ни у кого из других электронных СМИ я такой оперативности пока не вижу.

— Чем занимаетесь в свободное от работы время? Есть ли у вас хобби? (Ильдар)

— Я со школы занимаюсь нумизматикой. Эта тема меня захватывает.

— А в футбол-то играете?

— Дело в том, что есть регламент проведения спартакиады госслужащих Татарстана, где написано, что если руководитель подразделения не играет хотя бы минуту на поле, то результат игры аннулируется. В детстве я любил играть в футбол, да и сейчас на игры «Рубина» хожу. Но после разрыва ахилла на футбольном поле играю, скорее, чтобы поддержать коллег. Команда Верховного суда РТ сформирована в основном из судей уголовной коллегии, и как их бросишь? Хотя за ту «минуту», которую был на поле в этом году, мне удалось забить гол в ворота соперника. 

— Максим Владимирович, спасибо за откровенный и интересный разговор. Успехов вам!