«Важно понимать, что из человека с дипломом об образовании журналиста делает не власть – любая по счету, — не технологии, какими бы передовыми они ни были, а то, что в нем самом, его критическое мышление, жизненная позиция» «Из человека с дипломом об образовании журналиста делает не власть — любая по счету, не технологии, какими бы передовыми они ни были, а то, что в нем самом, его критическое мышление, жизненная позиция» Фото: ©Эдуард Песов, РИА «Новости»

«В ЭТОМ СЕЗОНЕ ОЧНО ОБУЧАТЬ НА ЖУРНАЛИСТА У НАС БУДУТ ТОЛЬКО НА КОММЕРЧЕСКОЙ ОСНОВЕ»

Сейчас у нас вовсю идет кампания по привлечению абитуриентов на отделение журналистики. Должностные ставки преподавателей напрямую зависят от того, сколько человек придет на первый курс. И каждый год, получив из министерства очередные — ужесточенные — условия по стоимости обучения и количеству бюджетных мест, мы нервно прикидываем, каковы шансы набрать группу. В этом сезоне очно обучать на журналиста у нас будут только на коммерческой основе, платить по сравнению с прошлым годом придется минимум на 20% больше.

А мы продолжаем подыскивать для абитуриентов слова, которые раскрыли бы перед ними привлекательность нашей профессии. И вот парадокс. На моей памяти (а это уже лет 25) мы никогда не делали рекламным лозунг о «четвертой власти». А вот то, что журналисты могут быть подобны стае пираний, звучит, на мой взгляд, для нынешних старшеклассников вполне привлекательно. Сравнение журналистов с прислугой — этот образ на рекламу профессии не тянет, но обнаруживает другую болезненную точку на общественном «теле», а именно: соблазн смотреть на журналистов «сверху вниз», с позиции доминирования. Получается, что наиболее острые обвинения в адрес журналистов крутятся вокруг идеи власти. И не стоило бы на это обращать внимание, но во всех подобных случаях, когда медиа «превысили власть» или холопски недолюбили ее, стремятся наказать журналистов. Много желающих прилюдно пристыдить их, объяснить им, что такое этика. По мне, так наиболее ханжеского мероприятия трудно придумать. 

«ОТ «ЧЕТВЕРТОЙ ВЛАСТИ» ТАК ПРОСТО НЕ ОТДЕЛАТЬСЯ»

Давайте для начала определимся, что такое «четвертая власть». Указание на то, что власть — «четвертая», достраивает в нашем воображении образ некоего общественного агрегата на четырех колесах. Законодательная, исполнительная, судебная... А вот и следом за ними — «власть общественного мнения». Полный комплект, машина «поехала». В моем же восприятии первые три ветви власти образуют политическую систему как феномены одного порядка, а «четвертая власть» — это то, что им по своему характеру противоречит как нечто другое. Если продолжить аналогию с машиной на колесах, четвертая власть — что-то типа «пятого колеса». В этом я вижу значение определения «четвертая». Это значит «особая». В чем же ее особость? Я думаю, в том, что это власть иррационального.

Мнение не организуешь «раз и навсегда». Оно динамично, непостоянно, уклончиво. Если мнения злободневны, а их не слышат, высказывания могут стать неприглядными, «с перчиком». Поэтому «четвертая» — это еще и власть стихийного свободного слова. Соответственно, и ее участие в системе трех ветвей власти осуществляется стихийно (свободно). В рациональной управленческой матрице такая власть всегда не ко двору. Это как в человеческом организме — рассудок не любит, когда ему докучают эмоции. Планы должны сбываться, общественный агрегат должен функционировать, а тут на тебе — народ, недовольный жизнью. Он то безмолвствует, то наоборот. 

И при этом от «четвертой власти» так просто не отделаться — никакая социальная система не выживет без обратной связи: государству надо знать, чем люди дышат, поэтому мнения должны быть на виду. Вот когда-то для этого и была придумана журналистика, которая сформировалась как профессия в газетах, на телевидении и радио. Это должна была быть общая площадка — Агора. Журналист любой страны прекрасно знает, что смысл его работы не только в том, чтобы доводить мнения граждан до «верхов», но и в том, чтобы объективно освещать ситуацию в «верхах» перед «низами». А кому это понравится? В советское время были одни способы защиты от надоедливых журналистов (как корреспондент ежедневной городской партийной газеты я об этом прекрасно знаю), сегодня — другие.

Как и у отдельных индивидов, у властьимущих срабатывает психологический механизм проекции. Кто виноват в бедах? Те, кто об этом говорит и пишет, не о том говорят, не то пишут (не удержусь к ряду назначенных «козлов отпущения» добавить вузовских преподавателей — «не тому учат»).  

«ЭСТЕТИЧЕСКАЯ ПРОГРАММА НОВОЖУРНАЛИСТСКОГО ПОДХОДА ВЫРАЗИЛАСЬ У НАС В ТАКОМ СТИЛЕВОМ ТЕЧЕНИИ, КАК СТЕБ» 

Но у наших виноватых на этот счет есть алиби: «четвертая власть» спокойно обойдется без них. Уже обходится. Из публикаций журналистов она ушла в сеть,  мессенджеры и комментарии. На одном из круглых столов удивленно слушала представителей пресс-служб наших силовых ведомств, которые говорили о том, что нельзя лишать комментарии в интернете анонимности — возможно, это для кого-то единственная площадка, где люди могут высказаться о своей жизни и о своих бедах. Не знала я также о практически круглосуточной работе тех, кто в редакциях мониторит комментарии, удаляет те, что нарушают законы. Все остальное — агрессия, троллинг, фейковые вбросы вместе с попытками дискуссии — это и есть сегодня наше общественное мнение. 

СМИ сами по себе давно не отражают общественного мнения в его полноте. Они примкнули к другим ветвям власти и к рынку. Чтобы понять, как это происходило, надо разбираться не с этикой, а с экономикой, точнее, с формами собственности, их переделом, монополизацией и условиями выживания выживших. Одним медиаорганизациям для этого пришлось сделаться «ручными», другим — «пираньями». А журналисты? Это люди, которым просто надо зарабатывать свой хлеб.

В ряду кандидатских диссертацией, защищенных в КФУ по журналистике в последние годы, есть посвященная Хантеру С. Томпсону — известному представителю «нового журнализма» Америки 60-х. Это направление возникло на другом континенте 50 лет назад и вошло в историю как феномен контркультуры. Его отличительная особенность — крайняя субъективность, художественность языка, опора на впечатления автора, который зачастую с помощью сниженной лексики описывал продажное закулисье респектабельных фасадов. В России Томпсон стал активно переводиться и нашел своих почитателей в конце 90-х. Думается, эстетическая программа новожурналистского подхода выразилась у нас в таком стилевом течении, как стеб. Он сейчас везде, кроме СМИ. Если же говорить об образе «нового журналиста по-российски», то для меня его воплощает скандалист.

Пару лет назад исследование в регионах, в котором мне довелось поучаствовать, выявило в Воронеже местного «героя» — журналиста, которого приговорили к трем годам лишения свободы за публичное оскорбление представителей местной власти. Что характерно, местный журналистский профессиональный цех коллегу оправдывал, а молодежь стремилась ему подражать. Дело, как мне кажется, в том, что он был «пираньей», которая не боялась говорить правду. А вот и вывод: чтобы на равных разговаривать с системой от имени «просто людей», журналист-одиночка родом из традиционных СМИ вынужден сегодня творить публичный скандал. В противном случае его никто не услышит. 

«У НАС ЗАЧАСТУЮ ПЫТАЮТСЯ НАЧАТЬ С ЖУРНАЛИСТОВ И ЗАКОНЧИТЬ ИМИ»

Теперь об этике. Больше 20 лет преподаю курс профэтики журналиста и знаю, что беседа состоится, если говорить об этом без лицемерия. Какое-то время не могла себе объяснить исторический факт: после Второй мировой войны прогрессивные издатели, журналисты Запада, проведя мониторинг СМИ, пришли к выводу, что те не способствуют сплочению общества в деле возрождения послевоенной экономики, а наоборот. Правительства поддержали их инициативы, были сформулированы основополагающие принципы демократического развития и роли прессы. И вокруг этого уже закрутилась история с принятием редакционных кодексов этики, провозглашающих нормы объективности, уважения личности, недопустимости дискриминации по социальным признакам и т. п. Мне было непонятно, как это у них так благополучно все сцепилось. Потом нашла в других источниках недостающую информацию: сначала об этических нормах договорился бизнес. Он публично брал на себя социальную ответственность перед обществом и тем самым ограждал свою деятельность от растущего вмешательства государства. Идея ответственности осваивалась через разработку миссии и стратегии компаний. И уж потом к этому полезному делу примкнули СМИ.

У нас зачастую пытаются начать с журналистов и закончить ими. Получается, как в том анекдоте про маленького мальчика, который подглядывал за родителями, а потом в сердцах воскликнул: «И эти люди запрещают мне ковыряться в носу?!»

И напоследок о привлекательности нашей профессии. Какие же слова мы находим для абитуриентов? Нет, мы говорим с ними не о власти, мы говорим о свободе духа, о том, что слово есть самая гибкая форма материи и что уметь им пользоваться во имя добра и мира — это лучшее занятие, которое только можно придумать. Да, сегодня журналистика переживает не лучший период своей истории, но времена не выбирают. Важно понимать, что из человека с дипломом об образовании журналиста делает не власть — любая по счету, не технологии, какими бы передовыми они ни были, а то, что в нем самом, его критическое мышление, жизненная позиция. И поработать над всем этим в студенческой аудитории — неплохое вложение сил и времени. А мы, чем сможем, поможем.

Светлана Шайхитдинова
Фото на анонсе: kpfu.ru