«РЕШИЛ ИЗУЧАТЬ ИСЛАМСКОЕ ПРАВО И НЕ ПОЖАЛЕЛ»

– Леонид Рудольфович, как вы, человек европейской культуры, пришли в советское время к изучению мусульманского права и посвятили, по сути, всю свою жизнь этому?

– Я учился в Институте международных отношений, правда, не на юридическом, а на экономическом факультете. Но нам преподавали комплекс правовых предметов, которые мне показались интереснее, чем экономические. Будучи еще студентом, я изучал арабский язык и занимался им с большим интересом и удовольствием. Мне хотелось найти такую тему, где можно было бы применить и знание арабского языка, и в то же время заниматься правовой наукой. И все это совпало в предмете, который мы можем назвать «Шариат, фикх, исламское право». Я начал читать соответствующую литературу. Тогда я не знал ни нужных авторов, ни книг. Просто пришел в библиотеку имени Ленина, чтобы порыться в карточках каталога. Я посмотрел и выбрал на удачу две книжки, по названию, совершенно случайно. И попросил свою маму, ныне покойную, которая работала в учебном учреждении, где можно было по межбиблиотечному абонементу выписать книжки на одну-две недели. Она эти книжки вроде как для своего учреждения заказала, их прислали. У меня появилась возможность почитать их дома. Арабский язык у меня тогда был еще не очень сильным, но я одолел эти работы. И мне повезло, это, видимо, была рука Аллаха. Могло бы ведь случиться так, что эти книги были теми, в которых я ничего не понял, что отбило бы охоту заниматься исламским правом на всю жизнь, но это оказались одни из самых серьезных книг по исламскому праву, они и стали первым шагом.

– А затем?

– Затем я писал курсовую работу на эту тему (дипломную я не смог писать на ту же тему, нужно было выбирать что-то другое). Потом, когда речь зашла о работе, уже после службы в армии, помня это свое увлечение, я пришел в Институт государства и права АН с желанием поступить в аспирантуру. Но тогда аспирантуры по этому направлению не было, но в тот момент как раз формировался сектор государства и права развивающихся стран. Руководитель этого сектора, который и сейчас жив здоров, ему 93 года, профессор Чиркин, предложил мне работу прямо в секторе младшим научным сотрудником. «Что вам только аспирантура? – сказал он мне. – Нам как раз нужен арабист. Будете осваивать и научные исследования, и готовить диссертацию». Так я решил изучать исламское право и до сих пор изучаю, уже на протяжении многих десятилетий. Я не пожалел. Докторскую защитил. Сейчас работаю в Высшей школе экономики, преподаю предметы, связанные с шариатом. Для меня это и работа, и увлечение. Я не мусульманин: для меня исламское право прежде всего правовой предмет.

– Вы в каком-то смысле для российского, советского общества выполняли роль ледоруба, открывшего феномен мусульманского права...

– И да, и нет. Я был первым в том смысле, что с самого начала смотрел на мусульманское право с позиции правовой науки. Вопросами мусульманского права, а по сути шариата и фикха, и до меня занимались многие. Например, в Казани первые произведения на эту тему были опубликованы Александром Казем Беком, потом в Петербурге Николай Торнау продолжил это дело. Был и советский период. Конечно, тогда работы были, как говорили советские ученые, нацелены на то, чтобы раскрывать реакционную сущность шариата. Я же следую тем подходам, которые предлагает теория права. Я полагаю, что исламское право – это правовой феномен, тесно связанный с религией, но не являющийся ее неотъемлемым элементом.

«САМИ ТАК САМИ»

– Для мировой правовой культуры мусульманское право привнесло что-то новое? Или оно не стало каким-то прорывом?

– Безусловно, мусульманское право является важным элементом мировой правовой культуры. В течение довольно долгого периода времени если оно и уступало, то, может быть, только римскому праву в области частного права, которое, как все юристы знают, является идеальным регулятором отношений частной собственности, обязательств и т. д. Мусульманское право – развитая правовая культура, которая существует не только как локальный феномен, но и как явление, обогатившее другие правовые культуры. Характерной чертой мусульманского права является то, что оно на протяжении многих веков тесно контактировало с другими правовыми культурами, в т. ч. заимствуя что-то из них. Вообще, сильная культура никогда не замыкается в себе. Это слабые замыкаются и изолируются. Исламское право и само влияло на другие правовые системы. Если взять, например, европейское право, то в Средние века оно обогатилось целым набором норм и институтов исламского права. К примеру, институтом морской аварии, институтом перевода долга, правовым положением военнопленных, институтом векселя. Исламское право выработало целые направления в праве. Кстати, это подтверждает, что в рамках ислама развивались дисциплины, которые не были жестко связаны с религией. На уровне высокой теории они часто смыкались с теологическими представлениями, но это все же были самостоятельные области. Мореплавание или архитектура ведь не часть теологии.

– А что бы российское право могло также позаимствовать из исламского?

– Регулирование целого ряда вопросов благотворительной деятельности, ведь в исламе были сильно развиты благотворительные вакфы. Они предусматривают трех участников отношений: учредителя, того, в пользу которого учреждается вакф, и ту сторону, которая управляет вакфом. Отношения между ними прекрасно разработаны в институте вакфа. История это подтверждает. У вас в Казани сохранились здания, которые некогда были вакуфными. Элементы института вакфа вполне бы могли быть использованы сейчас, особенно в регионах, как принято нынче говорить, традиционного распространения ислама, где такие традиции существовали. В сфере семейного права у нас существует брачный контракт. В российском законодательстве он очень коротко описан. Он мог бы развиться, взяв определенные выводы, которые сделало здесь исламское право. Есть и другая сфера, которая широко обсуждается, –  так называемые исламские финансы, исламский банкинг, страховое дело. Пока у нас эта область не получила развития, хотя в данном направлении реализуется очень много проектов. Они подтверждают свою жизнеспособность во многих немусульманских странах. В Великобритании с 90-х годов прошлого века существуют исламские банки и вполне нормально функционируют. В отдельных странах выпускаются ценные бумаги. У нас это тоже могло бы быть использовано.

– Почему же российская правовая система не восприимчива к заимствованию из исламского права? У нас в Татарстане вакф пытались легализовать, но почему это не переходит на федеральный уровень?

– Тут есть несколько обстоятельств. Во-первых, чтобы этот институт заработал, нужна грамотная с юридической точки зрения проработка вопроса. Упоминание о вакфе в 90-е годы попало в Закон о свободе совести и религиозных организациях у вас в Республике Татарстан. Потом примерно в 2006-м или в 2007 году прокуратура пришла к выводу, что это положение противоречит федеральному законодательству. Добавили несколько слов о том, что институт должен регулироваться в соответствии с федеральным законом, потому что эта сфера не республиканская, а федеральная. Однако на федеральном уровне ничего не было сделано. Мне кажется, здесь не хватает юридической грамотности в постановке и формулировании этого вопроса.

– У нас? У Татарстана?

– В том числе. Потому что те, кто инициировал постановку этого вопроса, делал это недостаточно основательно. К сожалению, данная постановка привела к подозрениям, что это приведет к возврату той вакуфной собственности, которая была в свое время национализирована, и в результате выгоду получат только мусульманские организации. Поэтому немусульманские организации отнеслись к этой идее с большой настороженностью. Сами мусульманские организации, к сожалению, не смогли снять этой настороженности и донести, что если будет вакф, то он не коснется тех вакфов, которые были в XIX веке, речь будет идти только о вновь инициируемых благотворительных проектах. Федеральный законодатель тоже это воспринял. И он на записку, которую готовило местное управление мусульман, дал такой ответ, что этот вопрос будет решен в законе о возврате муниципальной или федеральной собственности религиозным организациям. Тем самым он подтвердил те опасения, что речь идет о возврате ранее национализированной собственности, хотя, по сути, речь шла совсем не об этом. К сожалению, кроме отсутствия серьезной правовой аргументации, возникли такие политико-психологические моменты, которые и стали препятствием.  

– Жаль, что вы не подсказали, как нужно было действовать.

– Я пытался представить свое видение мусульманским деятелям. Мне ответили, что сами справятся. Сами так сами. А нужно было показать, что это особый вид собственности. В России есть упоминание об институте вакфа, но это мертвая норма. Впрочем, чтобы никого не дразнить, можно и не называть это вакфом. Данный институт можно реализовать и в существующих законодательных рамках тоже. Если ждать, пока будут созданы все самые благоприятные условия, институт вакфа еще долго не заработает. Те, кто должен заниматься разработкой этой проблемы, обязаны обладать по крайней мере тремя квалификациями: должны хорошо знать, что такое вакф по разным толкам мусульманского права; знать историю своих собственных вакфов и обладать знаниями о российском законодательстве и праве. По истории российских вакфов документы в основном хранятся в Петербурге и Уфе, в Казани почти не осталось.

И хорошо бы еще знать, как развивается институт вакфа в современном мусульманском мире, потому что сейчас появляются новые формы, например, коллективный вакф – раньше такого не было. Или внесение в вакф облигаций. Масса новых подходов. В данной связи можно изучить опыт Австрии, где эти вакфы существуют, а это немусульманская страна. И здесь важно преодолевать существующее настороженное отношение к институту. Существует еще предубеждение, что мечеть будет управлять вакфом, хотя на самом деле та организация, в пользу которой создается вакф, не может этим заниматься. Имуществом должно управлять третье лицо, абсолютно нейтральное. Управление вакфом в вашей истории, например, организовывалось из авторитетных прихожан мечети, известных людей. Создавался комитет, который следил за тем, чтобы каждая копейка не ушла туда, куда не нужно.

«ВЫ ЧТО-ТО СЛУШАЕТЕ ОТ АЛЛАХА, А ЧТО-ТО – НЕТ»

– Некоторых мусульман ставит в тупик вопрос о соблюдении законов светской страны. Чтобы вы могли здесь сказать с точки зрения исламского права?

– Есть принцип дарура (букв. «необходимость» – прим. ред.), следуйте ему. Да и потом современное общество предоставляет огромные возможности для соблюдения предписаний своей религии. Например, в США был создан специальный совет для выработки предложений по решению правовых проблем мусульман в рамках шариата. Ряд западных стран позволяет создавать арбитражный шариатский суд. И если такая возможность есть, то создавайте свой суд, где будут решать ваш спор по тем правилам, о которых вы договорились. Если это невозможно сделать, идите в простой суд, и он сможет защитить те права, которые, вы считаете, принадлежат вам. Российский обыкновенный суд может защитить ваши имущественные права? Может. Вы будете признавать такое решение российского суда? Оно будет противоречить вашей совести как мусульманина? Не будет.

Реально очень мало ситуаций, где нормы шариата идут в разрез с общими правовыми нормами. Обычно люди затрудняются привести реальные примеры такого противоречия. Что здесь может быть проблемой? Армия. В армии вынуждены есть свинину. Ну и что? В Коране ведь сказано, что, если обстоятельства вынуждают, нет греха на человеке. Это же не я сказал, а Аллах сказал вам, мусульманам. Вы что-то слушаете от Аллаха, а что-то не хотите слушать. Аллах вам сказал все, что нужно. Он создает облегчения для вашей жизни, а не затруднения.

Мухаммад ибн Абдельваххаб – тот самый, чьим именем ваххабитов называют, – сказал, что те, кто призывает следовать шариату, абсолютно правы, но они допускают ошибку, потому что в своем слепом рвении доводят дело до розни между братьями, а это больший грех. А что нужно делать с правителями, с властью, которая отклоняется от шариата? Что он рекомендует делать?

– Терпеть?

– Увещевать. Обращаться теми путями, которые есть. Пишите петиции, выступайте на заседании парламента, выступайте с законодательной инициативой, но не выходите, как говорил Пророк, даже на бороздку финиковой косточки из-под власти вашего правителя. Пророк так говорил. Вам что, Пророк не авторитет? А неподчинение закону – это выход из-под власти, потому что закон принят властью.

– То есть мусульмане, согласно этим принципам, должны следовать закону, невзирая на то, кем он был принят – светской властью или мусульманской?

– Конечно. Скажите, пожалуйста, на ваш взгляд как простого гражданина, пакистанская власть более справедливая, чем российская?

– По-моему, нет. У нас в России больше возможностей.

– Ну вот. А там, наверное, мусульманин во главе стоит и можно формально называть власть мусульманской, а в России немусульманская власть. Какие принципы, какие ценности реализуются – вот о чем речь. Кстати, это проблема. Не знаю, есть ли у вас в исламских учебных заведениях преподавание мусульманской концепции власти, но еще аль-Маварди и другие исламские мыслители разрабатывали вопрос, как мусульманину жить при  немусульманской власти, как быть с лояльностью власти в таких условиях. Очень актуальная сейчас тема, особенно на фоне появления  ДАИШ (арабское название запрещенной в РФ группировки «ИГИЛ» – прим. ред.), который, эксплуатируя ее, множество людей привлек и продолжает привлекать на свою сторону. В исламском образовании, мне кажется, должны очень активно обсуждать эту тему. Концепция власти и отношение к власти, в том числе к немусульманской.

– Можно обосновать светскую власть с точки зрения шариатских традиционных норм?

– Абсолютно. Концепция так называемого гражданского государства  (дауля маданийя). Рашид аль-Ганнуши все это прекрасно описал в Тунисе. Юсуф аль-Кардави в своей книге «Религия и политика» также выдвинул эту концепцию. Есть такие концепции в исламе. Суннитская концепция власти рассматривает власть как гражданский институт. Исламские ученые не могут сказать «светский», потому что «светский» будет восприниматься как атеистический, антирелигиозный, поэтому они называют его мадани, т. е. гражданский институт.

Не надо воспринимать ислам только как религию. Ислам – это не только религия. Разделение на мирское и религиозное находится не вне ислама, а внутри него. Исламские ученые говорят: «Аль-ислам ад-дин уа ад-дауля» (букв. «Ислам – это религия и государство» – прим. ред.) значит, их уже разделили, раз существуют два термина. Ад-дауля – все, что не религия. Исламский банк – это что, мечеть, религиозная организация? Финансовый, экономический институт. В исламе есть и то, и другое, и, между прочим, они довольно четко различаются. Они не отделены друг от друга полностью, но четко различаются. Я своих студентов всегда спрашиваю: чем отличается сфера ибадат и маумалят (культовые религиозные правила и нормы мирских отношений между людьми – прим. ред.)? В сфере религиозного культа можно делать то, что прямо предписано, а в мирской сфере – можно то, что не запрещено. Это же огромная разница, которая открывает перед мусульманами большие перспективы.

Правила ибадат распространяются на верующих, а муамалят – действуют по территориальному принципу. Когда говорят, что шариат только для мусульман, то я возражаю: «Объясните это родителям двух российских парней, обвиненных в убийстве российского гражданина в ОАЭ». Сначала их приговорили к смертной казни, а потом заменили казнь на денежный выкуп в соответствии с шариатом. В области ибадат шариат только для мусульман, да, а в муамалят – нет. Мусульманин может жениться на немусульманке? Может. А этот брак будет регулироваться какими нормами? Нормами шариата, хотя она и немусульманка. Надо точнее формулировать подобные вещи. Это профессиональный вопрос, вопрос профессиональной точности.

Иногда я шокирую мусульманскую аудиторию среди студентов, говорю, что не было в исламе концепции прав человека. Они возмущаются: как не было, во времена Пророка было. Сама концепция возникла в Новое время, в эпоху буржуазных революций. Еще скажите, что там было экологическое право. Не нужно вульгаризировать – нужно смотреть исторически. Это не значит, что там запросто людей убивали, но концепции не было.

Ислам – это сложная картина, надо стараться его не упрощать, наоборот, нужно стараться показывать его глубину и сложность, и неоднозначность. Ислам ритуально очень прост. Что нужно мусульманину, чтобы поклоняться Всевышнему? Совсем ведь необязательно даже идти в мечеть. Бедуины не знали английского, французского, но совершенно спокойно воспринимали ислам, легко. Это просто. А вот интеллектуальное исламское наследие – это такой океан, в котором разобраться сложно. Некое противоречие в этом есть. Ритуально ислам очень прост, а интеллектуально – сложен.

«МЫ НЕ СОПЕРНИКИ, А КРЫЛЬЯ ОДНОГО ПРОЕКТА»

– Вас приглашали на работу в Болгарскую исламскую академию?

– В период обсуждения самой концепции Болгарской академии был один или два раза, когда ко мне обращались по каким-то вопросам в данной связи, мое мнение спрашивали, как я себе представляю, какие направления работы должны быть в академии. Это были не духовные наши центры, а другие структуры. Проект-то ведь прорабатывался на уровне российской федеральной власти, вплоть до самого высокого уровня. Второй раз, совсем недавно, ко мне обратился мой старый знакомый, с которым  мы очень давно общаемся, ректор этой академии Рафик Мухаметшин. Он меня пригласил поучаствовать в работе, на что я согласился. Нужно только теперь определиться, когда и как.

– Видимо, руководство БИА изменило свою прежнею позицию, поскольку поначалу говорило о том, что нет места светским специалистам в классическом религиозном образовании.

– Мы ведь тут не соперники, конкуренты, мы, наоборот, разные крылья одного проекта, который может дать дополнительную силу мусульманскому образованию.

– Как вы относитесь к грозненской фетве? Как бы вы оценили ее с точки зрения мусульманского права?

– Мне кажется, что адекватнее ее было бы назвать не фетвой, а рекомендацией, декларацией... Это вряд ли похоже на фетву. Впрочем, это вопрос выбора названия документа, не это главное. Я не могу сказать точно, как она формулировалась. Я читал разные мнения и отклики, которые часто были взаимоисключающими. Что касается содержания, мне кажется, что содержание в некоторых своих разделах излишне категорично, немного однобоко, упрощает ситуацию. Но вместе с тем и реакция на нее резкая. Я имею в виду ту, которая была заявлена советом муфтиев России. Я присутствовал на дискуссии, которая проходила осенью позапрошлого года в гостинице «Будапешт», помню, как остро это все обсуждалось. Мне казалось, что каждая сторона могла быть чуть сдержаннее, хотя все вроде бы имела свои основания к тому. Я старался выступить в роли своего рода моста, что отчасти удалось. По крайней мере, господин Межиев, муфтий Чечни, позитивно оценил мою позицию, а он человек довольно жесткий. После мероприятия он даже подчеркнуто уважительно общался со мной. Конечно, и те, и другие излишне категоричны в своей позиции. Они в силу каких-то причин, о которых я могу только догадываться, заняли позицию своей абсолютной безошибочности. Не было речи о том, что могут быть разные мнения, они вели себя довольно наступательно.

– И что же делать?

– Мне кажется, надо чаще разговаривать друг с другом, чтобы люди привыкли, что могут спокойно высказываться на равных по этим вопросам. Я даже тогда, когда выступал, говорил, что для ислама всегда, на протяжении всего его существования, было характерно многообразие различных толков фикха, концепций. Почему мы должны исключать характерные черты ислама, которые были присуще исламу, в том числе и в России. Могут быть и весьма радикальные взгляды, не антигосударственные, разрушительные, но радикальные. Это тоже исламская традиция. Если кто-то высказывается иначе, это не значит, что он не прав. Надо понимать вместе с тем, что условия жизни разные. В Чечне ведь столько лет жили в другой реальности. Их надо чаще приглашать, разговаривать с ними. Если кто-то чувствует, что у него шире кругозор, спрос с него больше – он должен уметь выстроить диалог.

Надо показывать позитивное желание найти общую платформу. А когда им другие участники обсуждения указали, что в фетве написано все неграмотно, то они, естественно, сразу же все вспылили.  А здесь надо было сказать, что у нас задачи общие, поэтому давайте совместными усилиями эти задачи будем решать, мы разделяем ваш посыл, идеи, но посмотрим, как наиболее эффективно их решать. Мы разделяем идею о том, что ваш регион в условиях современной России, так сложилось, оказался в особых условиях, вы понесли огромные потери. Там были трагедии человеческие, правильно. Там был кошмарный ваххабизм, да, потом он появился в других регионах, но начался с этого региона. Вы заплатили огромную цену. Мы все понимаем, что у вас есть особые аргументы, особая чувствительность. Ведь это так. Мы все это эмоционально понимаем, мы солидарны, но давайте смотреть вперед.