«Я ЗАОРАЛ: СТОЙ! ТАМ МИНЫ, НЕ ЛЕЗЬ!» ОН ОБЕРНУЛСЯ  И СКАЗАЛ ТОЖЕ ПО-РУССКИ: «НЕ ПЕРЕЖИВАЙ, Я ЗНАЮ»

– Сергей Николаевич, война с террористами в Сирии близка к завершению, о чем говорят и Владимир Путин, и министр обороны РФ Сергей Шойгу. О том, действительно ли это так, наверное, лучше всего спросить у таких людей, как вы, то есть у тех, кто видел сирийский конфликт своими глазами. Как давно вы начали ездить в Сирийскую Республику?  

– Два года я уже езжу в Сирию и делаю это достаточно часто. За это время у меня накопилось командировок 8, наверное. При этом я выступаю в качестве волонтера и специального корреспондента информационного агентства Anna News.

– С чем связано ваше решение стать журналистом-волонтером в Сирии? Вы прежде были знакомы с мусульманской культурой, интересовались ею или вас привлекла сама атмосфера военной операции?

– С мусульманской культурой я сталкиваюсь ровно столько, сколько с ней сталкивается каждый российский гражданин. У меня огромное количество друзей-мусульман: чеченцев, дагестанцев, татар особенно много – я служил вместе с ними (Бадюк проходил военную службу в спецназе, в его официальной биографии указано, что в 1988 - 1990 годах он состоял в структуре ГРУ ГШ МО, а в 1990 - 1997 годах в составе КГБ СССР и ФСБ РФ – прим. ред.). Мы и сейчас поддерживаем отношения. Мы выросли в этой среде, поэтому у меня изначально не было никакой конфронтации по отношению к мусульманам. Что касается Anna News, то это агентство, как известно, специализируется на фронтовых репортажах из зоны боевых действий. Поскольку я в прошлом – военный человек, я, видимо, подходил для этой роли: они ко мне обратились, мы пообщались и решили, что я поеду. В Сирии мы в основном находились в зоне соприкосновения, где шли бои. Хотя я старался делать и тыловые репортажи о сирийском народе, о том, как он живет. Впрочем, когда в стране война, она ощущается буквально во всем.

– Я видел ваш замечательный репортаж о сирийском сапожнике. Насколько свободно вы общаетесь с сирийцами? Или чаще всего приходится прибегать к помощи переводчика?

– Да, в нашей группе есть переводчик, который помогает общаться по-арабски. Но при этом большое количество сирийцев старшего поколения очень хорошо говорит по-русски. Достаточно хорошо, чтобы друг друга понимать.

Я помню один эпизод – тогда только-только была разблокирована цитадель в Алеппо (средневековая крепость, ставшая значимой во время Крестовых походов – прим. ред.). На окраинах города еще шли бои, и определенные районы мы объезжали стороной, потому что там продолжались обстрелы. То есть чтобы попасть из одного района другой, приходилось делать значительный крюк. Когда мы подъехали в район цитадели, то работали там целый день. Помню, я снимал разрушенную мечеть. На следующий день мы приехали ее доснимать, но там уже вовсю шли работы: мечеть чистилась, мылась, и даже шла служба, пел муэдзин. В самой зоне соприкосновения было еще несколько разрушенных зданий, они были взорваны – такой реальный Сталинград. Туда, в этот хаос, тянулись дороги, и меня поразило, что уже на следующий день они все были расчищены. Мы пошли туда, чтобы заснять рабочих.  Но при съемке надо учитывать такой момент – вокруг много мин. Именно поэтому, кстати, большинство спецкоров Anna News – бывшие военные. Мы понимаем, как работать в этой среде. Причем что обычно минируют? Арки, какие-то иные красивые архитектурные сооружения, около которых люди обычно любят фотографироваться. И я помню, что рядом с этой аркой стоял мужчина-сириец. Когда он туда двинулся, я ему буквально заорал: «Стой! Там мины! Не лезь!» И заорал, конечно же, по-русски, потому что это такая импульсивная реакция. Он обернулся ко мне и сказал тоже по-русски: «Не переживай, я знаю». Заулыбался, подошел ко мне. Я ему говорю: «Вы так хороши по-русски говорите. Откуда?» Он отвечает: «Я инженер, занимаюсь расчисткой района. Я вовсе не туда [в сторону арки] собирался идти. Сейчас ваши саперы сюда приедут...»


Вообще, сирийцы в плане поддержания порядка и уборки очень мобильные и собранные. Вот бои прошли – смотришь, а через две-три недели уже все убрано. Сами здания, конечно, еще стоят разрушенными, но после того как по этой местности проходят саперы, туда начинают возвращаться хозяева, открываются магазины. Тот же сирийский сапожник, которому я посвятил репортаж, работал почти сразу после того, как закончились бои. Понятно: жить как-то надо, семью кормить надо, да и обувь надо чинить – и себе, и другим.

– То есть отношение к русским в Сирии преимущественно благожелательное? Нет никакой напряженности?

– Напряженность я почувствовал, пожалуй, единственный раз в Дейр-эз-Зоре. Наши журналисты работали в этом городе, когда он был полностью в окружении. Мы со своей съемочной группой зашли сразу после того, как город деблокировали – вместе с частями генерала Хасана Сухела (бригадный генерал сирийской правительственной армии, алавит, которого французская газета Le Monde считает одним из возможных преемников президента Асада – прим. ред.).  Там была повторная попытка перерубить дорогу, снова начались тяжелые бои. До линии соприкосновения от нас было всего 1,5 километра, и мы жили там чуть ли две недели. Бои шли постоянно. Потом город очистили, слава Богу. И вот там единственный раз я почувствовал напряженность и настороженность в отношениях. Но я связываю это с тем, что люди пробыли три года в полной блокаде: в городе не было ни воды, ни еды, они ели траву. Это был ужас. Я брал интервью у одного офицера из Shu’bat al-Mukhabarat al-'Askariyya – это местная госбезопасность (военная разведка Сирии – прим. ред.).  Он просил его лицо не показывать, но потом сопровождал нас и вообще здорово помогал, пока там было еще опасно. Так вот, этот офицер рассказывал, что он и его семья выжили в Дейр-эз-Зоре только потому, что у них в хозяйстве было 8 куриц и петух. Яйца, которые несли курицы, – это было единственное, что все три года их спасало. «Я всех своих сотрудников кормил этими яйцами, – говорил мне сотрудник  Mukhabarat. – Ты не представляешь, что для всех нас значили эти курицы и петух, мы их берегли и буквально носили на руках». Поэтому не стоит удивляться, что в Дейр-эз-Зоре чувствовалась какая-то настороженность со стороны местного населения. Это была даже не настороженность, а какая-то ожесточенность. А вот совсем недавно, когда мы через  Дейр-эз-Зор двигались на Абу-Кемаль, картина в городе значительно изменилась. На здешнем рынке полно людей, и они уже улыбаются. В городе даже появилось интернет-кафе: пусть там плохонький интернет, но он есть. А на рыночных прилавках появилось мясо, которого тут не было давно, – я сам помню, что первый раз в Дейр-эз-Зоре нам нечего было кушать, две недели мы неизвестно чем там питались, даже вспоминать об этом не хочется.

В остальном сирийцы очень дружелюбны. Когда ты говоришь «садык» (в переводе верный и преданный друг, надежный, искренний; в Сирии так нередко называют военнослужащих сирийской армии – прим. ред.), тебя встречают, за стол сажают – в общем, действуют по всем законам восточного гостеприимства.

«Воюют не сунниты с шиитами, а воюет радикальный ислам против всех остальных разновидностей ислама» «Воюют не сунниты с шиитами, а воюет радикальный ислам против всех остальных разновидностей ислама» Фото: Carsten Koall / Stringer / gettyimages.com

«СИРИЯ – ОЧЕНЬ СВЕТСКАЯ СТРАНА, НИКАКОГО ФАНАТИЗМА ТАМ РАНЬШЕ НЕ БЫЛО»

– А какова участь сирийских христиан (в САР православие представлено Антиохийской православной церковью и Армянской апостольской церковью; есть также католики, протестанты и некоторые другие оттенки христиан – прим. ред.)?

– По этому поводу существует много штампов. Честно говоря, я, когда телевизор смотрю, смеяться хочется. У нас появилось такое количество экспертов и критиков... Сели бы да поехали туда посмотреть своими глазами, прежде чем высказываться. Когда говорят о здешнем противостоянии суннитов и шиитов – это неправда. Когда говорят о противостоянии с христианами – это тоже неправда. Массовый исход христиан был из тех районов, которые принадлежали ДАИШ (арабское название запрещенной в РФ группировки «ИГИЛ» – прим. ред.). Но ДАИШ не надо мешать ни с суннитами, ни с шиитами – это ваххабитское течение, последователи которого себя, по сути, ни к кому не причисляют. Они считают себя единственно правильными. Да, на тех территориях, которые принадлежали ДАИШ, ситуация с христианами была полный мрак. А в остальных районах, которые контролировала сирийская правительственная армия (я соприкасался с очень многими подразделениями, генерала Сухела я уже упоминал, плюс – ополчение, Mukhabarat) обстановка была совершенно иной. В каждом подразделении плечом к плечу – христиане, сунниты, шииты, друзы. То есть состав абсолютно интернациональный и многоконфессиональный.

Меня поразила одна встреча, когда шел тяжелый бой под Ханассером – нам позвонили, сказали, что идет боестолкновение с ДАИШ, и мы сразу туда выдвинулись. Засняли, бой потом утих, мы отошли на запасные позиции. Смотрю – у оператора-наводчика зенитной установки на груди крест. Я поразился, спрашиваю: «Тебя как зовут?» Он отвечает: «Рафаэль». «Какой Рафаэль?» «Я армянин». Я рассмеялся. Выяснилось, что у них практически все операторы-наводчики, все оружейники – армяне. Потом я снимал в Алеппо завод, который производил мины и боеприпасы для ополчения, – там все рабочие тоже были армяне. Когда шла война, от завода, где они работали, до линии соприкосновения были считанные метры. Можете себе представить? И все здешнее производство – на плечах армянской диаспоры.

Помню, в Алеппо мы пошли в ресторан – хороший ресторан, расположенный в армянском районе, – я поразился пестроте здешней публики. Вот сидит мусульманская семья, где все женщины – с закрытым лицом. Тут же сидят мусульманки с открытыми лицами, одеты достаточно модно, по европейски, рядом – христианки. Все спокойно общаются. Когда я увидел там курящих женщин, я подумал, что мне мерещится. Мне говорят: «Нет, это у них нормально».

Вообще-то Сирия – очень светская страна, никакого фанатизма там раньше никогда не было, никто ничего не нагнетал и не накручивал. Когда в регион пришла запрещенная ДАИШ, она экспортировали сюда радикализм и фанатизм. Однако говорить, как это делают наши псевдоэксперты, что в Сирии шииты воюют с суннитами, категорически неправильно. Это бред. Воюют не сунниты с шиитами, а воюет радикальный ислам против всех остальных разновидностей ислама. Я, конечно, не религиовед, но я говорю о том, что видел своими глазами. У меня там масса друзей теперь, и я собираюсь туда снова возвращаться.

На фото (слева направо): Башар Асад, Владимир Путин и Сергей Шойгу На фото (слева направо): Башар Асад, Владимир Путин и Сергей Шойгу Фото: kremlin.ru

Мне кажется, что противостоянии шиитов и суннитов – это что-то совершенно придуманное. Понятно, что существует глобальная политика, есть Иран и есть Турция, но на уровне бытовом, на уровне нормальных людей Сирия – абсолютно светская, открытая и абсолютно нормальная страна. Рядом с мечетью нередко можно увидеть православную церковь. В Алеппо я заходил в очень мощную православную церковь, где хранятся мощи многих святых. Что можно сказать? Во-первых, служба идет на арабском языке! Аллаху ляя иляяхе... У меня даже запись этого есть. Я подошел к священнику и попросил на это разрешения.  Он мне сказал: «Аллах – это Бог, мы не можем по-другому говорить». Мало того, и до войны, и во время ее, и после этот храм охраняла полиция, поскольку мощи, заключенные здесь, представляют огромную ценность.

У нас мало кто знает, но 90 процентов христиан в Сирии – это именно православные христиане. Там несколько патриархатов, самый главные из них – Антиохийский. Многие службы ведутся на арамейском языке – на языке Христа, которому несколько тысяч лет! И все верующие очень радушны! Нас прекрасно принимали и в мечетях, и в православных храмах. Существует здесь и католическая диаспора, но в основном все-таки православные христиане, славящие Спасителя по восточному обряду.      

– Вы ведь по-прежнему числитесь звонарем храма Христа Спасителя в Москве? Получается, что в Сирии вы чувствовали себя среди своих...

– Вы знаете, я и среди мусульман чувствую себя среди своих. Но, конечно, мне было приятно видеть там православных. Я привык по воскресеньям всегда ходить в храм, и в Сирии у меня это получалось. Когда мы двигались куда-то в опасное место, у меня водитель всегда останавливался, если по дороге встречалась православная церковь. Даже без напоминания – он знал мое обыкновение, поэтому всегда тормозил возле храма, чтобы я мог зайти и помолиться.

– Еще один миф, который распространен относительно Сирии: Асад якобы не популярен среди своего народа, потому что он алавит. Но это, по всей видимости, не так, учитывая то, что вы сказали?

– Что такое алавит? Это просто одно из религиозных течений многообразного мусульманского мира. Как можно говорить о непопулярности Башара Асада, если в Сирии везде его фотографии? Причем сирийцы любят те фотографии где он одет в военную форму, в стиле милитари, но при этом выглядит очень модно. Вообще, арабы – ребята очень модные. На передовую сирийский «садык» выходит как на светский раут: волосы уложены, побрит, одет чисто.

Конечно, мы этот момент – популярен Асад или не популярен – специально не отслеживали. Но, помните, у нас в России одно время была мода клеить на лобовое стекло автомобиля фотографии Сталина? Так вот, в Сирии также прикрепляют к лобовому стеклу фотографии Асада. Никто же не заставляет сирийцев этого делать. Для меня это показатель. Кстати, очень распространены снимки, на которых Асад запечатлен рядом с Владимиром Путиным. И тоже – военного стиля. Мне нравится.

– Говорят о большом количестве наших соотечественников, которые в Сирии воевали в рядах запрещенной ДАИШ. Приходилось ли вам с ними общаться – возможно, когда они попадали в плен?

– Напрямую я с ними никогда не пересекался, но да, они есть. Вы наверняка слышали, что стараниями Рамзана Кадырова из Сирии вывозят жен и детей боевиков. Я знаю, что был массовый исход из рядов запрещенной ДАИШ российских граждан – когда они разобрались, что к чему, они сами сдавались в плен или выходили обратно. Очень надеюсь, что и остальным ребятам хватит на это ума, потому что там в конце – только смерть.

«Когда я впервые попал в Сирию, у меня было впечатление, что мы с этим не справимся. Но наши летчики, наши военные – это мужественные, образованные, интеллигентные люди, и они справились» «Когда я впервые попал в Сирию, у меня было впечатление, что мы с этим не справимся. Но наши летчики, наши военные – это мужественные, образованные, интеллигентные люди, и они справились» Фото: минобороны.рф

«САМАЯ БОЛЬШАЯ УСЛУГА, КОТОРУЮ ТЫ МОЖЕШЬ ОКАЗАТЬ СИРИЙЦУ, – ЭТО ОТВЕСТИ ЕГО К РУССКОМУ ВРАЧУ»

– Вы согласны с тем, что ДАИШ – это осиное гнездо, которое, если бы мы его не разорили в Сирии, устремилось бы потом на нашу страну?

 – Я человек военный: там побывал, там побывал... Когда я впервые туда прилетел, невольно подумалось: «Все, труба! Мы этого не вытянем». Мне было с чем сравнивать. Но то, что произошло в Сирии спустя эти несколько лет, иначе как чудом не назвать! Да, там еще работы хватит – и сирийской армии, и органам госбезопасности. Но если бы не российские ВКС и если бы мы продинамили сирийскую проблему еще месяца три – то все! Асад бы не выдержал без нашей поддержки, и мы бы получили теперь на Ближнем Востоке вторую Ливию, но гораздо в худшем варианте. И это был бы коллапс для всего цивилизованного мира. Своевременность ввода российской группировки войск трудно переоценить. Мы и так балансировали на грани. Надо было действовать молниеносно. Повторюсь: когда я впервые попал в Сирию, у меня было впечатление, что мы с этим не справимся. Но наши летчики, наши военные – это мужественные, образованные, интеллигентные люди, и они справились. Со времен Афгана у нас забылось это слово – «воин-интернационалист», а оно к данной ситуации очень применимо. Я много общался с ребятами из военной полиции – в основном они с Северного Кавказа. Это, кстати, было мудрое и тонкое решение – запустить в районы, которые мы контролировали, выходцев из российских мусульманских регионов. Контакт с местным населением они, конечно, находили быстрее, чем кто бы то ни было. И наши гуманитарные колонны когда вошли, я помню, как они носили сирийцам воду, покупали детям шоколадки...

Самые невероятные для меня после летчиков люди – это саперы. У меня много друзей среди них, и я своими глазами видел, какая адская у них работа! При 50 градусах жары они надевали тяжелый защитный костюм и начинали действовать. Обыкновенно впереди шел сапер, а за ним двигался сирийский солдат с пулеметом в виде прикрытия. Но это такое слабое прикрытие, сами понимаете. Найдет сапер мину или нет – вопрос. Я не знаю, из чего делают этих ребят. Но я бы их всех – когда они заканчивают разминирование – всех бы выстроил и каждого наградил. Потому что это беспримерное мужество.

Я всю жизнь связан с российской армией, и теперь я вижу ее в новом качестве. Это мощнейшая, современная и по-хорошему дерзкая армия! Мне очень нравятся современные офицеры и солдаты. Я много общался с нашими солдатиками, контрактниками в возрасте по 20 - 21 год – на базе мне это доводилось. Это сознательные ребята, знающие, зачем они приехали сюда. Такие все бойкие и в то же время спокойные, уверенные в себе.


– Если посмотреть сегодня на онлайн-карту Сирии, то можно увидеть, что, помимо «недобитков» ДАИШ, на территории САР еще остались Свободная армия Сирии, «Братья-мусульмане» (террористическая группировка, запрещенная в России – прим. ред. ) и другие силы, воюющие с «режимом Асада». То есть до полного окончания гражданской войны все-таки еще далеко?

– Да, разные очаги сопротивления еще остались. Но самая страшная история была все-таки с ДАИШ – это понятно. Что касается других антиасадовских сил, то они, насколько я понимаю, в той или иной степени вовлекаются в переговорный процесс, потому что ведение настоящих полномасштабных военных влечет за собой тяжелые потери среди мирного населения. И сирийцы стараются как могут, минимизировать эти потери. В Сирии у нас есть координационные центры, сотрудники которых ходят на переговоры с «духами», как мы их здесь называем. Да, ходят и реально договариваются! А что остается «духам»? Они же понимают, что в противном случае их сотрут. Я надеюсь, что всем хватит ума перевести противостояние в переговорное русло.

– Таким образом, «на земле» «астанинский процесс» выглядит именно так?

– Да, по этому поводу есть политическое решение, переговоры проходят и в Алма-Ате. Путин, как известно, встречался по вопросам сирийского урегулирования с президентом Ирана Хасаном Рухани и с президентом Турции Реджепом Эрдоганом. А на местах действуют центры координации – это непосредственно наши офицеры, которые своими ногами или на своих колесах достигают мест, контролируемых «Братьями-мусульманами» и прочими группировками. Только с ДАИШ переговоров нет. Я общался с замечательным офицером по имени Андрей (фамилию назвать не могу) в звании подполковника – так вот, он вывел человек 300 за то время, пока мы там были. Это ведь страшное дело – такой парламентер, когда идет, понимает, что его путь может быть только в один конец, без возможности вернуться назад. Но именно эти люди и эти центры координации организуют реальную работу по примирению.

– А к американцам в Сирии, кстати, какое отношение?

– Честно? Хреновое. Это самое мягкое слово, которое я могу по этому поводу подобрать. Хотя в отношении к американцам больше брезгливости, чем ненависти. Недавно, когда шли бои за Абу-Кемаль, из зоны соприкосновения уходила огромная колонна «духов», и американцы не дали по ним нанести удар – просто позволили им выйти. У нас это и в новостях прошло, и минобороны об этом заявило («Для безопасного вывода отступающих из Абу-Кемаля боевиков ДАИШ из-под ударов правительственных войск авиация коалиции пыталась создавать помехи действующим в данном районе самолетам ВКС России. С этой целью ударные самолеты „коалиции“ входили в воздушное пространство над 15-километровой зоной вокруг города Абу-Кемаль для препятствования работе российских ВКС», — говорилось в официальном заявлении МО – прим. ред.). А американцы сослались на то, что там якобы присутствовало мирное население, которого и в помине не было. А я находился там на месте и видел ситуацию глазами сирийских солдат: они ждали российскую авиацию, но нам просто не дали по этой колонне «отработать».

– Какое участие может принять Россия в мирном строительстве Сирии?

– Во-первых, нужны специалисты: инженеры, врачи, архитекторы и пр. Нужна «гуманитарка», потому что здешние лагеря беженцев – это ад на земле. Туалетов нет, нормальной воды нет, дети болеют. Отправляясь в Сирию, я каждый раз возил с собой 5 - 6 ящиков медицинских препаратов, которые мне друзья собирали. В основном – противовоспалительных. Объективно скажу вам, что сирийцы не доверяют местным врачам так, как русским. Поэтому самая большая услуга, которую ты можешь оказать сирийцу, – это привести его к русскому врачу. Очереди к нашим медикам из медицинских отрядов особого назначения огромные. Честно говоря, я пользуюсь своей так называемой популярностью («Серега, давай сфотографируемся» и т. д.) – меня многие врачи знают. И когда ко мне подходят сирийцы с просьбой показаться русскому врачу, я обычно помогаю: и детей маленьких к врачу таскал, и взрослых отводил. Наши врачи там в три смены работают. Так что медицинские специалисты там всегда нужны.

В Сирии практически все надо восстанавливать или заново отстраивать. Хотя есть один тонкий момент – это дороги. Сирийские дороги не просто есть – они отличные! Даже если по этой территории прошли бои, дороги быстро восстанавливаются. Взять хотя бы «дорогу жизни», она же – «дорога смерти», ведущая в Алеппо. По ночам она контролировалась «духами», и пару раз мне довелось в ночное время ее проезжать. Скажу честно – не самые лучшие ощущения. Трасса была почти полностью разбита. Но когда я был там последний раз, картина изменилась: ставят опоры ЛЭП, тянут свет, ремонтируют дорожное полотно. То есть сирийцы очень быстро работают.  

– А экономика там сохранилась как таковая?

– Конечно. Ходит местная валюта (фунт и лира – прим. ред.), американский доллар под запретом, и за его использование может воспоследовать суровое наказание. А так – магазины работают, рынки работают. Самое главное – сирийцам не надо мешать. Надо помочь вылечить нацию (огромное количество раненых, заболевших) и, конечно, содействовать в разминировании республики. Земля еще усеяна этими минами. А так — у них прекрасное сельское хозяйство. В том же Алеппо и его окрестностях до войны было 7 миллионов жителей – это огромный промышленный район с фабриками и заводами. Сейчас он восстанавливается. Более того, в Сирии по-прежнему большая доля платежеспособного населения. В Алеппо некоторые районы – это просто Париж, я их снимал. Есть дорогие рестораны, многие люди хорошо и дорого одеты, ездят на солидных автомобилях. Там, где перестают стрелять, сразу все восстанавливается – буквально на глазах. В этом плане для меня показателен Дейр-эз-Зор: я там пил какую-то сомнительную воду, после которой восстанавливался в Москве недели четыре. А сами сирийцы на этой воде жили три года. Помню, мы питались там сухим пайком, консервами, а, поскольку там мусульманское население, то вместо привычной тушенки нам выдавали конину. Один из моих спутников отдал наш паек сирийским детям, а нам сказал: «Потерпим». И вот мы терпели, пили эту воду. Но и в Дейр-эз-Зоре все меняется. Просто людям нужен мир.