Виктор Ивантер: «Власть можно поменять, а население – нет»

Виктор Ивантер: «На мой взгляд, санкции принесли большую пользу стране» Фото: ©Владимир Астапкович / ТАСС

«СИТУАЦИЯ ЭКОНОМИЧЕСКОЙ СТАГНАЦИИ ОПАСНА. ДОЛЖНО БЫТЬ ДВИЖЕНИЕ»

— Виктор Викторович, зарубежные аналитики и участники рынка утверждают, что причины, породившие мировой финансово-экономический кризис, до конца и не изжиты. Мировой долг растет. По данным Института международных финансов (IIF), мировой долг домашних хозяйств, правительств, финансовых и нефинансовых предприятий за последнее десятилетие увеличился более чем на 70 триллионов долларов и достиг рекордных 215 триллионов долларов, или 325 процентов мирового ВВП. На рынке деривативов и других финансовых инструментов виртуальных денег вращается намного больше, чем существует товаров, которые способна произвести мировая экономика. К тому же ежегодный отчет Банка международных расчетов (БМР), гласит: «Развивающиеся экономики, такие как Китай, демонстрируют те же признаки перегрева, которые наблюдались в США и Великобритании незадолго до финансового кризиса 2007–2008 годов». А это тревожный сигнал. Ведь, во-первых, мы сами относимся к развивающимся экономикам, а во-вторых, в условиях санкций все больше входим в торгово-экономическую орбиту Китая. И уж совсем страшные вещи говорит инвестор и миллиардер, гуру сырьевого трейдинга Джим Роджерс: «Будьте готовы встретиться с худшими экономическими проблемами, которые вы когда-либо видели в жизни». Насколько оправданы эти страхи?

— Проблемы в денежно-кредитной системе есть. Но они были и в XVI веке. Они были и в относительно недавнем прошлом, когда Соединенные Штаты отказались обменивать доллары на золото. И всегда, когда такие проблемы возникали, казалось, что крах неизбежен. Но он никогда не наступал. Созданная позже Бреттон-Вудская система — тоже не идеальная, но она постоянно совершенствуется. Она была создана, когда в мире существовала только одна дееспособная экономика — это экономика Соединенных Штатов. Европа была разрушена. Советский Союз не входил в эту систему. Китая, можно сказать, не было. Сейчас система мировой экономики и финансов поменялась. И продолжает меняться.

Но проблема денег в чем? Дело в том, что свободно конвертируемая валюта всеми воспринимается как безусловный плюс, но это и большая ответственность. Вот плюсы от того, чтобы их валюта стала свободно-конвертируемой, хотят все, а ответственность на себя брать никто не хочет. Плюс к этому, к главной мировой валюте должно быть абсолютное доверие, обусловленное ее высокой надежностью. Конечно, безраздельное господство доллара не вечно, и на смену ему придет мультивалютная система. Но это произойдет не мгновенно. Драматизировать это тоже не нужно.

Проблема вообще не в деньгах, а в экономике, которую строит мировое сообщество. И заключается она в том, что человечество должно разобраться и решить для себя, что ему точно надо и что точно не надо. Это вот как люди приходят в театр, а потом во время действа на сцене достают телефоны и начинают смотреть туда. Вопрос: вы пришли на театральную постановку или в телефон смотреть? Вот так и в мировой экономике много неясностей и противоречий, исходящих прежде всего от самих людей. Но драм, в смысле экономики, никаких во всем этом мы не видим. Это первое.

Второе. Никакой опасности извне России не грозит. Мы зависим не от внешних факторов, а от самих себя. Россия — страна вполне самодостаточная, как по ресурсам, так и по всему остальному. Все экономические проблемы, которые существуют в России, — они не извне. Они наши собственные. Они от неадекватности экономической политики — и больше ни от чего.

Скажем, если вы мало что производите сами и большинство товаров в ваших магазинах импортные, то изменение валютного курса приводит к изменению цены товаров. И это не проблема курсовых изменений, а проблема ограниченного количества и ассортимента вашей собственной товарной массы. Если полки ваших магазинов заполнены вашими собственными товарами — я не говорю об экзотике, об ананасах — то курсовые изменения валют на людях в стране никак не отражаются.

«Если вы мало что производите сами и большинство товаров в ваших магазинах импортные, то изменение валютного курса приводит к изменению цены товаров» Фото: «БИЗНЕС Online»

— В первых числах июля Росстат и Высшая школа экономики (ВШЭ) обнародовали результаты очередного опроса, посвященного потребительским настроениям граждан. Согласно результатам, за последний год позитивно оценили перемены в экономике лишь 15 процентов россиян. Негативно — в 2,5 раза больше. В дальнейшем граждане ожидают роста цен и не верят в стабилизацию отечественной экономики.

Результаты августовского исследования ЦБ под названием «Инфляционные ожидания и потребительские настроение населения» свидетельствуют: 88 процентов россиян не замечают влияния экономического роста, который, по данным официальной статистики, достиг четырехлетнего максимума, на собственное благосостояние. Мало того, каждый четвертый опрошенный жалуется на то, что финансовое положение его семьи продолжает ухудшаться. Больше половины — 56 процентов — сетуют, что изменений в лучшую сторону после рекордного обвала уровня жизни в 2015 году нет. Россияне оценивают рост цен в 3,5 раза выше, чем Росстат, — на уровне 11,3 процента.

Наконец, согласно опубликованным 16 октября данным опроса ВЦИОМ, лишь 31 процент россиян считает, что худшие времена уже позади. 40 процентов ждут от будущего дальнейшего ухудшения ситуации в стране.

Возникает резонный вопрос: почему в ходе различных опросов и исследований, той же ВШЭ и других организаций, люди не отмечают рост экономики, о котором говорят наши чиновники самого высокого ранга, и не верят в ее успехи в будущем?

— Я бы сказал так: это все политология, и она имеет целенаправленный характер. Высшая школа экономики имеет такую радикально-либеральную позицию, которая заключается в том, что внешняя политика президента привела к таким ужасным последствиям. Мы потеряли существенные деньги, технологии с Запада и так далее, что мы все деньги угнали в военную сферу. Это политические выходки, к реальному положению дел в экономике отношения не имеющие.

Разрыв в оценках опрошенных и официальной статистики происходит потому, что тот же Росстат, например, выдает средние розничные цены от Магадана до Калининграда. Может ли обычный человек, обыватель, оценить их соответствие или несоответствие реальности? Нет. Это не серьезно. Как он может вычислить и определить, что статистики врут? У него что, своя статслужба есть? Все, что показывают эти опросы, на уровне страны не объективно. Человек приходит в свой магазин и оценивает то, что видит там. А картину выдает уже тот, кто все это подсчитывает и обобщает, а не граждане, участвовавшие в опросе. И ссылаться на них некорректно.

Что имеет место быть по факту. Наша экономика адаптировалась к тому неблагоприятному набору факторов, воздействию которых она подверглась. К спаду, который начался в 2013 году и был связан не с Крымом, не с санкциями, а прежде всего с падением инвестиционной активности. Мы закончили целый ряд крупных инвестиционных проектов. Олимпиада в Сочи, трубу нефтегазовую кинули на восток, АТЭС, универсиада в Казани. При этом частный бизнес сохранял инвестиционную активность, равно как и зарубежные инвесторы.

«Как человек определяет, упали у него доходы или нет? Он определяет это, когда идет в магазин и видит, что он может купить на имеющиеся у него деньги» Фото: «БИЗНЕС Online»

Но дальше эта тенденция снижения распространилась и на них. В результате мы потеряли где-то около 4 процентов ВВП. Пока не восстановили. Но падение прекратилось. Самое драматичное во всем этом то, что мы потеряли реальные доходы населения. Они упали где-то на 10 процентов, конечно не у всех. У кого-то упали, а у кого-то выросли. Больше всего удар был нанесен по доходам среднего класса. Мы это формулируем так: отложенная бедность. Ведь как человек определяет, упали у него доходы или нет? Он определяет это, когда идет в магазин и видит, что он может купить на имеющиеся у него деньги. Пока он не пошел в магазин, он не может определить, упали у него реальные доходы или нет. Ведь получать меньше он не стал. А у кого-то заработки даже выросли.

Но у нас сейчас происходит совсем не то, что было, например в 1999 году, когда половина страны была нищая. Не бедная, а нищая. Сегодня мы с нищетой покончили. Мы можем привести пример: скажем, если в 1998 году по паритету покупательной способности населения мы от американцев имели 18 процентов, то к 2008 году мы имели 40 с лишним. Это уже другая страна. Сегодня люди снизили спрос по большей части не потому, что у них действительно упали доходы, а потому, что они перестали активно покупать и перешли в режим сбережения-накопления. Вот это мы называем отложенная бедность. Но это не катастрофа. Скажем, люди в последние годы меняли машину раз в три года, теперь стали менять раз в четыре или пять лет. Я считаю, это не драма. Драма в другом. Вот это снижение доходов привело к снижению спроса и нанесло удар по экономике. Этому удару способствовала и рестрикционная денежно-финансовая политика. Если спрос не растет, естественно, нет инвестиций. Зачем и куда будет вкладывать частный сектор, если ничего нельзя продать?

Сюда надо добавить проблему, связанную с так называемой ключевой ставкой. Многие думают, что это цена денег, которые выдает Центральный банк. Ничего подобного. Это они мои деньги так назначили. Если ключевая ставка 12 процентов, значит, я не могу никому их отдать меньше этих 12. И сам не вкладываю.

Так что все наши проблемы не от внешних воздействий. К внешним воздействиям, которые главным образом заключались в изменении мировых цен на основные экспортируемые нами товары, наша экономика адаптировалась. Санкции тут не причем.

На мой взгляд, санкции принесли большую пользу стране. В чем она выражается?

Первое. Произошло ограничение доступа наших компаний к внешним заимствованиям. Они что, бесплатно нам их давали? Они на этом потеряли порядка 20 миллиардов долларов процентов. А мы выиграли. А почему они нам давали деньги? Ровно потому, что мы там их хранили. Под два, два с половиной процента, а брали под шесть-восемь. Вот эта маржа — плата за нашу некачественную финансовую политику. Мол, надо деньги хранить там, а то дома русские все украдут.

Второе. Существует версия о том, что они нам продавали какие-то высокие технологии. Ничего они нам не продавали. Помните, мы хотели купить Opel? Не самая выдающаяся фирма, но все же. Нам ее не продали.

Рынок высоких технологий — это как закрытый клуб, входным билетом в который является ваш собственный уровень и наличие таких технологий. Космические технологии, ракетные, ядерные у нас есть, — пожалуйста, нас на эти рынки пускают, и мы там как равные участвуем. В других областях у нас нет такого уровня технологий, таких компетенций, — нас туда не пускают. Там где мы имеем соответствующий технологический уровень, там идет нормальный обмен, где нет, — нет.

Теперь о том, что надо продавать на экспорт. То, что точно купят. То, на что спрос будет относительно стабильным и постоянным. А что покупают точно и всегда? Продовольствие и энергию. Это все продается, как говорится, за наличку. Все остальное — в кредит, включая любую машиностроительную продукцию. У нас до сих пор существует голубая мечта, что, вот, мы придумаем и начнем выпускать какую-то чудесную высокотехнологичную продукцию машиностроения, которая будет лучше и дешевле иностранной, и тогда нас пустят на эти рынки и мы начнем ее всем продавать. Это заблуждение. Никто нам просто так ничего не откроет. Это очень сложное дело и тяжелое место.

Наконец, ничего нельзя продать туда, что здесь не продается. Ключ ко всему — это внутренний рынок.

«Мы с 2010 по 2014 год увеличили производство мяса птицы не на проценты, а в разы. Если бы меня спросили, бывает ли такое, я бы ответил, что нет» Фото: «БИЗНЕС Online»

Возьмем то же сельское хозяйство. Ведь такого не было ни в советской, ни в императорской России. Мы с 2010 по 2014 год увеличили производство мяса птицы не на проценты, а в разы. Если бы меня спросили, бывает такое, я бы ответил, что нет. Императорская Россия экспортировала хлеб, но время от времени случалось и так, что Россия голодала. А сегодня мы экспортируем зерно, и никто голодный не сидит. У нас этого нет. Мы экспортируем избыток! Это уникальное в российской истории достижение.

Мы восстановили оборонку. Там, конечно, не все идеально. Мы слышим, что-то там не так и это не так. Но там и при советской власти не все было гладко. Не все летало у Королева. Сейчас вот опыт Сирии показал, что все, в общем, летает и попадает куда надо.

Еще две отрасли мы восстановили — это металлургия и химия. Особенно химия. Металлургия у нас как минимум не ниже мирового уровня. Если при СССР, если помните, у нас была проблема труб большого диаметра и мы меняли по схеме «газ — трубы», то сейчас этой проблемы у нас нет. В химии то же — наши пластики пользуются спросом.

Теперь вопрос: почему в других-то отраслях этого нет? Потому что это должна быть целенаправленная политика. Но наша экономика — неравновесная. И рыночно неравновесная, и технологически неравновесная, и структурно неравновесная. Есть сектора, в которых вы можете выдавать кредиты с отрицательной ставкой, все равно они ничего не сделают. Там нужны прямые субсидии. А есть сектора, где надо организовать нормальное кредитование, и у них все наладится. Вот в сельском хозяйстве наладили такое кредитование, и никаких «обкомов» не понадобилось.

Еще раз повторюсь, у нас главная и самая важная проблема сейчас — это восстановление инвестиционной активности. Восстановить ее можно и нужно при помощи национальных проектов, макродействий, и адекватных действий в кредиторинге. Но наша финансово-экономическая часть правительства, к сожалению, проводит крайне консервативную рестрикционную политику. Конечно, когда вы даете деньги, вы рискуете. Но риск — это естественная часть экономики. Если все время бояться и избегать любых рисков, развития не будет. Вот, скажем, проектное финансирование. Неоднократно говорили об этом. И что? Заболтали это дело. Никакого проектного финансирования нет. И не проводится. Хотя успешный опыт есть. Да, не все эффективно, не все работает, но я хочу отметить главное: катастрофы, которую нам обещали, нет.

Теперь следующее — долго так продолжаться не может. Приведу исторический пример. С 1975 по 1985 год не было снижения жизненного уровня населения СССР. Абсолютно никакого. И что? Через 10 лет власть ненавидели все, от уборщицы до партработника. Поэтому вот такая ситуация экономическая, стагнация, — опасна. Люди реагируют не на номинал, а на вектор. Должно быть движение. Движение экономики, движение доходов. Все остальное — это дурацкая борьба политологов: что лучше в экономике, государство, не государство... На этот счет я посоветую прочесть учебник Сергея Витте, составленный на основе его лекций об экономике народного хозяйства, которые он читал Великому Князю Михаилу Александровичу. Там он все прекрасно описывает: где государство должно быть, где не государство, соотношения частного, государственного, что благо, что не благо.

Для нас сейчас не это главное. Проблемы у нас есть, но они решаемые. Нам просто нужна другая экономическая политика. Но здесь тоже важно, — у нас под другой экономической политикой понимают что? Политику с точностью до наоборот. Или денег не давать, или разбрасывать направо и налево. Другая — это значит политика, направленная на поддержание экономического роста, а рост может быть только за счет роста инвестиционной активности. Инвестиции могут быть только в том случае, если есть спрос. Значит, его надо обеспечивать. Современный человек устроен, я бы сказал, информационно. Если ему все время говорить, что завтра будет хуже, он что сделает? Правильно — зажмется и перестанет покупать. Если скажем, что все будет расти, — начнет покупать. Современная экономика во многом основана на доверии. Реальное поведение базируется на информационном доверии.

Теперь — что касается цен. Да, рост розничных цен всех раздражает. Для бизнеса же отсутствие роста, падение цен — самый худший показатель. Нахождение баланса между отношением и реакцией людей и бизнеса, его соблюдение — это большое искусство. Об этом нельзя забывать, и по возможности гармонизировать эти процессы.

Что касается нашей позиции в этом вопросе, то двухзначная инфляция неприемлема. Рост цен в пределах 5, 6, 7 процентов — это вполне допустимо при условии, что доходы растут. Так было в нулевые годы, и ничего страшного не произошло. Если бизнесу не давать увеличивать прибыль, он точно делать ничего не будет. Инвестиции не появятся.

«ЦИФРОВОЙ ЭКОНОМИКИ НЕТ. ЕСТЬ ЦИФРОВИЗАЦИЯ ЭКОНОМИКИ»

— Все предлагаемые программы развития экономики основываются на том, что мы должны расти быстрее общемировых показателей. И главное, что нужно сделать для этого, — провести некие институциональные реформы. Но возможно ли это в принципе, если износ материально-технической базы в целом по экономике приближается к 50 процентам, в ТЭК и того больше, а порядка триллиона долларов выведено в офшоры? Роботизация ниже, чем в Бразилии и Аргентине?

— Да, что касается основного парка — очень высокий износ. Но это и очень большой инвестиционный потенциал. Будет высокий спрос — будет востребовано обновление основного парка. Значит, активно будут закупаться новые станки и оборудование. А это будет стимулировать нашу соответствующую отрасль.

Что касается роботизации, то это совершенно другая проблема. Роботы работают где? На массовом производстве. Роботы нужны, когда нужно выпускать очень много однородной продукции. Только в этом случае они имеют экономически оправданный смысл.

Это то же самое, что так называемая цифровая экономика. Цифровой экономики нет. Есть цифровизация экономики. Если у вас есть экономика, ее можно модернизировать, цифровизировать. Нет экономики — нечего цифровизировать. Если у вас экономика растет, есть смысл ее цифровизировать и добиваться при помощи цифровизации ускорения этого роста. Если у вас экономика падает, цифровизация вам ничего не поднимет. Я очень люблю фразу из записных книжек Ильи Ильфа: «В фантастических романах главное это было радио. При нем ожидалось счастье человечества. Вот радио есть, а счастья нет». Попытка технократического решения проблем экономического роста предпринималась еще в советские времена. Внедрялась такая система АСУ — автоматизированная система управления. Ей во многом хотели заменить — или лучше сказать подменить — экономические методы обеспечения роста и развития хозяйственной системы страны.

Цифровизация хорошо работает в Китае. Почему? Потому что для цифровизации расчетов, управления в экономике и так далее нужно что? Нужен товар, нужен продавец и покупатель. А если у вас нет товара или нет покупателя, какая и зачем вам нужна цифровизация? Работающей экономике — да, цифровизация очень полезна. Нам нужно прежде всего об этом думать — о росте реальной экономики, о росте инвестиций и росте спроса. Взять то же жилье. Наши расчеты показывают, что если бы мы строили и обеспечивали прирост хотя бы по 0,8 квадратных метров жилья на человека из расчета всего населения страны, то мы давали бы этим полтора пункта прироста экономики.

Сейчас модно говорить о мобильности населения. Но ведь для этого нам прежде всего нужно обеспечить население чем? Хорошими дорогами и жильем на новом месте. Без этого кто куда поедет?

Никаких чудес не нужно! Нужно делать то, что естественно. Нужно отталкиваться и следовать тому, что хочет население. Ведь власть можно поменять, а население — нет.

— Вопрос о производительности труда.Мы убрали социалистические (нематериальные) стимулы роста производительности труда, пообещав исключительно материальные, «как во всем цивилизованном мире», но не дали и их. За счет чего обеспечивать рост производительности труда, если у нас зарплаты уже ниже, чем у китайцев в промышленности?

— Наш исторический опыт показывает, что если с населением обращаться нормально, то можно обеспечить все, и рост производительности труда и рост спроса. Основная беда нашей экономики сегодня — это низкий уровень заработной платы. Низкая заработная плата — это фактор, работающий против экономики и против производительности. Это не я сказал, это Генри Форд. Что такое низкая зарплата? Это избыточная занятость. Невозможность внедрять новую технику и технологии. У работников не возникает стимулов к труду.

У нас сегодня любят говорить о том, что существует некий закон, гласящий, что производительность труда должна расти быстрее, чем заработная плата. Так вот, закона такого нет. Это все выдумки либералов. Статистика показывает, что если у вас есть в базе равновесие между ростом заработной платы и производительности труда и прибыль вкладывается в рост экономики, обеспечивает увеличение количества высокооплачиваемых рабочих мест, тогда да — опережающий рост производительности труда может давать преимущества и быть приоритетным. Но опыт показывает, что в разных случаях это может быть и так, и так. У нас же сейчас наша производительность уперлась в низкую заработную плату. Но нельзя завтра просто взять и поднять заработную плату. Для этого должен быть качественно организованный труд. Он высвобождает избыточную рабочую силу. А для нее нужно организовывать новые качественные рабочие места. А для этого нужно не выводить прибыль, а вкладывать ее в экономику. Это все комплексные экономические процессы.

Мы считаем, что у нас нет проблемы с рабочей силой, которую нужно компенсировать ввозом мигрантов. У нас проблема с качественными рабочими местами. Но это тоже все принятые решения, и ничего не выполняется. Не решаем тех проблем, которые заявили. Будем решать — будет движение вперед.

— А почему это все не выполняется, не работает? Кто виноват? Министры, губернаторы, бизнес — кто?

— Я бы сказал так: одного виноватого нет. Экономическая политика — это и макроэкономическая политика, и отраслевая политика, и региональная. Все эти политики должны быть сбалансированы и увязаны. Более того, есть претензии к нашей денежно-кредитной и бюджетно-налоговой политике. Все эти политики не являются самостоятельными. Эти политики являются обеспечивающими по отношению к экономической политике. Но что мы сегодня имеем? Парадоксальная вещь. Спросишь сегодня любого: есть у нас денежно-кредитная политика? Да, есть. В чем она заключается? Она борется с инфляцией. Есть бюджетно-налоговая? Да. Она борется за наполнение бюджета. А какая у нас экономическая политика? В чем она заключается? Никто не знает. Никто не понимает, что это такое. Так вот, если будет внятная экономическая политика, под нее подстроятся все остальные.

Наши расчеты показывают, что если мы будем действовать реально, адекватно, прагматично, то мы спокойно выходим на рост 4,5–5 процентов.

«ГДЕ ОБЕЩАННАЯ СКОРОСТНАЯ ДОРОГА МОСКВА — КАЗАНЬ? ЗАБОЛТАЛИ»

— Сейчас много говорят о «чудодейственных» программах реформ для обеспечения экономического роста, которые разрабатывают в своих недрах группа Кудрина, коллектив авторов во главе с Титовым, наше министерство экономического развития. Возможно, есть и другие коллективные авторы. Что вы скажете об этом?

— Слово «реформы» себя дискредитировало. Население на него плохо реагирует. Но изменения, конечно, необходимы. В чем они должны заключаться?

Прежде всего — инвестиционная активность. Для этого, во-первых, должен быть доступный кредит для бизнеса, а во-вторых, стимулирование спроса через доходы населения и стимул для бизнеса.

И национальные проекты должны быть, инфраструктура. Где обещанная скоростная дорога Москва — Казань? Заболтали. Доходы от нее, не доходы — не в этом дело. Такие дороги — это прежде всего другая жизнь. Надо понимать, что Россия — вообще коммерчески неэффективное пространство. Но если будет скоростное перемещение людей и грузов, будут организовываться и осуществляться такие грандиозные национальные проекты, как Транссиб, то и жизнь и экономика страны выйдут на совсем другой качественный уровень. Ведь новые скоростные дороги свяжут между собой и водные перегрузочные площадки, и аэропорты, и регионы, и города, и предприятия. Это все взаимосвязанные вещи. Это потенциал экономического роста. У нас есть расчеты на этот счет. Сейчас в России потенциал экономического роста, где-то 6–8 процентов. Это не значит, что мы завтра можем весь потенциал выбрать, но часть, 4–5 процентов — безусловно.

Все, что нужно для этого сделать — набор действий известен. Надо делать, а не ждать чьих-то чудодейственных программ.

— Теперь давайте поговорим о нашем бизнесе и его восприятии собственным народом. Результаты исследования, проведенного Полиной Козыревой из Института социальной политики НИУ ВШЭ и Александром Смирновым из Института социологии РАН, свидетельствуют: 52 процентов людей не доверяют частному бизнесу, отдавая предпочтение экономике с госпланированием. Сторонников рыночной модели экономики в стране только 26 процентов. 80 процентов граждан убеждены, что устанавливать цены на продукты питания должно государство, а не рынок, 66 процентов — что медицинские услуги должны быть государственными. Более 50 процентов населения полагают, что государство должно «обеспечивать работой, строить дороги, школы, детские сады, поликлиники и выполнять другие функции, затрагивающие интересы граждан». Порядка 40 процентов жителей России не готовы поручить бизнесу даже организацию вывоза мусора и считают, что делать это могут только государственные структуры.

Что это означает? Это бизнес у нас такой гешефтмахерский и фармазонский, бывший в девяностых и оставшийся по сей день, и народ это видит и ему не доверяет? Или это народ у нас «совковый», отягощенный рудиментами социализма?

— В таком отношении людей к бизнесу виновато в большей степени государство. Вот сейчас всем миром тушат последствия скандала с частным авиаперевозчиком «ВИМ-Авиа». Тушат, когда уже все случилось. А что, государство до этого не видело, что происходит? Оно рапортует, мол, когда проверяли, по всем показателям там было все в порядке. Ну что сказать, значит это глупые показатели.

Могу привести другой пример. Обманутые дольщики. Что это вообще такое — долевое участие? Я вступил в долю с бизнесом. Стал соинвестором. Каким соинвестором? Соинвестор — это человек, вложивший деньги в мое дело в надежде на прибыль. В покупке квартиры гражданином — какая прибыль? Ему, гражданину, какая прибыль? Здесь не соинвестирование, а кредитование гражданином строительной компании. Строительная организация должна кредитоваться в банке. А я должен покупать квартиру, а не какое-то право. Идя в автосалон, я покупаю автомобиль, а не машинокомплект. У нас же зачастую что происходит? Чтобы работать с населением и его деньгами, нужно открыть банк. Это огромная морока, куча разрешений.

Есть другой способ? Есть. Мы с вами получаем бумажку, что на этом пустыре мы построим дом. Поставили забор, хотя можем и этого не делать. И начинаем собирать с людей деньги. Допустим, все не злонамеренно. Мы с вами люди хорошие, но строить не умеем. Мы собрали деньги и их разбазарили. Кто несет за это ответственность? Государство. Зачем это разрешили? Все нормально кредитуются в банках. А строительный бизнес почему-то таким вот образом бесплатно получает для своей деятельности такие вот кредиты. А у нас сейчас придумывают, как эту проблему решить, кого поддержать. Конечно, если вы решили стоять на голове, вам нужны какие-то подпорки. Но, может, лучше встать на ноги?

Какой вывод? Есть вещи по отношению к бизнесу, которые человек, потребитель, может оценить и проверить сам. Скажем, когда хозяйка приходит на рынок, она может оценить, свежее мясо или не свежее, ей дадут что-то попробовать на вкус, на запах. Но если вы покупаете предмет сложной бытовой техники, вы проверить его никак не сможете. Это очень сложно даже для специалиста. Поэтому тут должны действовать соответствующие стандарты, проверки и так далее. Приходя в ресторан, вы хотите, чтобы вас не отравили. Поэтому нужны проверки — это нормально. Но если выясняется, что те, кто должен, ни черта не проверяют, и вас кормят тухлятиной, то вы не доверяете бизнесу. Виноват в этом случае бизнес? Виноват. Но он такой, каким ему позволяет быть государство.

В этой связи надо сказать еще вот о чем. Что такое бизнес? Это люди, ориентированные на получение прибыли. И если государство позволяет ему получать ее нечестным путем, он будет ее получать. Опять же, если мы завтра напринимаем правильные законы, это не значит, что в один день все станут правильными и честными. Должно пройти время. Доверие — это вообще вещь деликатная. Потерять его легко, а восстановить трудно. Доверие к бизнесу во многом было утрачено в девяностые, и сейчас там не все себя хорошо ведут. Но это же не значит, что весь бизнес плохой. Мы приходим в магазины, и там все есть — это во многом заслуга бизнеса.

Вадим Бондарь