Гейдар Джемаль: «С чекистами империю не построишь – это другой тип людей»

Гейдар Джемаль Фото: ©Григорий Сысоев, РИА «Новости»

«СЕГОДНЯ ОРГАНИЗОВАТЬ ЦАРСТВО ПО АРХАИЧНЫМ ЛЕКАЛАМ НЕВОЗМОЖНО»

Имперская идея совершенно неадекватна современному миру по очевидной причине: современный мир представляет собой пародию на империю, откровенный фейк. Что такое Евросоюз? Разве не империя с формальной точки зрения? Безусловно! Но почему же никто психологически не воспринимает ЕС как империю, а Брюссель — как новый Рим или Каракорум? Потому что это пародия при сохранении всех требуемых внешних черт: единство многонациональных территорий, единство административных правил, господство наднациональной бюрократии, которая давит национальную, и т. д.

Но при этом даже Советский Союз, который был устроен по тем же лекалам, что и «Соединенные Штаты Европы», был большей империей. По крайней мере, он не был симулякром!

В чем же разница? Сегодня очень многие теоретики активно используют термин «империя» по отношению к глобальной мировой системе. Рим как будто бы распространился на весь земной шар — и все осколки старых цивилизаций, еще уцелевшие по периферии, построены по правилам новой римской легитимности. Даже в странах, где официально шариат упоминается как источник права, это не более чем дезинформация, адресованная массам. В действительности правовое поле и Египта, и Малайзии организовано вокруг либеральной концепции закона. Первоисточником этого был кодекс Наполеона, который, в свою очередь, отправляется от Римского кодекса.

Мир поставлен на колени и подчинен диктатуре «классных наставников», которые всюду заходят с проверками (этакие прокураторы!) и бьют очень больно указкой... хорошо, если по пальцам.

Но все равно это не империя. Главное, что отличает современный мир от настоящей империи, — это отсутствие мотивированной власти. Мотивированная власть — это проявление Великого Существа на земле в зеркале человеческого пространства. Это проявление всегда связано с некоей специфической сверхзадачей. Как только эта сверхзадача оказывалась дискредитированной, несостоявшейся, империя кончалась. Проявление Великого Существа без сверхзадачи (а такое на определенном этапе было нормой) — это царство. Вавилонское, Аккадское, Шумерское... Все это царства, но не империи, потому что первые лица в этих образованиях были не деятелями, а скорее живыми памятниками Великому Существу.

Сегодня организовать царство по архаичным лекалам невозможно, потому что мир становится площадкой, где разворачивается титаническая борьба между двумя полярными взаимоисключающими метафизическими основаниями человечества: бытием и сознанием. За бытие — так называемые элиты, но при этом у них нет поэтапно разворачивающегося внематериального и сверхматериального проекта. У радикалов, которые стоят на стороне сознания, такой проект есть, потому что радикалы — это носители эсхатологической идеи.

«ПЕРВЫМ, КТО СОЗДАЛ ИМПЕРИЮ В КЛАССИЧЕСКОМ СМЫСЛЕ СЛОВА, БЫЛ МАКЕДОНСКИЙ»

Эсхатология в смысловом плане указывает на последние времена. Доктрина финализма — это просто слегка отредактированное переиздание эсхатологии. В условиях такой поляризации все, кроме этих двух борющихся полюсов, будет подделкой и симулякром.

— Привет, друзья. С вами Radio Mediametrics и программа «Разговоры с Джемалем».  Добрый вечер, Гейдар.

— Добрый вечер.

— Привет, друзья. Мы с вами, как всегда, обсуждаем общефилософские темы и интересные повороты мысли. Сегодня тема нашей передачи — «Тупиковость имперской идеи в современном мире». И поэтому, видимо, говорить мы будем о великих империях и о том, куда они сегодня пришли.

— Да, это очень интересная тема, поскольку она волнует очень многих наших современников. У очень многих людей империя ассоциируется с силой, цветением, праздником некой политической мужественности, антилиберализмом, то есть торжеством над всеми проклинаемыми... 

— То есть всем тем, о чем сегодня мечтают сограждане нашей страны.

— Да, многие мечтают: и американцы мечтают, и у англичан есть ностальгия. Но при этом империя, хотя некоторые левые или антиглобалисты, лучше сказать, называют сегодняшний мировой порядок Империей, с большой буквой, не уточняя, что это, какая это империя. То есть США или это вообще некая мировая система, уже оторвавшаяся от какой-то квалификации. Но при этом надо сказать, что империя — это вчерашний день, несмотря на весь флер, весь аромат этого грозно звучащего слова. Империя сегодня уже перестает работать.

Для того чтобы это понять, нужно обратиться к тому, откуда она вообще взялась, когда она появилась. По большим таким историческим меркам это сравнительно недавняя вещь. Сравнительно недавняя. Вот я лично считаю, что империю как концепт создал Александр Македонский. Некоторые мне возразят, что Македонский реагировал на великую Ахменидскую империю, на Иран, который был самый первый в этом свойстве. Но ни Египет древний, ни Иран не были империями. Это были просто архаичные монархии, которые...

— Разросшиеся государства.

— Да, экспансионистски расползались. Экспансионистски расползались, раздвигали, так сказать, свою границу в таком региональном пространстве, и, в общем, Иран все равно был региональным. Первым, кто создал империю в классическом смысле слова, был Македонский, потому что он соединил реально Восток с Западом. Он создал эллинизм как некий интеллектуальный ключ к мировой цивилизации. Не к какой-то там конкретной матрице, к мировой цивилизации. То есть он Платона и Аристотеля превратил в некий код, с помощью которого можно было дешифровать абсолютно все что угодно: хоть буддизм, хоть индуизм, хоть там империю инков, если бы она попалась ему на пути. То есть это был универсальный, общечеловеческий код, в этом тайна эллинизма и в этом ключ империи. Но не только потому, что кто у нас был Александр Македонский и кто были его диадохи... Это самое главное для понимания. Они были воинами, и, в принципе, куда бы ни приходил Македонский, он унижал, свергал и отстранял жрецов. То есть придет ли он там в какой-то полис, эллинский, в Афины, он сразу ногой по треножнику Пифии. Вот придет ли он в Иран, он потушит огни Персеполиса. Придет ли он еще куда... Всюду, куда бы он ни приходил, он, что называется, опускал и ставил на понятки местных жрецов, местную клерикальную братию.

— Но ведь, если я не ошибаюсь, потому, что он сам себя считал божественным.

— А почему он себя считал божественным? Потому что он вырывал с корнем, выдирал с кровью, так сказать, этот статус у жрецов, которые определяли, кто, так сказать, божественный, кто небожественный. Это уже после него появились Кесари, которые заставляли приносить себе жертвы, жертвоприношения, курить фимиам, называя себя живыми богами, это все после него. А вообще, жреческая каста правила миром безвозбранно. Вообще-то она и сейчас правит на самом деле, только неочевидно для обычных людей.

— Жрецами мы сегодня можем назвать идеологов?

— Конечно, нет. Это метафора современного либерального политикума. Жрецы есть жрецы. Это те, кто работает с благодатью, те, кто работает с определенным сакральным пространством, те, кто является наследником, скажем так, жрецов старого калибра, старой, так сказать, закваски. Они и сегодня при делах, они и сегодня контролируют ситуацию. Но дело в том, что в определенный момент был вот этот, так скажем, глобализм жреческий, который был до Македонского, в архаическую эпоху. В архаическую эпоху был глобализм, но жреческий глобализм, который стал испытывать мощные кризисные явления, и в какой-то момент поднялась каста воинов, которая была служебной, которая была встроена в иерархию.

Если мы вспомним опять-таки республику Платона, он описывает как рупор и как пресс-секретарь жречества. Он описывает, как, на его взгляд, было бы идеально. Вверху стоят философы, мудрецы. Под философами он имел в виду не профессоров в университете на кафедре, а реально носителей сакрального знания. Вот они правят всем, а ниже них стоят воины, которые обеспечивают их власть жестким применением насилия, санкционированным сверху. И дальше там уже ремесленники, торговцы и т. д. Все традиционные общества были построены таким вот образом, кастовым, и каста это, в общем-то, врожденная тема — не помню, мы ее касались или нет... Но все люди рождаются либо жрецами, либо воинами, либо ремесленниками, либо торговцами.

— Но все в каких-то кастах.

— Все рождаются в кастах, но действенными являются только две: жрецы, которые созерцают, и воины, которые действуют, жертвуют собой и, естественно, другими. И в какой-то момент, воины вышли из повиновения и бросили вызов. В лице Македонского, сына Филиппа, в принципе, провинциального монарха. Ну не тирана, он, в общем-то был из легитимной династии Атридов, но особо собой ничего не представлял. Вдруг в какой-то момент он стал глобальной фигурой. Он соединил Европу, Индостан, Центральную Азию, Северную Африку, Египет, то есть такие центры. Вавилон соединил в колоссальное сверхпространство, человеческое. Причем когда?! Это было за 300 лет до рождения Иисуса Христа! Это вообще время, можно сказать, архаическое. И он заложил очень многое. Он заложил на самом деле то, чем мы сейчас пользуемся, — универсальный язык, который понятен практически от Китая до Испании, до Великобритании. Туда, в этот универсальный язык, включаются и Африка, и исламский мир, и Европа. Это все последствия Македонского, потому что он превратил Аристотеля, в общем-то, в систему мышления, которым пользуются все.

«ИМПЕРИЯ НЕ СЛОЖИЛАСЬ КАК УНИВЕРСАЛЬНЫЙ ОТВЕТ КАСТЫ ПОБЕДИТЕЛЕЙ»

— Ну мне кажется, что в каком-то смысле империя тогда была не сказать что необходима, но очень нужна, никто не понимал, как она могла существовать, а то, что Александр создал, пускай и ненадолго... Насколько я знаю, она быстро развалилась после его смерти.

— Она развалилась потому, что мир был не готов к империи, потому, что жречество было очень сильным, потому, что местная матрица, управляемая жрецами, тут же взяла верх, диадохи пошли на поводу у местных жрецов, местных метафизических традиций. Их тут же, так сказать, сшибли, столкнули друг с другом в конфликте. Классический пример птолемеев, которые стали зависимыми целиком от древнеегипетских традиций, и, в принципе, это все развалилось до Рима. А Рим был уже пересмотром этой имперской темы, но в продолжение того же самого, то есть продолжением восстания воинов против жрецов. Никто не будет спорить, что воины в Риме стояли социально выше. Жрецы были «никто и звать никак». Там какие-то авгуры, может быть, которые...

— Прикладное значение перед битвой.

— Над ними все смеялись, они были объектом анекдотов и пословиц, которые об авгурах остались. Об авгурах остались пословицы, которые выставляют их лицемерами и, в общем-то, мошенниками. Это была воинская организация, это была постоянная борьба воинов, это была, в общем-то, непрерывная борьба. Почему? Не создалось единой империи. Империя не сложилась как универсальный ответ касты победителей. Воины не стали кастой победителей. То есть жреческая мощь за кулисами мирового порядка приводила к тому, что империя перманентно рушилась, были какие-то возобновления. Но на западе это была после Рима, допустим, Священная Римская империя германской нации, основанная на воинах. То есть воины, германцы, они разошлись по всем колониям Рима и создали новую, единую систему, основанную еще и на общности генетического происхождения. Дальше это, может быть, самое современное — Викторианская Англия, то есть это Великая Английская империя, над которой не заходило солнце. Она появилась потому, что там был майорат, аристократия передавала по наследству поместье, а куда деваться среднему и младшему сыновьям? Они были жесткими...

— Было много свободных рук, которые хотят что-то себе «отъесть».

— Не просто рук, воинских аристократических рук, привыкших к шпаге и заряженных...

— Ну воинов свободных.

— Да. И заряженных пассионарностью, то есть там были, так сказать, дворяне шпаги и аристократы. Все — их двинули по расходящейся, и они создали вот эту колоссальную империю. Что такое Испанская империя, мы тоже знаем, Франциско Писсаро — это явно не сиделец в лавке, не торгаш, это чистый воин, впоследствии конкиста.

Вот эти империи были в разных отношениях — более или менее проблемных — с жрецами, даже Испанская монархическая/католическая империя, которая с инквизицией, с католическими королями, — и там были проблемы, и там было острое напряжение. Но именно потому, что там были очень привилегированные позиции у церкви, эта империя и не зажилась на свете. Она очень быстро проиграла британцам и голландцам, у которых меч стоял точно над крестом.

Что касается востока, то там имперский вариант наиболее перспективный, и даже не знаю, можно ли назвать это империей, наверное, в какой-то степени можно. Это: первое — халифат, который, если брать восток, является первым проявлением после Македонского, на западе был Рим, а здесь халифат, который... это точно воины, это точно антижреческое движение, оно точно стремительно разошлось, так сказать, от Атлантики до Тихого океана, интегрировало все это пространство... Вот наследие как послание, послание превосходства воинской идеи над жреческой, ислам работает до сего дня. Ну навстречу ему и, в общем-то, против него вышел Чингисхан, который создал альтернативную империю языческой Ясы, и это было...

РЕЛИГИОЗНАЯ ВЛАСТЬ ПРОРОКА БЫЛА НЕ ТАКАЯ, КАК У ЖРЕЦОВ

— Вот интересный момент, если позволите, я хотел уточнить. Все-таки вы считаете, что первый халифат, исламский, воины создавали?

— Это была точно идеология воинов, это было откровение для воинов, это было выделение впервые, может быть, в истории касты воинов как самостоятельных игроков на метафизическом поле.

— Я помню, мы в одной из передач с вами говорили, что первый успех халифата исламского во многом был потому, что пророк объединял в себе и светскую, и религиозную власть на первом этапе. То есть это практически единственный случай, когда религиозный лидер...

— Но его религиозная власть была не такая, как у жрецов, она была другого качества, она была не корпоративная, это была персональная власть пророка, который является посланником неведомого Бога, вот что важно. При этом он являлся воином, который вел в бой в 62 битвах. Он участвовал в 62 битвах, из них более чем 30 он непосредственно командовал, планировал эти битвы. И, что интересно, впоследствии, так сказать, вот этот паттерн применялся еще к более профаническим вариантам. Вот Наполеон, скажем, тоже в этом плане отличился. Он создал из людей разного социального состояния касту воинов, потому что к нему приходили из торговли, из криминала, из финансов, из пастушеского состояния — откуда угодно. Они превращались в воинов. Они лишались своего прежнего состояния и становились воинами и входили в систему жесткой дисциплины и жесткого оправдания своих действий. Они превращались в тех, кого мы называем сегодня сахабами, то есть сподвижниками, и эта каста завоевала потом фактически весь мир.

Более того, когда многие стали входить в ислам, после того, как они захватили командные позиции в Иране, в Средней Азии, в Малой Азии и так далее, массы стали входить в ислам. Они первые были очень недовольны, потому что это нарушало их избранность. Это уже потом все это размылось, но первоначально была очень такая точная, четкая дискриминация между истинными первыми, которые были арабы, и теми, которых называли «аджам», то есть позднее присоединившимися неарабами. Они осознавали свою кастовую избранность, но и потом, когда уже интернационализация произошла и поглотила арабов как отдельный этнос, все равно идея халифата строилась на системе взаимоотношения амиров, султанов, беков, то есть знати меча, которая была структурой все-таки воинской, а не жреческой. Жречества не было. При них были всякие знатоки, алимы,  изучатели Корана, которые статуса фактически не имели.

Единственная ситуация, выбивающаяся из этого, где по факту создана церковь, которая не имеет отношения к исламской традиции, — это шиитский мазхаб, где де-факто создана церковь, как мы сегодня это видим в Иране. Но она поэтому и пользуется негативом и окружена всеобщим давлением критики со стороны остального ислама. В самом исламе алим — это человек, который что-то изучал. Если он претендует на статус клерикала, это в некотором смысле незаконный и самозваный статус. Хотя при этом постоянные попытки людей, которые по своему рождению принадлежат к касте жрецов, выкроить себе местечко внутри ислама не прекращаются.

Вот халифат. Халифат, это была первая, после Македонского, попытка на востоке создать империю. Она, я считаю, была наиболее успешной. Чингис, Тимур — все это в последующем провалилось. Чингис очень быстро провалился. Тимур опирался на тюркскую воинскую аристократию, которая разошлась по всему евразийскому пространству, от Малой Азии до Китая, и, так сказать, это было несколько более успешно. Ну потом османы. Османы — тоже воинский проект.

И вот, если говорить обобщающе, что мы можем сделать в качестве вывода? Что такое империя? Империя — это синтез власти как сакральной вертикальной организации общества и насилия, которое прямо ассоциируется с властью, повенчано с нею и является сакральным. Вот этот синтез единства власти и насилия в глазах подданных, в глазах подавляющего большинства. Насилие ассоциируется совершенно четко — в данном случае с властью. Но ведь если мы вспомним жреческий подход к этому, в более архаических вариантах, когда жречество открыто, оно дистанцировалось от насилия. Оно передавало вот это все, как у Платона, воинам, но воины при этом не были сакральными, насилие не было сакральным, они были просто полицейские, блюдущие порядок на улице. А тут все это возвышается до статуса сакрума, до статуса автономной мистерии, которая стоит над. Ну и конечно, это выходит за всякие этнические границы, потому что в этнических границах это все не построишь. Тут должен быль некий моментум, некая масса. Вот все это прошло.

«ЛИБЕРАЛЬНОЕ ПРОСТРАНСТВО НЕ СПОСОБНО ОБЕСПЕЧИТЬ САКРАЛЬНОЕ НАСИЛИЕ»

— Вот интересный вопрос: почему прошло? Вы знаете, когда вы сейчас перечисляли великие империи, которые помнит человечество, это всегда, что называется, воспоминания, связанные с гордостью. Великий Рим, Великая Британия, османы, Российская империя. Сегодня, допустим, империя Соединенных Штатов Америки, как бы ее там ни называть... Так или иначе, за каждой империей в общественном сознании существуют какие-то представления о золотом веке... Американцы говорят: «Мы капитаны вселенной» — и вся нация этим гордится. Так или иначе, можно разными терминами называть, но многие страны вспоминают о своих империях, такие как Британия, в том числе и Россия гордится этим. Почему же вы думаете, что имперский путь стал тупиковым?

— По одной простой причине. Каста воинов проиграла приблизительно 100 лет назад, проиграла жрецам, и она вытеснена в маргиналитет. В социальный, в политический маргиналитет. То есть она сегодня перешла на позиции противостояния с мировым порядком. Она не является больше системным элементом мирового порядка. Она не может быть подчинена жрецам в классической форме, и жрецы не доверят ей ничего. Они заменили воинов, давно уже, через либеральный порядок, организованный ими из-за кулис. Они создали бюрократический институт современных вооруженных сил, который с началом абсолютизма отменил эту касту, все более и более, так сказать, демонтировал.       

— Вы знаете, я даже добавлю, что я недавно видел фотографию четырех министров обороны стран Европы. Сидели четыре женщины, четыре министра обороны. И это уже какой-то такой уже смех, знаете, над кастой воинов.

— Нет, каста воинов давно выброшена из, так сказать, основных исторических игроков в своем пространстве. Не случайно либералы приведены на первый план, потому что либералы — это втемную разыгранные бессознательные инструменты жречества, то есть за спиной либералов, которые искренне верят в материализм, в скепсис, в синхрофазотрон.

— И второй закон термодинамики.

— Второй закон термодинамики. Вот они от аргумента тела считают, что главная цель человечества — это повышение гедонистического наслаждения, комфорта в, скажем, холлах пятизвездочных отелей на пляжах.

— Важная цель.

— Это вот, как они представляют, цель. А за их спиной стоят люди, которые сегодня в Гаване, например, встречаются (патриарх Кирилл и Папа Римский Франциск — прим. ред.). Но они тоже не вершина. Они только фасадная часть, которая показана обывателю. Обыватель с недоумением и восторгом следит за вот этой встречей, обсуждает ее: «Тысячу лет не было! Встречаются, судьбоносно! Что же они скажут друг другу?!» Что они сказали там, совершенно непонятно. По крайней мере, то, что объявлено, — это явно не то, что всерьез обсуждалось. Но дело в том, что они только представляют некий истеблишмент, невидимый. Незримая-то часть уходит далеко-далеко за пределы понимания толпы. И либералы обслуживают это, они обслуживают это фасадом. Но сейчас они тоже исчерпались. Скорее всего, либералы будут уходить.

Но это не значит, что касту воинов кто-то позовет назад, потому что когда на место либералов придут традиционалисты, более удобные для жрецов, то силовым элементом будут какие-то избранные на статус жандарма государства, возможно, даже частные военные компании, к чему дело идет все больше и больше, потому что вопросы в Афганистане, в Ираке, мы видели, решали частные военные компании, которых численно было не меньше, чем сотрудников министерства обороны США.

— Да, это интересная история, но, честно говоря, меня она всегда немного удивляет тем, что когда появляются наемные воины...  Да, они готовы за деньги убивать, но они не готовы за деньги умирать. И здесь есть существенная разница.

— Система делает ставку на абсолютное превосходство в электронике, в технике, в огневой мощи, в лазерных пушках, установленных на гиперзвуковых космических аппаратах, ставку на дроны и так далее, на тотальный электронный контроль над всей поверхностью земного шара. Вот на это делает ставку. Хотя на самом деле не только им доступны технологии. Возможно, что тут будут очень-очень неожиданные и неприятные для этой системы ходы.

— Да. К сожалению или к счастью, даже не знаю. Действительно, воинов заменили ботаники и умники, которые сидят теперь возле компьютеров и рассчитывают на то, что...

— Ботаники у компьютеров и, так сказать, убийцы, предпочитающие играть в одни ворота на местах, в поле. Но дело в том, что произошла интересная вещь. Во-первых, почему империя теперь не может состояться? Потому что насилие перестало быть сакральным, перестало быть связанным с благом. В империи насилие было связано с концепцией блага. Как оно сакрализовалось через власть? Власть идентифицировалась с концепцией бытия, то есть блага. В платоновском сознании бытие и благо — это синонимы.

— Понятно. Рим захватывал новую провинцию, и всем римлянам раздавали хлеб и устраивали зрелища, и общество, так сказать, города Рима радовалось, что захватили какую-нибудь Галию.

— Конечно, конечно. И триумф потом происходил. Во время триумфа удавливали приведенного царя местного, туземного, которого вели на веревках, спотыкающегося, потом его удавливали. И толпа ликовала, естественно, потому что сакральное насилие осуществлялось, глубоко апеллирующее к каким-то бессознательным, темным пластам. Это десакрализовано теперь. Насилие десакрализовано. Новая сакрализация насилия есть новая сакрализация насилия, но она идет за пределами власти, она идет вне властного дискурса, антивластная сакрализация. Это сакрализация, которая идет через враждебные системе действия, партизанские действия и так далее. Вот Че Гевара. Че Гевара — это насилие, которое идет против власти, и это сакрализация насилия вне контекста власти. А на Че Геваре империю не построишь.          

— Да. Че Гевару, правда, теперь используют в качестве бренда буржуазного, рисуют на майках.

— На место Че Гевары приходят другие, так сказать, новые вариации, но их единая черта — они антивластны. То есть новая сакральность. Насилие связано с тем, что это насилие революционное или, так сказать, вызывающе негативное, отрицающее, деструктивное насилие. Там рождается новая сакральность, а на стороне власти насилие уже несакрально. Полиция, так сказать, прячет когти, очень стесняется самой себя, масса журналистских исследований, демократические запросы в парламенте, в общем, либеральное пространство не способно обеспечить сакральное насилие, оно фальшиво и лицемерно пользуется опосредованным, проклятым насилием.

АНТИИМПЕРИЯ

— Я задам вам сейчас провокационный и даже, так сказать, не побоюсь этого слова, совсем провокационный вопрос. Да, допустим сейчас имперская идея уже неактуальна, потому что секта воинов больше, так сказать, не рулит этим направлением.

— Каста.

— Каста, каста воинов. Да, правильно. Но если мы, например, сейчас с вами немного обсудим ту самую запрещенную в России организацию и то, что, насколько я знаю, там формируется халифат, назовем это так. И соответственно, там ведь в каком-то смысле формируется новая империя, или, по крайней мере, они хотят ее сформировать, и эту историю ведут в первую очередь воины. То есть идея империи и, соответственно, формирование империи силами касты воинов ведь в каком-то смысле присутствуют сейчас вот в этом конкретном театре.

— Это, безусловно, попытка новой сакрализации насилия, но это и попытка новой интеграции касты воинов как игрока и как субъекта. Но ведь она идет не в форме империи. Она идет, даже если мы посмотрим, как вот это происходит, это происходит через франшизу, когда десятки организаций в разных местах — от южных Филиппин и Афганистана до, допустим, Мали в Африке — берут франшизу, приносят присягу и становятся ячейкой ДАИШ (арабское название запрещенной в РФ группировки «ИГИЛ» — прим. ред.). Это сетевая структура, которая противостоит мировому порядку, это не империя, потому что империя не может иметь сетевую структуру. Империя центрична, и империя должна мыслить себя в отождествлении с мейнстримным мировым порядком, а если она противостоит мировому порядку, то это...

— Это антиимперия.

— Да, это антиимперия, это партизанщина, это совсем другое. И вот как раз каста воинов сегодня оказывается антиимперией, она оказывается сетевой структурой, а мировой порядок, который не собирается ни сдаваться, ни уступать и будет увеличивать и наращивать свою тоталитарность, свой контроль и  так далее, он не будет имперским.

— А каким же он будет?

— Я думаю, что это будет мировое правительство с опорой на наемные силы и на технологии. На наемных, так сказать, контрольных палачей, полицейских, жандармов. Возможно, на переходный период, какие-то страны после схода с исторической сцены США, которые сегодня явно работают как жандарм номер один.

— Мировой.

— Мировой. Но они уже не выдерживают, они ломаются. Кстати говоря, они последние, кто не собирается извиняться, в отличие от Европы, за насилие, в том числе не только творимое снаружи, но и творимое внутри. То есть они очень жестки, они повышают уровень жесткости в обращении со своим населением. Но от этого насилие, которое творят американцы, не становится сакральным ни в Афганистане, ни в Айдахо, ни в Колорадо, ни в Ираке. Их насилие проклинается всем человечеством. Они за него пока еще не извиняются, но понятно, что это либеральная империя, которая в противоречии, в когнитивном диссонансе сама с собой. И она уходит. На ее место могут быть выдвинуты другие государства, которые будет работать как военные компании, как наемная сила. На переходный период.

Потом, может быть, и от государственного элемента это будет освобождено. То есть мировое правительство, наемные структуры и технологии со спутниковыми, дроновыми возможностями контроля, с проникновением спецслужб. Конечно, это будет основано на том, что это мировое правительство будет прежде всего исполнять жреческий заказ, потому что очень близко с ним будут работать спецслужбы, которые будут мотивированы идеологически, как масоны. То есть тот, которого будут посылать, допустим, внедриться в подрывные структуры, который будет заниматься борьбой с оппозицией, будет не наемником, он будет человеком, который верит в эту глобальную мировую систему, основанную на традиционалистском клубе. То есть он будет традиционалистом классического типа, как масоны старого образца.

— В каком-то смысле он будет религиозный человек, потому что идти умирать... За деньги умирать не пойдешь.

— В каком-то смысле он будет религиозный человек. Религиозность традиционалистов и религиозность их оппонентов — радикалов, касты воинов, которая будет им оппонировать, будет противоположного типа, черное и белое. Но это уже было так, потому что, если мы вспомним секты, боровшиеся за социальную справедливость, — анабаптистов, Мюнцера, это была противоположная католическому истеблишменту религиозность. Была религиозность католическая, которая во многом была искренна, не только же там монахи, обжоры и проходимцы были, были серьезные люди святые типа Бернарда Клервоского, были такие фанатики, как Гус. Это было противостояние двух религиозностей: одна религиозность сакрального истеблишмента, а другая религиозность справедливости. Мы возвращаемся к этому.

«ЕСТЬ У ТРАДИЦИОНАЛИСТСКОГО КЛУБА ВИДЫ НА РОССИЮ В КАЧЕСТВЕ СМЕНЫ КАРАУЛА ПОСЛЕ США»

— Гейдар, у меня к вам такой вопрос, на который, может, есть ответ, а может быть, и нет. Все-таки сегодняшняя Россия испытывает сильный прилив патриотизма, и память о Советском Союзе расправляет плечи, или крылья. Ощущение империи, ощущение великой страны, ощущение того, что можно противостоять каким-то там темным силам. И это вдохновляет людей на какие-то поступки. Если мы вспомним весь XX век. Ведь Россия в течение XX века два раза превращалась в пепелище после Первой мировой войны и Гражданской, после Второй мировой войны. Просто пыль. 10–15 процентов от промышленного потенциала оставалось. И все равно это все поднималось. Россия становилась мировой державой. И во многом ощущение того, что мы империя, и двигало людьми, ведь ради чего просто так, бесплатно, работать? Работали ведь не за телевизор или новый автомобиль, работали ради будущего. И что же? Пришел XXI век. Станет ли Россия мировой державой, то, о чем много мечтают, станет ли она империей, в сегодняшнем понимании?

— Рывок, который сейчас был сделан, начиная с Крыма и кончая Сирией, — это рывок на тему превращения в империю и, по крайней мере, вход в число государств — субъектов первого или второго ряда, которые не являются объектами, не являются фигурками на шахматной доске, а право имеют, выражаясь языком Раскольникова. Но тут вот какой вопрос: без сомнения, в XIX веке Россия была империей, но она была империей за счет того, что правящий слой, кусок его основной, был наследником Чингизидской империи, то есть это были воины — татары, потомки мурз, баскаков с одной стороны, а с другой — это были германские графы и бороны, которые пришли и получили здесь статус местной аристократии. С одной стороны, Ольденбурги...

— Но все-таки еще были наследники русского военного дворянства, еще давайте об этом вспомним.

— А русское военное дворянство из кого состояло? С одной стороны, Ольденбурги...

— Рюриковичи.

— Их не так много было.

— Но тем не менее.

— Ольденбурги, с одной стороны, Юсуповы — с другой. Вот такая ситуация.  Ну вот гвардии, возьмите список...

— Поспорю, Юсуповы были, Ольденбурги — тоже, были Варакинские, много кого было.

— А кто вот, если мы посмотрим, в их основе? Там в основном генетика либо европейской знати, которая мигрировала, начиная с Ивана Грозного, опричнина на 90 процентов состояла из искателей приключений...

— Ну хорошо, продолжим все-таки...

— Это силовой элемент, традиционный силовой элемент. Во главе всего этого стояли такие люди, как Александр I, до этого — Павел, после Александра — Николай I, откровенный немец, который был помешан на военной дисциплине, на кавалергардских смотрах, и так далее, вплоть до Николая II, стрелявшего ворон у себя в саду. Дальше что? Когда вся эта военная аристократическая верхушка была сметена...

— Или слилась. Я бы еще так сказал.

— Ну она слилась, она была сметена тоже. Некоторая часть ее интегрировалась с большевиками типа Бонч-Бруевича, генштабистов разных, которые сделали ставку именно на Троцкого и на Ленина. Конкретно это было ядро генштаба, которое поняло, что это сила, которая может сохранить единство территории.

Но дальше что получилось? Ведь для того, чтобы была империя, реально, как мы уже в процессе нашего разговора выяснили, нужна ставка на воинов, а Сталин побоялся даже Жукову доверить или сохранить за ним какой-то серьезный статус. При его проблематичности как воина в смысле кастовости, и даже то, что имелось...

— После войны Сталин всех воинов почикал, можно сказать.

— Он и до войны их чикал, и после войны чикал. Без этого империи не получится. То есть военное сословие на территории СССР было переформатировано в категорию людей, которая точно на себя политическую ответственность не может принять и не примет.

— И не приняли в итоге.

— А с чекистами империю не построишь — это другой тип людей. Это как в Византии, это евнухи при дворе византийского императора. Они и провалили эту Византийскую империю.

— Ну что же, что называется, поживем — увидим. Хотелось бы подольше пожить и посмотреть, будут ли какие-то заявки на империю.

— Есть у традиционалистского клуба виды на Россию в качестве смены караула после США. Но не хотелось бы, честно говоря, потому что тогда РФ превращается в жандарма номер два, а это исторически тупиковый и неблагородный путь.