Мисте Хотопп-Рикке (справа) Мисте Хотопп-Рикке (справа) / Фото предоставлено автором

«ПОЧЕМУ СНАЧАЛА СОЗДАЮТ ФЕДЕРАЛЬНЫЙ МЕГАУНИВЕРСИТЕТ, А ПОТОМ РАЗРУШАЮТ ФЛАГМАН ТАТАРСКОГО НАУЧНОГО ЛАНДШАФТА?»

В процессе ликвидации татфака Казанского университета в Германии возникло недовольство среди ученых и выпускников университетов, специализирующихся на данной тематике, — тюркологов, историков и исламоведов. Предметом обсуждения стали такие вопросы: «Кто в будущем станет связующим звеном татарской интеллектуальной элиты, кто будет партнером для учебных заведений в Западной Европе?», «Почему из различных институтов сначала создают федеральный мегауниверситет, а потом разрушают флагман татарского научного ландшафта?»

Здесь мы и рассмотрим оба вопроса. Но татарского читателя, наверное, интересует, почему именно в Германии так внимательно следят за, казалось бы, чисто татарстанскими внутренними событиями. Обратимся сначала к этому вопросу. Здесь есть разные интересы: профессиональный, экономический и политический.

Что касается профессионально-академического подхода к тематике научного ландшафта в Татарстане, позволю три короткие ремарки в области профессиональной тюркологии, исламоведения и истории, которые зачастую тесно переплетаются друг с другом.

В области тюркологии важнейшее место, базируясь на своем османском прошлом, безусловно, занимает Турция. Но если бросить взгляд на пространство СНГ и особенно Российской Федерации, то приходится констатировать, что в области российских исследований и учений, посвященных тюркским народам, определенно наибольшее внимание уделяется татарским институтам и научным заведениям. Почему? Это просто ваш научный вес и историческое значение татар среди тюркских народов Евразии. Не шорцы, не тувинцы или долганы, не балкарцы или кумыки занимают в первую очередь западноевропейских тюркологов, а именно татарские ученые.

И в этом смысле татарские научные заведения несут ответственность не только за себя самих и не только за Татарстан, но и, если рассматривать с нашей перспективы, за более маленькие тюркские народы — не такие могущественные экономически и политически, как Татарстан. Пусть даже и не напрямую, ведь ни долганы, ни алтайцы, ни карачаевцы этого так непосредственно не рассматривают, никто не заключал договора о предводительстве. Разумеется, нет. Но в этом случае важную роль играет ментальная составляющая — восприятие здесь, в Западной Европе.

Татары всегда играли особую роль в этом восприятии в российском историческом идентификационном ракурсе, в контексте эмансипации от османов с одной стороны, и от русских — с другой. С позиций немецких ученых это выглядит так, что татарский научный ландшафт является образцом для подражания, репрезентативным отображением, лакмусовой бумажкой исследований по тюркологии. И если татарская научная школа не в состоянии мощно и сильно себя представить, то каково будет тем, кто представляет научные школы на Алтае, Кавказе или Севере?

С другой стороны, татарские этносы и субэтносы также представляют интереснейшее многообразие в научном дискурсе: кряшены, мишари, ногайцы, крымские и сибирские татары, урумы и т. д. И тут все равно, как внутренняя татарская профессиональная дискуссия рассматривает принадлежность каждого из этих этносов, внешний взгляд связывает эти темы фактически, часто очень кратко, по-журналистски плоско, но однозначно очевидно для восприятия, охватывая все это одним взглядом: ТАТАРЫ вообще.

«ЕСЛИ В ЗАПАДНОЙ ЕВРОПЕ КТО-ТО ЗАХОЧЕТ ЧТО-ТО УЗНАТЬ ОБ ИСЛАМЕ В ВОСТОЧНОЙ ЕВРОПЕ, ТО ОПЯТЬ НАТЫКАЕТСЯ НА ТАТАР»

Давайте посмотрим теперь на исламоведение. Если в Западной Европе кто-то захочет что-то узнать об исламе в Восточной Европе, то прежде всего натыкается опять же на татар — на реформаторские течения, основывающиеся на учениях татарских мыслителей, такие как джадидизм; на современный мирный ислам татар между Санкт-Петербургом, Астраханью и Иркутском. Т. е. не сфокусированный только на Татарстане или Казани.

В этой связи татар нужно рассматривать шире — как представителя исламской религии в целом в Российской Федерации. И здесь Казань тоже несет большую ответственность за общую картину, которая лучше видна извне, чем некоторым кажется внутри Татарстана.

И вот здесь, вероятно, есть несоответствие между самовосприятием и взглядом извне, со стороны Запада. Если заглянуть в библиотеки и в публицистику в Германии, то становится очевидным, что татарский ислам занимает самое большое место в изучении и исследованиях, в том числе и в медиальном дискурсе аутентичного коренного евроислама на востоке Европы. Это всегда было исторически так обусловлено, потом прервалось на 70 лет советской диктатуры и, стоит только бросить взгляд на темы диссертаций, в XXI веке снова приобрело весомое значение.

Во-вторых, если посмотреть на истерические дебаты вокруг интеграции, ислама и миграции в Европе, то взгляд на Восток в этом тематическом пространстве может сделать наши споры более деловыми и успокоить: ислам в Европе существует уже с 922 года. Конечно, не всегда это существование было мирным, иногда оно было даже враждебным, но тот, кто клеймит мнимую агрессивность, должен бы тематизировать таковую других, потому что христианское миссионерство при всех благих намерениях протекало тоже не только с отбойным клином и любезными словами. Итак: современный татарский ислам может играть в исламоведении исключительно положительную роль как в целом, так и в смежных дискурсах.

«ЕСЛИ МЫ ХОТИМ ИМЕТЬ ВЗВЕШЕННУЮ ИСТОРИЧЕСКУЮ НАУКУ, ТО НАМ НЕ ПРОЙТИ МИМО ЦИВИЛИЗОВАННЫХ ДОСТИЖЕНИЙ ТАТАР В ЕВРОПЕ»

Давайте теперь перейдем к истории. Как уже было сказано выше, тематические поля тюркологии и исламоведения, конечно, обогащали и историческую науку, и наоборот. Если бросить взгляд в прошлое, в историю отношений между исламом и христианством, то в случае с немецкоговорящими странами первыми мусульманами были вовсе не османы и не халифы Кордовы, кто установил контакты с христианами на наших территориях, а мусульмане Востока, прежде всего татары.

Значительная часть исторической литературы по исламу в Восточной Европе посвящена татарам, хотя, и тут я повторюсь, 70 лет разобщенности и разделения, 70 лет политики «гомо советикус» оставили свои следы также в головах многих наших коллег. Но факт остается фактом: если мы хотим иметь историческую науку взвешенную, нейтральную и базирующуюся на данных, то нам не пройти мимо цивилизационных достижений татар в Восточной и Центральной Европе как в прошлом, так и в настоящем. И поэтому академическая элита Татарстана воспринимается нами как верхушка, часть большого целого.

В качестве маленького примера можно привести преподавание татарского языка в Свободном университете Берлина, который входит в число 11 элитных университетов Германии. Если 15 лет назад на уроках татарского языка обучались от 3 до 7 студентов, то в последние годы уже от 15 до 20 человек желают изучать татарский язык, и это не только тюркологи (курсы открыты для всех), но и экономисты, историки. Те, которые изучают естественные науки и которые желают получить доступ к идентичности, менталитету, культуре татар как базе для успеха в своих областях профессионального будущего.

Я не экономист, но вижу факты и читаю газеты, так же как и многие другие мои коллеги из Германии. Мы видим, как активен Татарстан, как он представлен на выставках и экономических форумах, например в Саксонии, какую бурную деятельность развили в последние годы татарстанские холдинги, к примеру в немецком машиностроении, в тяжелой, инженерной, химической индустрии и т. д., и невозможно не заметить экономического потенциала с Волги и Камы.

Совершенно очевидно, что появление детища Университета им. Отто фон Герике из Магдебурга и Технического университета из Ильменау с техническим университетом им. Туполева (КАИ) из Казани — Германо-Российского института научных технологий (ГРИНТ) — было вовсе не случайным, а проявлением воли татар с большей пользой применять совместный потенциал и сделать его максимально полезным для будущего.

И вот именно на этом стыке нужны будут не только экономисты. Университеты полностью принадлежат этому пространству, этому академическому фундаменту, и здесь тюркология, исламоведение и история смогут установить взаимосвязи, стать базисом для понимания всего громадного целого, которое означает культуру и менталитет, смогут стать их проводниками.

«ЭТО ВОВСЕ НЕ ВНУТРЕННЕЕ СТРУКТУРНО-АДМИНИСТРАТИВНОЕ ДЕЛО, А ДЕЛО, С КОТОРЫМ СВЯЗАНЫ И ПОЛИТИЧЕСКИЕ ВОПРОСЫ»

Ответ на политический аспект вопроса, почему немецких академиков интересует то, что в Казани закрывается институт, получит каждый, кто отслеживает дебаты в СМИ о «новой холодной войне», об «отчуждении» и «правах меньшинств в Европе». Сначала мы предполагали, что за всеми этими антитатарскими акциями кроется рука всемогущей ФСБ, что это Москва закрывает татарский столп науки. Но, к сожалению, за всеми этими плакатными предположениями скрывались сами татарские ученые, которые и совершили этот опрометчивый, если не сказать больше, шаг.

Для многих из нас здесь это совершенно непостижимо, мы до сих пор не можем этого понять и постигнуть. Впрочем, многие коллеги из Татарстана, увы, тоже. Только закрой глаза и представь себе, что подобное произошло бы здесь, тут же разразились бы целые цунами протестов. Университет им. Гумбольдта без германистики, Мюнхенский университет им. Людвига Максимилиана без исследований по истории? Невозможно представить! Если взять за основу значение татфака, то становится понятным, что это вовсе не внутреннее структурно-административное дело, а дело, с которым связаны и политические вопросы.

Если принять во внимание слияние международного вузовского пространства и сближение глобальных требований и нормативов к науке и международному сотрудничеству, становится понятным, что более тесные связи в области науки должны укрепляться, а не ослабляться. Научные пространства существуют и живут благодаря тесным связям, синергии и сотрудничеству, а еще благодаря доброй славе, имени, имиджу, стилю и профессиональному внешнему образу, т. е. тому, что называется пиаром или маркетингом.

И совершенно очевидно, что картина разобщенности, разделенности, ликвидации или картина публичного разрывания на куски и диффамации, дискредитации не прибавляет Казани — как визитной карточке мира науки Татарстана — в глазах внешнего мира ничего хорошего. Ликвидация татфака — это ослабление университета, это плохо, в том числе для нас, так как мы потеряли важнейшего партнера по научной работе. Это плохо не только для Татарстана, но и для России.

Параграф первый договора о сотрудничестве между Институтом кавказских, татарских и туркестанских исследований (ИКАТАТ) и Институтом международных отношений, истории и востоковедения КФУ гласит: «Стремиться к целевому обмену идеями и соответствующим научным материалом между обоими учреждениями, а также соответствующими научными проектами третьих партнеров ИКАТАТ и КФУ, как то выставочные проекты с музеями или летние школы с соответствующими институтами. Институт международных отношений, истории и востоковедения Казанского федерального университета выполняет также роль посредника между другими соответствующими научно-исследовательскими институтами Республики Татарстан и Институтом кавказских, татарских и туркестанских исследований, Магдебург/Берлин».

Чтобы выполнять эту посредническую роль между немецкими и татарстанскими учреждениями, нужны стабильность, надежность и перспективы на будущее. Но с расформированием важнейшей части татарстанского научного ландашфта все это повисло в воздухе, стоит под вопросом, стало непрочным, ненадежным.

Таким образом, есть интерес со стороны немецких ученых к событиям в Казани, за которым стоит не только КФУ, но нечто гораздо большее. Возможно, эти строки могли немного помочь объяснить это.

Мы, конечно, рады, что с другим нашим партнером — Институтом им. Марджани АН РТ и Национальным музеем Татарстана — можем представить в будущем году в Татарстане выставку «Татары и ислам в Германии», и все же очень надеемся, что рядом с нами в деле сотрудничества вновь будет стоять сильный партнер из КФУ.