Анна Броновицкая (фото из личного архива)

ПРОЕКТ «СЕВЕРНОГО ЧЕРТАНОВА» ОПИРАЕТСЯ НА МОДЕЛИ, НАРАБОТАННЫЕ В АНГЛИИ

- Анна, как вы относитесь к бытующей в профессиональной архитектурной среде позиции отрицания архитектуры модернизма, градостроительных концепций модернистских? Принято считать, что огромные пустые пространства советских городов абсолютно враждебны человеку, что они некомфортны, что опыт модернизма надо отринуть в градостроительном плане.

- Вы знаете, мне кажется, это уже тоже какой-то пройденный этап. Если мы говорим о Москве, то, с одной стороны, у нас сейчас главный архитектор продвигает стратегию замены микрорайонов квартальной застройкой, а нужно понимать, что эта задача просто нереальная, потому что колоссальные районы невозможно переформатировать. А с другой, на третьем московском урбанистическом форуме была представлена альтернативная концепция «Гиперпарка». Ее предложил Юрий Григорян – руководитель исследования «Археология периферии», специально проведенного к урбанфоруму и посвященного изучению территории Москвы между Третьим кольцом и Московской кольцевой автодорогой – в границах Москвы до присоединения новых территорий.

Микрорайонную застройку постарались исследовать с точки зрения выявления ее потенциала и преимуществ, которые в ней есть: это свободное пространство и воздух, это нейтральность архитектуры, которая может быть не недостатком выразительности, а именно щадящим лаконизмом по отношению к человеческому сознанию, которое сейчас страдает прежде всего от переизбытка информации.

И, может быть, воспринимаемая нами бедность микрорайонной среды, убогость – это связано прежде всего с тем, что в советское время не была реализована вся задуманная социальная инфраструктура и совсем на низком уровне находилось благоустройство. Архитекторы-градостроители и ландшафтники всегда разрабатывали проекты благоустройства, рисовали очень красивые картинки, а в реализации до этого дело не доходило.

В постсоветское время параллельно наблюдалась деградация исторического города, происходило массированное вытеснение исторической застройки и возведение архитектуры, как правило, очень низкого качества, имитирующей историческую застройку, в то время как микрорайоны стали существенно лучше, потому что они насытились инфраструктурой и как-то потихонечку стали облагораживаться, ландшафтное благоустройство появилось, и жизнь там становится лучше.

Но при этом в микрорайонах по-прежнему нет художественной составляющей: необходимо привлечь дизайнеров-ландшафтников, чтобы реализовать первоначальную идею, которую еще Ле Корбюзье выдвигал: что это не просто отдельно стоящие высокие дома, а что они стоят именно в парке. Вот если пространство будет заполнено не парковками, а парками, жизнь там станет гораздо более привлекательной. И искусство, конечно, необходимо в этом пространстве – паблик-арт.

Микрорайон «Северное Чертаново» (фото Юрия Пальмина)

- «Чертаново», о котором речь шла в вашей лекции, может быть примером подобного микрорайона?

- «Чертаново» – это все-таки совершенно особый случай, это не массовая застройка, это не типовой проект, это идеальный проект. Он назывался: «Образцовый перспективный жилой район». Его начали проектировать в начале 1970-х годов, после того как Леонид Ильич Брежнев на XXV съезде КПСС выдвинул лозунг, стратегию «Превратим Москву в образцовый социалистический город!», и этот лозунг сменил, вытеснил цель, поставленную за 10 лет до того: построить коммунизм в СССР к 1980 году.

К 1970-м стало ясно, что коммунизм к 1980 году построить не удастся, зато в Москве можно создавать идеальные модели, которые потом, при более благоприятной обстановке, могут быть распространены по Советскому Союзу. Это был пример перспективного проектирования для идеального будущего, в котором вопросы дефицита, нехватки рабочей силы, всевозможных материалов не должен будет никого волновать, что это будет преодолено в будущем, а пока мы попробуем на примере экспериментального района, как это будет работать.

Такие попытки предпринимались и раньше, конечно, например, самый известный – это Дом наркомфина Моисея Гинзбурга, который в конце 1920-х годов тоже был таким «домом на будущее», или в 1960-е годы в Москве был построен Дом нового быта архитектора Натана Остермана.

Но интересно, что проект «Северного Чертанова» по своей программе, планировке, образности наследует не вот эти более ранние советские эксперименты, а опирается на модели, наработанные на Западе, прежде всего в Англии. И вот здесь очень интересен параллелизм между этим концептом «развитого социализма»: брежневская эпоха вошла в историю, как мы помним, как «эпоха развитого социализма» и концепцией Welfare State – то, что раньше было принято переводить на русский как «государство всеобщего благоденствия», сейчас используют более правильный перевод, более точный: «государство всеобщей социальной поддержки» – то устройство общества, которое в ряде западных стран стали пытаться реализовать после Второй мировой войны.

С одной стороны, это была гуманизация общества после ужасов войны, а с другой стороны, это была попытка прекратить наступление коммунизма из Советского Союза, попытка создать такую благоприятную среду, которая бы исключила возможность революционных потрясений, и чтобы население не стало приветствовать советскую экспансию, если она случится.

И если мы говорим о художественных вещах, то там не происходит отход от многих принципов модернизма в градостроительстве, когда очень все было подчинено функциональным соображениям, модернистским принципам: расселить максимально экономично людей и создать прежде всего гигиеничную среду, и это приводило к появлению одинаковых прямоугольных корпусов, которые ставились обычно по меридиану, чтобы обеспечить наиболее благоприятное освещение с востока и запада, проветривание и т.д.

Михаил Васильевич Посохин (фото: rosskom.ru)

А вот эти английские комплексы, которые проектировались с конца 1950-х годов до 1970-х, они пытались формировать двор, там было очень важно создать сообщество соседское, и применялись специальные архитектурные средства для того, чтобы это сообщество смогло реализоваться, и было еще очень важным создание разнообразия, то есть это разные высотные корпуса, это дома, которые могли изгибаться, дома с угловыми секциями, дома с выступами.

Вместо нейтральной поверхности стен появляются очень фактурные, используется открытая поверхность бетона. У нас в СССР этого, как правило, не было, так как не могли производить бетон нужного качества, тем не менее старались разнообразить фактуры, использовать выступающие балконы – какая-то скульптурность появляется в архитектуре.

Проект микрорайона «Северное Чертаново» не был полностью реализован в соответствии с первоначальным замыслом. 1970-е годы – это период долгостроя, притом что важно – главным архитектором «Северного Чертанова» был Михаил Васильевич Посохин, который в то время был главным архитектором Москвы, очень влиятельным человеком. Он, конечно, подключил все возможные ресурсы, но даже его возможностей не хватило, чтобы этот проект реализовать полностью единовременно. И дома строили по первоначальному проекту вплоть до Олимпиады 1980 года, которая затормозила строительство очень многих объектов, потому что ресурсы были перекинуты на объекты спортивные.

Посохин при этом смог добиться того, что «Северное Чертаново» превратилось в район для показа иностранцам. Гости Олимпиады смотрят Москву, и вот один из объектов показа – этот новейший район, который показывает, как скоро будет выглядеть все. И как только Олимпиада прошла, этот фактор перестал действовать, и достраивали район объектами типовых серий, и благоустройство тоже было типовое. Тем не менее даже эта фрагментарная реализация очень интересна, и она в последние годы начинает притягивать к себе людей творческих, вообще там всегда жили художники.

В «Северном Чертаново» есть мощный потенциал развития. Если там возникнет культурная точка, а сейчас это очень важный тренд в Москве, когда культура, раньше сконцентрированная исключительно в историческом центре, распределяется по периферии – это то, чем занимался Борис Куприянов, работая в департаменте культуры Москвы. Если там сделать культурный центр, то совершенно по-новому заживет этот район, он может стать важным локальным центром.

В этом отношении микрорайон «Северное Чертаново» похож на лондонский комплекс Барбикан, который, конечно, построен не на периферии, а в центральном районе города, рядом с Сити после Второй мировой войны. Но Барбикан, очень похожий по архитектуре, отличается тем, что в состав его включен крупный культурный центр, концертный зал и галерея. Это то, в чем нуждается «Чертаново».

Экспериментальный жилой район «Северное Чертаново» (1972 - 1985) (фото: archsovet.msk.ru)

ЧИСТЫЙ, НЕОТРЕФЛЕКСИРОВАННЫЙ КИТЧ

- Что конкретно выяснял в своем исследовании упомянутый вами Юрий Григорян и в чем заключается концепция «Гиперпарка»?

- В концепции Григоряна главной задачей было понять, что делать с массовой застройкой: очевидно, что в ближайшие 50 лет не удастся заменить микрорайоны кварталами. Значит, надо придумать способ, как жить хорошо на этой территории, чтобы она не превращалась в гетто. Это особенность нашей отечественной ситуации – у нас очень редко типовые районы превращаются в гетто как таковые, и даже самая заурядная высотная застройка не деградирует до той степени, как деградируют в западных странах комплексы социального жилья.

Это связано с тем, что в СССР все жилье было социальным и люди не могли выбирать, где им поселиться: они получали квартиры от государства. И поэтому всегда была смесь людей из разных слоев общества, с разным уровнем образования и культурным бэкграундом, и это то, что социологи считают важным для благополучного здорового города. Благодаря этому не происходит сегрегации и нет анклавов неблагополучного населения. И второе – это то, что у нас очень низкая квартплата, и даже в том случае, если люди ее не вносят до того, как их выселят, пройдет много лет. Их квартиры не отключают от центрального отопления – это технически невозможно, не отключают воду, электричество, поэтому люди не жгут костры в квартирах и так далее – то, что разрушает даже комплексы с хорошей архитектурой на Западе.

- Известная противница модернистской градостроительной концепции Джейн Джекобс из США в 1960-х годах как раз-таки протестовала против открытых пространств, свободной застройки и так далее.

- Разумеется. И вот прошло время, пришел этап переосмысления, и если внимательно посмотреть на причины, по которым провалились эти планы за рубежом, выясняется, что они не связаны были с архитектурой, а связаны с изолированностью, с тем, что не было налажено транспортное сообщение. А в Советском Союзе транспорт все-таки работал, и продумывалось, как соединить жилье и рабочее место. На Западе, как правило, этого не происходило. Соответственно, наличие школ и других социальных учреждений в жилых комплексах. У нас же для микрорайона четко была прописана номенклатура того, что там должно быть: библиотека, детский сад, поликлиника и т.п.

В западных комплексах это почти исключительно жилье, в каких-то местах туда добавляли культурные функции, но полного набора учреждений и транспортного сообщения не было.

- У нас в Казани сейчас очень активно развивается общественное движение в архитектурном сообществе, проводятся различные дискуссии, в том числе публично обсуждалась серия статей архитектора Михаила Каплана. В одной из них была высказана критика и в адрес советского микрорайона. А как вы прокомментируете это мнение в связи с вышесказанным?

- Этот этап отрицания надо пройти. Безусловно, в архитектуре модернизма были свои недостатки, но достоинств в ней было больше. Особенно если посмотреть на современную казанскую архитектуру «в рюшечках», назовем ее так, которая поражает нас, это обилие декорированной архитектуры, которая вообще никуда не вписывается. Даже нельзя сказать, что это постпостмодернизм, это просто чистый китч, неотрефлексированный китч. И я, конечно, в этом случае выберу советский микрорайон, если он, конечно, содержится в порядке.

Понимаете, я не знаю, какая демографическая ситуация в Казани, но все-таки в современном крупном городе всегда много людей, и чем дальше, тем их становится больше – живущих по одному или пар, которые на значительное количество лет откладывают появление детей. Все-таки сейчас многодетные семьи редки. Значит, те квартиры, которые раньше были тесными, потому что там жили три поколения, теперь, когда там живут один-два человека, они вполне комфортны.

- Можем ли мы тогда сказать, что за модернистской архитектурой если не будущее, то ее приемы снова очень актуальны?

- Я бы, скорее, определила это состояние как данность. Я же не говорю, что все это должно сохраняться как памятники, хотя мы в Москве пытаемся добиться того, чтобы отдельные микрорайоны «Черемушек» были признаны ценными или районы «Беляево». Польский исследователь, давно живущий в Москве Куба Снопек написал книжку на эту тему «Беляево навсегда».

- Еще более известный персонаж – художник-концептуалист Пригов, живший в «Беляево», оставил интересные воспоминания об этом районе.

- Да, безусловно! У Пригова есть такой эпизод интересный, он рассказывал, когда, уже несколько лет прожив в «Беляево», он повез своего пятилетнего тогда сына в центр показать настоящую Москву, как ребенок среагировал на эту инициативу. Они гуляли в центре, рассматривали красивые домики, церкви, и мальчик вдруг сказал: «Папа, когда же мы поедем назад в наше «Беляево»? Там просторно и светло, а здесь тесно, шумно и страшно».

Дворец земледельцев

АРХИТЕКТУРА ХОРОШАЯ И ПЛОХАЯ НЕ СВЯЗАНА СО СТИЛЕВЫМИ ПРИЗНАКАМИ

- Как вам феномен новейшей казанской архитектуры, увидели ли вы ее достоинства?

- Я уже была несколько лет назад в Казани, и уже был Дворец земледельцев и другие объекты на набережной, так что я подготовленный зритель. А вот что касается людей, увидевших это впервые, это Екатерина Иноземцева – куратор ЦСК «Гараж», и Ксения Вытулева – профессор Колумбийского университета, у них, конечно, была реакция оторопи. Это был своеобразный восторг, но восторг именно от полноты абсурда ситуации.

Подобная оторопь возникла у нас в интерьерах кафе «Дом чая», это феноменальная концентрация китча. Оно убрано каким-то невообразимым количеством искусственных цветов, с фарфоровой скульптурой собаки в натуральную величину с позолотой, с фонтаном с лебедями, и все там обклеено розами и лилиями. Но там в чайном доме сделано все искренне и с любовью наивными сотрудниками, а все-таки в случае с архитектурой – она сделана не с наивной любовью, это все-таки циничный расчет скорее.

Мне трудно поверить, что архитекторам на самом деле нравится то, что они сделали.

- Можно ли сравнить эту архитектуру с архитектурой московской периода правления Лужкова?

- Понимаете, да. Но, может быть, это особенность местная, национальная. Может быть, это особое чувство красоты, которое требует обилия деталей. В Москве все-таки до такого не доходило никогда. И надо еще понимать, что это очень большие трудозатраты: эти многочисленные детали надо нарисовать, отлить, прикрепить, ухаживать за ними потом. Меня лично во всем этом поражает многодельность, большие затраченные усилия.

- Наблюдаю в последнее время интересный феномен в социальных сетях: ревнители старины, казанские краеведы-любители, которые сокрушаются и горюют по разрушенным памятникам архитектуры, неожиданно защищают и восторгаются тем же новым театром кукол.

- Ну это совершенно обычная ситуация. Горожане, если они не из профессиональной среды, часто приветствуют подобные китчевые проявления. Это то, что похоже на историческую архитектуру – на их взгляд. Но как раз наоборот – подобная архитектура враждебна настоящим памятникам, ценным с архитектурно-художественной точки зрения зданиям, она уничтожает способность суждения. В случае с казанским «Версалем» на месте уничтоженной исторической архитектуры, я понимаю, как у горожан может болеть сердце из-за всего этого.

Но вот мне, как человеку со стороны, приезжающему сюда, кажется, что казанская архитектура, имитирующая историческую, вполне себе неплохого качества. Это не совсем та архитектура, которую я люблю, но она прилично сделана – именно то, что построено в последние 10 лет. И вот мне кажется, что через некоторое время непрофессионал не сможет отличить, что из объектов архитектуры настоящее старое и что новое.

Единственное, что тут может быть, что через 10 лет эти здания сами развалятся. Но старого-то не вернешь, и это огромная проблема. Как человек, занимающийся вопросами сохранения наследия, я понимаю, какое насилие над городом было совершено, но, с другой стороны, у города есть очень мощная субстанция, и я чувствую, что Казань – очень живой город, здесь хорошо.

Я очень люблю Москву, но я знаю, что у многих, приезжающих в город, возникает ощущение ужаса. Думаю, что у тех, кто приезжает в Казань, такого ощущения не возникает. Здесь благоустроено, чисто, красиво, есть положительная энергетика, так что я думаю, что все новое как-то приживется со временем.

Современная архитектура в исторической части города

Архитектура хорошая и плохая не связана со стилевыми признаками. Если обязать тех же архитекторов делать современную архитектуру – она не станет от этого хорошей, нужно растить архитектурную культуру, а это прежде всего мышление, важно не только научить архитекторов рисовать другие формы, а объяснить им, про что современная архитектура, на каких принципах она основана. Архитектура – она уже давно не про форму, а гораздо больше про программу, чем про форму.

Это не так, как было в 1920-х годах: «форма следует за функцией». Современная архитектура, она и про функцию, и про вопросы энергосбережения, и про экологию в широком смысле – не просто сбережение ресурсов, а экологию культурную. Вопрос восприятия важен, архитектура не должна ранить чувства людей своим видом, у нее должно быть неагрессивное социальное наполнение. Дом должен реагировать на гораздо большее количество проблем, реализовывать гораздо больше аспектов, чем то, что касается внешности.

Поэтому нельзя просто переделать фасады с декором в фасады с большими плоскостями и современными материалами, это не решит проблему.

Гузель Файзрахманова