Алексей Цветков в «Смене»
Алексей Цветков в «Смене»

ЕВРОПА НЕ КАТИТСЯ В СРЕДНЕВЕКОВЬЕ

Мероприятие началось с представления Алексеем Цветковым самого себя. Автор сообщил гостям «Смены» о том, что большинство воспринимает его, прежде всего, как публициста и не относятся серьезно к прозе. Однако периодически, раз в 5 - 6 лет, он публикует сборники художественных текстов. Так, последняя перед «Королем утопленников» фикшн-книга «Баррикады в моей жизни» вышла у Алексея в 2006 году в издательстве «Ультра.Культура», где Цветков работал редактором русской серии. Автор продолжил свое выступление чтением отрывков сначала из первой книги, потом из второй — «Поп-марксизм» — и перешел к вопросам из зала, которые касались будущего бумажной книги, пролетариата и норвежского блэк-метала.

На вопрос «Насколько вы считаете верным высказывание публициста Андрея Фурсова, что «Запад скатывается в новое Средневековье»?» Цветков отвечает, что с подобной терминологией он не согласен: «Такая формулировка очень хороша как журналистский штамп — сразу в голове возникают какие-то костры инквизиции, блестящие латы». «Безусловно, пережив некий максимально гуманистический, комфортный, тепличный период, капиталистическая система, начиная с 70-х годов, пытается, насколько это возможно без разрушения и хаоса отыграть назад многие вещи, — объясняет Цветков-младший. — Расширение среднего класса закончено, в его существовании возникла масса трудностей. Вернулись многие социальные проблемы. Сейчас мы с большим юмором относимся к тому, во что верило поколение хиппи в конце 60-х. А почему? Потому что хиппи глупые были, а мы умные? Нет. Потому что они имели вокруг себя совершенно другие базовые основания для мечты, которых у нас сейчас нет. Я говорю не столько о нас, сколько о западных людях».

Писатель однако признает, что некий откат назад на Западе все же возможен: «Конфликты внутри системы на Западе будут повторять, скорее, ХІХ век, чем вторую половину ХХ. В этом смысле это архаизация». Говоря же о так называемом Новом Средневековье, Цветков предлагает взглянуть на современную Россию: «Вассалитет, основанный на раздаче вотчин, — это похоже, скорее, на нашу путинскую систему, где нет самовоспроизводящейся, холодной, отделенной от лидера бюрократии, и поэтому есть такая вотчинная система: сверху вниз людям выдаются какие-то места для кормления, и там уж кто как. И все, получается, виноватые, и любого можно всегда за это дернуть — но можно и не дергать, если он лоялен. В этом смысле наша система политическая имеет некоторые черты вассалитета Средневековья».

Цветков предложил обратиться к наиболее перспективным, на его взгляд, точкам на карте мира: «Если говорить совсем уж точно, то, на мой взгляд, самые интересные в политическом и социальном смысле вещи происходят в двух местах. В Северной Европе последние 20 - 30 лет, где максимально сохранена социальная модель капитализма, где происходит расцвет пиратства. Это такой заповедник розового капитализма: если сделать еще один шаг, то это уже будет не капитализм — средства производства начнут переходить в руки трудящихся».

Второе такое место, по мнению Цветкова, — это Латинская Америка, где происходит так называемый боливарианский процесс: «Это и Чавес в Венесуэле, и Боливия, и Эквадор. Фидель Кастро дожил до переиздания своих идей несколько в ином виде, все страны Южной Америки достались «левым» или крайним «левым». Это очень бедные страны, там низкий ВВП, уровень культуры, высокая неграмотность, но они делают колоссальные шаги по изменению всего этого, и судьба этих осторожно-социалистических экспериментов, которые там происходят в последние десятилетия, она зависит не столько от них, сколько от того, что будет происходить со всей миросистемой, как Уоллерстайн это называет, в целом».

По словам писателя, состояние миросистемы зависит в первую очередь от действия механизмов, запущенных во время кризиса 2008 года: «Мы видели ряд политических следствий, мы видели, что сразу после 2008 года происходило в арабском мире, мы должны понимать, что никогда в истории человечества такое количество людей не было вовлечено в революционный процесс. Можно обсуждать для каждой конкретной страны, что это значило, чего хотели, что получили. Но революция никому ничего не гарантирует, это просто бифуркация, возможность. Как кризис по-китайски — иероглиф «опасность» и «возможность».

Развивая мысль о некорректности формулировки «Новое Средневековье», Цветков-младший сравнивает его с типичными штампами современного российского телевидения: «Новое Средневековье» напоминает незатейливую телевизионного пропаганду Первого канала: Запад гибнет, погряз в гей-парадах, деградации и прочих вещах. Я уверен, что западная элита, истеблишмент, безусловно, заинтересованы в торможении очень многих процессов — технологических, информационных, социальных. Элита всегда, по крайней мере со времен Французской революции, ну или английской, тут можно спорить, заинтересована в консервации, в откате назад, в силу того, что этим людям есть что терять».

ИСЛАМ КАК «ЛЕВЫЙ» ПРОЕКТ

На реплику зрителя об исламе как «левом» проекте Цветков реагирует, что «ислам» — это слово, под которым могут пониматься очень разные вещи, как и слово «христианство». «Мы можем посмотреть, как функционирует церковь в нашей стране: она функционирует совершенно лакейским образом. Можем посмотреть на Латинскую Америку, где существует теология освобождения, где марксизм и католицизм являются нерасторжимыми для простых малограмотных крестьян. Священник в церкви объясняет, что суть христианства — это любовь людей друг к другу, а главное препятствие на пути любви — частная собственность». По словам гостя «Смены», Че Гевара становится автоматически святым, что это нерасчленимый вариант красного католицизма, к которому Папа Римский относился в разное время очень по-разному: то они с этим смирялись («не будем терять паству»), то открещивались от этого. В любой религии такого масштаба, когда речь идет о миллиарде или о сотнях миллионов людей, конечно, есть все что угодно: любой большой язык помимо того, что имеет некоторый собственный консенсус, отличающий его от других языков, он воспроизводит внутри себя весь ландшафт. Если мы возьмем левых, мы найдем там внутренних либералов, внутренних фашистов, внутренних демократов, кого угодно, но все они будут левыми в силу ряда причин. То же самое с религией: в исламе, я уверен, можно найти все, что угодно: шиитский ислам Ирана, весьма социально-ориентированный; суннитский проамериканский ислам Саудовской Аравии или ислам неарабских стран».

Отвечая более адресно и подробно, Цветков говорит: «Я знаю в Европе людей, интеллектуалов, которые брали в руки оружие и потом сидели за это в тюрьме, прямо или косвенно участвовали в вооруженном сопротивлении. Многие из них приняли ислам, причем уже в солидном возрасте. Для них ислам стал новой протестной антикапиталистической идеологией. Можно спорить до бесконечности, насколько она антикапиталистическая, что именно значат представления мусульман о банковской деятельности, о социальной солидарности и так далее». Тем не менее, по мнению Цветкова, для многих «левых» язык ислама становится языком недовольного третьего мира.

Продолжая отвечать на поставленный вопрос, Алексей вспоминает Гейдара Джемаля, чьи три книги он издавал в издательстве «Ультра.Культура». «Гейдар Джемаль является радикальным социалистом, таким мусульманским троцкистом, если угодно. Конечно, есть какие-то вещи в его суждениях и в его логике, которые радикально расходятся с моими. Основным недостатком коммунизма является, по его мнению, то, что в центре коммунизма находится человек как проект, который должен быть реализован, а в центре настоящего революционного — по Джемалю — учения должен находиться бог, крайне апофатически, негативно понятый бог — через набор отрицательных категорий: чем он не является и что для него неприемлемо. В этой линии есть логика с темной диалектикой, с гегельянской, адорнианской линией, линия обязанности, должности, которая приходит к нам не вполне из человеческого мира. Мы не обязательно этот мир должны понимать теологически, мы можем понимать его совершенно иначе, в том числе и в научной парадигме. Так или иначе, Гайдар Джемаль представляется мне наиболее состоятельным автором, который артикулирует ислам в его соцалистическом, почти марксистском выражении».