…Так замыкается круг

И вдруг нам становится страшно

что-то менять…

Перемен требуют наши сердца

Перемен требуют наши глаза

В нашем смехе и в наших слезах

и в пульсации вен

Перемен, мы ждем перемен

(Виктор Цой, 1989)

Рустам Курчаков: «Парадокс в том, что целью государства-state является порядок и стабильность, но китайский кейс как раз показывает постоянную череду беспорядков, войн между царствами и их крушения» Рустам Курчаков: «Парадокс в том, что целью государства-state является порядок и стабильность, но китайский кейс как раз показывает постоянную череду беспорядков, войн между царствами и их крушения» Фото: «БИЗНЕС Online»

Кто вольно жил своим укладом, обходясь без государства

Неписаная история тюрков и славян вряд ли уступает глубине китайской истории. Другое дело, что китайцы-ханьцы раньше других перешли к формату государственности, а государство не может обойтись без своей исторической бюрократии, которая ведет летописи, оглашает династический пиар, прославление исторических событий и военных побед.

Парадокс в том, что целью государства-state является порядок и стабильность, но китайский кейс как раз показывает постоянную череду беспорядков, войн между царствами и их крушения. На этом опыте родилась китайская Книга Перемен, учение о циклах, признаках и символах перемен и т. п. — в надежде предсказать, упредить и скрыть свои передряги за Китайской стеной.

На той же почве выросла и хваленая китайская стратегия с набором стратагем, в которых нет никакой особой глубины или изюминки, кроме крепко впечатанного в сознание тысячелетнего здравого смысла. Если нет за спиной хорошо осмысленного опыта, то это просто набор банальностей. Вроде того, что побеждать надо не силой, а хитростью. Но мы-то знаем, что «хитрость есть не ум, а действие инстинктов, вызванное отсутствием ума».

Эту китайскую метанауку в формате Небополитики творчески развивает Андрей Девятов (полковник Гваськов). Его любимый аргумент, который он выставляет в пику тем, кто не имеет длинной историографии, именно в том, что «у китайцев все записано». Хотя, ведь, написанное не грех и подредактировать в духе времени, а то и исказить в своих интересах…

Но кочевые тюрки и оседлые славяне, рассеянные по лесам и лесостепям, тысячелетиями обходились без государственного формата своего уклада жизни. Славяне-русы — те вообще жили природным порядком и другого не желали: мол, «земля наша велика и обильна». И коренным Богом у них был Род, а не воинственный Перун. А порядок при этом начинался с уклада Семь-Я, который масштабировался до рода и племени.

И новый порядок, т. е. государственный формат племенных сообществ в виде узаконенного насилия они восприняли только извне, когда свой порядок затрещал по швам в междоусобицах: «приходите княжить и владеть нами» (Нестор летописец). А переменчивые тюрки за время неписаной истории успели перепробовать все возможные и невозможные формы организации своих сообществ, пока не победила тяга к комфортной оседлости…

Итак, до прихода государственности писать свои истории тюркам и славянам было некогда и незачем. Родовая и племенная память передавалась потомкам изустно на основе естественного механизма наследования всего уклада жизни из поколения в поколение. Он оказался надежнее и прочнее, чем летописи и казенные исторические писания в школьных учебниках. Недаром так сильна сейчас в людях подспудная тяга к реконструкции своей родовой памяти. С десяток моих друзей и знакомых в возрасте 50+ всерьез озаботились своей семейной генеалогией, каждый по-своему. А школьные учебники истории теперь переписываются ежегодно — сказывается динамика перемен.

За подвижными тюрками чаще записывали китайцы — сидя в седле не много напишешь, зато больше пройдешь и прочно запомнишь то, что встретил в пути Ну, а яркие впечатления от кочевых набегов кроваво-красной нитью вошли в китайскую историю и поэзию. Но так оно и надежнее для исторической правды: лицом к лицу лица не увидать, а в чужом зеркале оно отражается без прикрас.

Теперь появляются любопытные книги, в которых показано, что догосударственная история народов была гораздо более долгой и интересной, чем писаная история их государственности. Штатные историки, наверное, только фыркнут и разведут руками: мол, это «фолк-хистори» — так они, ведь, на казенной службе…

А для нас этот опыт весьма актуален. Ведь, в эпоху перемен государственные скрепы социума трещат по швам, и в критических точках они уже обрушились. Посмотрите сколько слабых стран на разных континентах уже потеряли свой формат государства-state, сохранив лишь наспех собранные декорации. Сирия — свежий, но не единственный пример.

Ну, а сильным и скрепным странам этот трудный переформат еще предстоит.

Россия проходит свои перемены через смуты

Писаную историю нашего Отечества можно исчислять по-разному. Это или примерно 1000 лет, если вести от Киевской Руси. Или примерно 500, если от Московской Руси и взятия Казани. Нынешний Киев дал свой ответ на этот вопрос, но каждый имеет право решать его на свой страх и риск. А без страха и риска на перепутье не обойтись.

Итак, за четыре с половиной века из своей 500-летней истории Россия в формате «Москва большая + Казань маленькая» (модель Ивана Грозного) прошла через две большие смуты, а лет 30-35 назад вступила в третью, и сейчас обстоятельствами непреодолимой силы втягивается в большую глобальную смуту.

Причем, из-за смутности перемен ни одна из них до сих пор не доведена до осмысленного завершения, а «недоделанные пережитки» прошлых укладов каждый раз только накапливались и собирались в один большой кумулятивный узел, который народам страны приходится влачить за собой из прошлого в будущее.

И если посмотреть на сегодняшний результат исторического пути, то невольно возникает образ Матрешки. А образ этот, вроде бы, даже веселый и радостный — Семь-Я. Но лишь до тех пор, пока не представишь себе страну как «историческую Матрешку» и не начнешь разбираться — а что же там скрывается внутри?

К сожалению, надо признать, что опыт этих смут пока еще не переварен и не вполне усвоен массовым сознанием, хотя он исключительно важен. Особенно на пороге большой глобальной смуты, начавшейся теперь уже в масштабе мировых цивилизаций.

Для чего? Он просто необходим для того, чтобы спокойно, без уличных драк и гражданских идейных баталий разобраться в смыслах накопленного исторического и поколенческого опыта, а также родовой памяти. А главное — чтобы отыскать суть общего будущего и встать на путь его дружного строительства.

Смысл, Суть и Путь — вот верный способ разгадать тайну «российской матрешки» и, наконец, пройти полосу перемен без тягостной и унизительной смуты. Но это уже должна быть совсем другая Новая Россия — не так ли?

Интересный знак в том, что исторические даты, отмечающие завершение смут, обычно приходятся на октябрь — ноябрь. И, может быть, не случайно официальный День народного единства приходится на это время. В этом же заключен и ответ на вопрос о том — какой же силой преодолевается смута?

Что же касается событий, генерирующих помутнение в социуме, то они чаще приходятся на «черный» август…

Отношение к переменам в России, пожалуй, можно назвать амбивалентным. Дело в том, что тяжесть и драматизм смут обычно компенсируется долгими паузами стабильности и застоя. Поэтому для массового сознания характерны такие качели и крайности: или «Мы ждем перемен» или «Хватит нам революций».

Если верить, что все познается в сравнении (сравнение это половина Различения), то Россию полезно сравнивать с США, у которых история вдвое короче. Ну, не с Китаем же!

А чем короче история, тем легче страна на подъем. Тогда народ решительнее бросается в поток перемен, чтобы пристать к другому берегу, не заморачиваясь на риски и жертвы. В результате циклы перемен короче (для США таким циклом считают 75 лет), а задержки и паузы минимальны. Отсюда такой динамизм, который наблюдаем сейчас незамутненным «бла-бла-логией» взглядом.

Фигура Трампа это кейс: козырь и «дикая карта-джокер» одновременно. Заодно с Илоном Маском в роли «черного лебедя». Образ Матрешки здесь не подойдет, хотя там тоже кумулятивный узел, который с помощью «демократии» уже не развяжешь — она рассыпалась. Зато уместно представить в руках Трампа шестизарядный кольт с одним патроном в магазине. Или, скорее, легендарный Кольт Миротворец из 19 века — Peacemaker — с единичным выстрелом и ручным взводом. А как иначе сделать Америку снова великой (MAGA)? Вот и посмотрим, что получится.

Уповаем на то, что текущий американский кейс поможет народам России глубже и быстрее осознать свой собственный опыт. А он уникален — недаром в Китае действует сеть институтов, изучающих опыт советской перестройки, приватизации и «перестрелки 90-х».

Надо лишь хорошо настроить свое мировосприятие.

Восприятие перемен через призму социальной пирамиды

Вернемся к нашему ракурсу: взгляд на перипетии перемен через призму личного восприятия человека. В локальном масштабе здесь и сейчас, а не с точки зрения истории поколений и огосударствленного социума.

В социальной пирамиде внимание большинства в потоке перемен устремлено наверх — к верхушке пирамиды. Устремлено с надеждой, раздражением или даже требованием: объяснить, исправить или уйти из власти, предоставив место лучшим. Это обычный линейный алгоритм движения социальной энергии большинства. Энергия эта, в основном и в конечном счете, деструктивна, что хорошо видно по результатам. В образной форме этот вековечный алгоритм зафиксирован Алтайским Биликом Перемен:

«Поток перемен проходит три времени:

вначале поднимается ветер перемен,

затем вздымаются волны перемен,

наконец, приходит потоп, который производит полную перемену ландшафта…

…Когда задует порывистый ветер перемен, умные задаются вопросом — Кто виноват?

После определения виноватых их выносит толпа, и к власти приходят худшие.

После прихода худших поднимаются волны перемен, и умные задаются вопросом — В чем причины?

После определения причин толпа сносит надежные основания, мосты и защитные плотины, сооруженные виноватыми.

…Так приходит время потопа».

Глубинное понимание того, как и почему люди на самом деле воспринимают перемены, дает отнюдь не «социология», которая лишь манипулирует своими опросами, а «натурология», которая основана на родовой памяти человека и вековой памяти народа.

Натурология, попросту говоря, это концентрат народного опыта, отражающий на генном уровне подсознания то, что на самом деле было, есть и будет, несмотря на чьи-то хотелки, иллюзии, приказы и установленные людьми законы. А приходит это после 45+ и начинается с того, что человек вдруг вспомнит слова бабушки или деда, над которыми раньше смеялся…а тут мгновенно осознал их смысл.

Одна лишь фраза из трагедии А. Пушкина «Борис Годунов» — НАРОД БЕЗМОЛСТВОВАЛ… — одна она перевешивает смыслы всех нынешних конъюнктурных соцопросов и экспертиз. Недаром теперь почти каждый, до кого дозвонятся с очередным телефонным опросом, реагирует на это, как на обычных телефонных мошенников. А в этой маленькой трагедии Пушкина найдется с десяток опорных фраз, которые исчерпывающим образом вскрывают суть той первой российской смуты. И лежат в основе смысловой матрицы, по которой происходили все последующие смуты.

Инстинкт, реакция или рефлексия — найди свою «кочку зрения»

Убрав второстепенные детали, можно назвать три способа отношения людей к переменам в зависимости от их восприятия жизни: инстинктивный, реактивный и рефлексивный.

Есть немало людей, который сейчас даже толком не живут, а, скорее «влачат существование», т. е. просто выживают. И причина такого состояния не только в материальном недостатке, когда человек едва сводит концы с концами. Такие «выживальщики» есть и среди богатых: недаром пришла мода на подземные бункеры с разным уровнем комфорта. Но многие из состоятельных, кто поумнее, они постепенно осознают, что в переменчивых обстоятельствах их прошлые успехи: карьера, бизнес-модель и социальный статус теряют перспективы и гарантии — и выхода пока не видно, но хочется выжить.

Неслучайно тема «выживания» прозвучала месяц назад на Круглом столе БО при обсуждении прогнозов на 2025-й год. И парадокс в том, что «выживанием» озаботились эксперты, близкие к законодательной власти, а не бизнесмены, для которых эти риски, казалось бы, вполне конкретны.

Такая инстинктивная реакция на вызовы перемен говорит о том, что воля и внимание человека — два рычага его личного восприятия — направлены в первую очередь на инстинктивное самосохранение. Это особенно ярко проявляется в примерах безрассудного «коррупционного жора», когда человек преступает не только закон и правила клановой системы, но и здравый смысл, хватая «как в последний раз» и «как не в себя».

Не будем тыкать пальцем, тем более что такие экзотические кейсы коррупционных скандалов гораздо чаще и подробнее освещаются на публике, чем эпизоды масштабной и системной коррупции. В этом суть нынешней борьбы по поводу коррупции (реформация и ротация элит) и признак того, что радикальные перемены в правоохранительной системе еще впереди.

Большинство людей в разной степени социально озабочены, т. е. заинтересованы или вынуждены вступать в игры и конкуренцию за свое место в социуме, в управлении людьми и за свою долю в большом «социальном пакете». В зависимости от личных сил и способностей они стремятся реализовать себя в масштабе социума, корпорации, семьи и т. п.

Восприятие таких людей реактивно — оно трансформируется под влиянием происходящих перемен, поскольку нужно сохранить адекватность в рамках социальной нормы — «быть как все» или, хотя бы, «не хуже других», а то и выйти в ряды «лидеров перемен». Проблема в том, что реактивное восприятие неплохо работает в условиях социальной стабильности, но слишком пассивно для эпохи перемен.

Оно помогает приспособиться к новым социальным трендам (сугубый патриотизм, волонтерство, приоритетные гранты и т. д.), но ограничивает личную свободу и творческий подход в вопросе соединения своей судьбы с перспективами социальных перемен. За последние годы жизнь показала немало кейсов на эту тему. Понятно, что эти примеры сейчас публично не обсуждаются, но каждый легко найдет их в своем окружении. А люди постарше вспомнят фигуры «прорабов перестройки», «пионеров перехода к рынку» и «технологов приватизации», которые ярко поднялись в конце 80-х и начале 90-х. Но судьбы их потом сложились по-разному…

Наконец, самый перспективный, но практически весьма сложный и противоречивый способ восприятия перемен — рефлексивный. Он отличается тем, что воля и внимание человека в первую очередь направлены на самого себя, на критическое осознание корней и недостатков собственного мировоззрения. И требует упорной трансформации своего восприятия реальной жизни в соответствии с духом перемен.

Наверное, такая подвижная рефлексия самосознания больше подходит молодым: они, как правило, свободны от стереотипов, надеются на позитивные перемены в предстоящей жизни и легче относятся к тому, чтобы изменяться самим.

«Перемен, мы ждем перемен!» — это, ведь, в первую очередь девиз молодых. Он так и воспринимался: как ожидание социальных перемен — и 35 лет назад, когда пел Виктор Цой, и сейчас: Хотя, по свидетельству близких, Цой думал о переменах в самих людях. Начиная с сердец и глаз, смеха и слез — и пульсации вен — так и пел.

Хорошо бы на сей раз не перепутать…

(продолжение следует)