Владимир Булдаков: «Европа стала сравнительно сытой и беззаботной и словно сошла с ума»

Владимир Булдаков: «Летом 1914 года газеты взахлеб расписывали, с какой радостью деревенские мужики отправлялись на призывные участки. На деле по всей огромной крестьянской России стоял бабий стон» Коллаж: фото предоставлено Владимиром Булдаковым; commons.wikimedia.org

«Патриотизма хватило очень ненадолго. Многие позднее признавались, что это напоминало «вспышку соломы»

— Владимир Прохорович, в эти дни исполняется 110 лет с начала Первой мировой войны. А когда в отечественной историографии утвердилось это хорошо знакомое нам всем со школы название?

— Термин «Первая мировая война» вошел в обиход примерно накануне Великой Отечественной. До этого чаще всего говорили о «большой» или «великой войне», добавляя (в Советском Союзе) обязательный эпитет «империалистическая». Но это официально, а в народе ее просто называли «германской». «Ушел на германскую» или «не вернулся с германской» — так обычно говорили в крестьянских избах о своих отцах, сыновьях и мужьях. Что до историков, то они стали обозначать так называемую четырехлетнюю войну в качестве Первой мировой начиная с 1940 года, то есть тогда, когда Вторая мировая уже шла.

— В последних числах июля 1914 года, за считаные дни до войны, русский император Николай писал своему двоюродному брату немецкому кайзеру Вильгельму: «Возмущение в России, полностью разделяемое мною, огромно. Бесчестная война была объявлена слабой стране». Но давайте вспомним, кто тогда представлял общественное мнение? Российская империя, по официальной статистике, на 83 процента оставалась крестьянской страной, а крестьян мало волновали события в Сараево и на Балканах. О ком же говорил Николай?

— Под возмущением, охватившим «широкие слои общества», подразумевались, конечно же, образованные люди, так называемая общественность. Эти люди читали газеты, собирались в столичных клубах, следили за стенограммами выступлений из Государственной Думы. Что касается настроения крестьянских низов, то Николай II до самого своего конца был убежден, что народ его любит. А общественность император откровенно недолюбливал, особенно интеллигенцию. Впрочем, у них это было взаимно.

— А как же знаменитый эпизод, запечатленный на летних фотографиях 1914 года: Дворцовая площадь в Петербурге, опустившаяся на колени перед императором, вышедшим на балкон? Разве это не патриотический порыв?

— Современные историки, не только наши, но и западные, считают, что сведения о необыкновенном патриотическом подъеме, который сопровождал самое начало войны во всех странах, были сознательно преувеличены средствами массовой информации. Так, летом 1914 года газеты взахлеб расписывали, с какой радостью деревенские мужики отправлялись на призывные участки. На деле по всей огромной крестьянской России стоял бабий стон. Все это, конечно, подрывало доверие народа к тогдашним пропагандистам, которые поначалу стремились перещеголять друг друга в своей во многом надуманной, показной любви к Родине.

Во Франции и Германии патриотический подъем был феноменом более реальным (хотя и здесь не обошлось без преувеличений), причем достаточно устойчивым. Что касается Российской империи, то здесь до общегражданского воодушевления было далеко, поскольку патриотические настроения охватили преимущественно образованные слои общества. Причем их патриотизма хватило очень ненадолго. Многие позднее признавались, что это напоминало «вспышку соломы».

Что касается знаменитой демонстрации на Дворцовой площади, то численность демонстрантов, как показал мой коллега Владислав Аксенов, была основательно преувеличена. По некоторым сохранившимся снимкам видно, что многие влились в этот людской поток из чистого любопытства.

Как писал в своих воспоминаниях князь Владимир Оболенский: «Сколько нас было? Может быть, двадцать, а может быть, двести тысяч… И взоры многочисленной толпы были напряженно устремлены на пустой балкон Зимнего дворца. Наконец двери балкона распахнулись, и на нем показалась маленькая фигурка Николая II, окруженная придворными в золотых мундирах. Передние ряды стали на колени, и громовое „Ура!“ прокатилось по толпе. Маленькая фигурка несколько раз покивала головой и удалилась. Эта сцена повторялась несколько раз, и с каждым разом я чувствовал, как у меня проходит торжественное настроение. Слишком ярко выступила пропасть, разделявшая окружающих меня на площади людей, из которых добрая половина будет убита или искалечена на войне, и эту кучку мундиров на балконе Зимнего дворца…» Подчеркиваю: либеральный князь Оболенский утверждает, что на колени перед царем встали только первые ряды. Это соответствовало тогдашней политической психологии.

В России всплеск патриотических настроений продержался недолго — существенно меньше, чем в Германии или Франции.

— А когда он стал сходить на нет? После нашего поражения в Восточной Пруссии и «самсоновской катастрофы» к концу августа 1914 года?

— Поражение 2-й армии генерала Александра Самсонова тогдашние СМИ и правящие круги постарались не то чтобы скрыть, но хотя бы приуменьшить. Российская общественность на это поражение прореагировала слабо, поскольку одновременно в Галиции у нас наблюдались серьезные военные успехи. Русская армия захватила практически всю Восточную Галицию и Буковину и осадила Перемышль.

Если же говорить об основательном спаде патриотических настроений, то он произошел в 1915 году в связи с так называемым Великим отступлением. Польша, Галиция и Литва фактически оказались потеряны нашей армией. При этом стало ясно, что на фронте не хватает чуть ли не всего: не только снарядов, но и сапог. И, конечно, настроение общественности заметно изменилось. Более того, по известной привычке стали «искать виновных».

— А как «канализировали» это общественное недовольство?

— В общем-то, смягчить общественное недовольство так и не удалось. В августе 1915 года сняли с поста Верховного главнокомандующего великого князя Николая Николаевича. Государь объявил о том, что намерен сам «вступить в командование армией». Однако скептицизма в отношении власти не убавилось. Даже в 1916 году, когда заговорили о новых военных успехах и Брусиловском прорыве. Тем более что в результате наступления, осуществленного генералом Алексеем Брусиловым, императорская армия понесла колоссальные потери, а стратегического перелома в войне не последовало.

— Я помню, как вы однажды сравнили Алексея Брусилова с Георгием Жуковым. Почему? Потому что ни тот ни другой для достижения «военной виктории» не считались с жертвами среди солдат?

— Да, совершенно верно. Понимаете, потери (убитыми, ранеными, пленными, пропавшими без вести), которые мы понесли с начала брусиловского наступления до конца 1916 года, по наиболее достоверным данным, составили 2 040 261 человек. Соответственно, Австро-Венгрия и Германия потеряли 911 842 солдата и офицера. Цена «успеха» оказалась непомерно велика.

— Общественный деятель, монархист Василий Шульгин в своих воспоминаниях писал, что на начало 1917 года Россия потеряла 8 миллионов убитыми, ранеными и пленными. «Этой ценой выведено из строя 4 миллиона противника», — говорит Шульгин. Получается, жизнями двух русских расплачивались за одного убитого немца. Так ли это?

— На этот счет существуют разные подсчеты, но в целом, как я отмечал, соотношение именно такое. Так, если говорить о военнопленных, то у нас в плену находилось около 2 миллионов немецких, австро-венгерских военнослужащих. В то же время в немецком плену томились 4 миллиона русских. Здесь мы видим то же соотношение: 2 к 1. Все стороны несли в этой страшной войне очень большие потери.

Хотя, если учитывать общий удельный вес потерь применительно к численности населения в каждой стране, то потери России могут показаться не столь болезненными для судьбы нации, чем, скажем, во Франции и Англии. Франция по результатам этой войны понесла колоссальный демографический урон — более значительный, чем во Второй мировой войне.

— А за счет чего были такие огромные потери? Ведь фронт долгое время казался статичным. За счет артиллерийских обстрелов?

— Дело в том, что стороны очень основательно окопались, но при этом, исходя из стратегии прошлых войн, постоянно стремились наступать. А чего стоит одна только Верденская бойня? Обе стороны потеряли совокупно около миллиона человек! Получалось, что тогдашние стратеги жертвовали многими тысячами солдат и офицеров ради нескольких квадратных метров вражеской территории. Абсурд!

«Социальная среда крупных городов стала нестабильной. Ко всему этому добавилась информационная революция: внедрение в повседневную жизнь телеграфа, телефона, газет и кинематографа многократно усилило общественную нестабильность» Фото: Общественное достояние, commons.wikimedia.org

«Наши патриоты полагали — Россия находится в наиболее выгодном положении»

— Каковы, на ваш взгляд, были истинные причины Первой мировой? Официальный повод лежал на поверхности — мы вступились за братьев-сербов, которым после убийства Франца Фердинанда большая Австро-Венгерская империя объявила войну. Примерно также спустя 100 лет, в 2014 году, мы вступились за братьев-русских в Крыму и Донбассе и получили затяжной военный конфликт.

— Причин на самом деле больше, и они намного сложнее, чем это принято считать. Сыграла свою роль гонка вооружений между странами, которым суждено было стать противниками в мировом конфликте. Хотя одновременно активно распространялись и пацифистские настроения. Если же говорить об основных причинах, то рост общественного богатства и индустриальной мощи, а также связанные с этим гегемонистские интенции мировых держав сталкивали ведущие государства между собой.

Но этого мало. Добавим сюда демографический взрыв, то есть колоссальный прирост народонаселения. Скажем, если в 1897 году в Российской империи жили 127 миллионов человек, то к 1914-му — 175 миллионов. Естественный прирост населения достигал 1,8 процента в год, что являлось самым высоким показателем в Европе. Известно, что в связи с этим ученый Дмитрий Иванович Менделеев предсказывал, что к началу XXI столетия в России будут жить около 600 миллионов человек. Не менее оптимистичные подсчеты делали французы, всерьез надеясь, что видимая мощь России принесет победу.

А между тем демографический взрыв породил в России неожиданные последствия. В частности, стихийные миграционные процессы: деревня стала активно переселяться в города, здесь произошло «омоложение» населения, а также «гендерный перекос». В общем, социальная среда крупных городов стала нестабильной. Ко всему этому добавилась информационная революция: внедрение в повседневную жизнь телеграфа, телефона, газет и кинематографа было равносильно появлению интернета, что многократно усилило общественную нестабильность. Люди были не готовы к таким резким и радикальным переменам, из этого возникала так называемая разруха в головах. Кто-то предпочитал оглядываться назад в поисках чего-то прочного и понятного, хотя и признавал, как Сергей Есенин, что «живых коней победила стальная конница». А кто-то, как футуристы, начал безоглядно рваться в будущее. Культурный раскол верхов и низов, города и деревни приобрел взрывоопасный характер.

Накопление «горючего материала» происходило повсеместно. И это притом, что Европа того времени стала сравнительно сытой и, соответственно, «беззаботной» в смысле потенциальных угроз. А вместе с тем незаметно накапливались внутренние проблемы — то, что называется ресентиментом (чувством не находящей выхода скрытой агрессивности). С одной стороны, люди становились беззаботными, с другой — нетерпеливыми. Казалось, что все проблемы могут быть решены одним махом: то ли с помощью войны, то ли революции. К тому же многие считали, что война окажется скоротечной и, разумеется, победоносной.

Что касается России, то наши патриоты полагали — страна находится в наиболее выгодном положении: ведь запасов продовольствия у нее более чем достаточно, в отличие от той же Германии, которая, мнилось, едва ли не обречена на голодную смерть. Позднее историки писали о том времени, что Европа словно сошла с ума, и это «душевное повреждение» тоже сыграло свою роль в развязывании войны. Поэтому я бы не стал сводить ее причины к некоему экономическому противоборству. Современные историки полагают, что тогдашнее экономическое соперничество вполне можно было разрешить дипломатическим путем.

— Как вы думаете, могла ли Российская империя оказаться в другом военном блоке? Не в Антанте, а в Тройственном союзе вместе с Германией? Ведь блок оформился задолго до Первой мировой и с кайзеровской Германией Россию связывали прочные узы, в том числе и родственные.

— Нет, это было уже невозможно. Разделение мира на военно-политические союзы было предрешено: так пытались поддержать европейское равновесие. В рамках этого процесса Россия в значительной степени просто пошла на поводу у Антанты, главным образом у Франции. И обратного пути просто не могло быть — инерция сделанного выбора в международных делах порой оказывается необратимой. К тому же следует учитывать, что после поражения Российской империи в Русско-японской войне 1904–1905 годов в Петербурге надеялись на победу, которая как-то смикширует прежнее поражение. И платить за это большую цену не собирались. Вначале надеялись, что война закончится через два-три месяца. А она все тянулась и тянулась… Дури в человеческих головах, включая фантастические иллюзии, было более чем достаточно.

Впрочем, если посмотреть на события тех лет с иной стороны, то мы увидим, что война оказалась противостоянием европейских империй разных типов. К первому типу относились «индустриально-колониальные» империи, такие как Великобритания и Франция. Ко второму — «традиционные»: Австро-Венгрия, Турция и Россия. Третий тип представляла Германия, и его можно назвать «переходным». Немцы пытались использовать инерцию объединительного процесса для прыжка к мировой гегемонии. Однако в результате «мировой бойни» проиграли, как мы знаем, все «традиционные» империи независимо от их блоковой принадлежности. В битве за мировую гегемонию «индустриально-колониальные» державы показали себя наиболее подготовленными к тотальной войне. Что до «традиционных» империй, не избавившихся от сословности, этноиерархичности и не создавших мощного ядра гражданского общества, то они оказались обречены на поражение и распад.

«Всякий прогресс, особенно быстрый и стремительный, неизбежно создает новые проблемы. К их решению человек, как правило, не готов» Фото: Общественное достояние, commons.wikimedia.org

«По России прокатилась мощная волна германофобии, а по Германии — аналогичная волна дикой русофобии»

— Вы упомянули об информационной революции того времени. Следовательно, Первая мировая тоже сопровождалась своего рода информационной войной, как это происходит в настоящее время?

— Информационные войны ведутся практически всегда, и в мирное время тоже. Скажем, даже во второй половине XIX века противоборство уже шло с помощью информационного «оружия». Особенно после неудачной для Российской империи Крымской войны 1853–1856 годов. Что касается Первой мировой, то не только пресса, но и видные ученые-обществоведы (особенно немецкие) участвовали в ней. Противника начали поносить очень активно — просто взахлеб и, можно сказать, до неприличия — еще до начала военных действий.

А в связи с их началом по России прокатилась мощная волна германофобии, а, скажем, по Германии — аналогичная волна дикой русофобии. Немцы считали русских «азиатами» и «дикарями», а у нас их называли «гуннами», «тевтонами», «колбасниками» и так далее. Немецкую агрессивность связывали с протестантизмом, поскольку эта вера — особенно в ту пору — враждебно вела себя по отношению к православию.

— Напоминал ли тогдашний всплеск русофобии и этнофобии сегодняшнюю русофобию Запада?

— Затрудняюсь ответить на этот вопрос. Могу сказать одно: всякая этнофобия достаточно единообразна и ее версии похожи одна на другую. Это связано с тем, что оживают древние предрассудки и расовые инстинкты. Все это, к сожалению, дремлет в обычных людях.

— По тогдашней России прокатилась волна погромов немецких лавочников, купцов и просто этнических немцев. А в Германии было что-то подобное?

— Что-то похожее, безусловно, происходило. Но если мы будем сравнивать предметно, то заметим некоторые отличия. Скажем, 4 августа 1914 года в Петербурге на Исаакиевской площади толпа возбужденных людей разгромила немецкое посольство при явном одобрении прессы и общественности. А вот в Германии русское посольство не тронули. В Лондоне были предприняты отдельные слабые попытки, но в целом на Западе погромные инстинкты удалось сдержать, хотя они и наличествовали.

Самый крупный московский погром, случившийся в мае 1915 года и направленный против людей с немецкими фамилиями, был связан с разными причинами. Сказались, в частности, поступающие с фронта неутешительные вести о поражениях русской армии. Кроме того, в обществе накопилось предостаточно агрессии, и это все просто выплеснулось наружу.

— А откуда взялась такая агрессия? Ведь еще в конце XIX столетия многие ученые и философы как в России, так и за рубежом любили повторять, что наступила эпоха гуманистических ценностей, при которой большие войны станут просто невозможны. Что-то похожее, кстати, изрек при крушении Советского Союза американский философ Фрэнсис Фукуяма, констатировавший всемирную гегемонию демократических ценностей. Дескать, наступил конец истории, человечество вышло на пенсию, так что наслаждайтесь отдыхом…

— Понимаете, люди достаточно наивны, прогресс не делает их проницательными, скорее наоборот. Почему-то считалось, что с ростом материального богатства человечество становится добрее. Между тем всякий прогресс, особенно быстрый и стремительный, неизбежно создает новые проблемы. К их решению человек, как правило, не готов. Более того, чем больше «достижения», тем сильнее соблазн их приумножить. Растут и опасения потерять достигнутое. Отсюда в обществе начинает незаметно расти внутреннее напряжение. А сопутствующая прогрессу информационная революция многократно усиливает такое состояние. Люди начинают метаться в поисках «врага», причем при этом делаются управляемыми. Одновременно появляется большое количество радикальных идеалистов, не говоря уже о всевозможных демагогах, готовых «спасти» своих последователей. Перед мировой войной Европа в некотором смысле «сошла с ума», о чем откровенно пишут современные западные историки.

Между тем Балканские войны 1912–1913 годов показали, что уровень взаимного ожесточения людей непомерно высок. И того духа рыцарства, которым в той или иной степени были отмечены предыдущие военные конфликты, практически не осталось. Если мы возьмем Франко-прусскую войну 1870–1871-х, то увидим, что дух рыцарства тогда еще не угас. Тем же была отмечена Русско-японская война: противники уважали друг друга, стремились воевать по неписаным «правилам». Однако ХХ век все изменил: появилось стремление нарушить международные конвенции о запрещении «бесчеловечных» видов оружия.

— А как стремились расчеловечить противника? Каковы были механизмы тогдашней информационной войны?

— Издавался, допустим, в России журнальчик (было выпущено несколько номеров) под названием «Немец, перец, колбаса». На обложке — испитая физиономия в окружении сосисок. А известный актер Мамонт Дальский поставил на сценических подмостках пьесу под названием «Позор Германии». Там он изображал вечно пьющих, непросыхающих немецких офицеров, которые даже оружие держать в руках не в состоянии. Впрочем, во Франции было еще похлеще: там распускали слухи, что все немки вонючие и физически отвратительные. В Германии говорили, что все француженки — проститутки, и прочую чепуху. Распространялись карикатуры, на которых кайзеровские солдаты изображались накалывающими бельгийских младенцев на штыки. Многие этому верили.

«Каков был удельный вес крестьян в императорской армии? Думаю, никак не меньше 83 процентов» Фото: Общественное достояние, ru.wikipedia.org

«В Российской императорской армии в генеральских и офицерских должностях было очень много этнических немцев»

— Говорят, что именно Первая мировая война вовлекла широкие массы российского крестьянства в политическую жизнь. А сколько всего было призвано на фронт крестьян в результате мобилизаций?

— Цифры по этому поводу называются разные: порой невозможно отделить плановые показатели от реальной картины. Максимальная цифра, которую мне доводилось встречать, — 15,5 миллиона человек, из них большинство — российские крестьяне, надевшие солдатские шинели.

В первое время, надо признать, на фронт поспешно забирали и рабочих. В ряде случаев целые заводы и предприятия оказывались без квалифицированной рабочей силы. Почему так получилось? Потому что военные чиновники стремились побыстрее провести мобилизацию. А ведь крестьян быстро не призовешь — поэтому и забривали городской пролетариат. Все это привело к тому, что в промышленности сложилась тяжелая ситуация, хотя, надо сказать, ее достаточно быстро преодолели. Правда, без негативных последствий не обошлось: на военные заводы пришли необученные крестьянские парни, не говоря уже о людях, стремящихся избежать фронта.

Каков был удельный вес крестьян в императорской армии? Думаю, никак не меньше 83 процентов. Так что мы с полным правом можем назвать ее крестьянской армией, в особенности применительно к пехоте. В соответствующих воспоминаниях «солдатики» описываются как бывшие крестьяне.

— Я читал, что среди тогдашнего офицерского сословия тоже часто попадались бывшие сельские труженики или обычные люди, не дворяне. К примеру, Александр Солженицын в «Красном колесе» пишет о своем отце-офицере, который был выходцем отнюдь не из привилегированного сословия.

— Знаете, ко второй половине XIX века никаких сословных барьеров в Российской императорской армии уже не существовало. Барьер сохранялся разве что по этническому принципу: к примеру, евреев в офицеры не допускали — до 1917 года. Хотя и в Германии, и в Австро-Венгрии евреи встречались даже среди высшего генералитета, включая фельдмаршалов. Что касается России, то к началу Первой мировой у нас был недокомплект офицерского корпуса, на самом деле не столь значительный, как принято считать. Однако он был, усиливаясь по мере боевых потерь. Поэтому более-менее грамотных людей в унтер-офицерских чинах или награжденных Георгиями стали поспешно производить в офицеры.

Плюс еще один фактор: в 1914 году в армию были призваны интеллигенты — от хорошо образованных людей до просто студентов. Им тоже были поручены офицерские должности. В результате офицерский корпус серьезно преобразился по сравнению с довоенным. Говорить о том, что это была какая-то каста, в основном дворянская, никак не приходится.

Да и раньше простые люди могли дослужиться до офицера. Был даже случай, когда один еврей дошел по ступенькам военной иерархии до генерала. Это был Михаил Владимирович Грулев, который родился в Витебской губернии в еврейской семье. Но к концу его весьма успешной довоенной карьеры о его происхождении как-то подзабыли. К тому же он пользовался авторитетом как военный реформатор. В эмиграции он написал мемуарную книгу «Записки генерала-еврея» да и вообще был очень активен на литературном поприще.

— Получается, когда в 1917 году на офицеров обрушился народный и солдатский гнев, он был адресован людям самых разных сословий.

— Знаете, в Российской императорской армии в генеральских и офицерских должностях было очень много этнических немцев. Самых разных — от православного вероисповедания до лютеранского. Но простые люди, как правило, в первую очередь обращали внимание на фамилию. При этом с началом войны ненависть к лицам с «немецкими» фамилиями, независимо от вероисповедания последних, приобрела крайние формы. Между тем среди генералов, как подсчитали историки, удельный вес этнических немцев доходил до 20 процентов.

— Можно вспомнить в связи с этим Павла Карловича фон Ренненкампфа, с именем которого незаслуженно связывали одно из первых поражений 1914 года. А правы ли были те, кто обвинял «русско-немецких» генералов в измене и сочувствии соплеменникам-немцам?

— Могу сказать как историк: случаев измены этнических немцев, которые служили российской короне, не зафиксировано. Кто-то называл, кажется, всего лишь одну фамилию, и то я не уверен. Немцы были хорошими служаками с развитым чувством долга. Но это не мешало обвинять их во всех мыслимых грехах, и особенно старалась здесь правая пресса. Кстати, Ренненкампф, в отличие от большинства немцев, отличался импульсивным и вздорным характером.

«Надо признать, что Земско-городской союз оказывал весьма серьезную помощь фронту. Деятельность Земгора курировал князь Георгий Львов — будущий первый глава Временного правительства» Фото: Общественное достояние, commons.wikimedia.org

«Появилась новая общественная категория — «мародеры тыла», то есть люди, которые богатели на войне»

— Каково, на ваш взгляд, было соотношение фронта и тыла в период Первой мировой? Мы знаем, что многие как в России, так и на Западе всю войну просидели в кофейнях и ресторанах, развлекались как могли и старались не думать и не замечать «мировой бойни». К таким обывателям, в частности, обращено стихотворение Маяковского «Вам»: «Вам ли, любящим баб да блюда, жизнь отдавать в угоду?!»

— Это действительно было так. Многие солдаты и офицеры, приезжавшие в тыл на побывку с фронта, искренне изумлялись ночной жизни, кипевшей в обеих столицах и в крупных городах империи. Конечно, некоторые фронтовики и сами были не прочь гульнуть: после пережитого хотелось расслабиться. К тому же, несмотря на сухой закон, введенный еще в 1914 году, выпивки хватало. Алкоголем торговали из-под полы и по-тихому, в том числе и в ресторанах.

Добавим сюда, что появилась новая общественная категория — «мародеры тыла», то есть люди, которые богатели на войне. В околовоенных сферах процветали и коррупция, и воровство, наживались на выгодных подрядах. Все это до конца не исследовано, да и вряд ли когда-нибудь мы сможем установить истинные масштабы тогдашних злоупотреблений. Однако пресса писала об этом достаточно открыто, и в обществе запросто обсуждали, кто и сколько наварил на войне.

— В контексте этого хочется спросить: кто такие были так называемые земгусары? Официально они занимались помощью фронту, собирали для него, выражаясь современным языком, гуманитарную помощь, курировали распределение государственных оборонных заказов. Сами при этом не воевали и в окопах вшей не кормили. Зато числились большими патриотами.

— Изначально Земский и Городской союзы (позднее именуемые Земгором) возникли в результате общественной инициативы, направленной на помощь фронту, прежде всего для оказания помощи раненым. Царское правительство было вынуждено было допустить эту инициативу ради единения власти и общественности, армии и тыла. Вместе с тем оно, конечно же, подозревало земских и городских деятелей во всевозможных грехах — от политической оппозиционности до коррупции. К тому же многие молодые люди, вместо того чтобы идти в ряды действующей армии, устраивались (чаще по протекции) на службу так называемыми земгусарами. Последние, надо сказать, имели свою форму, что вызывало соответствующие насмешки со стороны воюющей армии.

Как писал в 1922 году эмигрантский журнал «Воин»: «Мимо земгусар шла облитая кровью война. А молодые чопорные денди, сыновья скучающих отцов и Мессалин-матерей, не слышали призыва Родины, затыкали уши от криков раненых и призраков смерти. Они, чтобы не стыдно было встречать взгляды девушек и калек в серых шинелях на костылях, тоже одели шинели. Они устроили маскарад Великой Войны. Они нарядились в фантастические формы, одели сабли, погоны и вензеля. Веселые „Земгусары“. Блестящие „Уланы Красного Креста“…»

С другой стороны, надо признать, что Земско-городской союз оказывал весьма серьезную помощь фронту. Деятельность Земгора курировал князь Георгий Львов — будущий первый глава Временного правительства. Кроме этого, существовало множество других более мелких организаций, которые свою деятельность связывали с тем, чтобы «подсобить» воюющей армии. Все они в совокупности пытались решить проблемы с вооружением и солдатской амуницией, старались снять проблему «снарядного голода», занимались перевозкой раненых и так далее. Это была довольно многообразная и достаточно эффективная работа. Однако деятельность общественников оценивалась по-разному. В частности, о медсестрах судачили, что они только и занимаются тем, что флиртуют с офицерами. Другие, наоборот, запомнили «идейных» медсестер, которые самоотверженно помогали раненым. Конечно, наблюдалось как первое, так и второе. Да и все вокруг было весьма противоречиво.

«Даже кровопролитное Верденское сражение в 1916 году не смогло поколебать линию фронта, и немцы, продвинувшись всего на 6–8 километров, вскоре были отброшены французами на исходные позиции» Фото: CC BY 2.0, commons.wikimedia.org

«Смысла войны в солдатской массе не понимали с самого начала»

— Правильно ли делают, называя Первую мировую войной позиционной?

— Действительно, на Западном фронте война очень скоро стала позиционной. Даже кровопролитное Верденское сражение в 1916 году не смогло поколебать линию фронта, и немцы, продвинувшись всего на 6–8 километров, вскоре были отброшены французами на исходные позиции. Если уж дрались, то дрались буквально за каждый квадратный километр, выгрызая его друг у друга. Наступления были мощными, потери — колоссальными, а итог — мизерным. Люди научились окапываться и противостоять самым современным на тот момент видам вооружений.

— Насколько сильны были позиции России на фронте к началу 1917 года? Тот же Шульгин писал: «Мы можем по всему фронту, от Балтийского моря до Персии, из всех наших орудий поддерживать „верденский“ огонь в течение месяца. У нас сейчас на складах тридцать миллионов полевых. А весной начнется всеобщее наступление…» Если бы все было так, как он писал, Российская империя могла бы осуществить прорыв и тем самым предотвратить революцию.

— Я вновь напомню: в Российской императорской армии не хватало буквально всего. Скажем, оружейный парк лишь наполовину состоял из винтовок отечественного образца, а остальная масса насчитывала порядка 10 различных систем, включая сюда и японские винтовки. Недоставало снарядов, обмундирования, не хватало даже сапог. Впрочем, к 1917 году материальное снабжение армии заметно улучшилось. Однако давала сбои транспортная система, не справлявшаяся с возросшими нагрузками. Но что касается морального духа солдат, то он упал: люди устали от постоянной жизни в окопах и от близости смерти. Да и смысла войны в солдатской массе не понимали с самого начала.

С питанием в действующей армии поначалу обстояло хорошо. Некоторые бывшие крестьяне, надевшие солдатские шинели, впервые попробовали мясо. Кроме того, в Австро-Венгрии при первых наступательных операциях удалось прихватить с собой кое-какие трофеи. Однако со временем с питанием, как и со всем остальным, стало намного хуже. Люди устали от тягот непонятной войны. Отсюда феномен так называемого братания, когда солдаты воюющих армий стихийно демонстрировали взаимное стремление к миру, а заодно стремились обменяться некоторыми продуктами. Обычно это происходило на праздники — на Рождество и особенно на Пасху. Люди старались показать, что вынужденно участвуют в войне. Это случалось не только на Восточном, но и на Западном фронте.

— Разве братания начались не в 1917 году?

— Конечно, это началось раньше. Наиболее интенсивные братания происходили весной на Пасху 1915-го.

— Вот вы говорите, что смысла войны многие не понимали. А как народу объясняли, против кого и за что мы боремся?

— Все просто: против немцев и германского засилья везде и во всем — в промышленности, торговле и прочем. Такова была общая «патриотическая» идея.

— То есть мы боролись против германской гегемонии точно так же, как сейчас боремся против американской? Правомерно ли вообще проводить параллели между Первой мировой войной и нынешней специальной военной операцией? Все-таки и тогда война была позиционной, и тогда боролись против гегемонии за «многополярный мир», и тогда вступились за братский народ (в 1914 году — за сербов, в 2014-м и 2022-м — за русских на Украине), и тогда действовали общественные организации, которые специализировались на помощи фронту, и так далее.

— Знаете, я бы все-таки не стал прибегать к подобным сравнениям. Я считаю, что информации для таких параллелей пока недостаточно, особенно информации современной. Характер войны и военных действий по состоянию на сегодняшний день очень серьезно изменился.

— Но какие-то уроки мы можем извлечь для себя из Первой мировой?

— Человечество только и делает, что беспечно забывает уроки прошлого. Это явление известное, оно характерно не только для России. Все время твердят об «уроках прошлого», но на самом деле никто и никогда в полной мере уроков таких не извлекал. Недаром некоторые считают, что история — это бег по граблям. К сожалению, так оно и есть. Тем более что по-настоящему правдивая история людям и не нужна. Востребовано нечто другое: некий героический миф. Так было везде и всегда.

— В таком случае существует ли вообще правдивая история?

— Я считаю, что добросовестные историки постепенно в этом направлении движутся. История развивается как наука, а значит, она требует определенной точности. Настоящий исследователь заинтересован в том, чтобы показать истинную картину. Хотя и среди нашего брата, сами понимаете, попадаются ура-патриоты, любители нерассуждающей героизации. Безусловно, героев следует помнить, так же как и предателей. Но в общественном сознании все несбалансированно и далеко от точных и правдивых оценок. Реальному познанию войн мешают, кроме того, национально-патриотические эмоции: «Мы всегда правы».

— Как, на ваш взгляд, могла бы завершиться Первая мировая война для Российской империи, если бы не случилась революция? Сепаратный мир, который заключили в Брест-Литовске 3 марта 1918 года большевики, мог ли оказаться спасительным для страны, если бы несколько раньше и при других условиях на него пошло царское правительство? Если бы лозунг «Война до победного конца» удалось отбросить?

— Император Николай II до конца оставался приверженцем этого лозунга. Он искренне был за войну и за победу в ней. Никаких планов по заключению сепаратного мира у императорской семьи и царского правительства не было. Те, кто распространял такие слухи, откровенно врали. Обратного пути для себя и для России Николай уже не видел.

Что касается большевиков и известных коллизий выхода из войны, то здесь откровенно делался расчет на мировую революцию. Большевистская власть в лице Ленина и Троцкого надеялась, что подписанный на грабительских условиях мир возбудит массы, прежде всего в Германии и Австро-Венгрии. Надо заметить, этот замысел был вовсе не столь наивен, как в свое время пытались представить. Тут работала простая логика: если мировая война не кончается, а продолжает нести неисчислимые бедствия, значит, нужно противопоставить ей мировую революцию. И если революционное пламя вспыхнет в России, то, как уповали Ленин и большевики, рано или поздно это найдет отклик на Западе, и тогда мировая война завершится свержением империалистических правительств.

Кстати говоря, ситуация с продовольствием в Германии и особенно в Австро-Венгрии была катастрофической. Поэтому немецкая и австрийская стороны нуждались в сепаратном мире не меньше, чем российская. Если бы, скажем, в Вене случились продовольственные бунты, то разнесли бы все, не пощадив самой империи. В итоге, как мы знаем, в 1918 году случилась Ноябрьская революция в Германии, которая вывела ее из игры, так что расчет большевиков в известной степени оказался верен.

— Вы согласны с временными рамками Первой мировой — с тем, что ее заканчивают ноябрем 1918 года? Или последующие события — революцию и гражданскую войну в России, интервенцию Антанты, боевые действия в Польше — тоже можно отнести к данному военному циклу?

— Это все скорее последствия Первой мировой. Сама по себе война завершилась в ноябре 1918 года — тут гадать не приходится. Парализованная революцией Германия подписала перемирие и вышла из войны. Еще раньше это сделали Турция и Австро-Венгрия. Что касается последствий, то некоторые историки не без оснований утверждают, что Вторая мировая война — прямое следствие мстительных (по отношению к побежденным) итогов Первой. Кто-то даже объединяет их в единый катастрофичный военно-революционный цикл, и тоже не без оснований.

— Можно ли в таком случае сказать, что наша сегодняшняя конфронтация с Западом — это прямое следствие Второй мировой войны?

— Я бы не стал говорить так прямолинейно. Важно другое: всякие войны оставляют после себя своего рода мины замедленного действия. Причем в самых различных областях. А потом, спустя десятилетия, эти ржавые снаряды могут взорваться и спровоцировать новый виток противостояния. Так что надо прямо признать: сегодняшний мир стал еще более взрывоопасным.

— Кто является детонатором этой взрывоопасности?

— Политики прежде всего. Причем не столько генералы, сколько штатские. Впрочем, так всегда было. Добавим сюда и СМИ. Политика и массмедиа — это давно уже что-то единое. В мире произошла очередная информационная революция, а она несет в себе очередную угрозу. Чтобы выдержать это испытание, людям надо быть поумнее и вести себя поприличнее. Во всяком случае, следует быть менее беззаботными и доверчивыми. Вопреки материальному и информационному прогрессу иллюзии не должны заслонять реальность.