Павел Сигал, «Центр микро финансирования»: «Наши займы идеологически и коммерчески отличаются от банковских кредитов»

Кстати говоря, микрофинансирование как вид бизнеса появился в стране недавно – в 1993 году. Спрос на такие займы оказался настолько сильным со стороны предпринимателей, что буквально за короткое время в России появилось 6,5 тысяч предприятий микрофинансирования, включая кредитные кооперативы! И интересно, что казанский "Центр микрофинансирования" является… крупнейшим среди них! И он же - абсолютный лидер по объемам денежных средств и территориальному охвату. Его инвестиционный портфель составляет 1,4 млрд. рублей из 25 млрд. рублей, находящихся в обороте в этом бизнесе по всей стране.

ОТ ТРЕХ ДОЛЛАРОВ И ВЫШЕ

- Павел Абрамович, самый известный в мире предприниматель в сфере микрокредитования – Мухаммед Юнус из Бангладеш, получивший Нобелевскую премию за помощь беднякам. Россия – не Бангладеш. Кому здесь нужны микрокредиты?

- В мире существует три вида микрофинансирования. Первый, который был создан Мухаммедом Юнусом, — это программа поддержки бедных. Сейчас это крупная структура, у них оборот четыре миллиарда долларов, пять миллионов клиентов. Эта программа основана на двух принципах: первый — это маленькие суммы. Юнус дает кредиты от трех долларов. Второй — займы у него только групповые. Собирается община, и заем выдается общине. Круговая порука. Поэтому возвращают у него почти все. Он очень гордится тем, что у него нет системы залога, поручительства, — однако система круговой поруки пострашней любых залогов.

Но это неприменимо у нас. Это применимо к сельским районам в мусульманских странах. Когда

мы с ним разговаривали — а он уверяет, что его система годится для всех стран, — он эти страны называет: Бангладеш, Индия, Мавритания, Сомали, Косово… За те несколько дней, что я с ним общался в прошлом году в его приезд в Москву, я убедился, что эта программа применима только для слаборазвитых бедных стран с большим нищим населением, преимущественно сельским, где сохранилась община. Там она работает. Еще одна особенность его программы — это то, что львиная доля заемщиков — женщины. Женщины, с его точки зрения, больше мотивированы такие маленькие суммы истратить на семью, на образование, на хозяйство. Вот это — первый вид микрофинансирования, и за это Юнус получил Нобелевскую премию. После этого, если брать исторически, микрофинансирование, как финансовый институт, возникло в развитых странах, но там оно трансформировалось в программу поддержки безработных.

— Дать возможность начать собственное дело?

— Прежде всего. И там микрофинансирование действует по другим принципам. Во-первых, оно некоммерческое. У Юнуса оно все-таки коммерческое, у него получается прибыль, которую он использует для развития. Это, собственно, банк. Но он работает по специальному закону, который был принят для одного этого банка.

В развитых странах деньги на микрофинансирование берутся из бюджетов разных уровней, благотворительных взносов, средств разных фондов. Поэтому все эти организации построены как некоммерческие, они дают займы безработным тоже с процентами, но проценты рассчитаны так, чтобы покрыть затраты этой структуры. Прибыль там не предусмотрена. И уровень микрофинансирования другой. Если средний заем в Бангладеш — 10 долларов, а у нас — полторы–две тысячи долларов, то во Франции — две–три тысячи евро, в Штатах — 15 тыс. долл.

Третья система микрофинансирования — это та, которая существует в России, в странах СНГ, в некоторых странах Восточной Европы, в Латинской Америке. Это — система помощи микробизнесу, и она имеет чисто коммерческую природу.

БАНК? НЕТ, НЕ БАНК. НО ДЕНЬГИ ДАЕТ

— А чем, собственно, вы отличаетесь от банка? Ведь банки тоже занимаются тем, что дают кредиты для развития бизнеса.

— Мы занимаем нишу, куда не дошла банковская система и, возможно, никогда и не дойдет. Тут две фундаментальные причины: первая — это недоразвитость нашей банковской системы. Вторая — законодательная и нормативная база, регулирующая работу наших банков, которая не позволяет им эффективно работать с этой категорией плательщиков. Вот такие три разные системы.

— А почему "микрофинансирование", а не "микрокредитование"?

— Займы, которые мы даем, нельзя назвать кредитами, потому что по российской терминологии кредит может выдавать только банк. А мы не банк.

Более того, наши займы идеологически и коммерчески отличаются от банковских кредитов. Первое: размер. Принципиально размер выдаваемых ссуд в системах микрофинансирования меньше, чем средний размер ссуд в банковской системе данной страны. Вот у нас — 30-40 тысяч рублей, а минимальный размер банковской ссуды — если не брать потребительское кредитование, а размер кредитов предпринимателям, — считается 200-300 тысяч рублей. Второе: микрофинансовые деньги всегда дороже и ставки намного выше, поскольку инфраструктура, обслуживающая микрокредиты, гораздо дороже, чем банковская. Поэтому дешевых микрозаймов не бывает. У нас эффективная ставка до кризиса была от 2,5 до 5% в месяц. После кризиса мы для старых клиентов оставили те же ставки, а для новых увеличили их на один процент, поскольку деньги сейчас дорожают. Вот почему нашим инвесторам мы можем платить до 24% в год — намного выше уровня инфляции. Ни один банк такой процент обеспечить не может. Третье: основная масса потребителей относится к низшей категории того социального слоя, который берет кредиты. Во Франции — это люди, потерявшие работу, доход которых опустился ниже приемлемого для них уровня. В России — это нижний слой предпринимателей, наиболее мелкие (микропредприниматели).

У нас сформировалась именно третья модель, так же как и в других странах СНГ, потому что у нас нет вопиющей нищеты, но у нас нет и системы государственной поддержки безработных в том виде, как она существует на Западе.

— Если вы — не банк, и выдаете не кредиты, а займы, то какова же форма вашей деятельности?

— Это может быть кредитный кооператив или потребительский кооператив. Или фонды поддержки предпринимательства. Или некоммерческие организации, например, некоммерческие фонды. Или — ваш покорный слуга, который первый в России создал частную коммерческую организацию в этом виде бизнеса. У меня обычное ООО в виде простой коммерческой структуры. Я исследовал наше законодательство, узнал, что оно позволяет так работать, и отбился от всех поползновений доказать обратное. Мы выдаем массовые займы, как банк — но все-таки мы не банк.

В этом наша структура уникальна.

Сейчас, в последние годы, по моим стопам пошли многие. Даже одна американская сеть (в начале 90-х к нам пришли три американских микрофинансовых сети) превратилась в закрытое акционерное общество, так же как мы. Сейчас готовится закон о микрофинансировании, который фактически узаконит то, что я в явочном порядке ввел, опираясь на разрозненные законодательные акты в разных сферах деятельности. Не хочу сказать, что я заранее все продумал, просчитал и спланировал, я к этому пришел интуитивно, по целине протаптывал дорожку.

НЕВИДИМАЯ ПУСТОТА

— Как же интуиция вас к этому привела?

— Случайно. Ко мне обратились сотрудники Кириенко — тогда полпреда в нашем федеральном округе, — и предложили попробовать создать систему микрофинансирования, потому что в Нижнем Новгороде у американцев она работала. Тогда я впервые познакомился с самой этой идеей. Анализируя это дело, я сначала подумал, что это полный бред, а потом почувствовал, что в этом что-то есть. Я взял кредит в банке два миллиона рублей — честно сказал, зачем я его беру, — и из этих денег стал выдавать займы.

По разным источникам, потребность в микрофинансировании в России составляла — до кризиса — 5–10 миллиардов долларов в год. А суммарный портфель всех шести с половиной тысяч существующих в стране микрофинансовых организаций — миллиард долларов, то есть всего процентов десять от потребности. Рынок не только не насыщен — он, можно сказать, пуст. Одна из причин моего быстрого роста заключается в том, что этот рынок никто не видит. И никто не понимает.

Я вот вам сейчас все растолкую, вы все напишете, а 90% бизнесменов — не обывателей! — ни черта не поймет. Скажут: банки делают то же самое! Но банк и мы — это совсем разные вещи! Вот, например, в мезозойскую эпоху в океанах жили ихтиозавры. Внешне — один к одному дельфин. Ничем не отличается. Но одно — пресмыкающееся, а другое — млекопитающее. И мы с банками внешне похожи, но по сути разные, принципиально разные. У нас принципиально разные клиенты. К нам идут те, кто не пойдет в банк. И работаем мы с ними по-другому. Это другой вид бизнеса, другое направление финансовой деятельности!

— Кто же к вам идет? Почему ваши клиенты не могут пойти в банк?

— Могут, почему не могут. Как потребители! Когда стали активно выдавать потребительские кредиты, они в банк пошли. 100 тысяч на машину — пожалуйста. А вот когда они приходят и говорят: "Дайте мне 100 тысяч, я хочу купить большой холодильник в свой ларек", или "я хочу к своему ларьку прикупить второй ларек", — им никогда не дадут.

Они для банка неинтересны. И они для банка непонятны. У них нет системы учета, которая устроила бы банк. Они маржинальную прибыль не умеют считать. Они не умеют составить грамотный бизнес-план и вообще понятия не имеют, что это такое. Они ведут свой бизнес в тетрадке, где шариковой ручкой записывают доходы и расходы. Или в голове держат. И мы их проверяем по реальному бизнесу, а не по тетрадкам. Нам на эти тетрадки плевать. Наш финансовый директор говорит: у нас должен быть финансовый план! Да, должен быть. Но у меня финансовый план складывается из тысяч этих клиентов — у нас их 35 тысяч! — а если у них нет финансовых планов, то и у меня его не может быть в классическом понимании.

Они другой крови. Это мелкая торговля, это сфера услуг, мелкое производство. Но их много! Из 5 миллионов малых предприятий в России 4 миллиона с банками дело иметь не могут. Вот это — наши клиенты. Это — нижняя часть предпринимательского слоя, самая многочисленная. Банки работают только с 20 процентами предпринимателей из верхнего слоя. А с остальными 80 процентами — только как с потребителями. А мы с ними работаем как с предпринимателями. Я смог стать посредником между банками и вот этими 80 процентами предпринимателей, которых они не охватывают. Мы, может быть, единственная микрофинансовая организация, которую серьезно кредитуют банки. У меня источники привлечения денег диверсифицированы, как у любой финансовой структуры. У меня есть кредиты больших банков, у меня есть собственные средства, заработанные реинвестированием — аналог основного капитала банка, хотя у меня нет такого понятия, — у меня есть деньги крупных частных инвесторов, и у меня есть деньги мелких инвесторов. У меня весь спектр. У подавляющего большинства микрофинансовых организаций такого нет.

— И какова рентабельность вашего бизнеса?

— До кризиса — 25-30 процентов. Что будет теперь — предсказать невозможно.

НЕВОЗМОЖНОСТЬ КРАЖИ КАК ГАРАНТИЯ БИЗНЕСА

— Но кризис вас как-то затронул? Какие-то меры вам приходится предпринимать?

— Во-первых, мы провели оптимизацию наших расходов и сокращение персонала. Но это не то сокращение, которое бывает, когда резко падает производство или сбыт. Это — сокращение неэффективных звеньев, менеджеров, сотрудников, которых надо было давно сократить, но руки не доходили. Второе — это сокращение тех людей и подразделений, которые не успели развиться. В ноябре-декабре мы сократили примерно 15 процентов численности персонала, в 15 городах несколько изменили деятельность.

У нас везде стандартные схемы: офисы, люди, реклама и все прочее. Так вот, в этих городах мы работаем по усеченной программе: остался один менеджер в подчинении соседнего города. Полностью мы нигде нашу деятельность не останавливали. Мы сказали директорам: нахoдите инвестиции — и немедленно возобновляете работу в полном объеме. У некоторых городов снижена категория: был филиал, но персонал сократили, они переехали в более скромное новое помещение, и их подчинили более крупному и успешному городу, который расположен неподалеку. Конечно, мы применяем и общие банковские правила: ужесточение залогов, ужесточение требований к сотрудникам, — все правила, которые применяются на финансовом рынке в условиях кризиса, мы полностью используем.

— У вас существует проблема невозврата займов?

— Конечно. Но невозврат относительно мал. Во-первых, мы тщательно оцениваем клиента, его бизнес и денежные потоки. Во-вторых, у нас нет беззалоговых займов. Только с залогом. С увеличением суммы залоги утяжеляются. До кризиса у нас было так: при сумме займа больше 100 тысяч — обязательно автомобиль в залог. Сейчас — если заем больше 50 тысяч. Раньше от стоимости автомобиля бралось в залоговую сумму 70 процентов — сейчас 50. Беззалоговые кредиты только в Бангладеш у Мухаммеда Юнуса могут быть.

— А сколько у вас осталось активных клиентов из тех 35 тысяч?

— Это будет понятно только по итогам декабря. Я думаю, количество частично сократится. Кто-то разорился, кто-то ушел из бизнеса, кому-то мы сами перестали давать. Раньше в пограничной ситуации мы рассуждали так: ну, как-нибудь выкрутится, пойдет в банк, перекредитуется… Теперь приходится таким отказывать.

— До кризиса ваши максимальные для инвесторов 24 процента перекрывали инфляцию. А как будет на будущий год?

— А что будет иметь инвестор, который вкладывает в банк под 12-15 процентов? Поэтому мы говорим: мы даем в полтора-два раза больше, чем банки. В сентябре, октябре, ноябре, когда уже бушевал кризис, мы развернули кампанию среди своих сотрудников, предлагая им вкладывать деньги в компанию и привлекать деньги из своего окружения. За три месяца мы привлекли таким образом около 45 миллионов рублей при ставке от 18 до 24 процентов, в зависимости от срока.

— Но насколько надежны инвестиции в вашу компанию в период кризиса?

— Если рассматривать систему рисков: мы распылены на 200 городов. Каждый город имеет портфель от 5 до максимум 30 миллионов рублей. Поэтому у меня, в отличие от любого, даже крупного регионального банка, нет регионального риска. Любой местный банк зависит от какого-то градообразующего предприятия. Сдохло предприятие — сдох банк. А у меня, если даже стало плохо в одном городе — в других все будет работать. Во-вторых — у меня 35 тысяч действующих клиентов по всей стране. Чтоб грохнулся наш бизнес, должна грохнуться вся финансовая система. Но и это еще не все. Мы работаем на низ предпринимательской пирамиды, на мелкий бизнес, сферу обслуживания. Какой бы ни был тяжелейший кризис, и пусть даже тысячи предпринимателей разорятся, — но костяк останется, потому что люди всегда будут есть, одеваться, чинить автомобили. И потому, когда инвестор спрашивает: а какую ты даешь гарантию? — то я все это и перечисляю.

Но на самом деле гарантия только одна: поскольку у меня дело распылено среди десятков тысяч клиентов, а средний заем — от полугода до года, то я при всем своем желании за короткий срок деньги собрать не могу. Я украсть их не могу! А единственная опасность дефолта у меня — как и в любой финансовой системе — это если я украду деньги. А здесь такой опасности нет. Поэтому, когда вы оцениваете опасность финансовой системы, вы должны смотреть: теоретически можно из нее быстро украсть деньги или нет? Если можно быстро украсть — это опасно. А у нас быстро украсть принципиально невозможно.

Владимир Марченко