Прохор Тебин: «Нынешняя мировая интеграция находится совсем на другом уровне по сравнению с той, которая существовала, например, в начале XX века» Прохор Тебин: «Нынешняя мировая интеграция находится совсем на другом уровне по сравнению с той, которая существовала, например, в начале XX века» Фото: Алексей Белкин

«Условия, в которых разворачиваются текущие события, разительно отличаются от того, что происходило раньше»

— Прохор, в своей статье «Когда закончится Zима?», опубликованной в журнале «Россия в глобальной политике», вы пишете, что сейчас Россия переживает один из наиболее тяжелых и значимых моментов в своей истории. А можно ли провести какие-то параллели с предыдущими временами?

— Проводить параллели — дело неблагодарное. Это поле для манипуляций и различных домыслов. Однако нынешние события часто сравнивают и с Русско-японской войной, и с советско-финской, и с Крымской войной XIX века, и с разными другими конфликтами. Прямых параллелей проводить не стоит, но на концептуальном уровне они есть всегда. Сейчас мы наблюдаем процессы, отчасти схожие и с Первой мировой войной, и со Второй мировой. Точнее, с предвоенными периодами, когда сформировалась критическая масса накопившихся противоречий и возникала ситуация, которая не устраивает многих ключевых игроков, желающих тем или иным способом (необязательно военным) улучшить свои позиции посредством резких решений и действий. Но в целом специфика военного конфликта всегда уникальна. Условия, в которых разворачиваются текущие события, разительно отличаются от того, что происходило раньше.

— В чем уникальность нынешнего момента?

— Уникальность нынешнего момента во многом связана с экономическими факторами, взаимозависимостью экономик разных стран, с совершенно другим технологическим уровнем, структурой производства, когда большинство государств так или иначе связано друг с другом за счет поставок товаров, технологий, кооперации в производстве, разных других партнерств. Нынешняя мировая интеграция находится совсем на другом уровне по сравнению с той, которая существовала, например, в начале XX века. Не стоит забывать и о наличии ядерного оружия.

Прохор Юрьевич Тебин — независимый военный эксперт, кандидат политических наук

Родился в 1987 году.

В 2010 году окончил с отличием факультет мировой политики МГУ им. Ломоносова.

В 2012-м защитил в ИМЭМО РАН кандидатскую диссертацию по военно-морской стратегии США.

Трудовую деятельность начал в 2010 году.

С 2017-го работает в российской авиастроительной промышленности.

— В своей статье вы также отмечаете, что сегодняшняя Россия слишком самобытна, богата населением и ресурсами, чтобы оставаться вне борьбы за устройство мирового порядка. Но в то же время слишком слаба, чтобы на равных соперничать с Западом. В чем наша слабость?

— Несмотря на территориальные масштабы, Россия далеко не самая густонаселенная страна. Есть множество государств с гораздо большей численностью населения. Тем не менее почти полторы сотни миллионов человек — весьма значительное число. Причем это население, в целом научившееся гармонично сосуществовать друг с другом. У нас, конечно, есть потенциал для различных этнических конфликтов, но кризисную ситуацию первых 15 лет после распада Советского Союза удалось преодолеть.

В целом Россия обладает устойчивостью в плане широты территории, наличия ресурсов (углеводородных, человеческих, технологических, энергетических, транспортных, сельскохозяйственных и прочих). Все это делает систему под названием «Россия», включая государство и народ, достаточно стабильной. Даже потрясения 1990-х годов показали высокую степень этой устойчивости.

Но серьезные проблемы России связаны с ее огромными сухопутными территориями и значительным числом крупных государств-соседей. Непосредственно к российским границам прилегает большое количество точек, в которых сосредоточен серьезный конфликтный потенциал. Россию с разных сторон окружают Средняя Азия, Кавказ, Украина, НАТО, Япония, Китай, который очень крупный сосед со своими интересами и разительно отличающийся от русского Дальнего Востока по демографии. Тут надо подчеркнуть, что я не склонен воспринимать Китай как угрозу. КНР для России ключевой стратегический партнер, и развитие взаимодействия с ним абсолютно необходимо. Но сам факт его наличия на границах России, тем более такого малонаселенного района, как Дальний Восток, создает определенные риски.

Таким образом, у нас достаточно обширный список проблемных направлений, тогда как, например, у США границы только с двумя государствами, которые не представляют для них ни военной угрозы, ни какой-то значимой проблемы, несмотря на все рассуждения о наркотрафике и потоках мигрантов из Мексики.

«Сейчас СВО для России пока еще не имеет экзистенциального характера. Российским государством и обществом этот конфликт воспринимается как достаточно периферийный, у которого широкие, но в то же время ограниченные цели» «Сейчас СВО для России пока еще не имеет экзистенциального характера. Российским государством и обществом этот конфликт воспринимается как достаточно периферийный, у которого широкие, но в то же время ограниченные цели» Фото: © Petrov Sergey / news.ru via globallookpress.com / www.globallookpress.com

«Для России СВО — это весьма значительный, но все же региональный конфликт»

— Насколько серьезные риски для России создает специальная военная операция (СВО)?

— Для России СВО — это весьма значительный, но все же региональный конфликт. А локальные сражения серьезно отличаются от тотальных войн. Этот интересный феномен хорошо виден на вооруженных конфликтах XVI–XX веков. В тотальной войне все сводится к разнице потенциалов противоборствующих сил и возможности их мобилизации. В результате побеждает большее государство, способное к мобилизации ресурсов и их грамотному использованию. Из тотальной войны противники с равновесными потенциалами зачастую выходят одинаково ослабленными. Это отчасти произошло в Первую мировую войну с Германией, Россией, Францией, Великобританией. В случае региональных, локальных сражений бывали ситуации, когда встречались равнозначные по силе армии. При сопоставимости задействованных ресурсов полную победу одерживала та сторона, которая получала небольшое краткосрочное преимущество, приводившее к сокрушительному поражению ее противника.

Есть еще один важный нюанс. Например, в Русско-японскую войну стоящие на кону вопросы для Японии были абсолютно принципиально значимыми. Для нее они носили жизненно важный характер. Страна была напряжена до предела и была готова сломаться. А для Российской империи стоявшие тогда вопросы пусть и являлись очень важными, но не носили экзистенциальный характер. В итоге поражение в Русско-японской войне было неприятным фактом для Российском империи, но к смертельным последствиям оно не привело. А при более грамотном поведении государства его последствия могли быть еще меньше. Вьетнамская война и крайне дорогостоящая афганская кампания также не принесли существенных долгосрочных проблем США. Радикального ослабления Америки не произошло. Война в Афганистане для Советского Союза тоже не несла в себе экзистенциальной угрозы.

То, что может разрушить небольшое государство, крупное разрушить не способно. Даже мировые войны для проигравших стран не привели к их полному исчезновению и не могли привести в принципе. Например, Германия и Япония после Второй мировой войны вполне себе сохранились. Чтобы исчезло государство, масштабное по численности и территории, нужны либо острые этнические противоречия, как в случае с Югославией, которая не была единым национальным государством, либо ядерная война, либо какие-то огромные катаклизмы, либо мощнейшие или принципиальные внутренние структурные противоречия. Например, Советский Союз, будучи совокупностью противоречивых национальных республик, распался, а Россия — нет.

Сейчас СВО для России пока еще не имеет экзистенциального характера. Российским государством и обществом этот конфликт воспринимается как достаточно периферийный, у которого широкие, но в то же время ограниченные цели. Вопрос о существовании нашего государства на повестке не стоит. А для противника все прямо наоборот. Для Украины это война с неограниченными целями.

«Элиты США Украина интересовала уже давно. Мы же помним идею о том, что нужно отторгнуть Киев от Москвы, чтобы лишить Россию возможности восстановиться в прежнем могуществе» «Элиты США Украина интересовала уже давно. Мы же помним идею о том, что нужно отторгнуть Киев от Москвы, чтобы лишить Россию возможности восстановиться в прежнем могуществе» Фото: © White House / via Globallookpress.com / www.globallookpress.com

«События на Украине для США — источник возможностей, а для европейских стран это шок»

— Но мы же на Украине конфликтуем еще и с Западом.

— Это Запад воюет с нами на Украине. С нами ведется прокси-война через Украину. Для истории это нормальное явление, когда Запад предоставляет одной из сторон все виды поддержки. Например, в рамках третьей антинаполеоновской коалиции так вела себя Великобритания, которая предоставляла Австрии и России денежные субсидии в обмен на формирование сухопутной армии в Европе, а сама ограничивалась действиями на море. Сегодня для тех же США военный конфликт на Украине очень важный, но достаточно периферийный вопрос, который нужен им для достижения ряда целей. С одной стороны, они создают проблемы для России и превращают ее в жупел для Европы, с другой — идет ослабление Европы и ее некоторая мобилизация вокруг НАТО и США.

Америка в данной ситуации приобретающая сторона. События на Украине для США — источник возможностей, а для европейских стран это шок, так как для их экономик это приводит к серьезным последствиям. Элиты США Украина интересовала уже давно. Мы же помним идею о том, что нужно отторгнуть Киев от Москвы, чтобы лишить Россию возможности восстановиться в прежнем могуществе.

— То есть вы согласны, что конфликт на Украине, как говорят наши руководители, провоцировал Запад?

— Запад не то чтобы провоцировал этот конфликт, но он планомерно оттягивал Украину от России. Киев и сам радостно отворачивался от Москвы. Русофобия стала одним из столпов украинского государства, а отрицание России является одной из национальных идей страны. Действия Москвы тоже способствовали превращению этих маргинальных идей в опоры по формированию нынешней Украины. Теперь уже очевидно, что мы недооценили процессы, которые происходили на территории нашего соседа последние 20 лет.

До 2014 года на Украине еще существовали значимые пророссийские настроения. Затем огромный пласт пророссийски настроенных людей в виде населения Крыма перешел в состав Российской Федерации. Соответственно, на Украине доля расположенных к нам людей существенно снизилась. Потом происходит конфликт в Донбассе, и значительная часть пророссийски настроенных жителей этого региона также переезжает в Россию. То есть доля жителей Украины, настроенных против Москвы, растет чисто математически. А идеологическая накачка, демонизация России и пропаганда с 2014 года полузамороженного конфликта в Донбассе привели к тому, что миллионы пророссийски настроенных украинцев либо поменяли свои взгляды, либо прячут их, либо уезжают в Россию. А кого-то уничтожают физически.

«Да, Крым был присоединен буквально за неделю без капли крови. Но потом стало очевидно, что на этом все не заканчивается, а только начинается» «Да, Крым был присоединен буквально за неделю без капли крови. Но потом стало очевидно, что на этом все не заканчивается, а только начинается» Фото: © Komsomolskaya Pravda / Global Look Press / www.globallookpress.com

«Операции, в которых принимали участие Вооруженные силы России раньше, совсем не похожи на то, что случилось после 24 февраля»

— Почему после бескровной операции по возвращению Крыма в 2014 году Россия не пошла на присоединение Донбасса еще тогда?

— Во-первых, российская экономика и элиты были не готовы. Во-вторых, оставалась большая надежда на возможность договориться и с Киевом, и с Западом, признать некий новый статус-кво и помириться. Вообще события в Донбассе для многих были неожиданностью и неприятным следствием присоединения Крыма. Они могли быстро закончиться в том или ином виде. Но в то же время донбасский вопрос воспринимался как инструмент давления на Киев в пользу получения от него каких-то уступок.

При этом ситуация с Донбассом разительно отличается от истории с Крымом. В Крыму располагался значительный и законный, с точки зрения международного права, контингент российских Вооруженных сил. У Крыма были очевидные и геополитические преимущества в виде нахождения там Черноморского флота, портов и так далее. Там наблюдалось абсолютное единство большей части местного населения. К тому же в Крыму 2,5 миллиона человек, а в Донбассе в 2014 году было гораздо больше — 6 миллионов.

Немаловажным фактором стало и осознание российскими элитами того, каких ресурсов (денежных, материальных, кадровых и прочих) потребует интеграция Крыма в состав России. Надо было переводить на российские стандарты органы власти, обновлять экономику, инфраструктуру, строить Крымский мост. Требовались дотации, субсидии, инвестиции. Да, Крым был присоединен буквально за неделю без капли крови. Но потом стало очевидно, что на этом все не заканчивается, а только начинается. Многим технократам и администраторам стало понятно, что еще и Донбасс потянуть будет невозможно. Да и санкции Запада на тот момент были достаточно сдержанными и не привели к глубинным катаклизмам в России. В общем, оставалась надежда, что этим все ограничится или даже со временем ситуацию можно разрулить.

— Почему все-таки не удалось избежать силового решения вопроса? Почему все произошло именно сейчас?

— Я лично все 8 лет после 2014 года был против силового решения донбасского вопроса и полагал, что его можно и нужно урегулировать дипломатически. Видимо, я был неправ, и сейчас с силой послезнания можно сделать вывод, что конфликт был неизбежен и рано или поздно все равно случился бы. Он был возможен на год или на полтора позже, особенно с учетом избирательного цикла России.

Почему все произошло именно сейчас? Думаю, что пришло осознание неизбежности конфликта и понимание того, что время работает против нас. Например, в 2014 году, когда рассматривалось силовое решение, предполагалось, что время работает на нас. Постепенно этот баланс изменился. А если драка неизбежна, то, как говорит президент, надо бить первым. Во многом это абсолютно справедливо. Если бы конфликт на Украине случился не по вине России, то он бы обернулся для Донецка и Луганска еще бо́льшими разрушениями и несопоставимой гуманитарной катастрофой.

— Российская армия была готова к силовому решению конфликта?

— Наращиванием военной мощи занимались обе стороны. Сейчас очевидно, что операции, в которых принимали участие Вооруженные силы России раньше, совсем не похожи на то, что случилось после 24 февраля. Конфликты в Чечне, Сирии, Грузии радикально отличаются от того, что происходит в рамках СВО, — как небо и земля. Даже с точки зрения демографии и территории. Например, население Грузии и Украины отличается на порядок. Во время операции в Сирии шла борьба с иррегулярным противником на территории в географическом плане более простой. Водные преграды, леса, городские агломерации не были столь большим препятствием. А ДАИШ (арабское название запрещенной в РФ группировки «ИГИЛ» — прим. ред.) не был национальным государством с развитыми вооруженными силами и мощной иностранной поддержкой.

Одним из ключевых факторов нынешнего конфликта является и поддержка Западом Украины, которая заключается не только в поставках вооружения, но и в подготовке кадров, предоставлении разведывательной информации, что является едва ли не более важным обстоятельством.

«Я не знаю, какие планы у Владимира Владимировича. Мини-СССР — это некая красивая фраза, которая может значить все, что угодно, и не значить ничего» «Я не знаю, какие планы у Владимира Владимировича. Мини-СССР — это некая красивая фраза, которая может значить все что угодно, и не значить ничего» Фото: © Kremlin Pool / via Global Look Press / www.globallookpress.com

«Для Запада да и для России тоже наилучшим вариантом было бы включить РФ в качестве полноценного и равноправного участника в Европейский союз и НАТО»

— Вы упомянули о противоречиях в национальных республиках СССР. На ваш взгляд, развал СССР был предопределен?

— В принципе, да. Советский Союз развалился в силу объективных и субъективных факторов, прежде всего внутренних. В СССР была значительная диспропорция между входящими в него республиками и в производстве (в том числе товаров народного потребления), и в торговле, и во внешней экономике. В какой-то момент система стала неустойчивой, и начались центробежные процессы. Для многих людей это была трагедия. Но, с точки зрения истории, распад империи — естественный процесс. Таких ситуаций было множество. Например, Великобритания после развала империи продолжает существовать, остается великой державой с развитой экономикой и крупным населением. Развал СССР тоже был предопределен исторически. Конечно, этот распад мог быть менее болезненным, более мягким и управляемым. Но какие-то крупные структурные реформы, которые могли сохранить Советский Союз в его изначальном виде, наверное, либо были невозможны, либо их следовало последовательно реализовывать еще с 1950-х — 1960-х годов.

— Еще до начала СВО много говорилось о том, что в планах у Владимира Путина воссоздать мини-СССР. После 24 февраля, особенно после присоединения четырех новых регионов к России, эти разговоры только усилились. Возможен ли такой сценарий?

— Я не знаю, какие планы у Владимира Владимировича. Мини-СССР — это некая красивая фраза, которая может значить все что угодно, и не значить ничего. Превращение России в крупную территориальную самостоятельную великую державу — более корректное определение, чем мини-СССР. Формирование самостоятельной великой державы, обладающей собственной сферой влияния и геополитическим окружением, в рамках которого можно обеспечивать экономическое развитие и безопасность, это несомненно.

Вообще после развала СССР Запад не предусмотрел, что Россия консолидируется, разрешит значительное число наиболее серьезных внутренних проблем и будет, как и положено любой великой державе, претендовать на сферу собственного влияния и безопасности, что актуально тем более в связи с обширными проблемами на границах. Запад посчитал, что территория бывшего Советского Союза — это некая периферия, которая идеологически умиротворена, раздроблена, разобщена, а ее элиты повернуты в их сторону, и единственное, что они могут ему предложить, — это ресурсы и политическая лояльность в обмен на определенное количество инвестиций и технологий.

Вообще, для Запада да и для России тоже наилучшим вариантом было бы включить РФ в качестве полноценного и равноправного участника в Европейский союз и НАТО. В этом случае претензия США на поддержание в глобальном масштабе своего видения мирового порядка имела бы больше шансов на успех. Но принимавшие в 1990-е годы решения лица даже и не думали о подобном сценарии, а сейчас накопленные противоречия, пожалуй, неустранимы. Увы, история не терпит сослагательного наклонения.

«Россия для Запада слишком велика, слишком чужда культурно, ментально, социально»

— Вы считаете просчетом западных стран то, что после развала СССР они не включили Россию в свой блок и не оказали поддержку в тяжелые для нее времена. Они ее тогда списали со счетов или испугались потенциального усиления?

— Скорее и то, и другое. Россия для Запада слишком велика, слишком чужда культурно, ментально, социально. Например, Германия, несмотря на исход Второй мировой войны, исторически, культурно и экономически остается частью Западной Европы. Интеграция ФРГ в НАТО прошла достаточно безболезненно. Но ФРГ по масштабам несопоставима с Россией. Плюс на реформы и полноценное обновление России в 1990-х годах требовались слишком обширные ресурсы, а геополитический вес Москвы внутри западного блока стал бы неоправданно высок, несоизмерим с ее вкладом и гораздо более значимым. К тому же США и их ведущие союзники слишком бурно восприняли победу в холодной войне и стремились воспользоваться ее дивидендами, сосредоточившись на вопросах Восточной Европы и Ближнего Востока. Европа была занята странами бывшего соцлагеря и Балканами.

Еще существовало популярное мнение, что на распаде Советского Союза дело не остановится, и этому имелись явные подтверждения. Чеченская война с середины 1990-х была практически экзистенциальным вызовом для страны. Наблюдая за тем, с каким трудом Россия ведет операцию на крохотной части своей территории, которая закончилась Хасавюртовскими соглашениями, многие полагали, что распад нашей страны продолжится дальше. То есть коррупция, экономические проблемы, внутренняя нестабильность, терроризм, парад суверенитетов пойдут по нарастающей.

И действительно, в 1997 году Россия представляла собой разобщенное, бедное, нестабильное государство с огромным количеством проблем и вызовов без каких-либо значимых внешнеполитических амбиций, нищающим населением, разваливающимися заводами, слабыми вооруженными силами, но тем не менее огромным ядерным потенциалом. Запад, видимо, хотел держаться от всего этого подальше. Хотя должно было быть очевидным, что в случае распада ядерной державы риски только возрастут. Но после трудных 1990-х и во многом чем-то не менее трудных 2000-х годов Россия консолидировала значимую часть своего потенциала, решила ряд внутренних вызовов и заявила о том, что ее национальные интересы, обращенные вовне, никуда не делись и она готова их отстаивать.

— Вы имеете в виду мюнхенскую речь Путина?

— В том числе. Хотя поворотным моментом был конец 1990-х годов, когда в России произошло некоторое переосмысление периода начала того десятилетия. После нового обострения на Северном Кавказе стало понятно, что русский народ, который, казалось бы, смирился со своим положением и которому все безразлично, и государство, которое только и делает, что глядит в рот Западу и не претендует более ни на что, принципиально не готовы принимать существующую картину мира, нестабильность и, по сути, бандитское государство на Северном Кавказе так же, как не готовы принять поведение НАТО в Югославии, хотя ничего не могли с этим поделать.

Мы болезненно пережили начало 1990-х, но не хотели продолжения такой жизни и ради этого готовы были внутренне консолидироваться. Потому так разительно отличается социальное восприятие первого чеченского конфликта и второго. Во вторую чеченскую кампанию произошло явное и четкое единение народа вокруг идеи, что эту проблему надо решить и победить. А позорные Хасавюртовские соглашения не были приняты народом.

Цветные революции по периметру России тоже преследовали цель отторжения традиционной для Москвы зоны влияния. Для США и Европы это периферия, но она имеет ключевое значение для таких вопросов, как борьба за нефтегазовые ресурсы, доступ к Центральной Азии, роль которой повысилась после вовлечения американцев в Афганистан. Чтобы после 1999 года Россия не могла предъявить претензии вне своих границ, надо было создать некомфортную обстановку на ее границах и условия для ее максимального сдерживания. В этом же ряду стояла и Украина.

«Либерализм остается вполне себе весомым и значимым явлением в глобальном международном масштабе»

— Тем не менее Россия продолжала выстраивать взаимодействие с Западом. Но после начала СВО, особенно в элитах, наступила серьезная фрустрация из-за его обрушения. Эти отношения окончательно разорваны?

— Сегодня фрустрация присутствует в элитах многих стран. Отчасти это связано с набившей оскомину идеей о конце истории, но она окончательно показала свою несостоятельность. На мой взгляд, было заранее очевидно, что ситуация 1990-х — начала 2000-х годов является временной и на ее смену обязательно придет что-то новое. Тогда американцы достаточно активно продвигали идею глобального мирового порядка во главе с Западом и либеральными ценностями, делали большой акцент на мягкую силу, сотрудничество, партнерство, завязку всех со всеми. Уже в то время в США многие говорили об угрозе противостояния великих держав и грядущих рисках в связи с этим. Эта позиция воспринималась рядом авторитетных экспертов и наблюдателей истеблишмента не то чтобы маргинальной, но критически маловероятной. Однако по прошествии нескольких лет становилось все более и более очевидно, что это специфичное направление развития международных отношений, пожалуй, единственно возможный вектор. Потому сейчас находят подтверждения те процессы, которые намечались в конце 2000-х годов в отношении России, Китая, Ближнего Востока.

— Либерализм уже полностью себя дискредитировал?

— Я бы не сказал. Либерализм остается вполне себе весомым и значимым явлением в глобальном международном масштабе. Просто изменение экономики, технологических взаимосвязей и демографии приводит к тому, что появляется целый ряд игроков, которые строят свою собственную повестку, сотрудничая с Западом, а иногда с ним конкурируя, отстаивая свои ценности. Это не обязательно ситуация глобального противостояния Запада с остальными странами. Напротив, это может быть ситуация местами достаточно органичного сотрудничества. Например, в отношениях Индии и Китая с Западом. Между ними присутствуют некие противоречия, но есть и торговые взаимодействия, взаимопроникновение экономик, общества. Другие акторы, даже сотрудничая с Западом, будут пытаться строить что-то свое вне полного взаимодействия с ним.

«Сотрудничество России с Китаем неизбежно. Нас нельзя назвать союзниками. Мы слишком отличаемся потенциалами, менталитетом, культурами, интересами. Но ключевыми партнерами можем и должны быть» «Сотрудничество России с Китаем неизбежно. Нас нельзя назвать союзниками. Мы слишком отличаемся потенциалами, менталитетом, культурами, интересами. Но ключевыми партнерами можем и должны быть» Фото: Алексей Белкин

«У России хватает потенциальных партнеров. Они включают в себя значительную часть населения и экономики земного шара»

— Сегодня американцы как будто специально толкают Россию и Китай к взаимодействию. Зачем?

— Мы не знаем, что в голове у лиц, принимающих решения. С одной стороны, США, очевидно, толкают Россию в объятия Китая. Сейчас Москва гораздо больше готова оказывать Пекину поддержку, чем раньше, и наоборот. С другой стороны, уповать на Китай категорически не стоит. Уповать надо только на себя. Несмотря на желания сотрудничества, возможности могут как возрасти, так и снизиться.

— От чего это зависит?

— От внутриполитической, социальной, экономической ситуации в России. Мы не знаем, чем все закончится.

— Но в последнее время очевидно, что сотрудничество России с Китаем неизбежно и все возрастает.

— Сотрудничество России с Китаем неизбежно. Нас нельзя назвать союзниками. Мы слишком отличаемся потенциалами, менталитетом, культурами, интересами. Но ключевыми партнерами можем и должны быть. Тут вопрос в конкретной конъюнктуре в тот или иной момент, которая влияет на силу или слабость переговорных позиций, возможность и готовность предлагать что-то для сотрудничества. Будь то технологии, ресурсы, кадры, транспортные коридоры, военная или какая-то иная поддержка. В целом у России с Китаем нет особого резона вступать в жесткие обязывающие военные союзы. Но есть целый перечень вопросов безопасности, не связанный с непосредственным противостоянием великих держав, где мы можем сотрудничать, в том числе на уровне, близком к союзническому. Это борьба с терроризмом, наркотрафиком, обеспечение стабильности в Центральной Азии.

Вообще у России хватает потенциальных партнеров. Они включают в себя значительную часть населения и экономик земного шара. Это Китай, Индия, Иран, страны Ближнего Востока, Африки и Юго-Восточной Азии. Но опираться можно только на собственное население, экономику, устойчивость. Избитая фраза о двух союзниках России актуальна и сегодня. Ее нужно дополнить тем, что армия и военно-морской флот являются не базисом государства, а его производной. Они всецело зависят от населения, экономики и внутренней устойчивости.

— А как вы оцениваете экономическую устойчивость России и способна ли она вернуть себе статус сверхдержавы?

— Нужно трезво оценивать размер экономики, населения, технологическую самодостаточность. Переоценивать Россию в мировой экономике точно так же неправильно, как и недооценивать. Советский Союз был лидером блока, а Россия существует сама по себе. То, насколько Россия может раскачать сложившийся мировой порядок, не означает, что она сможет удержать или получить плюсы от этой ситуации. Сейчас, на мой взгляд, становится все более важным и значимым аспектом внутренняя устойчивость и развитие. Государство, претендующее на самостоятельную роль и тем более на статус великой державы, обязано поддерживать социальную структуру, технологическое развитие, генерировать ответы на возникающие вызовы, усиливать потенциал вооруженных сил. Понятие устойчивости достигается при переходе количества в качество на определенном масштабе системы. Дальше система становится устойчивой к любому внешнему воздействию, и разрушить ее может либо непропорциональное применение каких-то факторов извне, либо не устраненный вовремя внутренний дисбаланс.

— Сейчас мир переходит от однополярной модели к многополярной. В чем ее достоинства и в чем риски?

— Сейчас очевидно, что бенефициарами разрушения однополярного мира становятся Турция, Индия, ближневосточные государства. Однако многополярный мир чреват хаосом и войнами на периферии. Например, в биполярном мире прямых войн между двумя блоками не случалось. В нынешних условиях можно сказать, что складываются предпосылки также и для восстановления биполярной или квазибиполярной системы, где с одной стороны США вместе со своими европейскими и азиатскими союзниками, с другой — Россия и Китай.