Алексей Чадаев: «Традиция всегда конфликтует с технологией. Она одним своим возникновением создает угрозу существующей архитектуре социальных отношений» Алексей Чадаев: «Традиция всегда конфликтует с технологией. Она одним своим возникновением создает угрозу существующей архитектуре социальных отношений» Фото: Владимир Андреев / URA.RU/ТАСС

«Традиция всегда конфликтует с технологией»

На этой неделе культуролог, политтехнолог, философ Алексей Чадаев выступил в московской «Точке кипения», где рассуждал на тему «Кадровый и технологические суверенитеты России — зачем они государству и его гражданам?». Аудитория, где организовали выступление, была заполнена практически до отказа. Кроме того, многие слушали лектора онлайн. Начал Чадаев с глубокого и досконального разбора того, как вообще появилось понятие «технология». Он отметил, что, когда разные цивилизации и культуры решали задачу тиражирования технологий, выяснялось, что они не только полезны, но и опасны. Но этого сегодня не понимают многие из тех, кто пытается выставить Россию оплотом консерватизма и традиций.

«Традиция всегда конфликтует с технологией. Она одним своим возникновением создает угрозу существующей архитектуре социальных отношений», — подчеркнул Чадаев и продемонстрировал свой тезис наглядным примером. Он предложил представить общество, в котором люди уже знают, как применять огонь, но еще не умеют его добывать. Как это выглядело? Пещера. В ней сакральное место — очаг. Возле него — специально обученные жрецы, которые поддерживают огонь. Чтобы стать таким жрецом, надо было несколько лет проходить в послушниках. При этом есть ритуал доступа к огню, иерархия прав, система социальных отношений (владелец огня, главный жрец) и т. д. «И вдруг какие-то люди, которые никто и звать их никак, с помощью сухой палочки, камня с углублением и пучка мха без всякого прохождения сложного допуска могут извлекать огонь там, где им хочется и нравится. Какая первая реакция уважаемых людей, которые стоят на страже священного очага? Да убить их и съесть!» — страшно возвысил голос Чадаев, пояснив, что в то время по-другому такие вопросы не решались. Точно так же, по его словам, один из первых изобретателей бетона был замурован в нем единодушным решением гильдии каменщиков.

То, что Карл Маркс с Фридрихом Энгельсом называли конфликтом производительных сил и производственных отношений, — частный случай этой проблемы, продолжил лектор. Конфликт изменений технологического пакета и существующей архитектуры социальных отношений намного более общее явление, поскольку технологии далеко не всегда связаны только с производством. И когда тот же Йозеф Шумпетер говорит о творческом разрушении, он говорит об этом же. «Предприниматель, пытаясь коммерциализировать новую технологию, разрушает не столько старую технологию, которую он замещает, он разрушает старую систему социальных отношений, построенную вокруг этой технологии, старую иерархию статусов, значимости людей. И эта иерархия умеет и может сопротивляться. Но если технологии в твоей стране развиваются слишком медленно, то рано или поздно придут враги с более свежими технологиями и тебя завоюют», — обозначил проблему Чадаев. В итоге задача, которую решает в широком смысле политическая система, — это балансирование естественного процесса появления новых технологий с теми изменениями в структуре общества и общественных отношениях, которые они неизбежно порождают фактом своего появления.

Отсюда важнейшим вопросом социальных инженеров, тех, кто создает социально-политическую архитектуру, становится обеспечение не просто устойчивости, а динамической устойчивости. Это необходимо для того, чтобы система выдерживала темп появления новых технологий и замещения ими старых без разрушения своей социальной архитектуры.

Для того, чтобы в обществе было достаточное количество людей, способных создавать новые знания, превращать их в новые технологии, внедрять, превращать их в массовой продукт и двигаться дальше, нужны люди нового типа Для того чтобы в обществе было достаточное количество людей, способных создавать новые знания, превращать их в новые технологии, внедрять, превращать их в массовой продукт и двигаться дальше, нужны люди нового типа Фото: «БИЗНЕС Online»

«Ты можешь сам придумать себе гендер, сконструировать его по своему усмотрению»

Как решить эту задачу? По мнению Чадаева, двумя способами. Либо притормозить, подморозить развитие технологий. Но тогда ты обрекаешь себя на то, что в каждой следующей войне у противника будет лучше оружие, а в торговой войне ты станешь стабильно отставать. Либо смириться с тем, что у тебя будет технологический бум, но он станет все время порождать политическую турбулентность. «В обществе, которое испытывает долговременный технологический прогресс, все время происходит управляемая перманентная революция», — отметил эксперт. Под этим процессом подразумевается постоянная смена кадров, когда люди долго не задерживаются на местах, непрерывное обучение всех с малых лет до могилы, а также организационные новеллы, когда каждые пять лет у тебя новая страна, экономика, структура финансов и т. д. Отсюда же возникает следующий вопрос: почему на Западе с технологиями получается, а в России — не очень? Хотя еще какие-то тысячу лет назад Запад был задрипанной окраиной цивилизованного мира. «Как так получилось, что всего через несколько сотен лет цивилизационные центры тогдашнего мира погрузились в глубокий кризис, а люди, жившие во вшивых бревенчатых замках, регулярно гибнувшие и воевавшие друг с другом, вдруг оказались хозяевами планеты? Это ключи ко многим ответам на вопросы о технологической конкуренции», — считает Чадаев.

Далее он отметил, что не каждый антропотип способен создавать новые знания и технологии. Те, кто решал вопросы производства технологий, неизбежно приходили к тому, что нужны люди с какими-то другими свойствами и качествами по сравнению с теми, которые имеются. Например, на определенном этапе революцией стало образование, появление университетов как точек производства интеллектуальной элиты и школ как мест распространения массовой грамотности. Степень революционности этой идеи для человека 700–800-летней давности, по мнению Чадаева, трудно оценить. Сейчас мы это воспринимаем как само собой разумеющееся. Но изначально идея всеобщей грамотности очень сильно противоречила тогдашним представлениям о человеке и обществе, потому что она постулировала идею о том, что человек без прохождения определенной процедуры не может быть полноценным членом общества. Т. е. надо было вмешаться в естественный процесс формирования человека и сделать его другим по сравнению с тем, каким бы он вырос, ничего не делая.

В наше время, как считает Чадаев, происходит продолжение той же логики. Т. е., для того чтобы в обществе было достаточное количество людей, способных создавать новые знания, превращать их в новые технологии, внедрять, превращать их в массовой продукт и двигаться дальше, нужны люди нового типа. Сейчас мы как раз видим набор радикальных экспериментов с человеческой природой, предназначенных для того, чтобы из обычного гомо сапиенс сделать проектного человека, который многие вещи в своей жизни воспринимает не как данные ему изначально, а как такие, которые можно создать и построить. «Чем отличается пол от тендера? Пол — это заданная сущность. Плюс куча навешанных на него социальных обременений… А гендер — это проект. Ты можешь сам придумать себе гендер, сконструировать его по своему усмотрению. Это наиболее глубокая революция, чем попытка отменить рынок или капитализм», — считает Чадаев.

Рассуждая непосредственно о суверенитете, Чадаев отметил, то современный человек, говоря об институтах, в основном, видит их в оптике государства. Но самый древний и всем понятный институт — это семья Рассуждая непосредственно о суверенитете, Чадаев отметил, что современный человек, говоря об институтах, в основном видит их в оптике государства. Но самый древний и всем понятный институт — это семья Фото: «БИЗНЕС Online»

«Тамошние идеологи тут же зарядили свою намного более жесткую операцию по превращению человека в постчеловека, операцию трансгуманизма»

Основной путь повышения динамической устойчивости социальной и политической системы на протяжении последних столетий — это путь демонтажа старых институций, которые стояли на пути прогресса, продолжил философ. Первой под раздачу попала религия как главный тормоз. Потом монархия, сословность. А задумка марксистов состояла в том, чтобы «под эту же лавочку» дезинтегрировать и рынок вместе с капиталом и деньгами. Но эта атака была отбита с опорой на человеческую природу. «Какой был основной контраргумент всех антимарксистов последние полтора века? Все, чего хотят марксисты, противоречит человеческой природе. Отказ от частной собственности противоречит человеческой природе, отказ от торговли и рыночной экономики противоречит человеческой природе. Чтобы ваш идеал состоялся, говорили критики, начиная с Вебера, вам надо что-то сделать с человеческой природой. На это у советских марксистов смелости не хватило, и в какой-то момент они дали заднюю. Но, разгромив советских марксистов с их попытками переделать человеческую природу, тамошние идеологи тут же зарядили свою намного более жесткую операцию по превращению человека в постчеловека, операцию трансгуманизма, операцию превращения человека в проектного человека», — заключил Чадаев.

По его словам, суть нашего конфликта с «врагами рода человеческого» именно в том, что мы выступаем за то, чтобы человек еще просуществовал, а они с удовольствием его сливают и делают из него что-то невиданное и небывалое. Но мы должны понимать, что технологическое лидерство объективно на их стороне, подчеркивает Чадаев, потому что та модель человека, которую продвигают они, и та социальная архитектура, которая возникает из этого антропотипа, намного более устойчива к ускоренному техническому прогрессу и даже дружественна к появлению, внедрению, распространению, массовизации любой новой технологии. Она в каком-то смысле даже под это заточена.

При этом ни одна из существующих цивилизаций, кроме западной, не в состоянии обеспечить аналогичный уровень динамической устойчивости и на этой скорости появления и распространения технологий. Это делает всех остальных ведомыми, отстающими и зависимыми, и это есть основной движок монополизации современности Западом.

Рассуждая непосредственно о суверенитете, Чадаев отметил, что современный человек, говоря об институтах, в основном видит их в оптике государства. Но самый древний и всем понятный институт — это семья. Она всегда была сама по себе. До государства существовали также армия, институт передачи знаний от старших младшим, рынок как институт собственности, который в итоге и породил институт суверенитета. Т. е., когда у некоей территории с живущими на ней людьми и правилами, вместе со всем имуществом появляется хозяин в виде суверена. Изначально суверен персональный. Это монархический тип власти. Но со временем человечество придумало более сложные конструкции. Например, в Конституции России записано, что сувереном является народ. Однако народ может быть сувереном только при технологии его организации в коллективного субъекта, способного совершать коллективные действия. При отсутствии этой технологии или при условии, что ей владеет кто-то другой, о суверенитете народа говорить невозможно. Но эта технология имеет отношение не к производству или потреблению. Это технология организации коммуникативного пространства, позволяющего сообществу людей выступить в роли коллективного субъекта.

Суверенитет всегда базируется на фундаменте какой-то силы. Силу можно применить всякий раз, когда кто-то покушается на твой суверенитет. «Когда Путин говорит о ядерном суверенитете как абсолютном, понятно, что имеется в виду. Абсолютный суверенитет — это способность уничтожить мир в ответ на покушение на твой суверенитет», — продолжил философ, добавив, что в это никто не верит, т. к. все думают, что Путин блефует.

Наши институты развития раздали миллиардные гранты конструкторам, разработчиками и инженерным командам на создание прототипов и образцов, породив целую прослойку профессиональных стартаперов, которые бегают от одной раздачи до другой с очередной жужжалкой или свиристелкой Наши институты развития раздали миллиардные гранты конструкторам, разработчикам и инженерным командам на создание прототипов и образцов, породив целую прослойку профессиональных стартаперов, которые бегают от одной раздачи до другой с очередной жужжалкой или свиристелкой Фото: «БИЗНЕС Online»

«Технологии превращения уникального прототипа в серийный коммерческий продукт в нашей инновационной модели сделано не было»

Далее Чадаев констатировал, что в ходе конфликта с Западом у нас есть проблемы технологического свойства, а у них — нет, если не считать сырьевой суверенитет. «У нас нет ни одной критической технологии, по которым они бы от нас зависели. Последними такими технологиями были космические, но тут пришел Маск и все испортил. Батут работает, как он радостно сообщил Рогозину во время их очередной переписки в „Твиттере“, — без иронии продолжил докладчик. — И если еще недавно мы боролись за технологическое первенство, то сейчас оказались зависимы по всему классу технологий». При этом у нас, продолжил Чадаев, очень много талантливых людей, придумывающих все то, чего нет нигде в мире. Однако все ломается на стадии, когда нужно из единственного выставочного экземпляра, удивительной штуки, у которой нет аналогов в мире, сделать то же самое тиражом в миллион, т. е. превратить в массовый продукт, капитализированный бизнес.

В данном случае Чадаев сослался на собственную практику последнего времени, напомнив, что сейчас он много и активно отправляет на фронт беспилотники Mavic производства фирмы DJI. Хотя эти китайские дроны предназначены для свадебных фотографов и трэвел-блогеров, их приходится переформатировать для задач разведки и корректировки артогня. В это самое время, со знанием дела сообщил философ, пороги многочисленных отечественных учреждений обивают сотни российских конструкторов, которые предлагают альтернативу Mavic с аналогичными характеристиками собственной разработки. Но они всегда получают примерно один и тот же ответ: «А вы можете то же самое, но по цене хотя бы 200 тысяч рублей за штуку десятками тысяч экземпляров за три месяца с техподдержкой, комплектующими, обучением, пользовательским сервисом, софтом?» На это честный конструктор говорит, что не может, а менее честный выкатит ценник, сопоставимый по стоимости созданию еще одной корпорации DJI. А после этого он «идет, солнцем палимый, на три русские буквы», заключил Чадаев.

На его взгляд, отсюда следует и ответ на вопрос, почему у нас не получилась модернизация, инновационная экономика, которую объявили в 2006–2007 годах, когда встала задача уходить от сырьевой зависимости и строить высокотехнологичную экономику с высокой добавленной стоимостью. Поэтому не поехал Ё-мобиль, не получился YotaPhone, не выстрелила система «Спутник» и далее по списку. Наши институты развития раздали миллиардные гранты конструкторам, разработчикам и инженерным командам на создание прототипов и образцов, породив целую прослойку профессиональных стартаперов, которые бегают от одной раздачи до другой с очередной жужжалкой или свиристелкой. Очень многие их них, уверен Чадаев, не являлись шарлатанами и то, что они сделали, было вполне достойно последующей коммерциализации. Но технологии коммерциализации у нас, то, что в венчурных моделях называется первым и втором раундом инвестирования, не было. И у изобретателей имелся выбор: либо загнуться в безвестности, либо дождаться, когда другие ребята придумают то же самое, только лучше, либо продаться глобальным компаниям. В итоге наши институты развития, такие как «Сколково», «Роснано», РВК, превратились, по сути, в хедхантерские конторы, где за сравнительно небольшие деньги глобальные компании скупали наши лучшие мозги с уже готовыми проектами и даже оформленными какими-то прототипами стартапов. Хотя наше государство вкладывается в человека еще до его рождения и на всем этапе его взросления и обучения.

«Вы можете представить, сколько мы все вместе вложили денег в человека еще до того, как он получил диплом? Наконец, вершина этой пирамиды — высококлассный специалист, обучившийся в российском вузе, получивший прекрасное образование мирового класса и способный произвести новую технологию, способный создать дрон… И он его даже создает. И именно в этот момент деньги кончаются, и единственный способ ему продолжить траекторию — взять деньги там, потому что технологии превращения уникального прототипа в серийный коммерческий продукт в нашей инновационной модели сделано не было», — отметил Чадаев.

На его взгляд, эта проблема еще и в том, что мы копировали западную венчурную модель только частично. И у нас тратятся деньги не частного венчурного инвестора, а бюджетные. И, когда что-то не получается, тогда за ним логично прислать прокурора. Венчурный госкапиталист боится, что в случае неудачи за ним придет прокурор, поэтому предпочитает вообще не тратить деньги. А на Санкт-Петербургском международном экономическом форуме повторяют одну и ту же фразу, что в России нет проектов соответствующего качества, чтобы в них можно было инвестировать.

«Чем кадры отличается от человека? Человек — это сложный организм. А кадры — рамка с характеристиками, ценными для работодателя»Фото: Владимир Андреев / URA.RU/ТАСС

«Чем выше человек сегодня стоит в социальной иерархии, тем более приемлемой для него является немедленная и безоговорочная капитуляция»

В нынешних условиях, столкнувшись с противником, который не просто более современен, но и обладает большей динамической устойчивостью с точки зрения разработки, внедрения технологией под задачу, большей адаптивностью, мы имеем два варианта — или измениться, или погибнуть, заключил Чадаев. Как мы отреагируем — вопрос открытый. Или мы найдем способ освоить технологию динамической устойчивости и общественной коммуникации вокруг социальных связей, либо мы должны приготовиться к роли жертвы. «Менять придется чуть более чем все. Путь к победе лежит через такие масштабные изменения всей нашей социальной инфраструктуры и всей нашей коммуникации внутри самих себя, что для многих это станет непосильным бременем. А для некоторых более приемлемым вариантом будет немедленная капитуляция», — выдал философ. При этом, чем выше человек сегодня стоит в социальной иерархии, тем более приемлемой для него является немедленная и безоговорочная капитуляция, потому что любой другой сценарий для него хуже. «А для нас с вами вопрос технологического суверенитета — это не вопрос того, насколько мы в состоянии быстро придумать какой-то очередной дрон, а вопрос того, насколько мы способны быстро придумать такое общество и такую систему коммуникации внутри нас самих, которая, в отличие от нынешней, приведет нас к победе», — подытожил лектор.

В завершение лекции Чадаев ответил на ряд вопросов, в том числе рассказал, в каком направлении, по его представлению, необходимо двигаться людям в России. «Война — это всегда столкновение не только двух армий, сколько столкновение социальных, политических, общественных систем. И побеждает та из них, которая покажет бо́льшую прочность и устойчивость к тесту на излом. Из чего складывается качество этой структуры? Из качества людей, которые оказываются на вершине социальной пирамиды. Не только в ценностном отношении», — продолжил он. Т. е. если на вершине пирамиды оказываются святые, то это общество святое. Если воины, то общество милитаристское, если торговцы, то общество коммерсантов, если ученые, то общество знаний. «Главное, что нужно понимать сейчас, — это то, как работают механизмы, вытаскивающие людей из общей толщи на верхние позиции социальной пирамиды. Я имею в виду не только госуправление, но очень широкие позиции. Это и научная элита, и культурная, и медийная. С какими качествами люди там оказываются и какие качества способствуют их продвижению наверх — это именно те механизмы, которыми надо заниматься в первую очередь», — отметил Чадаев.

Чем кадры отличается от человека? Человек — это сложный организм. А кадры — рамка с характеристиками, ценными для работодателя. Фраза «кадры решают все» неверная, потому что решают все люди. Человек может быть профессионален, но, когда объявят мобилизацию, он со всем своим профессионализмом побежит в сторону Верхнего Ларса. Он может быть смелым и решительным, но в ситуации опасности нажмет не на ту кнопку, потому что не прошел соответствующих курсов по безопасности и чего-то не знал. Человек шире, чем кадры. С чего надо начинать изменения? Как и почему происходит естественный отсев людей на вершине и всплытие их на топовые позиции? Нынешняя ситуация хороша тем, что сейчас образовалось 10 тыс. вакансий из-за тех, кто сбежал, и это прекрасный шанс, чтобы заржавевшие механизмы привести в годное состояние. Вопрос не том, как вернуть тех, кто уехал, а в том, кто придет на их места. Но если они будут такими же, то тогда овчинка не стоила выделки, подвел итог Чадаев.