Дмитрий Бастраков: «Мы раздавали гуманитарку в одном дворе, а в соседнем еще шли стрелковые бои»

Дмитрий Бастраков, главный редактор издательства «Черная сотня» Фото предоставлено Дмитрием Бастраковым

Путь от издателя к гуманитарщику

«Первые два-три года работали впроголодь, не спали, не ели, а только трудились. Издательство сначала состояло из двух человек. Но мы долго старались, собирали деньги в интернете, вкладывали все силы и душу. И так из нашей идеи вырос полноценный бизнес, который живет уже 9 лет», — вспоминает в беседе с «БИЗНЕС Online» Дмитрий Бастраков, главный редактор издательства «Черная сотня». В 2013-м, будучи обычным студентом Мининского университета в Нижнем Новгороде, наш герой вместе с другом Тимуром Венковым основал первое интерактивное издательство. Цель «Черной сотни», как пишет Бастраков на сайте издательства, — «вернуть русским их законное национальное наследие, забытое и оклеветанное красным кровавым столетием». Среди изданных книг двухтомник «Царствование Императора Николая II» Сергея Ольденбурга, «Русский исход. Керчь. 1920 год» братьев Ходаковских, «Мозговой» и «85 дней Славянска» Александра Жучковского, «Русский комикс» и др. А сейчас уже открыт предзаказ на «Книгу Z» — сборник рассказов разных авторов о спецоперации на Украине.

Сам Бастраков тоже не остается безучастным. Еще с 2014 года начал ездить в Донбасс, однако не только с гуманитарной помощью, но и на презентации книг «Черной сотни». После 24 февраля он основал еще и гуманитарный проект «Тыл-22», который оказывает помощь как мирным жителям, так и тем, кто сейчас на передовой. Еще в марте он поехал туда, ожидая, что организует процесс помощи за две недели, но вот уже полгода живет в Донецке. Если весной ребята развозили хлеб и молоко по мариупольским дворам, а летом — аптечки для бойцов, то сейчас задумываются, как помочь жителям Донбасса не замерзнуть зимой. «Там люди рискуют умирать от холода. Этого нельзя допустить, государство не везде дотянется, мы хотим развернуть деятельность по установке буржуек, поставке дров, электрообогревателей», — беспокоится Бастраков. Также он рассказывает в интервью «БИЗНЕС Online» о том, как солдаты радуются «Кодексу чести русского офицера» и почему местные жители более лояльны России там, где шли затяжные и тяжелые бои.

Дмитрий Бастраков: «В целом в команде «Тыл» человек 14, постоянного числа сотрудников нет, так как это волонтерская деятельность и для многих непостоянна» Фото предоставлено Дмитрием Бастраковым

«С самого начала мы были нацелены на помощь мирным жителям»

— Дмитрий, вы уже 9 лет издаете книги. Что же вы сейчас делаете в Донбассе? Когда уехали и как часто там бываете?

— В первый раз я поехал в Донбасс еще в 2014 году с гуманитарной миссией ныне заблокированного журнала «Спутник и погром» (информационный ресурс, запрещенный на территории РФ, — прим. ред.). Мы делали примерно то же самое, что и сейчас, но не настолько глубоко погружаясь. Возили помощь для детских домов, больниц, мирных жителей, форму для солдат. Но тогда я участвовал больше как исполнитель, экспедитор гуманитарной миссии. Это были непродолжительные командировки туда и обратно, без постоянной работы на местности.

Тем не менее в общей сложности в 2014–2015 годах я провел в Донбассе аж несколько месяцев. Не только как гуманитарщик, но и как журналист. А 24 февраля этого года я решил создать свою собственную гуманитарную организацию, и мы открыли «Тыл-22».

— Давно вы находитесь там?

— В середине марте приехали, с тех пор тут. Работаем уже полгода.

— Кому оказываете помощь? Я знаю, что в Донбассе работают разные гуманитарные службы: кто-то хлеб жителям раздает, кто-то горячим кормит. Чем занимаетесь вы?

— Когда как, зависит от времени и обстановки на фронте. С самого начала мы были нацелены на помощь мирным жителям. Бо́льшую часть весны лазали по Мариуполю, когда там еще шли бои, раздавали лекарства и продуктово-хозяйственные наборы для людей, что вынуждены были жить в подвалах из-за боевых действий. Наша основная специализация — медикаменты. Мы помогали снабжать больницы, медпункты. У нас в команде есть профессиональные медики, которые могут осмотреть раны, проконсультировать, оказать первую медпомощь. Были случаи, когда приходилось и осколок вынимать, и оказывать помощь после ранения. Мы заточены под оказание помощи именно там, где нужно день простоять да ночь продержаться, дожить до организованной помощи МЧС и государства.

— Это мирные жители или военные, добровольцы?

— В основном мирные жители. Военным мы тоже всегда помогали, но не так активно. Хотя сейчас помогаем в большей степени именно им, но скоро опять переключимся на мирных жителей. Летом мы начали собирать индивидуальные аптечки и распространять среди бойцов — с аптечками на фронте почему-то туго, хотя они реально способны снизить наши потери. Плюс еще одно важное направление — координируем врачей-добровольцев, чтобы они попали на службу туда, где вопрос стоит особенно остро, далее помогаем им снабжением, доставляя запрашиваемые медикаменты и расходники для их работы. В общем, закрываем их потребности, с которыми не может справиться центральное снабжение. Вообще, чаще всего помощь военному медпункту — это и помощь мирным в том числе: иногда на несколько поселков и деревень всего один медпункт, поэтому все лечатся вместе.

— Сколько в вашей команде человек?

— Постоянный состав группы, непосредственно работающей на месте, — от 6 до 8 человек. Это те, кто живет на нашей базе. Порой состав меняется: кто-то уезжает, кто-то приезжает, идет ротация. Также еще 5–6 человек постоянно находятся в тылу. Например, есть волонтер в Ростове-на-Дону, который занимается закупкой, хранением груза, сортировкой, помогает с доставкой его в Донбасс. Также есть дизайнер, ответственные за ведение соцсетей и обратную связь с жертвователями. В целом в команде «Тыл» человек 14, постоянного числа сотрудников нет, так как это волонтерская деятельность и для многих непостоянная.

«Летом мы начали собирать индивидуальные аптечки и распространять среди бойцов — с аптечками на фронте почему-то туго, хотя они реально способны снизить наши потери» Фото предоставлено Дмитрием Бастраковым

«Много пассионарной деятельности стопорилось из-за недостатка опыта, знаний и связей»

— Команда «Тыла» пересекается с командой «Черной сотни»?

— Да. Например, дизайнер «Черной сотни» Соня в «Тылу» разбирает почту, письма, самые важные отправляет нам. Программист тот же, что у «Черной сотни». Главный редактор и основатель «Черной сотни», «Листвы» — это я, в Донбассе занимаюсь координацией на месте. Остальные в «Тылу» не связаны с «Черной сотней» напрямую, разве что только тем, что это наши читатели.

— За счет чего существует «Тыл»? Это пожертвования или есть состоятельные спонсоры?

— Проект существует за счет пожертвований. Есть специальный сайт «Тыл-22.рф», на котором в реальном времени можно следить за показателями сборов. Плюс идет сбор в нашей лавке «Листва» в Москве и Санкт-Петербурге. Есть и спонсоры, которые жертвуют сразу готовый груз. Например, недавно нам на 2 миллиона рублей отгрузили раций и расходников для аптечек. Сейчас распределяем все это среди военных там, где есть дыры в снабжении.

— Вы говорите, что еще в 2014 году бывали в Донбассе. За последние 8 лет помогали кому-то?

— Отдельным семьям, а также помогали вести волонтерскую деятельность Александру Жучковскому. В основном информационно.

— Почему лично вы решили отправиться туда? Там опасно, стреляют, идут боевые действия.

— А кто, если не я? Если честно, я сначала не собирался и не хотел, мне в 2014 году хватило тут приключений. Но у меня есть опыт работы в условиях военных действий, знания, связи в Донбассе. Без меня эта миссия не смогла бы состояться, потому мне пришлось ехать лично. Очень многое здесь держится за счет личных связей, которые были наработаны за последние 8 лет. Все эти годы мы тут бывали, но приезжали в основном презентовать книги, повидать старых друзей.

А когда началась спецоперация, я думал, что мы просто будем собирать деньги и передавать каким-нибудь организациям. Но мы посмотрели, как справлялись другие волонтеры: кто-то не мог пройти границу, провезти груз, кто-то, уже прибыв сюда, не мог договориться с военными, кто-то приезжал и не знал, как себя тут вести. В общем, много пассионарной деятельности стопорилось из-за недостатка опыта, знаний и связей. А у меня все это было. Поэтому мне самому пришлось координировать группу. Я думал, что приехал всего на две недели, выстроить систему работы и домой, но все никак не уеду.

— С какими эмоциями вы встретили известие о начале спецоперации? Это для вас было неожиданным?

— Для меня лично неожиданным был масштаб спецоперации. Еще за неделю до 24 февраля несколько моих знакомых военных сидели под условной Припятью и ждали приказа. Всем причастным к 2014 году уже тогда было понятно, что что-то начинается. Непонятно было только, что и в каком масштабе. Людей задействовано изначально было мало, поэтому не верилось, что мы такими силами сейчас на Киев пойдем.

— Когда десант высадился под Киевом, были надежды, что все закончится условно за пять дней?

— Надежды были, что все закончится довольно быстро и относительно бескровно. Я не питал иллюзий, что все закончится за пять дней, но того, что растянется на годы (а это уже так), конечно, не ожидал.

— В посте, который вы написали 24 февраля, вы сожалеете, что находитесь «не на пике русской истории». Может, еще по этой причине вы туда отправились?

— Это тоже важно, но я отправился в Донбасс, потому что это моя личная история. Она началась еще в 2014 году и не могла на этом закончиться. Оставалась недосказанность: ради чего все это было? Не ради же косых и кривых ДНР и ЛНР. А ради возвращения Донбасса домой, в Россию, устранения исторических недоразумений, ради воссоединения русского народа. Поэтому было бы странно, если бы я не поехал. Это история моей страны и моя история, а я непосредственный участник этих событий.

— Почему вы поехали с гуманитарной помощью? Почему не взяли в руки оружие и не поехали на фронт добровольцем?

— Все просто: так я принесу больше пользы. Я опытный организатор, управленец. Как боевая единица я принес бы меньше пользы, нежели как управленец. Если бы у меня было военное образование, я бы мог быть командиром какого-то отделения. Но у меня гуманитарное образование — вот я и занимаюсь гуманитаркой.

«Я опытный организатор, управленец. Как боевая единица я принес бы меньше пользы, нежели как управленец. Если бы у меня было военное образование, я бы мог быть командиром какого-то отделения. Но у меня гуманитарное образование — вот я и занимаюсь гуманитаркой» Фото предоставлено Дмитрием Бастраковым

«Надеюсь, другие русские города не постигнет участь Мариуполя, все пройдет полегче»

— За полгода в каких районах успели побывать?

— Весну мы ползали по югу — Мариуполь и окрестности, Волноваха. Летом были на угледарском направлении: Владимировка, Благодатное и так далее. Со второй половины лета, когда наконец началось движение на донецком направлении, ездим здесь: под Пески, под Авдеевку. Мы ездим по той территории от Донецка, когда можно утром выехать и вечером вернуться. Если это невозможно, то это уже не совсем территория нашей работы. Хотя были и дальние выезды: под Изюм к военным, в Лисичанск и Северодонецк к мирным жителям.

— Что за последние полгода на этих территориях вам больше всего запомнилось? Может, что-то особенно поразило?

— Как всегда, только самое начало запомнилось и поразило. Дальше глаз замыливается и все становится обычной рутиной, сейчас уже редко что удивляет. Например, самое страшное, что было, — это Мариуполь — огромный мегаполис, когда-то курортный город…

— В руинах?

— Это еще ладно. В огне и стрельбе, буквально заваленный трупами. Сущий ад — март и апрель, когда в городе шли бои. Каждый двор был отдельным микрогосударством со своими порядками, своим старшим, своей стратегией выживания. Фронт двигался двор за двором. Мы могли раздавать гуманитарку в одном дворе, а в соседнем еще шли стрелковые бои, и тогда это казалось нормальным: неделю фронт тут стоит, значит, он стабильный. Один раз в 200–300 метрах от нас выбегали отстреливающиеся солдаты. Теперь мы так глубоко не лезем. Это было по неопытности, но чем больше ты смотришь, чем больше при тебе случается нехороших вещей, тем осторожнее становишься. Теперь мы предпочитаем максимально безопасный маршрут и минимизировать любой неоправданный риск. Потому не лихачим так, как в Мариуполе. Тогда все выезды были психоделическими. Особенно общение с местными жителями подвалов. Они были словно с другой планеты: четыре месяца эти люди сидели в подвале без света и связи, в полной изоляции от внешнего мира, а ты зачастую был первым человеком, кого они видели за эти месяцы, кроме людей с автоматами и в масках. Они спрашивали, что в мире происходит, взяли ли Киев. А ты не знаешь, о чем им рассказать, ты и сам не особо в курсе — не успеваешь читать новости. Помню, когда умер Жириновский, мы эту новость месяц эксплуатировали. «Что вообще в мире происходит?» — «Жириновский умер!» Для многих людей это была первая новость из внешнего мира.

— А теперь рассказываете о том, что умер Михаил Горбачев?

— Сейчас нет таких зон. Если это какой-то маленький населенный пункт, то там не так долго идут бои, люди имеют связь с внешним миром. В этом смысле, надеюсь, Мариуполь беспрецедентен. Надеюсь, другие русские города не постигнет участь Мариуполя, все пройдет полегче. В данном случае это специфика мегаполиса, города, за который шли бои не один месяц, эвакуация там была во многом невозможна. Сейчас мы берем небольшие населенные пункты, городочки, где люди, может, без связи в худшем случае месяц-два.

— Вы бывали в последнее время в Мариуполе? Как идет восстановление города? Там что-то открывается?

— Я был там несколько недель назад. Как только закончились бои, поражало, с каким темпом в город начинает возвращаться жизнь. Еще недавно было невозможно представить проезжающие машины на улицах, там трупы валялись. А потом каждую неделю стало происходить что-то новое. Раз — магазинчик открылся, светофоры, пробки, окна кто-то делает, заправки, люди гуляют и купаются, пляжи быстро разминировали. Жизнь начала быстрыми темпами налаживаться, город уже не узнать. Уже первые новые дома построили, весь город в строительных кранах.

«По ощущениям, мы совсем к зиме не готовы. Чем ближе к фронту, тем страшнее будет. Я еще сам помню, как мы в марте по подвалам Мариуполя ползали, и это было страшно» Фото предоставлено Дмитрием Бастраковым

— Уже дома сдали?

— Да, несколько. Но это капля в море в масштабах бедствия Мариуполя. Жизнь огромными темпами восстанавливается, но не все там так радужно. Да, коммуникации провели, но к зиме город не готов. Поэтому там вполне можно ожидать протестов осенью. Службы не справляются, не успевают, ведь это все-таки большой город. Но сейчас это безопасный тыл, поэтому Мариуполь к зиме, думаю, все-таки подготовят, хотя, может, не так, как себе представляли мирные жители. Главное, чтобы первое время было тепло, еда, вода. И это уже хорошо, учитывая, что эти люди там пережили.

— Есть ли там вода, свет?

— Да, вода, свет, еда, интернет — все это уже есть. Насколько знаю, есть районы, где это нестабильно. Но подготовка к зиме сложнее. Если за Мариуполь, учитывая огромное внимание к городу, я не очень переживаю, то есть небольшие населенные пункты, которым меньше досталось во время боев, но зимой может достаться больше. Поэтому я хочу сделать проект по печкам, помогать пенсионерам устанавливать буржуйки, особенно в тех поселках, где еще будут продолжаться позиционные бои, где из-за опасности местные администрации пока не работают. Там люди рискуют умирать от холода. Этого нельзя допустить, государство не везде дотянется, мы хотим развернуть деятельность по установке буржуек, поставке дров, электрообогревателей. Будем думать. Я не могу сказать, какой поселок или город готов к зиме и холодам, это мне еще предстоит исследовать. По ощущениям, мы совсем к зиме не готовы. Чем ближе к фронту, тем страшнее будет. Я еще сам помню, как мы в марте по подвалам Мариуполя ползали, и это было страшно.

«Сколько ни привези — все равно не хватит. Тут есть кому помогать» Фото предоставлено Дмитрием Бастраковым

— Как в целом устроена система гуманитарной помощи в Донбассе? МЧС справляется? Или много таких небольших организаций, как ваша?

— Не знаю, сколько таких организаций, как наша. Но сколько бы их ни было — они не могут выполнить функцию МЧС, мы способны лишь закрывать отдельные дыры. Да, мы спасали десятки жизней, но счет нуждающихся в помощи идет на десятки тысяч. С этим способно справиться только государство. С частными же, с локальными бедами волонтерам, напротив, проще справляться, нежели государственной машине: меньше бюрократии, волокиты, больше гибкости, мобильности. Мы можем быстро сесть на броневичок и выехать, оперативно отрабатывать запросы.

— Волонтеров достаточно?

— Сколько ни привези — все равно не хватит. Тут есть кому помогать. Но ведь некоторые люди, кто сюда едет, еще ищут приключений. А самая полезная волонтерская деятельность там, где уже прошли бои и где надо помогать возвращать мирную жизнь. Это скучная рутина: разбирать завалы, помогать пенсионерам. Для этого волонтеров можно сюда завозить тысячами.

А если говорить о волонтерах-экстремалах, как мы, на броневике с хорошим снаряжением, которые заточены под то, чтобы быстро заезжать в опасную зону, отрабатывать и уезжать, — таких, наверное, много и не надо. Иначе мы будем мешать военным, привлекать к себе внимание и приносить вред. Работа в зоне боевых действий и рядом с ними сопряжена с рядом рисков. Можно приехать и раздавать помощь, засветиться перед противником, вызвать на себя обстрел, а люди погибнут из-за этого. Были случаи, когда волонтеры привозили помощь, появлялось столпотворение, и уже вечером то место начинали бомбить. Так что это деликатный момент: иногда, чтобы помочь, нужно не лезть. А вот на освобожденных территориях, где закончились бои, рук и волонтеров не хватает, туда надо ехать, там помогать. Но не стоит ожидать, что ты попадешь в боевик и все будет захватывающе. Нет, это рутинная работа. Было бы хорошо в каждый поселок отправить по роте таких волонтеров.

А вот волонтеров, способных оказать квалифицированную медицинскую помощь, дефицит. Вот они тут очень нужны. У нас в команде два медика, которые могут оказать первую медпомощь, — такие кадры здесь на вес золота.

В целом мы постоянно меняем род деятельности. Занимаемся тем, что, на наш взгляд, наиболее необходимо. Если весной нам казалось, что важнее помогать мариупольским дворам выжить, потому что без нашей помощи многие люди не дотянули бы до окончания боев, то мы занимались этим. Нам казалось это важнее, чем помощь военным. Затем заметили, что у военных катастрофически мало медиков, они ничего не понимают в медицине, поэтому стали привозить врачей из России, координировать, снабжать. Данная проблема тоже стоит остро, но уже не так, как было в некоторый момент. Летом мы обратили внимание, что у бойцов нет индивидуальных аптечек или они не умеют ими пользоваться. Поэтому половину лета собирали аптечки и обучали солдат навыкам первой помощи. Себестоимость одной нашей аптечки — около 5 тысяч рублей. Нам удалось собрать и раздать уже несколько сотен таких аптечек.

Сейчас у нас накопилось много заявок на дроны, которые способны качественно повлиять на продвижение фронта и на сохранение жизней русских солдат, поэтому мы открыли сбор на дроны. Мы разобрались, как их прошивать, какой должна быть комплектация. С Евгением Нориным совместно соберем деньги на 10 дронов и отдадим их подразделениям, с которыми сотрудничаем. Ближе к холодам, думаю, опять будет стоять вопрос об обеспечении мирных жителей теплом. Если молодые и работоспособные сами справятся с установкой той же буржуйки, то бабушки и дедушки в поселках, где социальные службы не работают, точно не смогут себе такое сделать. Наверное, займемся этим.

«Жизнь начала быстрыми темпами налаживаться, город уже не узнать. Уже первые новые дома построили, весь город в строительных кранах» Фото предоставлено Дмитрием Бастраковым

«Кто им обеспечит безопасность и минимальный комфорт — тот и свой»

— Вы находитесь там уже полгода. Замечаете, как меняется отношение местных жителей к военным и вам, гуманитарщикам?

— Гуманитарщику всегда все рады, так как он приходит с помощью.

— Может, встречаются принципиальные: «Нет, я от тебя ничего не возьму».

— Раза два в Мариуполе попадались подобные тетки. Раздражение было видно, в том числе из-за нашей формы. Нас зачастую принимают за военную организацию или за представителей власти, потому мы всякое выслушивали. Но это в основном касалось бытовых вопросов. Людям надо, чтобы им вернули нормальную жизнь. Кому какое дело до политики, когда ты не один месяц сидишь в подвале без еды, воды и тепла? Большинство людей аполитичны, как мне кажется. Кто им обеспечит безопасность и минимальный комфорт — тот и свой.

Причем есть интересная корреляция. Почему Херсон — проблемная зона? Потому что там боев почти не было. Чем тяжелее с боевой точки зрения территория, тем более лояльное к русским население. Чем меньше боев, тем менее лояльные.

— Почему?

— Это психологический эффект. Есть поселки, где украинцы отступали без боев и разрушений, поэтому людям всего несколько дней пришлось посидеть без света и воды. Там русских все ненавидели: «Зачем вы сюда пришли? У нас все нормально было». В таких случаях люди не успевают посмотреть, как ведут себя украинцы. Когда идут бои, украинцы, если уходят не в спешке, уничтожают инфраструктуру и дома вместе с жителями. Чтобы уничтожить колодец, они уничтожат целый квартал вокруг вместе с людьми, детьми и животными. Когда начинаются бои, люди видят, как с ними поступает украинская армия: как с ресурсом, который нельзя оставлять врагу, то есть нам. Потом люди видят, что приходим мы и начинаем помогать.

Если же все прошло мирно и спокойно, просто поменялась власть, то люди начинают ходить с претензиями: «Почему мне пенсию на пять дней задержали?», «Почему воды уже четыре часа нет?» Когда шли бои, человек посмотрел изнутри, как они происходят, кто здесь абсолютное зло, а кто идет и делает свою работу и кто действительно по кому стреляет, то они становятся более лояльны.

— Интересное наблюдение. Вы общаетесь также с военными. У них поменялось настроение за полгода? Например, Владлен Татарский рассказывал, что не всегда солдаты понимают, что они там делают, то есть идеологически с ними плохо поработали.

— Многие мобилизованные действительно не знают, зачем они служат, им не объяснили. Но я таких нечасто встречал. Обычно человек вливается, потому что военный конфликт довольно быстро становится личным: после первой потери товарища или после ощущения, что стреляют лично в тебя. Тогда это уже становится твоим личным делом.

Настроения меняются, но все люди разные. Я не могу говорить обо всех, в основном общаюсь с замотивированными. Но мобилизованные мне сильно импонируют, какое-то время я хотел помогать исключительно им, потому что мы развозим не только гуманитарную помощь, но и наши книги. Зачастую добровольцы и контрактники никак не реагируют на наши книги. Условно, боец крутит в руках «Кодекс чести русского офицера», думая: «Как я буду этим убивать?» Я, конечно, преувеличил, но им точно не до книг. А когда приезжаешь к резервистам, мобилизованным, которые вчера еще работали в филармонии, магазине, офисе, сразу хватают книгу и начинают читать. «Кодекс чести русского офицера» как раз помогает им из обычного человека превратиться в воина, помогает ему поменять свою социальную роль и функцию. Я встречал много интеллигентов среди мобилизованных. Как-то в одном подразделении я встретил одновременно актера, певца и работника филармонии.

— Вы и ваши коллеги по «Тылу» носите с собой оружие?

— Нет. У нас нет прав на оружие. Здесь оно есть только у военных и граждан ДНР, а мы граждане России, у нас такого права нет.

— Вы не боитесь за свою жизнь? Сами же рассказывали, что вначале лихо гоняли по фронту.

— Когда мы делали вылазки вглубь горящего Мариуполя, у нас всегда был сопровождающий — военный с оружием. Если бои шли где-то недалеко, естественно, мы туда без солдат не совались.

Вообще зачем нам оружие? От мины оно не поможет. Поэтому у нас газовые баллончики, но их ни разу применять не пришлось. Конечно, среди местного населения может быть разный настрой, но нам, видимо, везло, хотя я слышал рассказы об агрессии со стороны жителей. Мы не военные, в бой вступать не собираемся. Если же это какая-то частная агрессия, то она ничем не отличается от того, с чем вы можете встретиться на окраине Москвы ночью.

— Видели украинских пленных?

— Да, у нас даже вышел один ролик про них. Но мы их видели только в Мариуполе в первой городской больнице. Там пленные помогали принимать машины скорой помощи с ранеными, убирали территорию. Это обычные ребята, которые сложили оружие и не стали вредничать, за что им позволили приносить пользу делу, хорошо есть и комфортно существовать.

— Не было у вас критических ситуаций, когда противник был за углом? Или приходилось убегать от обстрела?

— Обстрелы — это местная бытовуха. Мы регулярно попадаем под обстрелы, даже свыклись с этим. А противника мы однажды видели, когда в Мариуполе проезжали мимо завода Ильича и заметили перестрелку.

А обстрелы обычно случаются не на фронте, а где-нибудь в Донецке, на окраинах. Когда возвращаешься спокойный и расслабленный с выезда, вдруг что-то рядом прилетит. Так у нашего броневичка отбили зеркало, нашу базу обстреляли HIMARS — выбило окна и двери.

— Если честно, вы боитесь за себя и свою жизнь?

— Конечно. Не боятся только дураки, наверное. Но при правильном поведении можно минимизировать риск смерти и серьезных увечий. С одной стороны, опасность военных действий преувеличена, а с другой — преуменьшена.

— Поясните.

— С одной стороны, что бы ты ни делал, ничто не может спасти от прямого попадания снаряда во время случайного обстрела. Но шанс прямого попадания все-таки не такой большой. С другой стороны, не совершай ошибок, соблюдай меры безопасности. Те же «Лепестки»: смотри под ноги и не ходи по зеленке — тогда они опасности не представляют. Если недалеко начинает падать, то веди себя адекватно при обстреле. Слышишь, что бомбят, — не геройствуй, спрячься, залезь в подвал, ляг, прикрой голову руками. Скорее всего, ты останешься жив и цел. На выездах, несмотря на то, что тяжело и жарко, носи бронежилет. В основном люди погибают от мелких осколков, от которых тебя спасет шлем и бронежилет. Соблюдая банальные правила, которые я свожу к тому, что не надо быть мудаком, ты, скорее всего, выживешь.

«Соблюдая банальные правила, которые я свожу к тому, что не надо быть мудаком, ты, скорее всего, выживешь» Фото предоставлено Дмитрием Бастраковым

«В 2015 году нас гоняли из-за книг о Донбассе»

— Давайте поговорим о вашем издательстве «Черная сотня». Вы в одном интервью говорили, что хотели этим названием эпатировать публику.

— Здесь хорошо сошелся и эпатаж, и смысл. Мы родом из Нижнего Новгорода, отсылаем себя к «черной сотне» Минина и Пожарского, которая освободила Москву от интервентов. Что же такое черная сотня? На Руси города делились на «белые сотни» и «черные сотни». Белые — это те, кто не платил налоги. В них входили дворяне, духовенство. Все остальные были «черными», как правило, купцы и ремесленники. Иными словами, «черная сотня» в традиционном смысле — это гражданский средний класс.

— До 2013 года, то есть до создания издательства, чем занимались?

— Учился в Мининском университете на философско-теологическом факультете, работал преподавателем в детском центре мнемотехники и скорочтения. Когда я основал издательство, времени на учебу не хватало, поэтому пришлось уйти из вуза.

— Как вы попали в Москву?

— Неизбежно. Большинство наших читателей, знакомых, коллег находились в Москве. Сначала я ездил туда в командировки, потом оказалось, что я провожу в столице бо́льшую часть времени. Так постепенно за несколько лет Москва и засосала. Затем мы открыли лавку в Петербурге, потом в Москве. За неделю до спецоперации я переехал в Новосибирск, чтобы открыть там новый книжный магазин. В этом городе у нас больше всего читателей после двух столиц. Увы, спецоперация подвинула планы по открытию нового магазина.

— Кто ваша аудитория? Как представляете себе среднестатистического читателя?

— Читатели «Черной сотни» и «Листвы» отличаются. У «Листвы» концепция полегче, более массовая, более молодежная. Скорее всего, читатели отличаются возрастом: у «Черной сотни» читатель постарше, чем посетитель «Листвы». В среднем это человек от 17 до 35 лет с высшим образованием, который интересуется историей и судьбой своей страны. Политические взгляды у всех разные, скорее умеренно правые, хотя и нацболов полно.

— Я читала, что с вами даже ФСБ уже беседовала. Не боитесь, что вас закроют?

— В 2015 году нас гоняли из-за книг о Донбассе. Мы издавали их без купюр, стояли на позиции, что не надо стесняться нашего там присутствия, что мы должны этим гордиться, а не скрывать. Секрет Полишинеля о том, что нас там нет, — это безумие, мы отказывались ему подыгрывать. Мы претендовали на то, чтобы издавать серьезную военную литературу, например «85 дней Славянска», но, составляя серьезную хронику, умалчивать о «Северном ветре» невозможно, иначе уже получаются «Хроники Нарнии». А мы к этому подходили как историки. Потому нижегородская ФСБ нас гоняла, требовали не выпускать книги о Донбассе.

Самое забавное, что к нам недавно на базу приезжал сотрудник ФСБ, позвонил мне: «Знаю, что вы издаете русские комиксы. Я сейчас везу на экспертизу по экстремизму целый багажник украинской литературы, в том числе комиксы. Могу что-то подарить, чтобы изучили». Мне стало интересно. Среди прочих книг у него был трехтомник по российско-украинскому конфликту. Сотрудник ФСБ мне сказал: «У нас такого нет, мы недоработали, не смогли написать». Я тогда сдержался и не стал говорить, что именно его структура в 2015 году нас гоняла и не давала издавать такие книги. Если бы не гоняли, то у нас был бы не трехтомник, а целая полка.

Теперь они сами поняли, что, пока эти 8 лет у нас конфликт замалчивали, «как бы чего не вышло», на Украине времени зря не теряли. Поэтому неудивительно, что у нас кто-то спецоперацию не поддерживает, кто-то даже не знает, что 8 лет конфликт длился, выросло целое поколение, которое ничего не знает о 2014 году. Но они сами виноваты: затыкали нам рты, не пропускали тему на центральные каналы и так далее.

— Как вы отбираете авторов?

— Расскажу на примере «Книги Z», над которой мы сейчас работаем. Это коллектив авторов — в основном те, кого мы лично знаем, либо хорошо осведомлены, чем человек занимается в Донбассе. Требования: достоверность, хороший язык и оригинальность.

— «Книга Z» — это сборник?

— Да, сборник рассказов разных авторов. Там одновременно свидетельства и рассказы военных, мирных жителей, волонтеров и журналистов. Например, есть увлекательный рассказ одной бабушки из Мариуполя, которая наблюдала за событиями из своего окна — а там много чего происходило.

— Когда выйдет книга?

— Сроки постоянно сдвигаются, так как многие авторы на фронте, поэтому могут задерживать свою статью. Так что точных сроков нет. Надеюсь, в начале зимы.

— Можете назвать имена некоторых авторов?

— Владлен Татарский, Игорь Мангушев, Михаил Манченко, Антон Горохов, Кирилл Имашев, Екатерина Агранович, Аким Апачев, Екатерина Губарева и другие.

— Все-таки я не понимаю, как вы в 21 год смогли основать издательство. Это же дорого! У вас были спонсоры?

— Нет. До сих пор нет спонсоров и даже инвесторов. Все делали с помощью краудфандинга. Сначала у меня была группа, посвященная Василию Розанову. Там я открыл сборы на первую книгу. Мы с моим другом Тимуром Венковым придумали концепцию интерактивного издательства, слепили сайт на конструкторе и открыли предпродажи. В той группе пошли первые заказы, нас поддержали патриотические паблики. А дальше помог «Спутник и погром» (информационный ресурс, запрещенный на территории РФ, — прим. ред.). Часть денег мы собрали сами, часть — «Спутник и погром» (информационный ресурс, запрещенный на территории РФ, — прим. ред.). Так мы сразу собрали на тираж в 1,5 тысячи экземпляров. Первые два-три года работали впроголодь, не спали, не ели, а только трудились. Издательство сначала состояло из двух человек. Но мы долго старались, собирали деньги в интернете, вкладывали все силы и душу. И так из нашей идеи вырос полноценный бизнес, который живет уже 9 лет. Теперь в нашей команде больше 20 человек, мы крупное издательство со своими магазинами, большими тиражами, бестселлерами. Например, у «Кодекса чести русского офицера» тираж уже больше 23 тысяч экземпляров.