Девушка в платке как политическое высказывание: Альфрид Бустанов об университетах России и Европы

Альфрид Бустанов: «Сегодня, чтобы предметно говорить о проблемах гуманитарного знания, невозможно обойтись без научных текстов на английском языке» Фото: «БИЗНЕС Online»

Я пробовал писать тексты и вести семинары по-татарски

Вот уже 10 лет я преподаю в разных аудиториях: начинал в Амстердаме, немного в Казани, пять лет в Санкт-Петербурге и вот опять в Амстердаме. В своей колонке хотел бы поделиться с читателями своими наблюдениями над тем, что общего и различного в высшем образовании в России и Европе. Ни в коем случае не претендую на истину в последней инстанции, это всего лишь мои заметки на полях семинаров. Тем более что я практически никогда не вел потоковые занятия. Для меня это всегда были небольшие группы в 10–20 человек.

Первое, о чем хочется сказать, — это язык. Я пробовал писать тексты и вести семинары по-татарски, но университетская аудитория для таких занятий безнадежно мала, усилия не оправдывают результата. Надо сказать, что и старшее поколение татарской интеллигенции не горит желанием поддерживать традицию: искать друг у друга ошибки ведь интереснее, чем помогать. Русский язык, безусловно, доминирует в российском образовательном поле, но и здесь есть нюансы. Сегодня, чтобы предметно говорить о проблемах гуманитарного знания, невозможно обойтись без научных текстов на английском языке. Я уже не говорю про другие научные традиции — на немецком, турецком и французском.

Как правило, знание английского языка у студентов в России не является стандартом, поэтому любое стремление к познанию современных гуманитарных наук сталкивается с необходимостью очень много читать на других языках, и существующие переводы от этого стандарта не освобождают. Доступ к иностранным книгам и статьям в российских университетах тоже разнится: где-то можно рассчитывать только на пиратские копии (так было в Омске), а где-то есть доступ к платным электронным базам, да и библиотеки закупают новую литературу регулярно (как в ЕУСПб). В Европе ни со знанием английского, ни с доступом к знаниям проблем нет. Все семинары, что я вел до сих пор, идут на английском — это позволяет учиться ребятам из разных стран. Среди моих студентов — выходцы из Нидерландов, Швеции, Германии, Сербии, Италии, Англии и Польши.

В России англоязычные программы являются, по сути, элитарными. Я уверен, что со временем необходимость расширять образовательные услуги именно на английском языке станет все более ясной и на российском рынке, иначе сложно будет избежать самоизоляции в производстве знания. Реалии международной науки и образования таковы, что свободный английский и умение работать с соответствующей литературой — это часть минимальных требований к студентам и преподавателям.

«Чтение традиционных лекций не для меня. Гораздо интереснее общаться со студентами, обсуждать вместе прочитанные статьи, критиковать их, разбирать аргументы авторов и их идеологические пристрастия» Фото: pixabay.com

Обучение студентов академическому письму

Когда я работал в Европейском университете в Санкт-Петербурге, наши коллегиальные усилия на факультете были направлены на обучение студентов академическому письму. Многие из тех, кто к нам поступал на магистерские и аспирантские программы, нуждались в систематическом руководстве того, как писать научный текст. Прекрасно помню, что на истфаке Омского университета нас этому фактически не учили. Тем временем именно навык грамотного письма, умение четко изложить мысль на бумаге являются ключевой компетенцией гуманитария. Собственно, не всем же быть профессиональными исследователями и преподавателями, но главный скилл выпускники должны получить. Увы, зачастую эта составляющая в России хромает. В Амстердамском университете наши студенты пишут постоянно. Хочешь не хочешь — научишься. Это прибавляет еженедельной нагрузки на преподавателя (кто-то же должен все это читать и исправлять), но результат обычно хороший: вчерашние школьники тренируются излагать свои мысли, критически воспринимать информацию, формулировать главный тезис. В письме на английском есть, конечно, много своих нюансов, клише и принятых структурных правил — практика и время требуются для их освоения. Поэтому хорошее академическое письмо по-русски не всегда автоматически конвертируется в proper English: распознать в английском варианте советские риторические клише бывает очень легко. Для европейской аудитории умение писать оказывается весьма важным практически: университетский рынок очень тесен, поэтому выпускники, скорее всего, будут работать не по специальности и там им навык письма еще ой как пригодится (если, конечно, это не продуктовый магазин).

Как я уже говорил, чтение традиционных лекций не для меня. Гораздо интереснее общаться со студентами, обсуждать вместе прочитанные статьи, критиковать их, разбирать аргументы авторов и их идеологические пристрастия. Иными словами, университетское образование предполагает не сухое воспроизведение однажды созданного знания, а критическое обсуждение научного опыта и непрекращающуюся дискуссию. Особенно это актуально в современном мире, где так много каналов информации — очень важно научиться обращаться с данными, различать интерпретации и формулировать собственное отношение к ним. В плане критического мышления, как это ни странно, особой разницы между российскими и зарубежными студентами я не вижу. Обычно те, что постарше, на уровне магистратуры и аспирантуры, способны качественно разбирать тексты и устраивать в аудитории «батлы» по данному поводу. В то же время многие студенты очень инертно относятся к своим обязанностям — это, к сожалению, общая черта без национальных границ. Наверное, задача преподавателя состоит в стимулировании таких «ждунов» к активной работе, к формулированию своих мыслей и критического подхода к текстам. Тем не менее большое значение имеет образовательный багаж: если студент не привык к обильному чтению и глубоким обсуждениям, то приучить к такому стилю работы бывает сложно.

Большую роль в успехе образования, не только высшего, играет среда — тот дух и настрой, что царят в образовательном учреждении. Если это дух взяточничества, взаимного неуважения и консерватизма, то ждать от студенческой аудитории заметного прогресса не приходится. Я уверен, что такой вариант катастрофичен для общества в целом: ведь через жернова такой циничной фабрики по производству дипломов проходят тысячи молодых людей каждый год. Университетская этика становится частью их мировоззрения и идет с ними по жизни.

За годы работы в Европейском университете я утвердился в чувстве метафизической близости всех причастных — студентов и профессоров. Мы нередко встречались всем коллективом в конференц-зале, можно было запросто пообщаться с ректором и проректором. Мы все делали одно большое дело, царил дух взаимопомощи и благорасположения. Для меня как молодого преподавателя (хоть и в профессорском звании) такая среда была очень мотивирующей на свершения. В этом отношении Амстердамский университет, конечно, более обезличен и холоден, но и здесь есть свой дух. Научное соперничество, творческая среда для открытых обсуждений и диспутов очень помогают для формирования собственной академической субъектности. Закаливают, так сказать.

«Для здоровой образовательной среды очень важна инклюзивность — включение в процесс всех студентов, вне зависимости от пола, национальности, политических предпочтений, религии и физических недостатков» Фото: pixabay.com

Для здоровой образовательной среды очень важна инклюзивность

Для здоровой образовательной среды очень важна инклюзивность — включение в процесс всех студентов, вне зависимости от пола, национальности, политических предпочтений, религии и физических недостатков. Во время нашего обучения в Омском университете, как ни странно, с этим было все в порядке. Я не помню буллинга или конфликтов на национальной почве. С нами учился член запрещенной националистической организации, а также слабослышащая девушка из Швейцарии — специально приехала слушать лекции Ремнева и Сорокина. В Европейском университете в Санкт-Петербурге появление целой группы исламоведов было важно для практики инклюзивности: девушка в платке на вебсайте университета — это почти политическое высказывание. В Европе, увы, с инклюзией не все так гладко. Во-первых, обучение платное, поэтому наш университет неизбежно элитный. Во-вторых, за годы преподавания здесь я видел очень мало выходцев из мусульманских диаспор — турки и арабы составляют подавляющее меньшинство среди студентов. Несмотря на международный характер Амстердамского университета, он скорее ориентирован на развитые страна Запада, чем на интеграцию «глобального Юга». Какого-то одного вывода здесь сделать невозможно. Что лучше: патриархальность с инклюзивностью или же возможность говорить о социальных проблемах без реального их решения?

Главное, что я хотел сказать своим текстом, — на земле нет идеального места для получения образования, преподавания или занятия наукой. Иерархичные университеты заставляют стремиться стать профессором, чтобы потом отгородиться в своей привилегии от студентов и собственных коллег. Различные академические традиции дают студентам разные типы знания, поэтому для пытливых молодых людей я бы рекомендовал путешествовать и получить дипломы разных университетов, нигде не полагаясь на авторитет местной традиции. Ведь это всего лишь один из вариантов, сумевший реализоваться в существующей политической и экономической ситуации. Правда, здесь важно сохранить саму возможность академической мобильности и открытости для обмена опытом, критического настроя к собственной традиции. Затхлый воздух в университетской аудитории — первый признак болезни в обществе.