Главный пульмонолог Казани: «Восстановление легких – светлое пятно на всем ковиде»

Рустэм Хамитов: «Если в первый год основное внимание уделялось острой фазе ковида, сегодня серьезное беспокойство вызывает именно постковидная симптоматика» Фото: Андрей Титов

«Не факт, что «Омикрон» будет вести себя одинаково в Африке и России»

— Рустэм Фидагиевич, в самом начале, когда коронавирус только появился, врачи сходились на том, что главной мишенью коронавируса являются легкие: и до сих пор КТ легких — ключевой фактор оценки тяжести заболевания. При этом стало понятно, что вирус может провоцировать нарушение работы всех органов, поражать сосудистое русло, вызывая самые разные последствия. Можно ли в таком случае вообще говорить о том, что ковид — респираторная инфекция?

— То, что COVID-19 — респираторная вирусная инфекция, — вне сомнений. SARS-CoV-2 — это же уже третий пандемический штамм коронавируса. В 2002–2003 годах был вирус SARS, который Россию затронул по касательной, а сегодня исчез полностью во всем мире. Потом был MERS — средневосточный пандемический штамм, он до сих эпизодически встречается. Все это позволяет в какой-то степени надеяться, что может исчезнуть и SARS-CoV-2. Хотя наиболее вероятный сценарий, что он превратится в сезонную инфекцию наподобие гриппа. Кроме того, достаточно давно было известно четыре непандемических штамма коронавирусов, люди ими и ранее болели ежегодно. Но произошла фатальная мутация и получилось то, что получилось.

Почему вообще стали задаваться таким вопросом: респираторный, нереспираторный? Дело в том, что опасен не столько сам вирус, а избыточный ответ иммунной системы. В медицине очень много примеров, когда организм в попытке защитить себя собственными компенсаторными реакциями может наносить себе вред. В случае с ковидом гипериммунное воспаление проявляется цитокиновым штормом, именно он определяет полиорганное поражение. Если вначале считалось, что поражается только респираторный отдел, то сейчас кардиологи видят, что у каждого пятого переболевшего есть поражения сердечно-сосудистой системы, кроме того, у многих поражается нервная система, возникают когнитивные нарушения и так далее.

Так что, если в первый год основное внимание уделялось острой фазе ковида, сегодня серьезное беспокойство вызывает именно постковидная симптоматика. Ведь поствирусные изменения могут наблюдаться в течение 12 недель, а у кого-то и дольше.

— А как ковид влияет на сами легкие? Изначально допускалось присоединение бактериальной инфекции, сейчас говорят, что «матовое стекло» на КТ — на самом деле даже не пневмония, а микротромбоз сосудов легких.

— Есть три сценария развития коронавирусной инфекции. Первый и наиболее частый — люди инфицируются ковидом бессимптомно или с легкими проявлениями обычного ОРВИ, например в виде выделений из носа или усталости. При этом они являются носителями вируса и опасны для окружения. Считается, что ковид до сих пор протекает по этому сценарию более чем в 80 процентах случаев. Точных цифр нет, потому что такие носители не обращаются за медпомощью.

Второй сценарий протекает с поражением легких, вирусными пневмонитами, но без дыхательной недостаточности. Третий и самый тяжелый — когда развивается нарушение оксигенации (насыщение крови кислородом). Эти пациенты госпитализируются, встает вопрос о разных вариантах кислородной поддержки.

Морфология поражения легких при ковиде — в первую очередь это микротромбозы сосудов. Такую картину на компьютерной томограмме мы до ковида видели при тромбоэмболиях в системе легочной артерии с формированием инфаркт-пневмонитов. Кроме того, у пациентов возникает интерстициальный отек — утолщение стенки между альвеолой и кровеносным сосудом. В результате ухудшается передача кислорода из воздуха, из альвеол в кровь. В самих альвеолах воспалительный экссудат тоже мешает поступать кислороду.

А гипотеза про присоединение бактериальной инфекции возникла потому, что в самом начале пандемии были попытки провести аналогию между коронавирусом и гриппом, который нередко усугублялся бактериальными пневмониями. По ковиду частота бактериальных осложнений в разы меньше — она колеблется в районе 7 процентов. В обычном отделении больницы эта цифра около 4 процентов, а в реанимации даже у очень тяжелых пациентов она составляет порядка 14 процентов. Это очень немного. Потому та вакханалия, которая творилась весной и летом 2020 года с повальным назначением антибиотиков, как раз и объясняется попыткой сравнить происходящее с гриппом и предыдущими двумя коронавирусными пандемиями, при лечении которых антибиотики были широко регламентированы. Пока мы поняли, что бактериальные осложнения наступают редко, в сознании врачей антибиотики успели закрепиться, и мы сейчас боремся с их избыточным назначением.

— Да, антибиотики вначале назначали всем подряд. Насколько такая ситуация катастрофична с точки зрения дальнейших перспектив лечения бактериальных инфекций? Бактерии же становятся устойчивыми к ним…

— Слово «катастрофична» я бы не употребил, но тот большой потенциал по антибиотикам, который у нас был, оказался очень серьезно нарушен. Например, частота назначений одного из самых популярных препаратов — «Азитромицина» — в 2020 году по сравнению с 2019-м увеличилась на 60 процентов. Он был очень удобен для амбулаторной практики благодаря короткому курсу приема, но теперь его эффективность будет существенно ниже из-за того, что его использовали направо и налево. Сейчас мы работаем по ковиду в соответствии с 13-й версией временных рекомендаций, а «Азитромицин» убрали только в 10-й версии. Причем он присутствовал в схемах лечения даже не как антибиотик, а для усиления противовоспалительного эффекта противомалярийного препарата «Гидроксихлорохина».

— Который тоже убрали.

— Который тоже убрали. Получается, что «Азитромицину», очень неплохому препарату, была оказана большая медвежья услуга.

— То есть придется какие-то другие антибиотики изобретать теперь?

— Да, акценты антимикробной терапии будут, безусловно, пересмотрены.

— Схемы лечения менялись 13 раз. Но и сам вирус тоже меняется: сначала всех пугала «Дельта», сейчас появился «Омикрон». Как изменились пациенты за два года, ваши, например?

— Те, кто болеет тяжело, болеют еще тяжелее. Те схемы терапии, которые были достаточно эффективными прошлым летом, приходится усиливать новыми препаратами и дозировками. Казалось бы, на второй год пандемии должно быть больше опыта, но изменчивость вируса приводит к тому, что терапию приходится все время модифицировать.

— Сейчас есть надежда, что «Омикрон» будет более заразным, но более легким. Верите в это? Первым выявленным пациентам с этим штаммом, кажется, даже госпитализация не потребовалась.

— Знаете, хочется верить. Но я был бы осторожен в оценках. Все-таки в Южной Африке другой климат, влажность воздуха, температура, все другое. Поэтому не факт, что «Омикрон» будет вести себя одинаково там и здесь. Все-таки это очень коварная вирусная инфекция. Даже расовые различия могут быть. Есть заболевания, которыми чаще болеют, допустим, лица негроидной расы, существуют болезни, более характерные для лиц европеоидной расы, поэтому тут давать прогнозы очень сложно.

Конечно, любая мутация направлена против человека, а не за него. Но при этом оптимизм внушает то, что вирус по своей природе не заинтересован в смерти хозяина, потому что он в нем живет. Не будет хозяина — не станет условий для жизни. Но человек гибнет из-за последствий гипериммунного воспаления.

— Вот вы говорите, что тяжелее стало течение болезни. А дольше она продолжается?

— Насчет дольше — наверное, нет. Но сейчас с каждым месяцем увеличивается количество выживших пациентов, то есть больных с постковидными проявлениями. И если врачи раньше в основном были нацелены на то, чтобы человек выжил в острую фазу и был выписан в условиях адекватного кислородного статуса, то теперь понимаем, что вопрос не ограничивается только этим. И дальше человеку тоже будет требоваться помощь в восстановлении, на передний план выходит реабилитация.

«Главное — сделать КТ при первичной постановке диагноза: если там небольшой объем и состояние пациента улучшается, даже контрольную делать необязательно» Фото: «БИЗНЕС Online»

«Если условному Иванову провести 4–5 раз подряд КТ, это может отразиться на течении заболевания»

— Многие боятся осложнений не столько после самого ковида, сколько после компьютерной томографии. Иногда, мы знаем, КТ делают несколько раз за короткое время пребывания в госпитале. Насколько это вредно и не ускоряет ли облучение развитие болезни?

— Когда только-только начиналась пандемия, в марте, делалась не КТ, а обычные рентгеновские снимки. Я помню, консультировал в марте 2020 года самых первых пациентов в Казани, которые привезли коронавирус с зарубежного курорта. Им всем делали обычную рентгенографию. Но потом стало понятно, что для тех изменений по типу микротромбоза, которые возникают в легких у пациентов с ковидом, информативность обычного рентгеновского исследования недостаточна, поэтому переключились на компьютерную томографию.

Есть, конечно, и минусы, связанные с КТ, поэтому сегодня пропагандируется идея ультразвуковой диагностики. Никакого облучения, исследование можно повторять даже в течение одного дня, через приложение на обычном планшете. Например, в Москве в клинике Склифосовского это используется сплошь и рядом, тем самым уменьшается как раз и лучевая нагрузка. Но этот метод применяется для динамики объемов поражения, а не для первичной постановки диагноза — тут нужна КТ.

Я согласен, что нередко бывают злоупотребления частотой проведения компьютерной томографии. Да, конечно, облучение немаленькое. Но у современных томографов с каждым поколением дозы облучения все меньше. Опять-таки, что значит часто? Главное — сделать КТ при первичной постановке диагноза: если там небольшой объем и состояние пациента улучшается, даже контрольную делать необязательно. Если течение болезни идет не совсем по намеченному плану, если мы предполагаем возможность каких-то осложнений, то тогда делается контрольное исследование. Но часто на КТ настаивают сами пациенты.

Я не думаю, что кто-то заболеет лучевой болезнью из-за того, что ему несколько раз сделали КТ. Хотя, если условному Иванову провести 4–5 раз подряд КТ в течение 7–10 дней, вполне может быть, что это отразится на течении его заболевания. При этом пока ведь точно неизвестно, какие будут последствия не только компьютерной томографии, но и такого широкого использования генно-инженерных биологических препаратов, которые часто применяют при цитокиновом шторме. Какие будут последствия колоссальных доз глюкокортикостероидных гормонов, которые мы вводим пациентам в острой фазе. Поэтому должен быть принцип разумного минимализма. Никакие исследования не нужно делать просто из любопытства, а только по клиническим показаниям.

— Какую роль в лечении ковида играет кислородная поддержка, когда она становится нужна?

— Пандемия ковида абсолютно ничего нового в варианты кислородной терапии не принесла. Потребность в кислороде, конечно, усилилась — это безусловно. Все-таки основное проявление тяжелой формы ковида — поражение легких, которое предполагает ухудшение кислородного обеспечения организма. Органам приходится работать в условиях кислородного голода — это можно сравнить с лошадью, которую не кормят, а просто стегают и заставляют бежать. Кислородная терапия помогает в какой-то степени преодолеть кислородный голод.

Самый простой вариант — кислородная поддержка через носовые канюли. Тут есть определенные ограничения по скорости потока. Если его недостаточно, что отражает сатурация крови, то следующий этап — это высокопоточная, далее неинвазивная вентиляция легких в различных вариантах, в том числе через маску. Если состояние крайне тяжелое, есть угроза утомления дыхательной мускулатуры, то встает вопрос о том, чтобы перевести пациента на ИВЛ — искусственную вентиляцию легких, когда за него дышит внешний аппарат. Отношение к переводу на ИВЛ не везде одинаковое. В ряде европейских стран практикуется более ранний перевод на ИВЛ, у нас стараются все-таки тянуть пациента. Этому есть обоснование: на искусственной вентиляции легких больной существенно больше подвержен различным суперинфекциям, причем чем дольше он находится на ИВЛ, тем более агрессивной будет эта внутрибольничная флора. Ну и что тут греха таить, мы переводим на ИВЛ самых тяжелых больных, и, к сожалению, примерно 75 процентов из них погибают.

— У вас еще оптимистичная цифра.

— Это не моя цифра, а официально озвученная главным пульмонологом министерства здравоохранения РФ. Ну наверное, он должен быть оптимистом.

— Можно наивный вопрос? Вы, рассказывая про морфологию легочных поражений, говорили, что кислородная недостаточность связана с тромбами, которые забивают сосуды легких и отеком между этими сосудами и альвеолами. Если все забито, какая разница, какой концентрации будет поступать кислород: тот, который мы вдыхаем из окружающего воздуха, или медицинский?

— В окружающем воздухе кислород составляет не более 19 процентов, и вдыхаем мы его сами. При кислородной поддержке кислород подается под определенным потоком (в аппаратах ИВЛ регулирование может идти и объемами). И это позволяет раскрываться альвеолам, которые были не совсем раскрыты, что увеличивает вероятность доставки кислорода в кровь.

— И подключаются какие-то не очень задействованные отделы легких?

— Да. На это же работает и прон-позиция — положение на животе. В нем как раз вентилируются лучше те отделы легких, которые в обычном состоянии задействованы хуже. К сожалению, иногда сказать легче, чем сделать. Мы столкнулись с ожирением как фактором, угрожающим для выживания пациентов с ковидом: когда у пациента большой живот, ему очень неудобно на нем лежать. Получается такой эрзац прон-позиции, когда больной лежит на боку и бо́льшую часть кровати занимает его живот. Соответственно, и результат будет так себе. Если пациент может лечь вниз лицом, то мы достигаем большего эффекта.

— А есть какие-то универсальные способы дома быстрее восстановить работу легких? Вот шарики, как выяснилось, надувать нельзя. А делать какую-нибудь дыхательную гимнастику?

— Вы знаете, в отличие от бронхо-обструктивных заболеваний, с которыми мы привыкли работать до ковида, где все существующие системы дыхательной гимнастики работали примерно одинаково, постковидным пациентам подходят не все упражнения. Например, гимнастика Стрельниковой может даже увеличить вероятность травмы легких. Поэтому все вопросы по дыхательной гимнастике лучше обсуждать с врачом-реабилитологом или врачом лечебной физкультуры.

— А есть ведь и группа людей, которые лечатся амбулаторно. Им как быть?

— Есть такие, но у них болезнь, очевидно, нетяжелая. Вообще считается, что только около 20 процентов перенесших ковид нуждаются в реабилитации. Поэтому не всем амбулаторным пациентам дыхательные упражнения вообще нужны.

«Одышка действительно часто нарушает качество жизни. Человеческий организм может легко привыкнуть к кашлю, но одышка ограничивает его в повседневной деятельности, особенно связанной с физической нагрузкой» Фото: «БИЗНЕС Online»

«В течение полугода легкие могут почти полностью восстановиться»

— Полностью ли восстанавливаются легкие после ковида?

— Знаете, не может же все быть плохо. И как раз этот момент является таким небольшим светлым пятном на всей инфекции. В течение полугода после перенесенного ковида, конечно, при определенных медицинских поддерживающих мероприятиях, тяжелые легочные изменения могут минимизироваться. Примерно в 4 процентах случаев мы видим какие-то остаточные явления, а так легкие могут практически полностью восстановиться.

— То есть в фиброз, которого все так боялись, это не переходит?

— Надо исходить из того, что «фиброз» — это термин, который чаще используют патологоанатомы, а врачи в клиниках иногда им злоупотребляют. Все-таки фиброз — действительно необратимое изменение, а мы сейчас видим, что изменения в легких при ковиде протекают скорее по типу организующейся пневмонии, которая при адекватном ведении может минимизироваться почти до нуля. Если объем поражения небольшой, все проходит самостоятельно, если он существенный или есть факторы риска, тогда нужны дополнительные мероприятия. Кстати, вот бактериальные пневмонии практически всегда оставляют фиброз, рубцы в легких, с которыми человек ходит всю оставшуюся жизнь… Ковид в этом смысле не в такой степени агрессивен.

— А как понять людям, у которых спустя месяц после болезни сохраняется одышка или кашель, пройдет ли все само или нужно снова идти к врачу?

— В данном случае стоит опираться на те рекомендации, которые пациент получил при выписке. Там ведь указаны не только сами препараты, но и длительность их приема. Например, антикоагулянты, то есть лекарства для разжижения крови, назначаются примерно на месяц или полтора. И если назначенный курс препаратов завершен, а у пациента все равно сохраняются жалобы, это может быть ориентиром, что нужно повторно обратиться к врачу. Ведь сам вирус циркулирует у человека достаточно короткое время, а все проблемы, которые мы имеем, — как раз последствия гипериммунного воспаления.

— Сам с собой организм борется?

— В острой фазе. А мы при постковиде встречаемся как раз с последствиями. Представьте: прошла буря, она нанесла ущерб, постройки некоторые скривились, деревья вырваны. Вот постковид можно сравнить с этапом, когда надо поправить забор, посадить или подпереть дерево.

— А всегда ли в острой фазе процент поражения легких коррелирует с общей тяжестью состояния больного? Ведь известно, что кто-то с КТ-1 говорит, что не может дышать, задыхается, все плохо, ему нужен кислород и чтобы все вокруг него танцевали, а кто-то и с КТ-3 обходится без кислородной поддержки.

— Ощущение одышки очень субъективное. Еще в доковидное время мы знали, что есть так называемая психогенная одышка, когда у человека нет каких-то морфологических заболеваний, но он ощущает нехватку воздуха. Появились даже такие термины, как «синдром тоскливого вздоха». Нужно всегда верифицировать, что за одышка у пациента сейчас, является ли она проявлением постинфекционной астении, достаточен ли кислород в крови.

При этом надо ориентироваться не на объем поражения легких, а на конкретные показания прибора. Часто бывает так, что кислорода в крови достаточно, а ощущение одышки остается — тогда уже нужна какая-то дополнительная коррекция.

Чем выше объем поражения, тем в определенной степени тяжелее состояние пациента, но зависимость здесь непрямая. Бывает так, что мы выписываем пациента с КТ-4 и он почти не ощущает одышки. Мы просто физически не можем ждать, пока у него КТ-4 превратится в КТ-2, это может занять полгода. При этом, к сожалению, люди умирают и с КТ-1. Так что объем поражения — только один из маркеров тяжести состояния, но он не является таким прямо вот…

— Абсолютным?

— Сверхабсолютным, по сравнению с которым меркнет все остальное. Нет.

— То есть ключевое — это насыщенность крови кислородом?

— Да. Но одышка действительно часто нарушает качество жизни. Человеческий организм может легко привыкнуть к кашлю, но одышка ограничивает его в повседневной деятельности, особенно связанной с физической нагрузкой. Это может вогнать в депрессию, которая будет сама по себе тоже поддерживать ощущение одышки. Не секрет, что даже посещение лечебного учреждения может ухудшить состояние на психоэмоциональном уровне. Люди нервничают: «А вдруг в анализах что-то найдут, а не заражусь ли я, сидя здесь в очереди?»

«В пульмонологии много хронических болезней… Поэтому главная задача — научить человека, как жить со своим заболеванием, какие препараты и как принимать» Фото: «БИЗНЕС Online»

«Работники вредных предприятий активно скрывают симптомы…»

— Рустэм Хамитович, вы являетесь руководителем пульмонологического центра Казани. Как изменилась работа отделения в пандемию? Явно прибавились ковидные больные, при этом до ковида вы ведь тоже не простаивали… Насколько выросла нагрузка?

— Удивительно, но картина другая: пациенты в пандемию боятся идти в поликлинику. Пульмонологический центр фактически — это та же поликлиника, только специализированная. И потому люди тоже боятся туда идти. Поэтому сказать, что пульмонологический прием был перегружен, — нельзя. Хорошо, что пульмоцентр сегодня функционирует, потому что в прошлом году был промежуток времени, когда все врачи были взяты в «красную зону», когда вообще не было планового пульмонологического приема. Это, конечно, стало очень большой проблемой.

Пандемия многое изменила. Пациенты, которые в основном составляли амбулаторный прием, какие-то вопросы сейчас решают на уровне терапевтов. Теперь пульмонолог нужен или в рамках диспансерного приема, или для постановки первичного диагноза и назначения какой-то дорогостоящей регулярной терапии. Последнее, кстати, сейчас решается даже вне рамок пульмонологического центра: мы собираемся комиссиями, без пациентов, но с их документацией, снимками КТ и выносим решение.

— А это не опасная ситуация? Если пациент боится идти в поликлинику, пульмоцентр, вовремя не обращается к врачу, не ухудшается ли его состояние? Нет ли угрозы упустить момент?

— Все-таки амбулаторная помощь — это один из вариантов помощи, люди же не живут в поликлиниках. Хотя есть разные категории — имеются и те, которые считают своим долгом начать день свой с посещения медицинского учреждения. В пульмонологии много хронических болезней… Поэтому главная задача — научить человека, как жить со своим заболеванием, какие препараты и как принимать. Конечно, недоступность плановой помощи играет очень неблагоприятную роль, но тем не менее люди живут с этим, вынуждены жить. Конечно, увеличение смертности произошло, но оно все-таки в большей степени связано с заболеваниями, спровоцированными именно ковидом.

Есть еще один суперсущественный момент. Сейчас, в декабре 2021-го, ситуация категорически другая, нежели год назад. Подавляющее большинство населения сегодня уже инфицировано, имеет антитела. И поэтому, когда люди боятся идти в поликлинику, они не понимают, что на самом деле могли уже перенести ковид и не заметить этого. Так что вероятность заражения сейчас существенным образом меньше, чем год назад. Это даже по персоналу клиник видно: когда раньше мы заходили в «красную зону», то одевались прямо как космонавты перед выходом в открытый космос. Сейчас все гораздо спокойнее. Потому что мы, каждый день общаясь с зараженными пациентами, волей-неволей инфицируемся, как бы хронически вакцинируемся. Если раньше люди собирались на какие-либо массовые мероприятия, например поминки, в 100 процентах случаев это заканчивалось эпизодами инфицирования. Сейчас такого на порядок меньше.

— При этом заболеваемость сегодня выше, чем год назад.

— Я уже говорил, что ковид стал другим, более тяжелым. Получается, что больше пациентов стало попадать в поле зрения врача. Тут еще важно, как попасть. Можно попасть просто в поликлинику, а можно — уже по-другому, прямо конкретно «попасть» в русском смысле этого слова.

— За последние полтора года было проведено огромное количество КТ легких, рентген-исследований, гораздо чаще стали заглядывать туда, куда обычно не заглядывают добровольно. Помогает в выявлении других патологий?

— Однозначно. И это хорошая новость. Стали гораздо чаще выявлять онкопатологию на более ранних этапах, иногда даже не самих легких, а внутригрудных лимфатических узлов. На КТ можно увидеть лимфоузлы, имеющие такое расположение, что на обычной рентгенограмме их не видно. С этим я сталкиваюсь очень часто. Ну и общий принцип: чем раньше выявлено заболевание, тем лучше у него исход.

— Онкологию очень часто, особенно если мы говорим о промышленных городах, связывают с экологической обстановкой. Как вы оцениваете ситуацию в Казани, например, по сравнению с другими городами Татарстана, России, мира?

— За мир в целом сказать не могу, он очень неоднороден… Но в любом городе, любой точке планеты есть понятие промышленных районов и экологически чистых, зеленых. Казань тоже не исключение. Понятно, что там, где локализованы многие предприятия химической промышленности, экология в определенной степени хуже. Но я уже достаточно давно работаю и могу утверждать, что назвать их какой-то язвой на теле медицины Татарстана мы не можем. Если даже там люди и больше болеют профессиональными заболеваниями, то все равно не настолько массово. Во-первых, заводы обычно строятся в некотором отдалении, учитывается роза ветров, чтобы минимизировать воздействие выбросов на население. Во-вторых, ставится система защитных очистных сооружений. В-третьих, проводятся регулярные медосмотры этих работников. Хотя мы прекрасно понимаем, что люди, работающие на вредных производствах, как бы удивительно это ни звучало, не заинтересованы в том, чтобы у них выявляли заболевания, связанные с профессией. Их могут уволить/перевести на другую работу. Казань большая, а вот в каком-нибудь городе поменьше завод может оказаться единственным предприятием, на котором можно найти работу с относительно неплохой зарплатой. Поэтому многие работники активно скрывают симптомы, лишний раз не обращаются.

«Можно жить в городе, можно в деревне, но есть понятие «естественное старение», которого избежать невозможно» Фото: Андрей Титов

— Кроме заводов, в городах куча машин, загазованность и так далее. Можно ли вообще прожить всю жизнь в городе и иметь здоровые легкие?

— Здоровые легкие — понятие с элементами философии. Дело в том, что организм, живя в городе или деревне, взрослеет, затем начинает стареть, стареют и сами легкие. Происходит снижение их эластичности, увеличиваются отделы «мертвых зон», нарушаются вентиляционные функции вне зависимости от каких-то болезней, просто в силу возраста. Поэтому можно жить в городе, можно в деревне, но есть понятие «естественное старение», которого избежать невозможно.

— Антимасочники все время жалуются, что в маске дышать тяжело, упирают на то, что все время ходить в маске вредно, затрудняется воздухообмен, недостаток кислорода и так далее. Есть ли какая-то почва под такими заявлениями?

— Все-таки это человеческая психология. Есть люди, которым не нравится носить головной убор, они зимой ходят без шапки. Не хочу сам себе казаться старым, но иногда хочется подойти к девушке и сказать: «У вас такие красивые волосы — имейте в виду, если отморозятся ваши волосяные луковицы, потом такой прически уже может и не быть». То же самое — в отношении масок. Есть люди всегда чем-то недовольные. Но есть и те, заболевания которых определяет некомфортность дыхания даже и без маски. А любая маска, из какого бы материала она ни была, является препятствием для воздуха и, наверное, может вызывать определенный дискомфорт. Но мы должны понимать, что ковид — это вирусная инфекция. При чихании и кашле в воздух выделяется аэрозоль, инфицированные капли. Аэрозоль висит в воздухе и может содержать вирус. Другой человек проходит через этот аэрозоль — и, если он в маске, скорее всего, инфицированная влага осядет на ней.

— То есть вы считаете, что даже на улице надо носить маски?

— Не только считаю, но и сам на улице хожу в маске. Надеваю перед выходом маску дома, в лифте я уже в маске, в ней и выхожу на улицу.

— Может быть, какие-то еще дадите читателям советы, как не заболеть или, например, как тренировать легкие, чтобы легче перенести ковид?

— Есть факторы риска тяжелого течения ковида. Надо их пытаться модифицировать.

— Бросить курить?

— Бросить курить надо и вне зависимости от ковида, это однозначно. Но речь не только о курении. Один из наиболее сложных аспектов и факторов риска — это ожирение. Я за все 33 года работы врачом не предполагал, какое количество людей с избыточным весом, оказывается, у нас есть. Теперь многие из них аккумулируются в нашем учреждении, на койках ВИГа. Пока на данный момент рекордсмен — пациент весом 178 килограммов. А чем больше у потенциального пациента вес, тем выше вероятность, что течение ковида у него окажется тяжелее. Диабет — надо стараться, чтобы он хотя бы был компенсированным, это опять диета. Ну и добавим к факторам риска заболевания сердечно-сосудистой системы. То есть три кита: ожирение, диабет, заболевания сердечно-сосудистой системы являются факторами, определяющими вероятность более тяжелого течения заболевания.

Если адекватно контролировать свою гипертонию, не доводить заболевания сердца до появления сердечной недостаточности, бороться с лишним весом, то вероятность заболеть в тяжелой форме будет меньше.