Постановок «Паяцев» в Казани не было почти полвека, с 1973 года Постановок «Паяцев» в Казани не было почти полвека — с 1973 года Фото: © Елена Сунгатова, art16.ru

В приличных местах «Паяцев» обычно дают одним отделением

Открывать сезон премьерой — нормальная практика для «крупнейших музыкальных театров России» (самоопределение театра им. Джалиля), но в Казани прежде предпочитали новинки приберегать для зимнего Шаляпинского фестиваля. «Паяцы» изначально и были запланированы к премьере на XXIX фестивале в феврале 2021-го, но произошла очень сомнительная с точки зрения расходования государственных средств история: театр порвал отношения с предыдущей постановочной командой из режиссера Михаила Панджавидзе и художника Гарри Гуммеля, выплатив им в общей сложности почти 2,5 млн рублей за подготовку макета и эскизов, которые не пошли в работу (а теперь запросто пойдут — в другом театре). Опера в рамках фестиваля прошла в концертном исполнении, с оркестром на сцене, а премьеру сценической версии перенесли на осень, пригласив новых постановщиков — режиссера Юрия Александрова и художника Вячеслава Окунева.

Александров, чья карьера длится уже пятое десятилетие, находится на новом витке востребованности: одновременно с казанскими «Паяцами» он выпускал в Самарском театре оперы и балета спектакль «Игроки» по неоконченной опере Шостаковича (перенос постановки, которую Александров делал в собственном театре «Санктъ-Петербургъ Опера» еще в 1996 году); единственный премьерный показ прошел 23 сентября 2021 года, сам Александров в этот день присутствовал в Казани.

«Паяцы» формально имеют два акта, но, поскольку длится эта опера час с небольшим, в приличных местах ее обычно дают одним отделением, совмещая с каким-то еще одноактным произведением — на Западе это чаще всего «Сельская честь» Пьетро Масканьи, в Советском Союзе мог быть и балет. В Казани из «Паяцев» решили сделать полноценный оперный вечер еще на фестивале, разбив действия антрактом; сценическая версия пошла по тому же пути, хотя зрителю сегодня едва ли нужны лишние полчаса в маске. Впрочем, маску можно легально снять, запивая в буфете эчпочмак игристым вином. А заскучать в очереди к игристому никогда не даст струнный квартет в фойе — он играет и перед началом спектакля, и в антракте: домашний балаган, перманентный кусочек «Паяцев» в Татарском оперном.

В сюжете сделан неожиданный поворот: Сильвио не крестьянин, к которому Недда хочет сбежать от опостылевшего начальника-мужа Канио, а еще один актер труппы В сюжете сделан неожиданный поворот: Сильвио не крестьянин, к которому Недда хочет сбежать от опостылевшего начальника-мужа Канио, а еще один актер труппы Фото: © Елена Сунгатова, art16.ru

О любви неполноценной и обреченной 

Постановок «Паяцев» в Казани не было почти полвека — с 1973 года. Впрочем, в 90-х труппа театра сама превратилась в таких же бродячих артистов, что фигурируют в этой опере: гастрольные разъезды по европейской глубинке, конечно, обходились без убийств, но не без трагедий в виде убитых неподходящим репертуаром и изматывающим графиком голосов. Пандемия заставила гастрольные труппы осесть — в этот момент в Казани и появляется спектакль о гастролях.

Впрочем, Александров считает, что «Паяцы» — о любви. О любви неполноценной и обреченной — такой она и воплощена в спектакле, где эротику подменяет стыдливая бравада. Еще Александров заявляет разговор о вечной теме насилия, сфокусированной в диктаторской фигуре Канио, решается это опять-таки топорно: Канио выходит на сцену классическим Карабасом-Барабасом, с кнутом и накладной бородой. В этот момент странно слышать романтический оркестр, а не мелодии из «Золотого ключика».

В сюжете сделан неожиданный поворот: Сильвио не крестьянин, к которому Недда хочет сбежать от опостылевшего начальника-мужа Канио, а еще один актер труппы. Александров говорит, что такое решение ему продиктовала «некрестьянская» музыка Сильвио, но сущность веризма в том и состояла, что его приверженцы наделяли изысканным музыкальным языком персонажей из простонародья, а не царей-королей и героев, как было принято в предыдущие три столетия. В любом случае такой ход довольно остроумно заставляет Недду и Сильвио маскировать часть своего разговора о любви под репетицию любовной сцены, заламывая руки перед случайными свидетелями. Но кривляться они продолжают и без посторонних глаз — все любовные моменты решены ухватистыми ужимками, а контраста «сцена – жизнь», на который упирал Леонкавалло, здесь нет. Есть только театр — то более, то менее, но всегда нарочитый.

Театр par excellence демонстрирует и Окунев. Его декорации изображают великолепный, с иголочки, итальянский город Театр par excellence демонстрирует и Окунев. Его декорации изображают великолепный, с иголочки, итальянский город Фото: © Елена Сунгатова, art16.ru

«Недда обналичит»

Театр par excellence демонстрирует и Окунев. Его декорации изображают великолепный, с иголочки, итальянский город: ренессансные аркады, барочные арки, средневековые башни на заднем плане — кажется, будто трехмерное воплощение обрели виртуозные эскизы Пьетро Гонзаго, патриарха театральной живописи XVIII века. Барочная сцена, которую воздвигают во втором акте, чтобы продемонстрировать спектакль в спектакле (монтажом можно оправдать наличие антракта), придает происходящему благородство и эпический размах, вполне соответствующие эстетике веризма. К этому моменту кульминация несмешных шуток в спектакле становится максимальной: сценическую публику приглашают кидаться огрызками в мишень на заду у Тонио; на первом плане среди этой публики — брачующаяся пара с глубоко беременной невестой и трясущейся от паралича не то свекровью, не то тещей; герой-любовник Сильвио изображает курицу, которой собираются поужинать Коломбина и Арлекин, — вернее, петуха в костюме из барочного балета, с золотым шлемом и ощипанным гузном. Это уже не говоря о том тяжеловесном действе, которым подменяется искрометная комедия дель арте.

Гульнора Гатина и Юрий Александров Гульнора Гатина и Юрий Александров Фото: © Елена Сунгатова, art16.ru

Но на контрасте с этой театральщиной в финале вдруг пробивается живая жизнь. Недда сознательно провоцирует Канио, не ради зрителей она продолжает спектакль: для нее он заканчивается тогда же, когда и для него, она снимает костюм и в одном белье всходит на стол, как жертва на алтарь. Это манифест свободы, как у Кармен; и, как в «Кармен», бессильная ревность может противопоставить этой свободе только удар ножа. Ярость Канио, растерянность свидетелей — все становится достоверным. В последние минуты в спектакле проявляется «правда жизни» — так Александров переводит слово «веризм». Но мы уже видели, как после надрывного монолога Канио в финале первого акта из-за закрывшегося занавеса высовывается клоунская маска и брызгает слезами: мол, не верьте. Не верим.

Как обычно, итальянский в титрах местами угадан с точностью до наоборот («ты меня не боишься» вместо «я тебя не боюсь»), местами переведен без попытки задуматься, что же это означает («Недда обналичит» вместо «Недда, возьмите плату»). И так сойдет — сходят же в этом театре непродуманные концепции, примитивный актерский наигрыш и постановочный секонд-хенд: некоторые костюмы в «Паяцах» подозрительно похожи на остатки от «Эсмеральды» Даргомыжского, поставленной Александровым и Окуневым в «Санктъ-Петербургъ Опере» в 2019-м; свитер-кольчуга Тонио и кожаные ремешки Канио больше подходят тамошнему лубочному средневековому Парижу, чем заявленной в «Паяцах» Калабрии второй половины XIX века.

Недда сознательно провоцирует Канио, не ради зрителей она продолжает спектакль: для нее он заканчивается тогда же, когда и для него, она снимает костюм и в одном белье всходит на стол, как жертва на алтарь Недда сознательно провоцирует Канио, не ради зрителей она продолжает спектакль: для нее он заканчивается тогда же, когда и для него, она снимает костюм и в одном белье всходит на стол, как жертва на алтарь Фото: © Елена Сунгатова, art16.ru

Дать публике то, чего эта публика хочет

Как в лучших оперных домах Европы и Америки, Казанский оперный комплектует свои составы приглашенными солистами. Но там это связано с системой стаджоне: спектакли идут крупными блоками 1–2 раза в сезон и часто имеют всего один состав. Так и ансамбль получается более слаженным, и денег на перемещение солистов уходит меньше. Из репертуарных театров привозить такое количество звезд на день-другой может позволить себе только театр им. Джалиля.

В этот раз на завоз тоже не поскупились. Петь главного паяца Канио приехал из МАМТ им. Станиславского и Немировича-Данченко Николай Ерохин, из Мариинского театра — неизменный Ахмед Агади. Канио у Александрова — однозначный Отелло; как герой оперы Верди, он теряет сознание в приступе ревности; аристократичный страдалец с тонкой душевной организацией лучше удался Агади. Арию «Смейся, паяц», которая в теноровом репертуаре сравнима с монологом Гамлета в драматическом театре, ни один из певцов не увел дальше очевидных штампов, а режиссер им помогать не стал.

У Валентины Феденевой из «Санктъ-Петербургъ Оперы» Недда получилась безупречно-лощеной Мэрилин Монро, непонятно что делающей в бродячей труппе; менее ровный вокал, зато куда больше сценической энергии выдала Гульнора Гатина: ее Недда была сгустком юношеской энергии. Интригана Тонио пели Станислав Трифонов из Большого театра Беларуси и американский баритон Лестер Линч (который запомнился казанской публике не только по работе в «Порги и Бесс» и «Аиде», но и знаменитой пресс-конференцией, где защищал татарскую культуру от замдиректора театра им. Джалиля Юрия Ларионова); из них только у второго получился персонаж шекспировского масштаба, настоящий Яго при Отелло Агади. Сильвио, которого мы слышим только в дуэте с Неддой, поделили Артур Исламов и приглашенный из «Санктъ-Петербургъ Оперы» Владимир Целебровский. Даже на роль Беппо (в партитуре — Беппе, но театр решил последовать советской традиции перевода) позвали, помимо Дениса Хан-Бабы, Дамира Закирова из Михайловского театра; гастролер смотрелся ярче, но единственную арию, которую Беппо поет от лица Арлекина, обоим тенорам пришлось исполнять с балкона в глубине сцены, и до зала она толком не долетела.

Маэстро Марко Боэми дал добротную, предсказуемую, легкоусвояемую трактовку партитуры: никаких запредельных страстей, никаких подтекстов и скрытых смыслов. «Паяцы» прикатили в Казань по накатанной; их цель — дать публике то, чего эта публика хочет. А хочет она насладиться академической попсой, послушать несколько проведений знакомой до слез мелодии и с замиранием сердца понаблюдать балаганное убийство из ревности, симпатизируя убийце. «Паяцы» — великолепное произведение, которое 100 лет спустя после написания призывает к разговору на темы, нужные нам сегодняшним, — об уродстве собственнической любви, о перегибах мужского взгляда, о манипуляциях, — но в 2021 году в Казани его обналичивают по самому скромному курсу.

Кей Бабурина