«…он сажает лес, чтобы спрятать лист. Страшный грех! А если ему нужно спрятать мертвый лист, он сажает мертвый лес…»

Г.К. Честертон.

Сергей Переслегин: «Холодная война была выиграна американскими психоисториками» Сергей Переслегин: «Холодная война была выиграна американскими психоисториками» Фото: «БИЗНЕС Online»

Управляем историей

Считается, что концепция управления историей возникла совсем недавно, во всяком случае, не ранее работ Ф. Энгельса по историческому материализму во второй половине XIX века.

В значительной мере это верно. Справедливость, однако, требует упомянуть Эпаминида из Крита, который уже в VII веке до н. э. зарабатывал тем, что объяснял скрытый смысл событий прошлого, тем самым меняя настоящее: очищая древнегреческие города от накопившегося зла, источником которого были решения, принятые в прошлом. Иными словами, Эпаминид владел техникой психоисторического оверсайта, которая и сегодня считается слишком «продвинутой» и «фантастической».

В классической Древности и Средневековье концепция управления историей отсутствовала. Новое время считало прошлое незыблемым, но полагало, что с помощью разума можно управлять будущим. Первоначально это делалось в парадигматике Просвещения — счастливое и разумное будущее достигается образованием и воспитанием. Позднее формулировалась марксистская концепция управления историей через революционное преобразование общества.

Марксисты не только точно предсказали ход и исход войны Севера и Юга и Франко-прусской войны, но также описали будущий мировой конфликт и его последствия, включая социалистическую революцию. В. И. Ленину удалось осуществить эту стратегию на практике и создать Союз Советских Социалистических Республик, который можно рассматривать как первый глобальный инструмент практического управления мировой историей.

Ответ западных стран запоздал, что было связано, во‑первых, с кризисным состоянием Европы после Первой мировой войны, во‑вторых, с процессом перехода цивилизационного лидерства от Великобритании к США, который требовал времени и закончился лишь при Г. Трумэне.

В 1939 году выходит в свет роман Л. Спрэг де Кампа «Да не опустится тьма!» В этом романе итальянский историк попадает в Рим VI века, то есть оказывается в непосредственной близости от античной фазовой катастрофы. Эту катастрофу он пытается предотвратить, причём использует для этого не технологические инновации, как у М. Твена в «Янки при дворе короля Артура», а управленческие практики. Собственно, это и есть управление историей.

Примерно в это же время А. Азимов начинает работу над циклом «Основание». В этом цикле формулируются основы психоистории, научной дисциплины, которая определяется как «раздел математики, рассматривающий реакции больших групп людей на долгодействующие социально-экономические стимулы… синтез исчисления N переменных и N-мерной геометрии…».

Психоисторическая модель А. Азимова (редакция 1950‑х годов)

Ранняя психоисторическая модель очень проста. Представим себе, что мы можем с хорошей точностью определить параметры, описывающие общество. А. Азимов не приводит список этих параметров, но сегодня построить его нетрудно, нужно только следить, чтобы базовые числовые параметры были безразмерными, а качественные — онтологически независимыми. Например, уровень жизни должен определяться как отношение медианного дохода к прожиточному минимуму, а прожиточный минимум — как точка перегиба на графике зависимости доли обязательных расходов (ЖКХ, еда, одежда…) в бюджете семьи или домохозяйства от получаемого дохода.

Список подобных параметров вполне обозрим, у меня он занял около восьми страниц. Разумеется, в наше время, когда имеются компьютеры, способные работать с BigData, и есть глобальная система электронного контроля граждан, созданная для борьбы с пандемией «и только поэтому» (© Е. Шварц «Дракон»), можно работать и с неупорядоченной социологической информацией произвольной размерности — было бы желание да вычислительные мощности.

Далее определяются тренды, описывающие естественное инерционное изменение параметров: что будет, если ничего не делать?

Суть управления состоит в том, что руководитель — как бы он ни назывался: президент, премьер, император, глава совета директоров, первый консул — нужное подчеркнуть/добавить — принимает решения, которые определённым образом воздействуют на тренды. В результате вместо инерционного будущего получается какое‑то другое. Назовём его спланированным.

Психоисторик, однако, не является управленцем. А даже если и является, его горизонт планирования гораздо длиннее человеческой жизни. Х. Селдон в «Основании» планировал будущее Галактики на 1000 лет, то есть на 50 поколений.

Поэтому психоисторическое управление носит косвенный характер. Психоисторик искусственно создаёт события, которые воздействуют на управленческую элиту и модифицируют принимаемые этой элитой решения. Вместо инерционного или спланированного будущего возникает психоисторическое будущее.

В эпопее А. Азимова управление историей осуществляется через последовательность кризисов. Логика понятна: в кризисной ситуации пространство решений резко сокращается, что упрощает психоисторический расчёт. В идеале такое решение всего одно. И это решение естественным путём приводит к следующему кризису, из которого также будет всего один разумный выход.

История Основания — последовательность психоисторических кризисов Селдона

«Мы поместили вас на такой планете, как Терминус, и сделали это в такое время, чтобы через 50 лет вы оказались в положении, когда у вас уже не осталось свободы выбора. Начиная с настоящего момента и в течение многих веков вы неизбежно будете двигаться одним, заранее предначертанным путём. Вы столкнётесь с рядом кризисов — сейчас вы переживаете первый из них, и каждый раз у вас не будет выбора, так что действовать придётся только одним способом».

Историческим содержанием селдоновских кризисов являются линейные конфликты социальных или политических групп. Как и положено бинарным противоречиям, эти конфликты разрешаются событийно, меняя структуру отношений и порождая новое бинарное противоречие. Это можно назвать прогрессом, можно — реализацией плана Селдона. Из каждого кризиса Терминус, планета Основания, выходит более сильной и развитой, Галактика — более организованной.

План Селдона сам по себе не является тайной.

Галактическая Империя гибнет, что чревато многими «тёмными тысячелетиями». На окраине Галактики, на планете Терминус, создаётся Первое Основание, мир учёных и техников, практически лишённый природных ресурсов. Поскольку распад Империи начинается с периферии, Терминус быстро оказывается островком высоких технологий в варварском окружении. Пользуясь фазовой доминацией, он постепенно подчиняет себе это окружение — сначала через религию, потом через торговлю. Растущая сфера влияния Терминуса и сокращающаяся Империя вступают в борьбу за периферию, но борьба эта опосредована — стороны не видят друг друга. Тем не менее рост влияния Первого Основания, потенциальная угроза со стороны Империи повышают социальную температуру Терминуса, что и выливается в организованную, упорядоченную последовательность кризисов.

Селдон, однако, понимает, что запрограммировать на тысячелетие вперёд можно механическую игрушку, но никак не цивилизацию. Поэтому механизм на самом деле более сложен, чем кажется жителям Терминуса. В центре Империи, на Транторе, существует Второе Основание: психоисторики, владеющие техниками ментального контроля и воздействия. Второе Основание модифицирует план Селдона и событийно управляет как столицей Империи Трантором, так и Терминусом[1].

Заметим, что эта схема Азимова по существу является марксистской. История — это развитие: социальное, экономическое и лишь затем технологическое (специально подчёркивается, что план Селдона может работать только в отсутствие научных и технологических революций). Развитие происходит через кризисы. Кризисы представляют собой социально-политическую борьбу, в основании которой лежат экономические интересы.

Психоисторическая модель Азимова и распад СССР

Первый цикл «Основания» был завершён к 1953 году. Для США это был период создания своей великой Империи с уникальной логистической моделью управления. Страна окончательно преодолела последствия Великой депрессии. Быстро и устойчиво росли экономические показатели. На рынке труда сложилась уникальная ситуация: во взрослую жизнь вступило малочисленное поколение 1930‑х годов рождения, и работников стало не хватать. Безработица упала до фоновых значений, а наличие элементарных способностей практически гарантировало быстрый карьерный рост: должностей было больше, чем людей, способных их занять.

Эта необычная ситуация привела к «демографической ступеньке»: в 1950‑е годы в США скачком выросла рождаемость, что в пересчёте на конец века дало дополнительный прирост населения порядка 50 миллионов человек.

«Золотой век Америки» был омрачён только холодной войной. В середине 1950‑х годов стратегическое руководство страны оказалось перед необходимостью сменить стратегические императивы, предусматривающие превентивный разгром СССР и Восточного блока с помощью массированных ядерных бомбардировок (план «Дропшот», первая редакция — 1948 год). Во-первых, у СССР появилось собственное атомное, а затем и термоядерное оружие. Во-вторых, военные эксперты пришли к выводу, что даже идеальное осуществление плана бомбардировок принесёт Советскому Союзу меньшие потери, нежели немецкое наступление на Сталинград в 1942 году — атомные бомбы того времени были скорее оперативно-тактическим оружием. Наконец, в‑третьих, расцветающая Америка 1950‑х годов, страна беби-бума, совершенно не стремилась к большой горячей войне с вероятными значительными потерями среди мирного населения.

Пересмотр военной доктрины занял много времени, окончательно новая стратегия оформилась уже после Карибского кризиса 1962 года. Она предусматривала блокаду, то есть сочетание технологического превосходства и экономического давления. И вот здесь необходимо отметить, что перед нами именно та стратегия, посредством которой Терминус добился победы в Коррелианской войне (третий кризис Селдона): «…не будет ни битв, ни бомбардировок, ни осады. А будет вот что: нережущий нож, холодная духовка, дом, замерзающий посреди холодной зимы. Это будет раздражать обывателей, и в конце концов народ заропщет! Я рассчитываю на общее недовольство, на фоне которого может разыграться недовольство гораздо более крупных фигур фабрикантов, промышленников Коррелии. Задохнётся тяжёлая индустрия».

Можно сказать, что с конца 1950‑х — начала 1960‑х годов США реализовывали против СССР блокадную психоисторическую стратегию. Насколько это было осознанно? Именно в те годы расцвели американские «фабрики мысли» — при правительстве, при ЦРУ, при родах войск. Известные писатели-фантасты широко привлекались к их работе, и А. Азимов — в том числе.

«Коррелианская стратегия» имела свои недостатки. Прежде всего, она предполагала неоспоримое технологическое превосходство. В отношении Терминуса и Коррелии это было обеспечено на уровне постановки задачи, Америке же своё технологическое превосходство надо было доказывать. И поэтому ракетно-космическая, она же «лунная», гонка 1960‑х годов была стратегически содержательной. Соединённые Штаты выиграли её — если не в физическом пространстве, то в информационном[2] — и навсегда закрепили за собой технологическое лидерство.

Здесь, однако, выявилась другая проблема. В романе А. Азимова Коррелия была уже «подключена» к экономике Терминуса, то есть «подсела» на соответствующие технологии. В этих условиях блокада очень быстро, за два года, привела к стратегическому результату. Но хозяйство СССР было в значительной степени замкнутым и во внешней торговле нуждалось слабо. Демонстрация же высокого уровня и качества жизни американцев особого впечатления на русских не производила — отчасти из‑за «железного занавеса», отчасти из‑за многовековой русской традиции аскезы. К концу 1960‑х годов стало понятно, что блокадная «коррелианская» стратегия нуждается в уточнении. Началась гонка вооружений. В отличие от ракетно-космической, где Штатам требовался результат, здесь был важен сам процесс. По существу, это была стратегия «экономического размена»: сломать более слабую экономику, обременив её необходимыми, но не производительными затратами. Поначалу это принесло плоды — в 1970‑е годы СССР вступил в перманентный экономический кризис, что, прежде всего, проявилось в замораживании капитального строительства. Тем не менее напряжение в гонке вооружений Союз без особого труда выдерживал, и для США стало понятно, что ситуация становится обоюдоострой: американская «экономика потребления» перегрета, военные расходы огромны, и не позднее середины 1980‑х страну ждёт кризис потребительского кредитования с последующей депрессией.

С другой стороны, СССР в середине 1980‑х с очевидностью ждал поколенческий кризис и смена элит. То есть «игра» стала сложной и рискованной для обеих сторон, что провоцировало использование психоисторических техник. Здесь у США было явное преимущество, поскольку «американская психоистория» была создана в начале 1950‑х и уже в 1960‑е использовалась для нужд управления. В СССР руководство страны всё ещё пользовалось устаревшими марксистскими схемами начала XX века, попытка И. Ефремова создать новую модель исторического развития («Час быка», 1968 г.) не привлекла внимания, да отчасти и запоздала.

Психоисторики США пришли к выводу, что идеологической основой советской Империи является коммунистическое мессианство, гордость за армию и победу в Великой Отечественной войне, успехи в космических исследованиях и ядерной энергетике, а также высокая оценка своей культуры. Было понятно, что разрушение общего идеологического поля уничтожит «новую историческую общность людей — советский народ», что приведёт к лавине этнических конфликтов.

Это означало, что основным фронтом холодной войны становится геокультурный. Для психоистории, даже ранней, вывод вполне естественный, а вот классический марксизм считает культуру «надстройкой», полностью подчинённой экономическому «базису» и не играющей самостоятельной роли. Поэтому геокультурное наступление США не встретило сопротивления. К середине 1980‑х не только массы, но и значительная часть советской элиты признала абсолютное превосходство американских технологий, и в ещё большей степени — превосходство американской культуры, прежде всего — музыкальной и кинематографической.

После короткого переходного этапа «гонки на лафетах» Генеральным секретарем ЦК КПСС становится М. Горбачёв, и в СССР начинается перестройка. Как ни странно, с психоисторической точки зрения это был самый опасный момент для США. Перестройка могла пойти в двух направлениях — в сторону распада СССР и в сторону его коренной трансформации в динамическую сверхкорпорацию, эффективно действующую на мировых рынках. И вот здесь очень своевременно происходит классическое психоисторическое событие — чернобыльская катастрофа. Эпоха М. Горбачёва вообще изобилует странными и необычными катастрофами, но Чернобыль интересен тем, что за год до него вышел роман А. Азимова «Роботы и Империя», содержанием которого являлась искусственно вызванная катастрофа на атомной электростанции.

Чернобыль не только потребовал привлечения всех материальных ресурсов советского государства, но и вызвал раскол по линии «Россия — Украина». После этого никаких вариантов сохранения Союза уже не было. В какие‑то моменты советское руководство могло сыграть по‑другому, но это просто привело бы к распаду страны по иной схеме.

Холодная война была выиграна американскими психоисториками.

Психоисторическая модель А. Азимова (редакция 1980‑х годов)

Ещё до начала эпохи Горбачёва А. Азимов пришёл к выводу, что классическая психоистория слишком проста и онтологически ущербна. Она воспроизводит бинарные противоречия и позволяет строить только империи, создаваемые войной и войной разрушаемые. Желание выйти за пределы диалектики заставляет А. Азимова написать «Кризис Основания» и «Основание и Земля». Это совершенно другая психоистория и иные этические императивы: «он слышал, как голос Харлы Бранно твёрдо, решительно проговорил: «Свободная воля!» А голос Оратора Гендибаля: «Руководство и мир!» А голос Нови прошептал: «Жизнь…»

Обратим внимание, что здесь уже не бинарное, а тройственное противоречие: Империя Терминуса, психоисторическая Империя и живая единая Галаксия, единение, выражаемое у А. Азимова формулой «Я/Мы/Гея».

Сам А. Азимов склоняется к третьему варианту, что приводит его к разрыву с американским истеблишментом, который хочет использовать крах СССР для перехода к однополярному миру с экономической эксплуатацией территорий бывшего «Восточного блока». В 1992 году А. Азимов неожиданно умирает из‑за последствий ВИЧ-инфекции, которой заразился в больнице. Тело его было кремировано, прах развеян.

Но психоистория осталась, и в своей новой версии она уже умела, хотя и с трудом, работать с тройственными противоречиями и проектировать сложные социальные машины. Можно сказать, что с начала эпохи Клинтона в мире действуют две психоисторические стратегии: «республиканская», использующая старую классическую психоисторию во имя сохранения и упрочения американского лидерства сначала на земле, затем в космосе, и «демократическая», опирающаяся на идею глобализации и пытающаяся выстроить геоэкономическую социальную машину. Противоречие психоисторических стратегий нагнетается как бы вне связи с противоречием «США — остальной мир», однако это противоречие резко усилило позиции Китая, привело к созданию странного, обращённого не то в советское, не то в византийское прошлое российского проекта. На следующем этапе это противоречие индуцировало политический и расовый конфликт в США, который, насколько мы понимаем психоисторию, должен стать разрушительным.

Он приведёт к гибели великой американской империи и долговременному культурному и экономическому кризису в США, но в сложившейся ситуации это уже не является сколько‑нибудь важным и значимым. Потому что сегодня торжествует третья психоисторическая стратегия, стратегия «инклюзивного капитализма».

Современная психоистория и коронавирусный кризис

Внутренним противоречием психоистории является противоречие между её кажущейся доступностью и реальной сложностью. Нетрудно понять, как работает психоисторическое управление. Имея в своём распоряжении достаточные ресурсы, можно организовать соответствующее воздействие и, например, добиться победы в холодной войне. Проблемы начинаются, когда нужно использовать эту победу. Американские национальные элиты сочли её поводом к разграблению побеждённой страны, не желая понять того простого психоисторического факта, что индуктивно это приведёт к разрушению их собственной страны, пусть и со сдвигом во времени.

Следующий психоисторический план принадлежит уже транснациональным элитам. Будущее американского народа эти элиты интересует мало, вообще они стоят скорее на позиции Второго Основания «Руководство и мир!», хотя сами считают, что ведут к созданию Галаксии, единой общности Я/Мы/Гея.

Первой своей задачей эти элиты считают разрушение существующего мирового порядка и резкое сокращение населения Земли. Отсюда настойчивая пропаганда гомосексуализма и борьба с любыми формами подростковой сексуальности (ранние сексуальные контакты коррелируют с более высокой рождаемостью). Отсюда же — толерантность и политика снижения пассионарности.

Далее — активнейшее распространение всевозможных поведенческих отклонений типа феминизма и веганства (опять‑таки заметим, и то и другое приводит к снижению рождаемости).

Следующий шаг — снижение общего уровня образования. Для этого используется Болонская система, в которой студентам даются разнородные фрагментарные знания, не складывающиеся ни в онтологическую, ни в гносеологическую картину. Это привело к резкому падению социальной иммунности: молодые поколения, лишённые собственной картины мира, легко воспринимали внешнее информационное давление.

После двадцатилетнего господства Болонской системы стало возможно полностью перекроить даже не само мировое информационное пространство, но принципы, им управляющие. Возникает страшное слово «постправда», и формируется информационная оболочка, в которой невозможно использовать рациональные критерии истинности.

В целом к началу 2010‑х годов демографическая и образовательная задачи были решены, по крайней мере в развитых странах. Это проверили через модель глобального потепления. Её почти безоговорочное принятие мировыми научными и, отчасти, политическими элитами означало, что психоисторическое воздействие увенчалось полным успехом, стратегия в области образования реализована.

После этого течение истории утрачивает ламинарность: с 2011 года чередой идут селдоновские кризисы, которые, как и положено, сокращают пространство решений у национальных элит.

В 2020 году делается решающий шаг: коронавирусная пандемия разрушает существующую цивилизацию, да к тому же приводит к расколу между государственным руководством и бизнесом. В острую фазу вступает кризис среднего класса.

Одновременно с началом пандемии и «самоизоляцией» публикуется манифест К. Шваба о неизбежности перехода к новому мировому порядку.

Заметим здесь, что раньше ничего подобного произойти не могло. Помешала бы образованность масс и наличие у людей онтологической «рамки»: да, эпидемия — вещь неприятная, да, от коронавируса можно умереть, но наш образ жизни, включающий демократические свободы и права человека, дороже отдельных жизней. Даже когда среди этих жизней — ваша собственная. Но низкопассионарное население, возглавляемое стареющими государственными элитами, приняло вполне обычную эпидемию за мировую катастрофу. И сделало из эпидемии мировую катастрофу

Психоисторическая стратегия, как обычно, увенчалась успехом

Нет необходимости описывать здесь особенности инклюзивного капитализма[3]. Нас интересует только психоисторическое содержание, а оно элементарно. Речь идёт о переходе от парадигмы развития, чреватого кризисами (в том числе селдоновскими, психоисторическими), к парадигме равновесия. Каковы могут быть черты ограничения численности населения? Ограничение промышленности, трансформация сельского хозяйства (отказ от животноводства) и резкое снижение уровня жизни населения в целях сокращения экологической нагрузки на Землю. Последнее, то есть снижение жизненного уровня, разумеется, не относится к узкому слою транснациональной элиты.

Этот план во многом уже реализован. Но, как и американские элиты 1990‑х, транснационалы не отдают себе отчёта в содержательной сложности психоистории. Когда результат их устраивает, они не думают о той цене, которую придется заплатить на следующем шаге. Да они и полагают, что следующего шага не будет вовсе, поскольку парадигма равновесия предполагает отсутствие времени. Вечность.

Но даже если времени нет, оно рано или поздно заканчивается.

Впрочем, переход от современной трансиндустриальной цивилизации к миру равновесия сам по себе является настолько катастрофическим, что вряд ли его переживут нынешние элиты, хоть национальные, хоть транснациональные: «Неделю назад вы могли это сделать, и у вас, вероятно, был бы при этом один шанс из десяти остаться живым в течение года. Но сегодня на это у вас нет ни одного шанса из тысячи» (© А. Азимов).

Примечания:

1. Интересно, что и А. Азимов и Л. Спрэг де Камп работали с одним и тем же первоисточником: «История упадка и разрушения Римской империи» Э. Гиббона. То есть они рассматривали античный кризис VI века и искали возможные пути его преодоления. Сейчас, когда показано структурное подобие античного кризиса, кризиса Бронзового века, кризиса XIV столетия и современного цивилизационного кризиса, становится понятно, что оба американских автора отыскали ключевую психоисторическую позицию.

2. Гипотеза «Лунной мегапостановки», разумеется, не относится к «мейнстриму». Считается, что она оскорбляет Америку, американский народ и едва ли не всё человечество. С трудом могу понять, почему. В рамках психоистории нет никакой разницы между событием, оказавшим влияние на принятие тех или иных решений, и успешной имитацией такого события. Последнее, как правило, проще и дешевле. Речь ведь шла не об исследовании Луны, которая тогда считалась абсолютно неинтересным и никому не нужным небесным телом, а о победе в холодной войне. Кстати, у А. Азимова есть рассказ «Нечаянная победа», официально посвящённый советскому народу, в котором Земля побеждает в космической войне не реальным технологическим превосходством, а его убедительной, хотя и полуслучайной демонстрацией…

3. Заметим здесь, что психоисторическая модель, используемая адептами инклюзивного капитализма, всё ещё является довольно примитивной. Так, как и исходная модель Азимова, она требует, чтобы социальная система, находящаяся под психоисторическим управлением, не знала психоистории. А потому одной из важных психоисторических задач была деонтологизация исторического знания. Подчеркнём, речь идёт не только о марксистском подходе. Любая историческая теория, обладающая не только объясняющей, но и предсказательной силой, могла привести к возникновению общества, знающего психоисторию. Вот почему современная история «гипотез не измышляет», всерьёз говорит о «низкой толерантности» общества Римской империи и оценивает события прошлого с позиций современного либерализма.

Заметим также, что грантовая система в науке привела к остановке качественного развития (то есть к прекращению научных революций) при ускорении количественного.

Сергей Переслегин
«Изборский клуб» № 7-8 (93-94)