Бывший председатель правления ПАО «Татфондбанк» Роберт Мусин прибыл сегодня в суд за 15 минут до начала процесса. Держался уверенно, ни малейшего волнения его поведение не выдавало Бывший председатель правления ПАО «Татфондбанк» Роберт Мусин прибыл сегодня в суд за 15 минут до начала процесса. Держался уверенно, ни малейшего волнения его поведение не выдавало

«Явные противоречия между мотивом и целью»

Бывший председатель правления ПАО «Татфондбанк» Роберт Мусин прибыл сегодня в суд за 15 минут до начала процесса. Держался уверенно, ни малейшего волнения его поведение не выдавало. Последнее слово экс-банкир расписал от руки на паре листков бумаги. В отличие от выступлений адвоката Алексея Клюкина, у самого подсудимого не прозвучало ни единого сложного термина — все максимально доходчиво, литературно. Читал свою речь Мусин с особым выражением. Мы приведем полный текст.

Читал свою речь Мусин с особым выражением Читал свою речь Мусин с особым выражением

«Уважаемый суд! Я уже говорил о том, что мне сложно оценивать правильность квалификаций своих действий по той или иной статье Уголовного кодекса. Тем не менее я в состоянии понимать значение действий. Я четко осознаю и осознавал, какие действия и для чего предпринимал. Так же четко я понимаю, какие последствия в итоге наступили и в результате чего. Даже не вдаваясь в такие юридические тонкости, как квалификация преступления, налицо противоречия, на которые мне, человеку, далекому от юриспруденции, сложно не обратить внимания.

Во-первых, это явные противоречия между мотивом и целью в ряде случаев, описанных в обвинении. Например, утверждение о том, что я скрывал финансовое состояние банка, желая добиться его банкротства, является явно противоречивым. Во-вторых, это отсутствие причинно-следственных связей между действиями и описанными в обвинении последствиями, якобы наступившими в результате их совершения. В-третьих, все мои действия абсолютно разные по содержанию, совершенные в разное время, преследующие разные цели, собраны воедино и объединены под общий знаменатель в виде злоупотребления полномочиями, повлекшего банкротство банка.

Как уже не раз было сказано, согласно предъявленному обвинению, мои действия повлекли тяжкие последствия в виде приостановления полномочий органов управления банком, введения моратория на удовлетворение требований кредиторов, отзыва лицензии на осуществление банковских операций, назначения временной администрации и признания ПАО „Татфондбанк“ несостоятельным банкротом. Наступления данных последствий я якобы всячески желал и действовал умышленно и целенаправленно. По сути, речь идет о преднамеренном банкротстве. Но таких обвинений против меня никто никогда не выдвигал. Это одна из причин, по которой мне непонятно, почему мне приписывают такую цель, как банкротство банка, а затем указывают это банкротство в качестве тяжких последствий, наступивших именно от моих действий. Другая причина этого непонимания заключается в том, что мне в вину вменяются действия, прямо противоположные указанной схеме. При этом действия, описанные в обвинении, отражают реальную картину произошедшего.


Я действительно настаивал на скрытой реструктуризации долгов группы DOMO, дабы не показывать Центробанку истинное положение дел, но как это можно увязывать с целью обанкротить банк? Считаю, что в данном случае меня можно обвинять лишь в том, что я, напротив, скрывал признаки банкротства, а не добивался его. Почему мои действия по совершению уступки кредитного портфеля в обмен на облигации образуют состав преступления? Аналогичные действия другого человека с таким же кредитным портфелем соответствуют закону. Разве закон не один для всех? Как можно совместить в одном эпизоде то, что я выводил залоговое имущество, предвидя банкротство банка, и то, что это банкротство наступило в результате вывода залогового имущества? Полагаю, что эти вопросы не должны остаться без ответа.

Мы, в свою очередь, я и мой защитник, сформировали свои ответы на них, которые он (адвокат — прим. ред.) озвучил в ходе судебных прений. Также прошу обратить внимание на то, что если бы я действовал вопреки интересам банка, то не предпринял бы многое из того, что мне вменяют в вину. А именно: не пытался бы поддерживать на плаву кредитный портфель группы DOMO, который берет свое начало с середины нулевых годов, не разрабатывал бы план финансового оздоровления банка, не привлекал бы субординированные депозиты и залоговое имущество, которое впоследствии пришлось выводить, чтобы не подвести тех, кто пытался помочь. И наконец, не возвращался бы на пост председателя правления 19 марта 2016 года.

Подводя итог, позволю себе повториться. Совершение вменяемых в вину действий никогда не отрицал и переложить ответственность на кого-либо не пытался. В остальном в части квалификации действий по конкретным эпизодам, гражданского иска и назначения наказания прошу принять во внимание мою позицию, озвученную защитником. Спасибо!»

Сразу же после выступления Мусина судья Наиль Камалетдинов удалился в совещательную комнату. Итоговое решение по делу суд планирует озвучить 24 августа. По завершении процесса Мусин наотрез отказался что-либо комментировать прессе.

Сразу же после выступления Мусина судья Наиль Камалетдинов удалился в совещательную комнату. Итоговое решение по делу Мусина суд планирует озвучить 24 августа Сразу же после выступления Мусина судья Наиль Камалетдинов удалился в совещательную комнату. Итоговое решение по делу суд планирует озвучить 24 августа

В чем обвиняют Мусина и что он на это отвечал

Мусин в «неволе» с марта 2017 года — уже более четырех лет: сначала бенефициар ТФБ был заключен в СИЗО, позже его отпустили под домашний арест. Два последних года, с августа 2019-го, Мусин находится в статусе подсудимого. С начала судебного разбирательства состоялось порядка 100 заседаний, на которых выступили многочисленные свидетели со стороны обвинения — защита со своей стороны свидетелей не представила. А в ходе судебных прений прокуроры запросили для Мусина 14 лет и 9 месяцев лишения свободы — практически полтора возможных срока: статья 201 УК РФ, по которой судят Мусина, подразумевает максимальное наказание до 10 лет колонии.

Первый эпизод. Необоснованная выдача кредитов компаниям ГК DOMO на 18 млрд рублей. Это самая крупная сумма ущерба среди всех эпизодов в деле. Мусин, по мнению обвинения, был бенефициаром группы компаний и, желая скрыть перед ЦБ долги входящих в нее фирм, давал указания одобрять им новые кредиты. Так и накопился «снежный ком» — 169 кредитных договоров на 18 млрд рублей. Но Мусин так и не подтвердил, что был бенефициаром DOMO. Вместо этого он уверял, что еще в 2008 году у ГК был кредитный портфель в банке, а долги выросли из-за кризисного 2014-го. По его словам, из-за этого DOMO не могла гасить за счет выручки даже проценты, а банк, заинтересованный в том, чтобы погашение происходило, буквально вынужден был поддерживать группу компаний на плаву.

Второй эпизод. Выдача кредита фирме «Аида и Д» на 133 млн рублей. Гособвинение уверено, что сам Мусин был бенефициаром и контролировал работу фирмы, к слову, названной именем его дочери. Бо́льшую часть кредитных денег, считает обвинение, Мусин перечислил на свой счет, остальные деньги — на счета подконтрольных ему фирм. Сам банкир подтвердил, что брал 100 млн рублей из тела кредита на свои нужды, но оставшиеся 33 млн, по его словам, были в банке, и за счет них гасились проценты. Однако свою вину по этому эпизоду Мусин не признал: «Если группа компаний DOMO, естественно, повлекла банкротство банка, то, скажем, данный кредит, 100 миллионов, никак не мог привести к банкротству банка».

Третий эпизод. Передача права требований на кредиты в 2,7 млрд рублей «Московской инжиниринговой группе». По версии обвинения, незадолго перед крахом банка ТФБ передал Бинбанку право требования по кредитам на 2,7 млрд рублей, причем не напрямую, а через компанию ООО «Московская инжиниринговая группа» (МИГ). Взамен ТФБ получил собственные облигации, которые к тому моменту уже практически ничего не стоили. Гособвинение считает, что все делалось по указке Мусина, который знал о реальном положении дел и действовал вопреки интересам банка. Сам банкир заявил, что инициатива поступила от Бинбанка: «Это был уже 2016 год. Существовало серьезное напряжение. Я сказал, что у нас нет возможности заплатить деньгами. Тогда они сообщили, что готовы рассмотреть кредитный портфель. Я ответил: давайте, мы не возражаем».

Четвертый эпизод. Подложный залог по кредиту ЦБ на 3,1 млрд рублей. Как указывает обвинение, в 2016 году по указанию Мусина ТФБ заключил кредитный договор с ПАО «Нижнекамскнефтехим» на два транша — 1,8 млрд и 2,2 млрд рублей. Данный кредит выступил в качестве залога — на основании этого ТФБ смог получить 3,1 млрд рублей кредита в ЦБ. Однако, считает обвинение, Мусин умолчал о том, что одновременно с выдачей кредита НКНХ были подписаны допсоглашения — о том, что если норматив банка упадет ниже 4,5%, то обязательства по возврату этих 4 млрд рублей переходят на «Новую нефтехимию» Мусина и «Сувар девелопмент». Обвинение считает, что если бы ЦБ был поставлен в известность о существовании допсоглашения, то кредит бы банку не дали. Мусин уверяет, что две «страховочные компании» появились в сделке по просьбе ТАИФа — так сказать, «пожелание минимизировать свои риски». И добавляет: по его мнению, он не должен был предупреждать ЦБ о допсоглашениях.

Пятый эпизод. Выдача кредита «Казанской сельхозтехнике» на 253 млн рублей. Обвинение уверено, что все эти деньги осели в офшорах. Мусин же заверял, что средства нужны были для инвестиций на международном рынке, чтобы повысить узнаваемость ТФБ в мировом банковском сообществе. При этом банкир сообщил, что, когда у банка начались сложности, он призывал «свернуть проект», но сделать этого не успели. И даже предположил, что потерпевшая сторона (АСВ) могла вернуть эти деньги, но почему-то, по его словам, за ними не обращалась.

Шестой эпизод. Массовый вывод залогов по кредитам на 20 млрд рублей. Обвинение считает, что незадолго до краха банка крупные организации, в числе которых ПСО «Казань», Госжилфонд при президенте РТ и другие, вывели залоги по кредитам (которые были введены лишь за несколько месяцев до этого), оставив их без обеспечения. Прокуратура уверена, что таким образом Мусин действовал в интересах залогодержателей. Сам банкир на допросе признавался, что вывод залогов нужен был в интересах компаний, которые пришли на помощь банку, но никак не привел к краху ТФБ.

Изначально Мусина подозревали в мошенничестве, однако к окончанию расследования дела ему было предъявлено лишь обвинение в злоупотреблении полномочиями (ст. 201 УК РФ). Сам Мусин на многочисленных допросах сначала признавал свою вину, однако после пошел на попятную. Он объяснял это тем, что в процессе следствия ему предъявляли «разные обвинения». «И мне даже иногда было непонятно, что предъявляется. Когда мне окончательно предъявили обвинение, был большой допрос 6 мая 2019 года. Все, что я говорил на нем, подтверждаю, ну и то, что я рассказывал на суде», — объяснял банкир. В целом его позиция сейчас по всем эпизодам следующая: события имели место быть, но вину свою он не признает.

Защитник Мусина: «Считаю возможным просить наказания в пределах фактически отбытого!»

В ходе прений адвокат Мусина Клюкин не отрицал представленных фактов обвинения, но категорически не согласился с их трактовкой. Так, Клюкин выразил непонимание того, почему все 6 эпизодов не объединены в один длящийся. Были и другие позиции, по которым адвокат выразил несогласие. В частности, он уверен, что ущерб по эпизоду с ГК DOMO подсчитан неверно — якобы часть кредитов все же была возвращена. Кроме того, он предположил, что действия Мусина по разным эпизодам должны быть квалифицированы по ч. 1 ст. 172.1 УК РФ (которая подразумевает максимальное наказание до 4 лет лишения свободы), а также по п. «б» ч. 2 ст. 165 УК РФ («Причинение имущественного ущерба путем обмана или злоупотребления доверием», до 5 лет лишения свободы) и ч. 2 ст. 195 УК РФ («Неправомерное удовлетворение имущественных требований отдельных кредиторов», до 1 года лишения свободы).

«Считаю возможным просить назначить наказание [Мусину] в пределах фактически отбытого под стражей и домашним арестом», — предложил в ходе прений адвокат.