«Так плохо! Не можем вас взять», – сказали певице из Казани в театре им. Джалиля, теперь она поет в Большом

Альбина Латипова: «Если честно, я хотела быть журналистом. Мне очень нравилось писать. В школе у меня был довольно неплохой татарский, и мы с педагогом татарского языка даже ходили брать интервью у директора хлебозавода» Фото предоставлено Альбиной Латиповой

«Клавдия Захаровна была категорически против, чтобы я поступала в Казанскую консерваторию»

— Альбина, как вы начали петь? Кто вообще обратил внимание на особенности голоса?

— Наверное, началось с семьи. У меня она немузыкальная, обычная. Такая средняя семья из Казани. Мама — педагог, папа — инженер-технолог. В принципе, у нас любили музыку. У мамы в университете были какие-то музыкальные классы, и она, где был инструмент, импровизировала на фортепиано, что-то подбирала. Папа просто всю жизнь поет и тоже самоучка: играет на баяне. И бабушка с дедушкой все праздники пели. А обоим уже по 85 лет. Я все это застала и впитала.

Естественно, тоже что-то подвывала периодически и, честно, сама попросилась в музыкальную школу. Мама говорила: «Мы вообще тебя не хотели отдавать в музыкалку. Ты сама». Я пошла на фортепиано. Училась. К счастью, там поменялось руководство, и уже новый директор музыкальной школы — хоровик-дирижер по образованию — вела у нас хор. Естественно, сначала она всех прослушала и выделила 3–4 человек, с которыми собиралась делать ансамбль. А мне сказала, что будет заниматься сольно. С Ольги Николаевны Мартыновой все и началось. Как-то она посеяла мысль в голове, что нужно идти в колледж, прослушаться, заниматься. Мы участвовали в конкурсах всяких региональных, казанских. Я даже занимала первые места, грамоты получала. А колледжу родители не препятствовали. Говорили, мол, ладно, попробуй. Хотя что за профессия такая — музыкант?

— А альтернативу какую-то предлагали. Может, педагог?

— Если честно, я хотела быть журналистом. Мне очень нравилось писать. В школе у меня был довольно неплохой татарский, и мы с педагогом татарского языка даже ходили брать интервью у директора хлебозавода. Что-то писали, было интересно. А потом один из моих дядей сказал: «Чтобы стать журналистом, нужно с детства где-то печататься». Меня это расстроило немножко. Ну, думаю, ладно, попробую в музыке. И родители тоже были спокойны. Потому что педагог музыки — нормальная профессия для татарской девушки.

В колледже мне безумно повезло с педагогом. Я училась у Клавдии Захаровны Щербининой, которой уже нет с нами. Ей и тогда-то было 80 лет. Это тот самый педагог, который научил меня музыкальной базе. Она даже не давала сделать вдох. Ты только начал и тут: «Куда?! Быстро сбрось! Не так! Все не так! Вот как надо!» Она была очень строгой, но и многому учила. Плохо, когда педагог мало комментирует твои ошибки. Для начинающего самое главное — указать на ошибки и помогать их исправить. Собственно, именно Клавдия Захаровна была категорически против, чтобы я поступала в Казанскую консерваторию. 

— Почему?

— Она сказала, что надо ехать в Москву, заниматься дальше, искать что-то новое. В принципе, в Казани учиться было бы здорово, но там опять-таки есть свои локальные нюансы. Там приходится больше петь не только европейскую, но и национальную музыку. А в Москве — другие возможности. И, наверное, я бы не смогла спеть и узнать всего того, что я получила в Московской консерватории.

— А поете вообще татарскую музыку?

— Иногда приходится. У нас же есть татарское общество в Москве. Раньше мы очень часто собирались, пели и говорили, естественно. Но сейчас уже реже все. 

— Насколько я понимаю, вы не жалеете, что поехали учиться в Москву.

— Жаль, что мои родители далеко. Это, пожалуй, единственное. Хотя я ведь пыталась попасть в наш Казанский оперный театр, приехала на прослушивание…

— Это  уже после консерватории?

— Да. Я проучилась пять лет в консерватории, два года — в центре Вишневской, четыре года — в колледже, два года — в Казанском государственном университете культуры, потому что в консерваторию поступила с третьего раза. Я продолжала учиться у своей Клавдии Захаровны два года еще, три раза поступала, только в последний получилось. А если еще музыкалку прибавить, то это будет вся моя жизнь. 

«В Москве другие возможности. И, наверное, я бы не смогла спеть и узнать всего того, что я получила в Московской консерватории» Фото предоставлено Альбиной Латиповой

«Было бы здорово жить в Казани, петь в казанском театре»

— А помните свои чувства, когда слетали с конкурса в консерватории? Не думали бросить все и заняться чем-то другим? Тем же преподаванием, например.

— Конечно. Когда тебе вывешивают этот лист и ты понимаешь, что за чертой, такое разочарование чувствуешь. Веришь, стараешься, работаешь, занимаешься — и опять никуда. Расстраиваешься…. А потом надо выдохнуть и опять работать, работать. Тогда получится.

— И пришлось два года учиться в казанском «кульке».

— Как раз на татарском народном отделении. Но завкафедрой очень лояльно ко мне относилась, потому что видела — я не буду народной татарской певицей. В принципе, это было хорошо. Я стабильно занималась со своим педагогом, у меня были выступления, экзамены. Все равно, в каком-то тренаже находишься. Да и в университете у нас были разные постановки студенческие, свои спектакли, общение, танцы, песни. Весело. В консерватории не было такого яркого студенчества. Зато преподавание там, конечно, потрясающее: по всем околомузыкальным и профпредметам — просто обалденное.

— И после Московской консерватории вы идете прослушиваться в Татарский театр оперы и балета имени Джалиля. Как прошло?

— Да, позвонила знакомая и сказала, что порекомендовала меня на небольшую партию первой дамы в «Волшебной флейте». Я прилетела из Москвы, приехала на прослушивание, спела арию. И они говорят: «Это так плохо! Нет, мы вас не можем взять. Вы нам порушите весь ансамбль». Наверное, так должно было случиться, потому что прямо сразу же я получаю звонок от заведующего труппой Большого театра.

— Кино какое-то!

— Абсолютная правда. Я приезжаю домой вся такая расстроенная. Ведь было бы здорово жить в Казани, петь в казанском театре, видеть своих родителей каждый день. Но нет. А потом тот звонок — позвали на прослушивание партии Барбарины. Я спела, и меня взяли на эту роль как приглашенного артиста.

— Сколько времени прошло от звонка до выхода на сцену?

— Недели две, наверное. Очень немного. Я тогда не закончила театр Вишневской. Но до Большого со мной произошло еще одно интересное событие — проект «Молодые голоса» в Зальцбурге. Он тоже мне очень много дал.

«До Большого со мной произошло еще одно интересное событие — проект «Молодые голоса» в Зальцбурге. Он тоже мне очень много дал» Фото предоставлено Альбиной Латиповой

«Агентства отправляют своих исполнителей, чтобы попасть в эту программу. А мне вот так — подарок судьбы»

— Расскажите.

— Раньше в Москве почти каждый год устраивались платные прослушивания. Стоило это тогда 200 евро. Колоссальная сумма для меня. На тот момент после консерватории я устроилась в музыкальную школу работать педагогом по вокалу.

— Все-таки успели попреподавать.

— Почти три года. Ну а что? Я закончила консерваторию, на руках — диплом, позвонила во все театры, попросилась на прослушивание куда только можно. Меня, естественно, никуда не позвали. Говорили: «У нас полный штат сопрано», — хотя я прекрасно знаю, что их каждый год слушают в каждом театре. Но я никуда не попадала. А тут уже работаю в школе, скоро выйду замуж, успокоюсь. Мне тогда было 25 или 26. Тогда думала, что сама петь уже не буду. И муж предложил пробоваться на то прослушивание в Зальцбурге.

А потом я получила письмо от арт-директора этого фестиваля, что они хотят предложить мне участие в молодежной программе летом. Я получила его в мае, а начался проект 2 июля. То есть фактически прослушивания были в октябре – ноябре. Все певцы специально летят в Зальцбург, их слушают, отбирают, агентства отправляют своих исполнителей, чтобы попасть в эту программу. А мне вот так — подарок судьбы. И они вселили в меня большую уверенность, что я вообще могу петь.

— Сколько вы пробыли в Зальцбурге?

— Это хорошая двухмесячная стажировка. Мы ставили детский спектакль, сыграли его где-то 10–13 раз параллельно с фестивалем. Плюс мастер-классы, очень много педагогов, интересных музыкантов, с которыми мы общались. Естественно, ходили на все спектакли, на все концерты. Причем тебе выделялась хорошая стипендия. А помимо этого они оплачивали проживание, все страховки.

— То есть это покрывало платное прослушивание?

— Во много-много-много раз. Я знаю редких певцов, которые прошли это прослушивание. Там были потрясающие дирижеры и педагог Мишель Вегварт. Она периодически приезжает в Большой театр, занимается с певцами. На тот момент я запуталась, и как раз Мишель показала, каков мой голос, как нужно правильно дышать. Она просто потрясающий педагог. И благодаря ее советам, получается, в более или менее адекватной форме я пришла на прослушивание в Большой театр. 

Главный экспонат: как «Путешествие в Реймс» стало триумфом для певцов из Татарстана

— А почему вы больше не поете партию Коринны в спектакле Большого театра «Путешествие в Реймс», после которого вас узнали и всерьез оценили  многие профессионалы и зрители?

— Потому что тогда я узнала, что беременна. И, следовательно, второй блок спектаклей попадал на мой 7-й месяц. Может быть, я и спела бы, но это было бы некачественно. И кому интересна Коринна, которая бегает по сцене, запыхивается? Изначально я должна была петь. Но чем ближе подходил спектакль, тем больше наше руководство задумывалось о дубле.

К сожалению, с третьего блока меня сняли тоже. Ребенок родился в начале августа, а спектакль был в начале октября. И первый месяц у нас оказался довольно-таки сложным, потому что все пошло не так, как хотелось бы. Я не восстановилась и вышла только в ноябре на работу, а первый спектакль состоялся уже в декабре. И опять-таки спасибо моему руководству. Они ставили меня на те партии, которые я хорошо знала и часто пела.

«Я после родов только месяц собирала себя психологически, физически»

— А как сильно беременность и роды влияют на голос, на вокальную форму?

— Я не думаю, что сильно. Тут как у спортсменов. Когда они не тренируются, теряют форму. То же самое и у нас. Мы не занимаемся — теряем форму. Я пела почти до родов в классе. Просто занималась с концертмейстером и вернулась через два с половиной месяца. Мне было чуть-чуть проще. Сложнее было опять наработать правильные дыхательные ощущения. Голос становится немного тяжелым от отсутствия практики долгое время, хотя больше меняется сознание, голова, восприятие, чем что-то физиологическое.

«У нас есть певицы, которые только родили и поехали через месяц на гастроли. Это героизм какой-то. Я после родов еще месяц собирала себя психологически и физически» Фото: bolshoi.ru

— Как театр воспринял эту новость?

— В моем случае очень хорошо. Дирижер даже ждал. Ему было интересно, как будет крепнуть голос, поменяется ли что-то. Все очень хорошо восприняли, обрадовались. Ну и завтруппы мне сказала: «Я ждала от вас чего-то такого в ближайшее время!»

— Поете ребенку что-нибудь дома?

— Пою, но он плачет, не дает петь. Ему только шепотом напевать можно какую-то колыбельную небольшую, а так он плачет. Может, кажется, что я плачу или он воспринимает это как плач.

— Вы, получается, очень быстро в театр вернулись. Сын ведь совсем маленький. Как удается совмещать с занятостью?

— К нам приехала свекровь. Она жила с нами почти два года и очень помогала.Не знаю, как можно доверить чужому человеку своего шестимесячного ребенка. Никакая няня, ни за какие суммы. Невозможно. Два с половиной месяца я просидела дома. Хотя у нас есть певицы, которые только родили и поехали через месяц на гастроли. Это героизм какой-то. Я после родов еще месяц собирала себя психологически и физически.

— Не было ли мимолетного страха, что, родив, выпадете из профессии надолго?

— Конечно, был. Особенно когда ты не понимаешь, что такое ребенок, какие у тебя чувства возникнут к нему. И ты думаешь: «Как так, я сейчас брошу всю свою работу?! Нет, никогда!» Только-только начали появляться партии после Коринны, и они все, к сожалению, у меня слетели. Ничего. Муж поговорил со своей мамой и рассказал, как я болею работой. К сожалению, моя мама никак не могла приехать: братишка маленький, взрослые родители, за которыми нужен глаз да глаз. А свекровь согласилась, за что ей большое спасибо. Без нее я просто не справилась бы.

— Какой у вас понимающий муж. Даже немного странно, учитывая устои  татарской семьи, когда жена дома, муж работает.

— Да, удивительно. Мало того, что он наполовину татарин, так еще и наполовину узбек.

— По идее, можно было завязать все амбиции на прочный узел.

— Наверное, он сразу понял, что со мной это не прокатит. Я тоже показала, что не хотела бы заткнуться и сидеть дома. У меня есть предположение, что ему, в принципе, не хотелось быть с таким человеком, которая сидела бы дома, готовила бы с утра до ночи завтраки, обеды и ужины.

— А готовите вообще? Может, национальное что-то?

— Конечно, но у меня муж страшный гурман и ему очень сложно угодить. Он сам потрясающе готовит. Когда просит меня что-то испечь, я это делаю. Но мясо — это его фирменное блюдо. Что угодно сделает из мяса, особенно настоящие узбекские блюда.

«Мне, конечно, повезло. У нас в труппе потрясающие голоса. Вот кого ни послушаю, у всех голос просто уникальной красоты» Фото предоставлено Альбиной Латиповой

«Обычно занимаюсь этим, когда все спят. Надеваю наушники, сажусь в уголок и слушаю»

— А как в Большом театре с конкуренцией?

— Мне, конечно, повезло. У нас в труппе потрясающие голоса. Вот кого ни послушаю, у всех голос просто уникальной красоты. И они очень техничные, амбициозные. Несмотря на это, мы все прекрасно общаемся. Встречаемся помимо театра, можем пойти погулять, оставив детей и мужей. В ближайшем кафе каком-нибудь посидеть вечером, поболтать, обсудить, поделиться своими проблемами, получить отклик, совет.

 — Над чем сейчас работаете?

— Сейчас мы готовим к выходу спектакль «Ариодант» (опера Генделя — прим. ред.). Вот, репетируем усиленно. Премьера в конце июля. Там шесть спектаклей, по-моему, будет.

— А вообще ощущаете ли в себе силы для каких-то больших партий примадонн?

— Хочется, хочется.

— На что поглядываете?

— На все, что идет в театре. Так, примеряешь на себя: могу — не могу. Все хочется попробовать. Но у нас очень много работы. Даже если что-то хочешь выучить, не всегда на это есть время, тем более с семьей. Работы в театре мне хватает, но есть еще куча домашних дел. Придешь, позанимаешься с собой, элементарно перевод сделаешь, повторишь опять.

— А как выглядит домашняя работа оперного исполнителя?

— Я все записываю на диктофон. Везде, где я открываю рот, у меня есть  записи. Либо по дороге домой, либо уже дома обязательно прослушиваю, сделаю выводы, что-то себе впишу, выделю какой-то кусочек. Но, правда, по понедельникам я молчу. Выходной! Обычно занимаюсь этим, когда все спят. Надеваю наушники, сажусь в уголок и слушаю. В этом году у меня был дебют в партии Сюзанны в спектакле «Фигаро». Ее я так и учила. Ночью.

— Уверена, у вас есть спектакль или партия мечты.

— Я бы хотела спеть в «Царской невесте» Римского-Корсакова. Это опера, которой я болею с того момента, как только услышала. В какой-то момент мне мама уже стала говорить, что я всех замучила ей. Могла мыть посуду и напевать арии оттуда. Снова и снова. Это длится очень давно.

— А родители любят оперу?

— Они приезжают, слушают. Я им записи всегда присылаю. Мама слушает, папа гордится. Мама может еще какие-нибудь комментарии сказать, что очень ценно. Я-то не помню, например, как мой голос звучал несколько лет назад, а она обращает внимание.

 «Наверное, это мое упущение, что я мало ездила в Казань»

— Расскажите о вашем проекте с пианисткой Анной Генюшене.

— Мы с ней вместе учились в консерватории. В один год закончили. Когда учились, просто общались. Она играла с моей подругой в камерном ансамбле. А однажды Аня написала, что хотела бы со мной выступить на фестивале «Никофест». Они готовили музыку Равеля, и Аня предложила мне спеть с ней один цикл Равеля. Это было в декабре 2019 года. На фестивале была Елена Харакидзян (известный продюсер — прим. ред.). Она сказала, что мы здорово звучим вместе, предложила сделать дуэт.

— Недавно в «Зарядье» давали ораторию Мендельсона «Илия» с вашим участием, и этот концерт стал заметным событием мира классической музыки в Москве. Как вам работалось с таким модным сегодня дирижером, как Максим Емельянычев?

— Это мой первый опыт работы с ним. Он очень заразительный, такой энергичный, у него столько идей, такой обаятельный. Обычно дирижер заходит, и ты сразу замолкаешь — ой, дирижер, дирижер. А тут — о, привет! Свой человек. Не знаю, как это объяснить. Он какой-то другой, солнечный, весь такой удивительный.

— А в какой атмосфере комфортнее работать? В жесткой дрессуре или когда все полюбовно, добродушно, дружественно?

— Даже в добродушной обстановке дирижера надо слушаться. Мы же должны следовать его идеям. Конечно, ты что-то свое тоже привносишь, но у него есть мысли не только по поводу твоей арии, а о всем цельном произведении. И смотря на него, он понимает, что в этом месте по его концепции ты должна делать так и так.

— Как Большой театр относится к вашим сторонним проектам?

— Мы это обсуждаем: даты и репертуар. Не знаю, как у остальных певцов. Руководство очень осторожно относится к развитию моего голоса. И если этот репертуар тебе не подходит, то могут не отпустить. Скажут, дескать, рановато тебе еще, не отпустят в проект. Но в моем случае все предложенные истории были в нужное время и в нужном месте.

— Точнее и не скажешь. Большой театр — это предел мечтаний?

— Это место, о котором я даже не смела мечтать!

— Удивительно, но вас очень мало знают в родной Казани. Не обидно?

— Наверное, это мое упущение, что я мало ездила в Казань и не такая активная в плане творчества. Хотя несколько раз меня приглашали выступать, но я отказывалась по разным причинам. То была беременна, то участвовала в других проектах. И министерство культуры Татарстана, кстати, тоже приглашало на какие-то выступления. Я просто говорила, что не могу, не называя причину.

— А если позвонит Александр Сладковский? Скажет: «Давайте что-нибудь сделаем с ГСО РТ».

— Мы с ним, кстати, работали. Во время Универсиады в 2013-м была постановка «Белый волк», он ей дирижировал. В феврале с ним тоже пели. Вообще буду только рада. Я очень открытый человек к творчеству. Хоть откуда позвоните — сорвусь, если физически смогу. Сейчас, конечно, более категорично отношусь к выбору, потому что семья все-таки для меня стала важнее работы в какой-то степени. Сначала взвешу, смогу ли оставить ребенка, и потом только соглашусь.