Павел Чиков: «В России оружие стало гораздо доступнее, чем было раньше. К примеру, даже в лихие 90-е доступ имели только полиция и бандиты» Павел Чиков: «В России оружие стало гораздо доступнее, чем было раньше. К примеру, даже в лихие 90-е доступ имели только полиция и бандиты» Фото: «БИЗНЕС Online»

«Прямое и явное копирование «колумбайна» по многим признакам»  

— Павел Владимирович, анализируя трагедию в казанской гимназии, как вы можете ее оценить? Что это за явление, настолько неожиданное для Казани?

— Для Казани неожиданное, для России уже не первое, для мира давно известное и изученное. В какой-то степени эта история — свидетельство того, что Казань живет в глобальном, интегрированном мире, в едином информационном пространстве. Первое, что бросается в глаза (и об этом почему-то не пишут, нет серьезных аналитических материалов), — это прямое и явное копирование «колумбайна» по многим признакам. Начиная с черной одежды, подбора оружия и того, что стрелять он начал уже на улице, у него также было взрывное устройство.

Спланированное нападение двух учеников, Эрика Харриса и Дилана Клиболда, старших классов школы «Колумбайн», расположенной в одноименной общине округа Джефферсон, штат Колорадо, на остальных учеников и персонал этой школы, совершенное 20 апреля 1999 года с применением стрелкового оружия и самодельных взрывных устройств. Нападавшие убили 13 человек (12 учеников и одного учителя), ранили еще 23, после чего застрелились сами.

Трагедия получила широкий резонанс в США и мире, вызвала бурные споры о необходимости ужесточения контроля над владением и оборотом огнестрельного оружия, а название школы стало именем нарицательным.

Есть два отличия от «классического» копирования «колумбайна»: то, что он был один, а «классический» «колумбайн» — два человека. А второе — то, что он не покончил с собой. Так произошло у Рослякова в Керчи и в классическом «колумбайне».

— То есть «сбой программы», обычно всегда закладываемой в таких случаях, случился некий, так?

— Судя по его показаниям, он собирался это делать, но почему-то не сделал. Это вопрос уже к психологам и психиатрам в большей степени, почему он не пошел на этот шаг. Здесь в целом важно обратить внимание на три аспекта.

Во-первых, он долго изучал данный вопрос, он сознательно к этому тяготел. Во-вторых, важным аспектом, разумеется, является доступ к оружию. Почему в Европе это редкость, а в Америке шутинги происходят постоянно? Один из очевидных ответов — доступность огнестрельного оружия в США и огромное количество легальных стволов на руках. Там у детей есть доступ к оружию родителей, у совершеннолетних есть, соответственно, прямой доступ — просто пошел в оружейный магазин и купил. Там даже нет такого формального во многом отсева и разрешительных процедур, как в России.

Но в России тоже оружие стало гораздо доступнее, чем было раньше. К примеру, даже в лихие 90-е доступ имели только полиция и бандиты. Конечно, очень сильно повлияла на доступность оружия чеченская кампания — любой уважающий себя полицейский, который ездил в командировку на Северный Кавказ, давайте мягко скажем, рассматривал возможность вывоза оттуда огнестрельного оружия и боеприпасов. Представьте, выезжает 300 «КАМАЗов» из Чечни. Там невозможно проконтролировать, что они везут.

Сейчас появился культ вооружения — получение легального оружия стало, по моим ощущениям, более доступным. Есть официальная статистика МВД о количестве огнестрельного оружия на руках у россиян, это же все считаемые вещи. За лицензионно-разрешительную систему отвечает Росгвардия — соответственно, они его выдают. Если бы Галявиеву не дали разрешение и он не имел бы возможности купить оружие, ему было бы сложнее его найти… Да, конечно, взрывные устройства он сделал сам, но от них никто не пострадал.

То есть проблема физического доступа к оружию явно есть. Ужесточения закона здесь долго ждать не придется — оно уже происходит. И это разумные поправки, на мой взгляд.

«У нас пока никто не собирается квалифицировать нападение Галявиева на гимназию как терроризм» «У нас пока никто не собирается квалифицировать нападение Галявиева на гимназию как терроризм» Фото: «БИЗНЕС Online»

«В его восприятии школа чем-то перед ним провинилась»

— В поле зрения общественности также стоял вопрос о психическом состоянии Галявиева.

— Да, это как раз третий важный аспект. Пожалуй, самый главный — предыстория, причины того, почему Ильназ на это пошел. «Классический»«колумбайн» связан со школьным буллингом, издевательствами, с унижениями в семье. С другой стороны, если бы такое происходило в семье, агрессия не была бы направлена на школу, так ведь? А направленность агрессии на школу говорит о том, что в его восприятии школа чем-то перед ним провинилась. Мы пока не видим тому подтверждений. В интервью директора, опубликованном в «БИЗНЕС Online», ничего об этом не сказано. Наверняка еще будут допросы, но пока истории с издевательствами нигде не фиксировались.

— Есть версия о внезапном помешательстве, например. Об этом говорят, ссылаясь на медицинский диагноз определенный.

«Я сказала: «Немедленно все по кабинетам! В школе нападение!»»: большое интервью директора гимназии №175

— Все легко объяснить внезапным помешательством. Но у него не было такого. Он к этому долго шел — ждал, когда ему исполнится 18, потом проходил курсы, собирал документы на получение оружия, получил его и пошел стрелять. Весь этот косплей говорит о подготовленности, тщательности и длительности данного процесса. А в этот момент ни у кого не триггернуло, красная лампочка нигде не включилась. Важно обратить также внимание — он ведь покинул школу после 9-го класса. В таких случаях школьники уходят сами, поступая в какой-нибудь колледж, либо их отчисляют, говорят ему: «Уходи». Это же явная травма для ребенка в любом случае — его изгнали из сообщества, в котором он прожил 9 лет. А потом оказалось, что и с родителями у него конфликт, и в колледже он как-то не прижился — короче говоря, что-то пошло не так. Сигнальчики были, но их никто не считал.

— Есть вероятность, что вина лежит на его семье. Они же видели, что происходит — говорят, он, не стесняясь, мог готовить при них взрывчатку дома. Предусмотрена в этом случае ответственность юридическая?

— Ну что касается терроризма, у нас есть ответственность за недонесение о террористическом акте. Но это только с терроризмом связано. У нас пока никто не собирается квалифицировать нападение Галявиева на гимназию как терроризм.

— А где эта тонкая грань? Это же типичный теракт или нет?

— Нет. Потому что теракт ориентирован всегда на устрашение общества.

— А здесь разве нет этого устрашения? Такой колоссальный удар получила Казань и Россия в целом.

— Важно разобраться, на что был направлен его умысел. Конечно, квалификация может быть неокончательной. Она может измениться в любой момент, вплоть до направления дела в суд. Сейчас проводятся экспертизы, в том числе психолого-психиатрическая и другие, для того чтобы выяснить направленность его умысла. Это во многом ответит на вопрос о квалификации преступления. Допрашиваются родственники, одноклассники, учителя, собирается его психологический портрет в динамике. Проанализировав этот объем информации, мы поймем, чего же он хотел. Одно дело, если Галявиев планировал наказать общество, сделать какой-то сигнал вовне, некое политическое заявление. Тогда может быть переквалификация на террористическое преступление. Если же это наказание школы или учительского состава за какие-то обиды — это не оно. И в деле «керченского стрелка» Рослякова тоже не было теракта.

— А в американском «колумбайне» какая квалификация была?

— Я, кстати, не знаю, надо посмотреть, но там точно нет терроризма. И более того, это как бы и по смыслу немножко не то.

«Анонимность в интернете запретить невозможно по определению. Можно ужесточить, усложнить, но не более того» «Анонимность в интернете запретить невозможно по определению. Можно ужесточить, усложнить, но не более того» Фото: freepik.com

«Героизация уже происходит — все эти ролики в TikTok…»

— На фоне случившегося многих интересует вопрос, какие изменения могут произойти на законодательном уровне? Порядок выдачи оружия уже ужесточают. А еще что нас ждет?

— В первые дни, как это обычно бывает, начался популизм. Пошли эти наезженные рельсы — «давайте что-нибудь в интернете запретим». Там уже смешные предложения по поводу запрета анонимности появились. Смешные, потому что анонимность в интернете запретить невозможно по определению. Можно ужесточить, усложнить, но не более того. Галявиев был одиночкой, он ни с кем свои планы не обсуждал, насколько мы знаем из поста Павла Дурова. Вся эта попытка «прыгнуть» на интернет, на мессенджеры в связи с данным инцидентом тут же была нейтрализована постом Дурова.

— Видимо, это некая попытка заработать себе политические очки…

— Разумеется. Но очень большое значение имеют детали этой истории и последующий ее анализ. Вот если бы Дуров не написал этот пост, возможно, в Госдуме уже начали бы подготовку какого-нибудь ограничительного законопроекта. Если бы общество не сделало акцент на Росгвардии и выдаче Галявиеву оружия, не было бы этого законопроекта, повышающего требования к выдаче. Это связанные между собой вещи. Поэтому здесь важны детали для дальнейшей реакции. Пока мы вроде бы имеем доступ к информации по этой истории, но, что будет дальше, неизвестно.

— Такие происшествия, наверное, должны максимально публично расследоваться, обсуждаться, должен быть поиск не только виновных, но и глубинных причин. 

— В этом есть свои минусы.

— Есть вероятность, что будут желающие скопировать?

— Конечно. Это же героизация персонажа происходит.

— С другой стороны, мы — речь в целом о медиа — таким образом с болью общества разбираемся.

— А героизация уже происходит — все эти ролики в TikTok, посты о том, что его надо пожалеть…

— Да, есть и такие подростки, которые называют его модным словом «краш». Фрики всегда будут показывать себя в любом деле… А где баланс в реакции на столь резонансные истории? Баланс между общественным интересом к этому, который удовлетворяет пресса (кстати говоря, одновременно выполняя функцию контроля, — ведь виновные всегда хотят скрыть обстоятельства терактов и/или массовых эксцессов, ведь следы ведут к кому-то конкретному), и желанием замолчать трагедию под любым благовидным предлогом, о чем всегда мечтают «охранители», считая, что они почему-то главные блюстители общественного интереса.

— Точно такой же всплеск активности и интереса был после расстрела школы в Керчи. Тогда акцент был сделан на том, чтобы выявлять и предотвращать такого рода истории. И мы столкнулись с целым валом уголовных дел в отношении 14–17-летних подростков, причем по особо тяжким преступлениям — «приготовлении к убийству двух и более лиц». И даже с террористическими обвинениями столкнулись. А как вы запретите сейчас старшеклассникам обсуждать эту историю в Казани? Ее весь мир обсуждает!

— И кто-нибудь из них обязательно что-нибудь брякнет…

— Конечно! Мы же понимаем, что люди будут обсуждать с разных точек зрения, в том числе с провокационной — кто-то будет искать оправдание его действиям. А уж обиженных учителями довольно много, и вот кто-то в сердцах скажет что-нибудь, и это эмоциональное высказывание уже будет иметь некие юридические последствия. После Керчи мы видели такой всплеск силовой реакции. При этом государство почему-то не побежало выяснять, нет ли у нас школьного буллинга, не стало анализировать организацию психологической помощи школьникам и так далее. А ситуация следующая: в той самой казанской гимназии учатся более тысячи учеников…

— И один психолог…

— Ну в крупных школах бывает и два психолога. Условно, каждый берет по 500 учеников, но ведь это смешно. Кому подчиняется школьный психолог? 

— Директору школы.

— Да! И вопрос закрыт. У кого из школьников будет доверие к психологу, если он в случае выявления какой-то проблемы пойдет и доложит? Расскажет директору, завучу и классному руководителю…

— А те — полиции.

— Нет, сразу бежать в полицию невыгодно —  лишнее внимание к школе со стороны силовиков никому не нужно. А может быть, они с Галявиевым что-то такое и заподозрили и поэтому не перевели его в 10-й класс? Решили избавиться от этой проблемы — дескать, «она больше не наша». Не ваша была проблема? Стала вашей.

 Сейчас можно выдвигать массу версий, и все они имеют право на существование. Пока вопросов больше в этом деле, чем ответов… И вопросов страшных, которые касаются и роли семьи, и школы, и одноклассников; есть вопросы и к тому, что там происходило, в колледже в ТИСБИ; есть вопросы и к тому, вел кто-то «стрелка», поставив под контроль его сознание или нет, в том числе в связи с компьютерными играми, откуда пришли ему деньги на покупку оружия; про выдачу справок врачами и оружия Росгвардией безработному 19-летнему парнишке — оказывается, не действует никакая система негласного контроля силовиков за продажей оружия населению (хотя раньше такое правило действовало). Наверное, нужно дождаться окончания следствия и суда, чтобы расставить точки над i в этой страшной трагедии. Но они при всех случаях будут касаться только конкретных деталей и конкретных виновных в этой трагедии. Однако практически все общество и экспертное сообщество не сомневаются, что трагедия в 175-й гимназии Казани (как и в Керчи до этого) не случайна в том смысле, что мы имеем системный кризис в работе с детьми, подростками, в воспитательном вопросе в школе и в целом явно что-то не так в «датском королевстве» в смысле идеологии. И вот с этим, к сожалению, две недели спустя после трагедии никто, похоже, не собирается разбираться. Проще инициировать запреты для той прессы, освещающей трагедии, и сделать крайним интернет. Или объявить «стрелка» шизофреником…