Это один из немногих живых участников войны, проработавших почти три десятка лет в системе ДУМ РТ, возрождая религию, а до этого трудясь в райкоме КПСС и военкомате. Хаджи Гатауллин называет себя счастливым человеком, по крайней мере уверен, что всегда находился под милостью Аллаха. «БИЗНЕС Online» накануне Дня Победы поговорил с ветераном, вся жизнь которого прошла в служении.
Хаджи Гатауллин: «Как исполнилось 17 лет в октябре 1944 года меня призвали в армию, было такое облегчение, дома ведь такой контроль, голод, ни копейки не платят, не кормят»
«Получил похвальную грамоту, там стоит дата 6 июня 1941 года»
— Хаджи-абый, вы представитель последнего призыва ребят 1927 года рождения, кому довелось принять участие в Великой Отечественной войне.
— Когда началась война, мне было 14 лет. Я родился 17 апреля 1927 года в глухой татарской деревне Новое Ермаково Камышлинского района тогда Средневолжской, ныне Самарской области. В школу пошел рано, как только ее открыли, учился с ребятами 1923 года рождения. Я сам напросился, так как уже знал алфавит, немного — арифметику. В результате начальную школу я закончил вместе с со взрослыми и был единственным, кто получил похвальную грамоту. Потом перешел в семилетку в Старом Ермаково, когда началась война, как раз и окончил 7 классов. Также получил похвальную грамоту, там стоит дата 6 июня 1941 года. Молодежь и взрослых забрали в армию, в деревне остались такие, как мы, подростки, на нас и легла вся тяжесть работы в тылу. Отправляли в лес — рубить деревья, заготавливать дрова, копать окопы, работать в поле, домой пускали только раз в неделю, чтобы помыться в бане.
— Тяжело приходилось?
— Не то слово. Техники нет, все трактора забрали, лошадей, все физический труд, заставляют работать от зари и до зари. Все по законам военного времени — попробуй на пять минут опоздать на работу… Наконец-то, как исполнилось 17 лет в октябре 1944 года, меня призвали в армию, было такое облегчение: дома ведь такой контроль, голод, ни копейки не платят, не кормят, когда отправляют на рубку леса. Еду с собой надо брать — буханка хлеба да ведро картошки, больше ничего нет. Хоть я в этот год отучился на тракториста, а им полагалась бронь, но никто за меня не похлопотал, взяли на войну. Из тех, кто остался в тылу, уже никого нет, а я по милости Аллаха жив.
— Хотелось воевать?
— В то время я ни о чем не думал, не радовался и не горевал по этому поводу. Поехал-поехал, тогда я по-русски почти не говорил, но из-за того, что у меня было 7 классов образования (а это по тем временам было редкостью), меня отправили в артиллерийскую школу. Такой пример могу привести, что, когда я работал в военкомате, приходили офицеры сниматься с учета, оказывалось, что у некоторых полковников всего лишь по четыре класса образования. Так вот нас отправили в артиллерийскую школу в Саранск, где обучили новой тогда специальности — артиллерийская инструментальная разведка. У нас все было новым: машины, оборудование, обмундирование.
«В школу я пошел рано, как только ее открыли, учился с ребятами 1923 года рождения. Я сам напросился, так как уже знал алфавит, немного — арифметику. В результате начальную школу я закончил вместе с со взрослыми и был единственным, кто получил похвальную грамоту»
«Снаряды на нас падают, бомбят с воздуха»
— Что это за новый вид войск?
— Повторяю — артиллерийская инструментальная разведка (АИР — составной элемент сил артиллерийской разведки, предназначенный для обслуживания стрельбы своей артиллерии, решения задач метеорологического обеспечения, выявления и определения координат целей в расположении противника, проведения фотограмметрических работ и т. д. Как правило, под АИР понимается вся совокупность тех средств артиллерийской разведки, которые ведутся посредством измерений с использованием приборного и инструментального оборудования, — прим. ред.). Мы засекали залпы противника по звуку, специально расставляя для этого аппаратуру на несколько километров, вся информация стекалась в вычислительный центр. У нас и метеорологи работали, все учитывалось: скорость ветра, его направление, влажность, температура, топографы вычисляли точное расположение замаскированной вражеской артиллерии. Все это засекали и передавали данные нашим огневым позициям. Они дают залп по врагу, мы его засекаем — попало или нет, корректируем перелет, недолет и так далее. Нас развертывали на Ленинградском фронте, Прибалтике, воевали мы недолго — 2–3 месяца, а там и война закончилась. Всего развертывались три раза.
— Артиллерийская инструментальная разведка считалась опасным местом службы?
— Конечно, там ведь все рядом, снаряды на нас падают, бомбят с воздуха. Мы роем землянки, там находимся, вся аппаратура там. Снаряды падают, провода рвутся, нас отправляют восстанавливать связь, приходится это делать круглосуточно — днем и ночью. Много сослуживцев погибло…
— Много ли жуткого довелось повидать?
— Чего только не было. Видел танки, скрученные, как тесто, а ведь там броня тяжелая, перевернутые блиндажи — руки точат, ноги. Там, где шли тяжелые бои, даже мухи не летали. Очень страшно. Самого меня Аллах спас, я не был ни ранен, ни контужен.
— После войны вы продолжили служить.
— Всего 32 с половиной года я прослужил в армии. В Саранской артиллерийской школе я получил звание ефрейтора, после войны наш полк разделили на три и сделали школу АИР: одну в Минске, другая осталась под Ленинградом, третья встала во Львове. Меня отправили в Беларусь, там сделали третью школу АИР. После того предложили отучиться в военном училище, я согласился, дома-то никакой перспективы, тяжелый труд в колхозе беспросветный. С удовольствием согласился поехать, хотя 10-летнего образования и не было, но нас обучали в Беларуси, в Германии (Потсдам), десятилетку я уже потом закончил в вечерней школе.
Так вот, направили меня в Ульяновск, на тот момент там располагалось три военных училища: 1-е гвардейское (они были в приоритете, все лучшее им), там же находилось Орловское танковое училище и училище связи. Я учился в последнем — для бронетанковых войск. Нас также учили водить танки, самоходки, хотя мы и связисты. По окончании училища меня назначили командиром батальона воинской части в Беларуси, в город Борисов.
Потом служил я в Германии, в Горьковском военном округе был начальником связи батальона, а тут бах! Округ сокращают, нас разгоняют, объединяют с Московским военным округом. Меня отправили в Приволжский военный округ, а там в штабе, который располагался в Куйбышеве, направили в Ленинский военкомат города Казани, расположенный на улице Большой Кизической. Там я прослужил до 1977 года и уволился из рядов Вооруженных сил в возрасте 50 лет, день в день.
«В последние годы мы в райкоме работали вместе с фронтовиком Исламом Шакировичем, он религией интересовался и предложил мне идти в Закабанную мечеть, дескать, там имам бывший полковник Исхак хазрат Лутфуллин и ему нужны люди»
— После увольнения где работали?
— Почти 15 лет я проработал в Приволжском райкоме партии внештатным инструктором и начальником штаба районного ДНД. Там работы было много, зато и благодарили хорошо, премии давали регулярно.
«Стал намазы читать, сейчас не пропускаю ни одного, держу уразу»
— Говорят, на войне нет атеистов. Это правда?
— Да, это так, все вспоминали бога, кто как умел. Сам я знал несколько молитв, постоянно их читал, и я считаю, что они мне очень помогли и много раз. В сложной обстановке, безвыходной, читаешь молитву — помогает.
— Когда пришли к религии?
— У меня родители были религиозными людьми. Я проработал в райкоме вплоть до его закрытия: мы пришли на работу, а там все комнаты опечатаны, стоят милиционеры, на третий день разрешили открыть на два часа, чтобы бывшим сотрудникам забрать свои вещи. Потом каждый приготовил документы для сдачи в архив, занимались этим. Я остался без работы, а мне всего лишь 65 лет, что делать?
В последние годы мы в райкоме работали вместе с фронтовиком Исламом Шакировичем, он религией интересовался и предложил мне идти в Закабанную мечеть, дескать, там имам бывший полковник Исхак хазрат Лутфуллин и ему нужны люди. Я пошел, но там люди были уже не нужны, зато Исхак хазрат посоветовал мне идти к мухтасибу, им был Габдулхак хазрат Саматов, которому нужен был бухгалтер. Пришел на следующий день, рассказал Саматову, а он говорит, дескать, нам нужны люди, совершающие намаз. Я-то знал суры, необходимые для этого, поэтому на следующий день уже вышел на работу, стал помогать мухтасибу. Там у него был заместителем Хамзя Орлов, который раньше трудился замдиректора НИИ, кандидат химических наук. Через некоторое время там произошли изменения, образовались муфтияты, Габдулхак хазрат и Орлов переехали в мечеть Аль-Марджани, я не захотел, остался в Закабанной заместителем Исхака хазрата. Так как он не мог мне платить много денег, сказал, мол, ты давай приходи, когда можешь.
Там ведь при мечети было медресе, приезжали заочники, вечерники. Всех надо брать на учет, звать на сессию, около 100 человек отправили на учебы в Медину, Мекку, Индонезию, Турцию, нужно документы оформлять, я этим и занимался. Лутфуллин-то религию хорошо знал, у него предки были муллами, а в канцелярской работе он не силен: как составлять протоколы, акты, договоры, характеристики. А я ведь вечный кадровик — в военкомате был начальником третьего отделения, где занимался комплектованием офицерского состава для Вооруженных сил.
«Когда мне исполнилось 92 года, там стал намазы читать, сейчас не пропускаю ни одного. Держу уразу, в этом году только не могу из-за здоровья»
— По сути, и в медресе занимались мобилизацией, только кадров священнослужителей…
— Сейчас у нас, в Казани, никаких войск нет, но, если начнется война, то в течение трех часов должны сформироваться дивизии, полки и так далее, на бумаге они все есть. Допустим, командир полка ушел по старости в отставку, на его место мы должны найти человека, а если такого нет, то обучить, то есть доукомплектовать воинскую часть. Моя задача в этом и заключалась — укомплектовать. Там и медики, и танкисты, и авиаторы, все.
Я все инстанции прошел, знал, где какая бумага лежит. В медресе же приезжают бабаи из деревень, они разве знают канцелярскую работу? А мы даже два раза регистрацию медресе проводили, документы оформлял сам. По закону четыре раза в год надо собрания проводить, протоколы составлять, я это все умею, у меня же опыт тридцатилетний, мне это легко. Я был настолько точен, даже в райкоме называли педантом. Любая комиссия приезжает — в военкомат, райком или медресе — я даже в середине ночи могу ответить на все вопросы.
— В мечети долго проработали?
— 28 лет. Ушел оттуда в отставку, когда мне исполнилось 92 года. Там стал намазы читать, сейчас не пропускаю ни одного. Держу уразу, в этом году только не могу из-за здоровья.
— Работая в мечети, приходилось ли выполнять несвойственную вам работу?
— Это было перед 1000-летием Казани, к нам прислали указание — обеспечить безопасность мечети, чтобы никаких происшествий не было. Из милиции пришло письмо, где ставятся жесткие сроки, надо предоставить меры защиты от террористов. Исхак хазрат испугался — не знает, что делать. Ая посмотрел, только засмеялся: это же наша бумажная работа. Я все сделал.
— Сейчас чем занимаетесь?
— Телевизор смотрю, читаю книги, спортом никогда не занимался, только легкую гимнастику делаю. Совершаю намазы, побывал два раза в хадже, поэтому своему имени соответствую. Меня назвали Хаджиахмад, но вторая часть выпала, по паспорту я Хази Миннахметович. В прошлом год скончалась жена, вместе вырастили двух сыновей и дочь. Сейчас сын за мной ухаживает, сам уже пенсионер. Себя считаю счастливым человеком. Хотя всякое в жизни было, но считаю, что всегда находился под милостью Аллаха. Думаю, если все заново разложить, было все правильно сделано.
— На парад Победы собираетесь?
— Если позовут, то пойду. До этого ни один не пропускал. Работая в военкомате, я организовывал колонну из офицеров запаса 100–200 человек, сам ее возглавлял.
Внимание!
Комментирование временно доступно только для зарегистрированных пользователей.
Подробнее
Комментарии 10
Редакция оставляет за собой право отказать в публикации вашего комментария.
Правила модерирования.