Для отечественной уммы знаменательная дата — повод вновь задуматься над главными вопросом нашей религиозной жизни: какой же ислам мы должны исповедовать? Для отечественной уммы знаменательная дата — повод вновь задуматься над главным вопросом нашей религиозной жизни: какой же ислам мы должны исповедовать?

Многовариативность есть фундаментальный паттерн ислама

Через год Россия отметит 1100-летие принятия ислама Волжской Булгарией. Такие эпохальные даты случаются в жизни нечасто. А на официальном государственном уровне отмечают их еще реже. Само собой, 1100-летие уже сейчас стало поводом для традиционной кабинетной возни и борьбы. Ученые хлопочут, как бы пристроить рукописи, залежавшиеся в столе, профильные организации придумывают убедительные предлоги для получения тематического финансирования. Однако, помимо этой сугубо меркантильной стороны вопроса, конечная цель празднования юбилея заключается все же в другом: в осмыслении того, кто мы есть.

Среднестатистическому российскому обывателю юбилей, да еще отмечаемый на уровне государства, позволит глубже осознать блоковское «Да, скифы — мы! Да, азиаты — мы, / С раскосыми и жадными очами!». А вот для отечественной уммы знаменательная дата — повод вновь задуматься над главным вопросом нашей религиозной жизни: какой же ислам мы должны исповедовать? Об этот вопрос сломалось уже не одно концептуальное копье, а дискуссия вокруг него затянула, словно бермудский треугольник, в свои мутные воды целые караваны муфтиятских инициатив и чиновничьих решений, уведя их на ложный путь.

Как известно, на вопрос, какой ислам следует считать правильным, наше государство отвечает предельно четко: традиционный. В пользу этого прямо высказывались и Владимир Путин, и Дмитрий Медведев в статусе президента страны, и целый сонм высокопоставленных бюрократов. Проблема, однако, заключается в том, что никто толком не знает, что это за фрукт такой — «традиционный ислам» — и с чем его едят. От того и неприятие данного термина в религиозной среде. Когда в августе 2009 года на встрече с российскими муфтиями Медведев произнес спич в поддержку традиционного ислама, случился конфуз. Один из мусульманских религиозных лидеров попросил главу государства не использовать столь непонятное словосочетание. В неловкое положение попал и президент, и все присутствующие.

В свое время я проводил исследование дискурса, сложившегося вокруг понятия традиционного ислама, и обнаружил, что участники дискуссии используют данный термин как минимум в четырех значениях. Вкратце это ислам национальный (татарский), народный (обрядовый), отечественный (прогосударственный) и ортодоксальный (суннитский). Такая разноголосица многих озадачивает и даже отпугивает. Но соль заключается в том, что многовариативность есть фундаментальный паттерн ислама, который находит выражение во всех его срезах: и в изобразительном искусстве, и в архитектуре, и в богословии. Смысловое поле рассуждений о традиционном исламе не стало исключением.

Верующие мусульмане с самого начала задумывались над тем, как правильно исповедовать религию Бога Верующие мусульмане с самого начала задумывались над тем, как правильно исповедовать религию Бога

Часто мы смотрим на ислам сквозь призму христианства

Часто мы смотрим на ислам сквозь призму христианства, в котором есть понятия церкви и секты. Соответствующие аналоги мы пытаемся найти и в мусульманской религиозной культуре. Однако она построена на совершенно иных принципах и потому вычленить в нем общепризнанную ортодоксию, тот самый правильный ислам, мираж которого нам мерещится в образе «традиционного ислама», представляется весьма проблематичным.

Естественно, верующие мусульмане с самого начала задумывались над тем, как правильно исповедовать религию Бога. По мере разрастания первой мусульманской общины и вхождения в состав исламского государства новых земель перед мусульманами вставало много новых вопросов, на которые изначальное Откровение не давало прямых ответов. От носителей религиозного знания требовалось самостоятельно справляться с возникшими интеллектуальными вызовами меняющихся реалий. Соответственно, возникали разные точки зрения по поводу того, как стоит отвечать на них. Новые вызовы катализировали оформление внутри ислама различных школ и течений. В итоге на повестку дня встал вопрос о том, как отличить истинное исповедание веры от ложных трактовок.

В христианстве данную проблему решали церковь, Вселенские Соборы. В исламе же не было формализованного института, который был бы уполномочен выносить вердикт об истинности или ложности того или иного положения. Распространение определенных взглядов было основано исключительно на личном авторитете конкретного богослова. Естественно, все богословы и формирующиеся вокруг них школы апеллировали к авторитету Корана и Пророка. Однако по факту не было формальных критериев, которые бы позволили провозгласить одни богословские школы как правоверные, другие — как заблудшие. Подобные оценки носили субъективный характер.

Именно по этой причине авторы доксографических мусульманских трудов не выработали, например, такого единого понятия, которое мы встречаем в христианстве, как секта. Для обозначения различных богословских и религиозно-политических группировок, появившихся после смерти Пророка, использовались самые разные термины (фирка, мн. ч. фараик; таифа, мн. ч. таваиф; синф, мн. ч. аснаф, сунуф; хизб, мн. ч. ахзаб; милла, мн. ч. милал). Но все они не имели негативной коннотации и обозначали как истинные (с точки зрения авторов оценки) религиозные группы, так и заблудшие.

Стремление сформулировать основное кредо исламской ортодоксии породил также такой жанр богословской литературы, как `акыда Стремление сформулировать основное кредо исламской ортодоксии породил также такой жанр богословской литературы, как `акыда

Сунниты на истине потому, что они на истине

Со временем в исламском мире возобладало богословское направление, представители которого называли себя ахль ас-сунна ва аль-джама`а — «люди Сунны и согласия», то есть сунниты. Именно этой группе людей, согласно одному известному суннитскому хадису, Пророк предсказал спасение (было бы странно, если суннитский хадис предсказывал бы иное). Когда же Пророка, согласно хадису, спросили, что значит «Сунна и согласие» (к слову, этого термина нет в Коране), то он ответил: «То, чего сегодня придерживаюсь я и мои сподвижники».

Следование Сунне и согласие — слишком общая формулировка для того, чтобы с содержательной точки зрения придать исламской «ортодоксии» точное понимание. Все движения в исламе, повторимся, так или иначе апеллировали к Пророку. Поэтому среди суннитских богословов встал вопрос о том, как все же истину ислама, т. е. учение суннизма, отличить от всего прочего. В условиях отсутствия единого легитимного института, который был уполномочен решать подобные вопросы, это становилось весьма сложной задачей.

Эта проблема решалась по-разному. Одни богословы предлагали, например, поделить исламские вопросы на главные (усуль) и второстепенные (фуру`). Последние, с их точки зрения, допускали разночтения, а вот первые должны были решаться исключительно так, как это делает большинство мусульман, то есть по-суннитски. Получался замкнутый круг. Выходило, что сунниты на истине потому, что они на истине. Содержательного же ответа на вопрос о том, что же есть такое исламская ортодоксия, такой подход не предполагал.

Ситуация усугублялась тем, что оставалось непонятным, какие богословские положения относить к главным (усуль), а какие — к второстепенным (фуру`). Единодушного мнения среди суннитских богословов на этот счет так и не сформировалось. Так, например, аль-Багдади в сочинении «Основы религии в спекулятивном богословии» (Усул ад-дин фи `ильм аль-калам) описал пятнадцать основ веры. А известный исламский доксограф аш-Шахрастани в сочинении «Предел отваги в спекулятивном богословии» (Нихаят аль-икдам фи `ильм аль-калам) представил суннитское богословие уже в виде двадцати основоположений.

Стремление сформулировать основное кредо исламской ортодоксии породил также такой жанр богословской литературы, как `акыда (мн.ч. `акаид). Акыда представляла собой сжатое, четкое изложение позиции школы или отдельного автора в основных вопросах догматики и отчасти права. Подобные символы веры возводились ко многим выдающимся исламским богословам: Абу-Ханифе, ат-Тахави, Ахмаду ибн Ханбалу, аль-Ашари, Ибн-Абу-Зайду аль-Кайрувани и др. Сам факт наличия множества таких текстов говорит о том, что и данный жанр также не мог решить в однозначном ключе проблему кодификации исламо-суннитской ортодоксии.

Другим способом обозначения границ суннитской ортодоксии стало простое перечисление тех, кто к ней относится, — своеобразная богословская перепись населения. Так, аль-Багдади к ахль ас-сунна ва аль-джама`а относил восемь групп мусульман: мутакаллимов-сифатитов (т. е. богословов, признающих божественные атрибуты), представителей двух существующих направлений исламского права (т. е. рационалистов и традиционалистов), аскетов-суфиев, знатоков преданий и Сунны Пророка, знатоков литературы, языка и грамматики, чтецов и комментаторов Корана, воинов-мусульман, защищающих рубежи исламского мира, простой люд тех городов и областей, где восторжествовало знамя суннитов. Подобный способ обозначения «своих» был вызван к жизни как раз тем, что исламскую ортодоксию невозможно сформулировать содержательно и в исчерпывающим виде. Легче было посчитать ее представителей по головам.

Все эти усилия все же позволили кристаллизовать некое общее идейное ядро, которое и легло в основу понятия суннитского правоверия. Но это ядро скорее смутно ощущалось, нежели было сформулировано в четких, однозначных и исчерпывающих формулировках.

Многовариативность — это неотъемлемая черта ислама

С течением времени в мире суннитского ислама сформировался другой способ фиксации суннитского правоверия. Он строился на выделении фундаментальной конфигурации суннитского учения. Согласно нему, ахль ас-сунна ва аль-джама`а базируется на трех главных «науках», в недрах которого происходит духовно-нравственное становление человека. Эти науки восходят к знаменитому хадису архангела Гавриила.

Однажды, гласит это предание, Пророк находился в окружении учеников. Вдруг перед ним предстал человек в ослепительно белах одеждах с черными как смоль волосами. Никто не знал этого человека, но не было на нем и следов пути. Незнакомец прошел под удивленные взгляды собравшихся, сел непосредственно напротив Пророка и задал ему несколько вопросов: «Что есть вера?», «Что есть покорность [Богу]?» и «Что есть добродетель?».

Отвечая на первый вопрос, Пророк перечислил шесть главных догматов исламского вероучения. Отвечая на второй, назвал пять главных видов исламского богослужения. И отвечая на третий вопрос, он рассказал про искренность: «Ты должен действовать так, как будто ты видишь Бога, хотя ты его не видишь, но Он видит тебя». После каждого ответа Пророка незнакомец говорил: «Ты прав!», чем вызывал еще большее недоумение присутствующих. Затем он спросил Мухаммада о времени наступления Судного Часа и удалился. После непродолжительного раздумья Пророк обратился к своим ученикам: «Знаете, кто это был?» «Бог и Его посланник знают», — ответили они. «Это архангел Гавриил явился наставить вас в религии вашей», — объяснил Пророк.

С течением времени из трех вопросов Гавриила, точнее, ответов Пророка на них, вырастают три базовые науки ислама: догматическое вероучение, каноническое право и духовная этика. Первая наука отвечает на вопрос «Во что до́лжно верить?». Вторая наука отвечает на вопрос «Что до́лжно делать?». Третья наука отвечает на вопрос «Как нужно верить и действовать?», т. е. она помогает наполнить первые два знания глубинными переживаниями.

В каждой из этих дисциплин сформировались свои школы и практики. В рамках догматического вероучения оформилось два толка: матуридитский и ашаритский. В рамках канонического права — четыре школы: ханафитская, шаифиитская, маликитская и ханбалитская. В рамках духовной этики — двенадцать базовых орденов — тарикатов. Следование той или иной школе в каждой из трех или хотя бы первых двух наук — это и есть путь ахль ас-сунна ва аль-джама`а.

Все упомянутые школы находятся между собой в дискуссии практически по всему спектру обсуждаемых ими вопросов. Поначалу представители этих школ на дух друг друга не переносили и даже отказывались молиться друг за другом, но в итоге перед общей угрозой ваххабизма они сплотились и стали считать себя равноканоническими. Тот факт, что «канонический» ислам представляет собой калейдоскоп целого множества школ, лишь иллюстрирует мысль о том, что в исламе нет никакой единой ортодоксии, есть лишь вариации на ее тему. К слову, именно в силу того, что не существует четких критериев для определения границ суннизма (ортодоксии ислама), ваххабиты часто отказывают представителям упомянутых школ в праве называться суннитами, те, в свою очередь, отвечают им той же монетой.

Многовариативность — это не проблема, которую не смогли решить мусульманские богословы, а неотъемлемая черта ислама, форма его земного существования. Это не интеллектуальное поражение исламских ученых, как может показаться на первый взгляд, а одно из главных достоинств мусульманской религии. «В разногласии уммы сокрыта милость Божья», — учил об этом сам Пророк. И эта милость связана с фундаментальной истиной ислама: лишь Бог един, все остальное — множественно. Главное, чтобы теперь чиновники и муфтии, ответственные за празднование 1100-летия принятия ислама волжскими булгарами, об этом не забывали.