Геннадий Зерцалов: «Ельцину в Казани чуть пиджак не порвали»

Геннадий Зерцалов: «Я, кстати, после школы тоже получил специальность токаря и год проработал в том же цехе, что и Юра, на закрытом военном заводе. А потом, после четырех лет службы на Тихоокеанском флоте, поступил на истфак КГУ»

«У меня было направление в МГИМО, но выбрал казань»

— Геннадий Иванович, известно, что вы родились в Красноярском крае. Как получилось, что в свое время вы оказались в Казани, и, более того, во главе Казани?

— Действительно, я из глухой деревни Чебаки в Хакасии, там окончил школу. Четыре года прожил в детдоме: в 1950-х годах, когда сажали всех подряд, и мою маму посадили, 10 лет дали. В 1954-м ее реабилитировали, мне тогда было 14. Отца я вообще не знал, у нас даже фотографии его нет.

— А в чем обвинили вашу маму? Что ей приписали?

— Мы так и не нашли судебного решения. Приехал «черный ворон», ее арестовали. И нас с братом сразу забрали в детский дом. Этот дом в свое время, в XIX веке, построил золотопромышленник, он золото добывал в Саянах. Когда началась война, ребята прямо оттуда на фронт уходили: брат в 17 лет уехал в Красноярск, в ремесленное училище, но ему не дали доучиться. Он 10 классов окончил, стал токарем — делал детали стыковки для космического корабля для полета «Союз» – «Аполлон».

— Того самого «Союз» – «Аполлон»?

— Да, детали для советского «Союза-19» делал мой брат, Юра. И когда возникли проблемы со стыковкой, приехали американцы, все стали проверять, у него тогда виски поседели. Но американский космонавт подошел, пожал руку, сказал, что его вины нет. Я, кстати, после школы тоже получил специальность токаря и год проработал в том же цехе, что и Юра, на закрытом военном заводе. А потом, после четырех лет службы на Тихоокеанском флоте, поступил на истфак КГУ.

— Почему именно в Казань?

— В политотделе Тихоокеанского флота тогда давали рекомендации в вузы, и у меня было направление в МГИМО. Но на год раньше меня демобилизовался приятель, он поступил в КГУ на химфак: «Приезжай, приезжай — есть где остановиться». И я мимо дома поехал сюда, легко сдал экзамены на истфак и всё — стал казанцем. Потом меня оставили ассистентом на кафедре философии, я устроился на работу в 106-ю школу в Дербышках. Она была чисто татарская, на русском преподавали только историю и литературу. Я вел уроки в 9–10-х классах и одновременно совмещал работу пионервожатым.

«Тогда вышло постановление ЦК КПСС о разделении районов, из пяти стало 7. Образовались Ново-Савиновский и Вахитовский районы»

— Не жалеете, что МГИМО на Казань променяли?

— Конечно, я вначале жалел, потому что поступить в МГИМО, тем более легко, имея направление… Туда поступил мой друг, Саша, он даже не сдавал экзамены. Но после окончания получил распределение в посольство в одной из африканских стран. А в то время там каждый год случалось по два-три переворота, в одном из них Саша погиб. Вот так судьба закончилась трагически. И я подумал: вдруг я бы тоже куда-нибудь попал…

— А в Казани как дальше ваша судьба сложилась?

— Меня заприметила первый секретарь горкома комсомола, Ирина Донская, вторым тогда был Альберт Камалеев. Донская меня пригласила, предложила возглавить студенческий отдел. Потом позвали на работу в Советский райком. А потом, в 1973 году, я участвовал в создании новых районов Казани. Тогда вышло постановление ЦК КПСС о разделении районов, из пяти стало семь. Образовались Ново-Савиновский и Вахитовский районы.

— Почему появилась такая необходимость?

— Управлять сложно стало. Город расширялся, было принято решение о формировании новых районов. Изменили границы Советского района — по границе, проходящей по железной дороге. Я проводил там все мероприятия. Часть территории Советского отошла к бывшему Бауманскому, а Ленинский разделили на Московский и Ново-Савиновский.

Тогда город возглавлял Мусин Рашид Мусинович. Я у него прошел колоссальную школу… Председателем горкома был Бондаренко Александр Иванович, мы с ним сидели и кроили карту: как правильно провести границы, чтобы никого не ущемлять, найти какую-то середину. Вторая проблема — подобрать кадры. А всю работу с кадрами в городе как раз вел ваш покорный слуга, я был тогда заворготдела горкома партии. Согласования и назначения, вплоть до руководителей предприятий, парткома, профкома проходили через меня. Поэтому мы создали резерв кадров, это было основное.

«Когда создавалась новая структура, городской совет народных депутатов, мы исходили из того, что человек должен пройти трудовую школу, поработать в трудовом коллективе. Это самое важное»

«Я пошел в комитет комсомола и нашел там Камиля Исхакова»

— По какому принципу этот резерв был сформирован? Сейчас часто возникает проблема, что нет «скамейки запасных».

— В тот период даже на моем примере можно увидеть, что не было какого-то кумовства. Чтобы кто-то из ближайших родственников руководителей города, республики получали назначения — такого не было. И до сих пор я считаю, что было большое упущение разрушить систему подготовки кадров. Какие-то проблески сейчас есть, там Кириенко пытается кадры готовить и так далее, но это выглядит неубедительно.

— А как должно выглядеть?

— Смотрите, я даже как руководитель резерва города ездил на месяц в Москву на повышение квалификации. Будучи заворготделом, месяц учился в Высшей партийной школе в Горьком, хотя на тот момент у меня уже был опыт, я уже пять лет был на этой должности. Вот эту систему мы потеряли, поэтому приходят люди без опыта. Сейчас я интервью Кириенко (программа Сергея Кириенко «Лидеры России» — прим. ред.) смотрю, это популизм. Я думаю, что мы на месте лучше знаем свои кадры. А вытаскивать всех в Москву…

Была целая система подготовки кадров. И мне непонятно, почему мы боимся ее восстановить.

— В чем суть этой системы?

— Приведу такой пример. Когда в 1973 году образовывались новые районы, было создано оргбюро по формированию, подбору кадров в эти райкомы. Я лично пошел в университет в комитет комсомола, учетные карточки посмотрел, штук сто перебрал и нашел там Камиля Исхакова. Мы его избрали первым секретарем Советского райкома комсомола. Потом опять с моей подачи избрали первым секретарем Советского района, потом — председателем горисполкома. Ругали меня многие, но он парень-то хваткий, гимнаст к тому же.

«Кроме того, учитывали национальный состав: если первый секретарь райкома — русский, председатель должен быть татарин. И наоборот. Когда я работал, в Казани было 53 процента русских, остальные — татары и другие национальности»

— Ильсура Метшина вы тоже в картотеке нашли?

— Нет-нет-нет. Просто мы с Камалеевым дружили с еще тех юных лет, а Метшин начинал у него руководителем аппарата в Советском районе, где я тогда работал, потом он был руководителем Старо-Татарской слободы, а оттуда уже уехал в Нижнекамск.

— А сегодня как выстраивать кадровую работу, когда профкома нет, комсомола нет?

— Еще студенческое самоуправление играло большую роль. Когда я был студентом, мы создали на историко-филологическом факультете первый в СССР студсовет, и первым председателем студсовета во всем Союзе был ваш покорный слуга. Эту структуру поддержал ректор Нужин Михаил Тихонович, даже доверил нам заниматься распределением стипендий и мест в общежитии. Я отчитывался у Евгения Тяжельникова, первого секретаря ЦК комсомола Советского Союза. Помню, приехал в ЦК на Старой площади, захожу, стою у лифта, смотрю — идут Тяжельников и Юрий Гагарин, безо всякой охраны. Поднимаемся в лифте, Гагарин спрашивает: «Откуда?» — «Казань». — «О-о-о». Он любил Казань, он же открывал советско-японский фестиваль здесь. А сегодня студенческого самоуправления фактически нет, но мы же должны вырабатывать систему, которая позволит в любой момент испытать человека, дать ему возможность проявить себя.

Когда создавалась новая структура, городской совет народных депутатов, мы исходили из того, что человек должен пройти трудовую школу, поработать в трудовом коллективе. Это самое важное. Кроме того, выработали принцип, что в городском совете должен быть представлен каждый район и каждая отрасль, чтобы среди депутатов были медики, педагоги, промышленники, строители. Кроме того, учитывали национальный состав: если первый секретарь райкома — русский, председатель должен быть татарин. И наоборот. Когда я работал, в Казани было 53 процента русских, остальные — татары и другие национальности. Так что нас никто не мог упрекнуть.

«Если бы что-то началось в Казани, пошла бы цепочка волнений в районы, в Набережные Челны, куда весь Советский Союз съехался, Нижнекамск. Мы пытались на митингах говорить об этом»

«Возбудили уголовное дело, что я якобы поддержал путч»

— Тогда ведь очень остро стоял национальный вопрос? Как вообще удалось пройти это непростое время, провести город через начало 1990-х?

— Мне всегда задают этот вопрос. На площади Свободы тогда тысячи людей собирались. И раздавались призывы об отделении Татарстана, о его автономии. И я стоял у микрофона, как первый секретарь горкома партии. Минтимер Шаймиев был председателем Верховного Совета, но в городе приходилось отдуваться мне — если бы что-то началось в Казани, пошла бы цепочка волнений в районы, в Набережные Челны, куда весь Советский Союз съехался, Нижнекамск. Мы пытались на митингах говорить об этом.

И когда Борис Ельцин призвал провести всероссийскую забастовку, выйти, вывести людей на улицы, остановить предприятия, многие города купились на это — и многое потеряли. Помню, идет сессия городского совета, у нас там ТОЦ, «Азатлык», все националистические движения, депутатская группа из либерал-демократов, поддерживающих Чубайса и остальных. Я веду сессию, меня заставляют призвать все предприятия к остановке и выйти на улицу: «Или, если вы не пойдете на это, поставим вопрос о доверии». Но что значит для города остановить транспорт, хлебозаводы, крупнейший молокозавод, здравоохранение? Это значит парализовать миллионный город! Я сказал, что лучше откажусь от должности, чем отдам город на растерзание. Из 250 депутатов около 200 проголосовали в мою поддержку. И тут же мне звонит Копылов (Виталий Копылов — гендиректор авиационного завода №22— прим. ред.) и говорит: «Геннадий, сделайте все возможное. Надо — собери всех руководителей предприятий, и мы призовем народ продолжать работать, жить спокойно». Звонит Иван Мирошниченко, тогда директор молкомбината, смеется грустно: «Вот сижу и думаю, открыть мне канализацию, куда молоко сливать, если у меня люди уйдут, и оно прокиснет». Звонил Николай Калашников, который Главтатстрой возглавлял. Они все были обеспокоены. Говорят: «Мы не за себя, мы за людей, за Казань. Нельзя дать возможность показать всему миру и всей республике, что Казань пошла на поводу у господина Ельцина».

И у нас никакие предприятия не были остановлены. Я даже свою речь сохранил, она от руки написана. Я говорил, мол, хорошо, вот вы, демократы, пригласите Ельцина сюда, на трибуну. Как он видит жизнь миллионного города в забастовке?

«Когда Борис Ельцин призвал провести всероссийскую забастовку, выйти, вывести людей на улицы, остановить предприятия, многие города купились на это — и многое потеряли»

— Это, наверное, было самое сложное?

— Да, это было очень сложное время. И ведь потом нас — меня и Рево Рамазановича Идиатуллина (первого секретаря Татарского рескома КПСС — прим. ред.) — обвинили, что мы за поддержку путча. Даже возбудили в отношении нас уголовные дела, хотя ни одного документа, ни одного моего высказывания, что я поддержал путч, Янаева (Геннадий Янаев — вице-президент СССР — прим. ред.) и всех остальных, — нет. Меня дважды вызывали к следователю, я ни разу не пошел. Может быть, и повезло: где-то через месяц этот следователь пошел на повышение в Москву (смеется).

— А новый решил не поднимать это дело?

— Нет, это старый рвался к власти, метил в кресло прокурора республики. А Рево Рамазановича затаскали следователи. Мы ходили целыми делегациями, сидели в его поддержку в коридоре прокуратуры. Потому что несправедливо. Я следователя потом просил дать хоть какой-нибудь факт. Нет, так ничего и не было. По Рево Рамазановичу потом тоже прекратили следствие.

«Мы приехали туда к 3 часам дня — Ельцин, Шаймиев, я и Сабиров Мухаммат Галлямович, председатель совмина. И вся эта улица была забита народом»

«Мы с Ельциным оказались вдвоем в толпе, ему чуть пиджак не порвали»

— Ельцин сам в 1991 году приезжал в Казань. Как его здесь принимали?

— Как принимали? В 1991 году у Ельцина в Казани была творческая встреча с интеллигенцией на улице Комлева, где расположен союз писателей. Мы приехали туда к 3 часам дня — Ельцин, Шаймиев, я и Сабиров Мухаммат Галлямович, председатель совмина. И вся эта улица была забита народом, причем зелеными флагами «Азатлык», националистами, демократами. Лозунги вроде «Ельцин — наш друг», «Побольше бы таких, как Чубайс». А в 6 вечера в «УНИКСе» должно было быть большое мероприятие, осталось немного времени, я предложил чайку попить. Шаймиев, Сабиров задержались, их писатели и музыканты окружили, задают свои вопросы. А мы пошли вдвоем дальше.

Ельцин через стеклянную дверь смотрит: «А что, там народ?» Я говорю: «Да». Он меня отталкивает, и мы вышли на улицу. У него охранниками были два чеченца, но они где-то замешкались, и мы оказались вдвоем в толпе. Так Борису Николаевичу чуть пиджак не порвали. «Царь ты наш, Борис!» — кричат бабки! Он на меня поворачивается: «Где машины?» Какие машины, когда тут яблоку некуда упасть?! Толпы людей, на мне даже одежду разорвали — за рукав как дернули, а я шел сзади. Думаю: я сейчас его в облсовпроф, на Комлева, заведу, оттуда и вызову машины. Там идти всего-то пять минут, но Ельцин увидел остановку 2-го трамвая. «Трамваи ходят. Поедем, что ли?», — спрашивает. И подошел [трамвай], а было уже 5 вечера, народ едет с работы. Мы в него запрыгнули, и человек 50 вот с этими зелеными повязками «Азатлык!» стали качать наш вагон.

Я вожатой кричу: «Закрывай дверь, поехали!». Она на меня в ответ матом: «Че орешь? Ельцин в вагоне». А он про все забыл, стал автографы тут же [раздавать]. Мы как помчались! До мединститута за нами человек 50 молодых ребят бежали. Она прибавляет скорость, а я думаю: сейчас вот где психбольница имени Бехтерева [выйдем]… А там на остановке тоже народа много. Вожатая говорит: «Что мне делать? Я боюсь». Я попросил остановить напротив больницы, думаю, сейчас мы зайдем ко мне домой, машину вызовем. А все уже в панике: куда делись Зерцалов и Ельцин?! Мы заходим во двор, и туда въезжает милиция, глава МВД Кириллов и Шаймиев с Сабировым.

— А как они узнали, что вы поедете туда? Посмотрели, куда вы сели?

— Видимо, кто-то рассказал им. Там уже стал народ бежать: «Ельцин во дворе!» Ну сели и поехали, говорю охранникам: «Ребята, у вас мозги варят или нет? Ельцину как можно одному? А черт его знает, что в толпе… Пырнут там или что-то».

Я думаю, у меня на голове поэтому седые волосы. Я же нес ответственность за него. Зато на следующий день даже западная пресса, все [писали]: «В Казани Ельцин на трамвае ездил». Когда мы приехали в «УНИКС», там тоже все забито людьми. Мы зашли в кабинет, он открыл боржоми, расстегнул рубашку. Видимо, тоже испугался.

«На сцене Ельцин, Миркасым Усманов, и. о. ректора КГУ, Шаймиев и я — и всё, больше никого… Записки шлют, просьбы какие-то… Я беру бумажки, из зала кричат: «Не давайте Зерцалову записки, он их прячет!»

— Еще бы! Вторая встреча без приключений прошла?

— Да, довелось вести эту встречу мне. На сцене Ельцин, Миркасым Усманов, и. о. ректора КГУ, Шаймиев и я — и всё, больше никого… Записки шлют, просьбы какие-то… Я беру бумажки, из зала кричат: «Не давайте Зерцалову записки, он их прячет!» Куда мне их прятать? В общем-то такая была встреча.

В тот же визит Ельцина с утра мы еще были в Зеленом Доле и поехали в Раифу, тогда еще там была детская колония. И встретились нам человек 100 подростков-беспризорников. Июль, жара, и директор этой колонии предложил искупаться на озере. А как? После этого же нам надо на встречу с творческой интеллигенцией, а потом еще в университет. Но директор догадливый оказался: он нам кучу плавок выложил, мы переоделись. Ельцин, конечно, здорово плавал. Потом мы опять переоделись в свою одежду, а это все бросили. И вдруг в «Вечерке» один делится впечатлениями, что он в музее у себя хранит плавки, в которых купался Ельцин. Звоню Хазбулату (Хазбулат Шамсутдинов — главред «Вечерней Казани» — прим.ред.), говорю: «Хазбулат, но как можно такие вещи пропускать в газете? Ну и в чем сенсация, ну и что он хранит? А может, это шаймиевские, может, мои, а может, охранника?»

— В общем, у Бориса Николаевича получился насыщенный визит.

— Насыщенный! Накануне он был в Челнах, потом в Мамадыше. Там ему стало плохо. По возвращении из Испании его самолет совершил жесткую посадку, и Ельцин повредил спину. И у него в Мамадыше защемило. От официальной резиденции — она располагалась там, где сейчас «Корстон», — он категорически отказался, хотел жить только в обычной гостинице. Поселили в Молодежном центре — там, где сейчас Ак Барс Банк. Молодежь об этом узнала — и весь берег Казанки там был заполнен людьми. С его врачом мы втроем пошли в баню — этот врач меня и учил, как парить надо. Ему полегчало, а на следующий день вот такие встречи пошли… Через несколько лет, приехав в Казань, ко мне Татьяна, его дочь, подошла: «Я много наслышана, спасибо вам за папу».

А потом Ельцин, уже не будучи президентом, часто путешествовал по Волге, останавливался в Верхнем Услоне. Однажды позвонил мне Камиль Шамильевич, говорит: «Тебя спрашивает Ельцин. Вспомнил, мол, где парень, который его из толпы вытаскивал и возил на трамвае?». Хотел прислать машину. Я не поехал.

— А почему?

— А что мне там делать? Он уже не президент (улыбается). Меня многие ругали, что я ушел от общественной деятельности, что предложение стать советником отверг и все остальное. Зато, когда я ушел из первых секретарей, пришел домой, сын Денис (ему было 16) сказал: «Наконец-то я буду видеть папу».

«Меня многие ругали, что я ушел от общественной деятельности, что предложение стать советником отверг и все остальное. Зато, когда я ушел из первых секретарей, пришел домой, сын Денис (ему было 16) сказал: «Наконец-то я буду видеть папу»

«Бюджет удавалось пополнять только благодаря предприятиям»

— Когда вы приступили к управлению городом, какие перед Казанью стояли проблемы, кроме национального вопроса и в принципе неспокойной ситуации?

— Первое, на что мы все время обращаем внимание, и этот вопрос сегодня тоже стоит, но тогда был гораздо острее, — это жилье, строительство жилья. Второе — дороги, потом благоустройство. Вот три кита. И, конечно, отставание по медицине, по медучреждениям и так далее.

— Врачей не хватало или оборудование было устаревшее?

— Устаревшее, да. Но это шло не только в Казани, в целом по Союзу. Именно такие социальные и бытовые проблемы Метшину и его команде надо решать. Взять благоустройство: повернулись к дворам, но ведь не во всех районах, не везде. Большого ума не надо поставить качалку детскую и горку, но иногда смотрю, съезд обрывается — ребенку, извините, куда съезжать?

Но главная для нас проблема была — ветхое жилье.

— Большой был процент ветхого жилья?

— Точный процент сейчас уже не помню, но большой. Особенно в плачевном состоянии была центральная часть города. Из многих городов, регионов приезжали в Казань, потом к Камилю Исхакову, чтобы изучить, как нам удается эту проблему решать. А мы волевым порядком на сессии Верховного Совета приняли решение по отчислению в бюджет 1,5 процента от доходов предприятий. Может быть, сегодня бы прокуратура его оспорила, но тогда 1,5 процента все предприятия (вне зависимости от того, было ли у них ветхое жилье на балансе или нет) отчисляли в бюджет города. В каждом районе были списки ветхих домов, каждый район отчитывался о построенном жилье, каждый знал, сколько он получит в этом году на выселение из ветхого жилья, сколько квартир — одно-, двух-, трехкомнатных и так далее. И за счет этого именно республика и Казань вышли на первое место в Советском Союзе, а потом и в России.

Ну и транспортные, конечно, были проблемы — нехватка автобусов. А вот вагонный парк трамваев нам удалось значительно обновить.

«Это был очень сложный, необычный период. У всех у нас, у руководителей города, да и республики, болела голова: а как продолжать решение всех вопросов жизнедеятельности города?»

— Получается, предприятия участвовали в формировании непосредственно бюджета города? Расскажите, пожалуйста, как это происходило?

— Действительно, это был очень сложный, необычный период. У всех у нас, у руководителей города, да и республики, болела голова: а как продолжать решение всех вопросов жизнедеятельности города? Центр в тот период тоже лихорадило. И только благодаря нашим предприятиям, настойчивости их руководителей удавалось пополнять бюджет. К тому же удалось сохранить все старые связи в министерствах и ведомствах. Они понимали, что город должен жить, предприятия должны работать, без помощи города любое предприятие тоже не выживет, пойдет на спад.

Тогда с трудом давались отчисления, проценты, которые перечислялись в бюджет города. Да, завод ЭВМ, компрессорный, оптико-механический заводы, другие предприятия — это же ядро экономики города. Я иногда думаю: не окажется у Ильсура Раисовича опоры на руководителей предприятий — ему будет очень тяжело. Москва ведь сегодня дала денег, завтра — нет.

И в тот период в чем еще было преимущество? Сейчас система экономики в городе по финансированию построена по-другому. У нас ведь каждый район имел свой бюджет, он утверждался на сессиях райсоветов, а потом складывался в единый городской. Глава района делал все возможное, чтобы пополнять свой бюджет за счет предприятия, ну и за счет города, республики. А сейчас, я чувствую, очень тяжело с предприятий что-то просить, они сами в таком положении, когда у них сегодня лишних денег нет.

— А насколько сильно они раньше помогали?

— Мы добились того, что за предприятиями были даже (может быть, кто-то будет хихикать) улицы и скверы, содержание пионерлагерей. И все находили на это средства. В бюджете города денег не было на это, на ремонт больниц. А как может Копылов отказать, когда в районе, вся Сухая река — его рабочие, и все там лечатся. Спасало нас это очень. Когда меня избрали в Кировский район, я пришел к Богатыреву, директору химзавода имени Ленина, говорю: «Сергей Георгиевич, ну найди средства для асфальтирования улицы Шоссейной. Она разбита до предела». Нашел.

В каждом районе был совет директоров. И они уже регулировали все процессы: мы живем в этом городе, нам надо находить средства в этой сложной ситуации и так далее. Эта структура, пусть на общественных началах, но давала возможность собрать какую-то сумму и в общий бюджет города. Например, нужен транспорт — не для районов, для всего города. За счет этих советов нам удавалось убедить руководителей пополнять бюджет или выделять деньги на какой-то конкретный объект.

А сейчас как: республика перечисляет в бюджет России, Антону Силуанову, все деньги, а потом мы уже по остаточной получаем. Почему легче живется, например, Альметьевску? Там одно градообразующее предприятие — «Татнефть», там его люди, все работающие, и живут. Шафагат Тахаутдинов, который был первым секретарем, генерал, знал каждую проблему города. «Татнефть» есть — проблем по медицине и по пионерлагерям нет.

Но сегодня экономика самих предприятий не дает возможности идти на эти шаги. Заводы в плачевном состоянии, промышленность страдает из-за того, что нет специалистов: токарей, слесарей, сантехников и так далее. То поколение ушло за эти годы, а прихода новых молодых кадров нет, поскольку завод или предприятие стояло. Я знаю по рассказам ребят, что многие даже вернули пенсионеров-специалистов, уговорили их работать. Эта проблема сегодня не только в Казани, но и по всей России. Понятно, что Метшину тяжело, деньги выбивать из Москвы тяжело. А тем более в сегодняшнем положении предприятий очень сложно.

Не знаю, как сейчас руководители, у нас была система, еще со времен Мусина, рабочий день начинать с объезда. Поехал, условно, в Ленинский район, по улочкам покрутился, на обратном пути в Кировский заехал — все фиксирую. И районные руководители переняли этот стиль. У нас за каждым районом в городе был закреплен колхоз. Нармонка, например, была за Приволжским. «Теплоконтроль» там построил целый поселок.

«Когда меня избрали в Кировский район, я пришел к Богатыреву, директору химзавода имени Ленина, говорю: «Сергей Георгиевич, ну найди средства для асфальтирования улицы Шоссейной. Она разбита до предела». Нашел»

— Но чего не хватало сильнее всего? Всегда же бюджету не хватает.

— Больше всего, конечно, не хватало огромных средств на благоустройство. Это и сегодня больная тема, и в тот период было то же самое. Конечно, из социального развития пенсионная реформа — город тут ничего не сделает и не может сделать, это отчисления, к сожалению, идут все в центр, а потом — сюда. Сейчас я даже не знаю, какие отчисления сегодня куда идут, потому что я немного отстал от всех этих дел. Меня многие ругают: Геннадий Иванович, почему вы со своим опытом, со своими знаниями ушли?

— Вот почему, кстати? У меня такой вопрос тоже есть.

— (Смеется.) Когда я ушел из горсовета, стал работать на заводе «ЖБК-70» замдиректора. Может быть, осталась какая-то обида, потому что полномочия закончились, но во главе с Шаймиевым никто ничего не предложил мне даже. Я сам себе сделал биографию, зачем я пойду еще унижаться и просить должность? И я ни разу не пошел.

— А почему так получилось, как вы считаете?

— Надо было поставить, наверное, своих людей, и структура стала меняться.

— Как оцениваете работу своих предшественников?

—  И Мусин, и Бондаренко, и Идиатуллин — те люди, на которых надо ориентироваться. Какие кадры раньше были! Мы кланяемся Александру Ивановичу [Бондаренко], он обивал пороги в Москве, Нижнем Новгороде, чтобы в Казани начать строить метро. И Камиль [Исхаков] правильно сделал, что его потом помощником своим сделал, чтобы тот этот проект курировал. Я как-то еду на такси, и у меня водитель спрашивает: «А кто такие Бондаренко и Мусин?» И я Ильсуру Раисовичу сказал: «Слушайте, действительно позор, что люди о них не знают. Ведь Бондаренко и Мусин 17 лет руководили городом». То, что появился Ново-Савиновский район, — это ведь их заслуга: там же болото, и теплотрассы мы прокладывали поверху, на «козлах». Мемориальную доску Мусину сделали недавно, но на ней очень мелкий текст — прочитать невозможно.

— А с Шаймиевым у вас как выстраивались отношения?

— Выстраивались они еще с тех времен, когда я был завотделом горкома партии, а он пришел на должность секретаря обкома. Как человек он нормальный. Его заслуга еще в чем? В Башкирии тогда была ситуация напряженная, с нашей республикой были очень натянутые отношения: взаимная критика, спихивания друг на друга, «вам больше, нам меньше». Потом пришел Мусин, и первое, что он сказал: «Нам делить нечего». Когда было 50-летие ТАССР, Мусин предупреждал: «Обратите внимание на Башкирию. Я на тебя надеюсь. Ради бога, не опоздайте, пусть Шакиров (Мидхат Шакиров — первый секретарь Башкирского обкома КПСС — прим. ред.) одним из первых появится около монумента павшим. Это первый шаг к примирению». Но мы успели, приехали вовремя. Так что первые шаги к урегулированию отношений начал именно Мусин.

— Вы сами татарский не выучили?

— Не-а. Хотя у моей жены мама литовка, а отец татарин, ни татарский, ни литовский так и не выучил.

«Мне сейчас сложно ответить на вопрос о том, кто занимается этой дворовой молодежью. Вы спрашиваете меня, а я при этом сам удивляюсь — откуда они?»

«Надо создавать общественное движение молодежи»

— Еще один вопрос, который хотелось бы обсудить. Вы много лет работали с молодежью. В Казани на 80–90-е годы пришелся расцвет группировок — тогда с ними справились, большинство посадили в тюрьму, а сейчас есть ощущение, что это явление вновь набрало силу, но уже под лозунгом «АУЕ». Как удалось с ним справиться тогда?

— Это ведь не только в Казани было. Тогда нам удалось их, грубо говоря, придушить, потому что взаимодействовали комсомольские организации предприятий и к самим противоправным действиям по-другому относились правоохранительные органы.

— А сейчас в чем отличия?

— На мой взгляд, никто за этими процессами не следит. Мне сейчас сложно ответить на вопрос о том, кто занимается этой дворовой молодежью. Вы спрашиваете меня, а я при этом сам удивляюсь — откуда они?

— Чувствую, вы сожалеете о тех реалиях, которые раньше были и исчезли?

— Жаль, что уже нет работы с молодежью на местах.

— Тем не менее у нас появилось министерство молодежи, возглавляемое Дамиром Фаттаховым. Справится ли оно с этой проблемой?

— У нас психология такая. Министерство молодежи — чем оно занимается? Что оно значимого в рамках республики делает, чтобы можно было говорить, что молодежь встает? Есть сегодня молодежные движения в Казани?

— Как минимум о них отчитываются.

— Спасибо за ответ… (Пауза.) Молодежь надо как-то вовлекать… А через что, если нет такого движения? Мне нравится Фаттахов, поскольку он «кировчанин» (смеется), но, при всем уважении, чем он занимается? Я знаю, что конкретно делают министерство здравоохранения, минпросвещения. А чем занимается минмолодежи? А министерство спорта? Такого нет у нас.

«Единственное — если не будет еще раз на примере выплаты денег никакого контроля за бюджетом, расходованием средств, не будет пополнения бюджетов районов…»

— Оно есть.

— А оно чем занимается? Что оно организует для вовлечения молодежи в общественное движение? Надо создавать общественное движение молодежи. Сколько было попыток! Я не говорю: «За дело Ленинской Коммунистической партии будьте готовы!..» Не это. Но надо создать общественное движение — и люди пойдут. В каждом районе необходимо создать общественную организацию, не просто кричать «Ура!» и носить нашивки. Кто сегодня хозяин? Зайдите в парк, на детские площадки — никого там нет. То есть надо попытаться на примере какого-то района создать общественную организацию: встречаться, проводить мероприятия. Конечно, в одиночку Фаттахов ничего не сделает, но он должен преподносить эти идеи — на то и создано министерство, чтобы можно было найти корни и на них опереться, вот тогда министерство заявит о себе. Думаете, молодежь знает, что у нас есть министерство молодежи? Конечно, нет.

— Вы руководили Казанью в невероятное сложное время, в эпоху перестройки, когда уходила одна эпоха, один строй и на смену приходило нечто другое… Как высший руководитель города, с высоты своего опыта и знаний, эпоху Исхакова и Метшина, например, как оцениваете? Они ведь работали и работают после вас…

— Камилю немножко повезло. В чем? Он попал в период крупных предстоящих событий и мог смело идти и выбивать деньги из министерств, ведомств. На 1000-летие Казани какие деньги пошли! Дальше Универсиада. Спортивные соревнования! Ведь мы сразу же сделали так, что Ельцин возглавил комиссию по 1000-летию Казани, а когда он ушел — Путин стал. Поэтому уже с финансированием легче было. Удалось многие проблемы решить и благоустроить Казань. Ведь все, кто приезжает, [отмечают, что] за последние 20 лет Казань изменилась.

Метшину ведь тоже достался и чемпионат мира, и WorldSkills, удалось выкачать из центра деньги на развитие и пустить их на транспорт, дороги. Конечно, сейчас в данной ситуации, если нет непосредственной поддержки предприятий, ему будет еще сложнее работать, потому что ждать хорошей подпитки из бюджета России, да и республики не приходится.

— Но в целом вектор развития Казани правильный, на ваш взгляд?

— Я думаю, да, очень много делается. И по транспорту увеличение, и по дорогам, и по ремонту школ — сколько лет не делалось… Школы были запущены страшно. Больницы — то же самое. В том, что по здравоохранению загубили, не только город виноват — республика виновата, центр.

— А Россия? Как оцениваете деятельность Путина? Куда идет страна? Туда ли?

— Не буду ничего говорить (улыбается). Единственное — если не будет еще раз на примере выплаты денег никакого контроля за бюджетом, расходованием средств, не будет пополнения бюджетов районов… Вот сейчас возбуждено уголовное дело о несвоевременной выплате денег врачам. Ты сними одного губернатора за это дело, поставь на место министра! 25 регионов не выполнили его указ, как же так?!.