Виктор Дьячков: «России требуется создание комплексных интегрированных систем»

Виктор Дьячков: «Пережидать мы ничего не будем, а вот ориентироваться по обстановке — да, то есть смотреть, на каких рынках что востребовано и какие возможности предоставляют поставщики тех или иных компонентов» Фото: Андрей Титов

«КОРОНАВИРУС СПОСОБСТВУЕТ РОСТУ АУТСОРСИНГОВОГО БИЗНЕСА В IТ»

— Виктор Васильевич, начнем с самого актуального — с коронавируса. Наш читатель Лидия спрашивает: «Повлиял ли коронавирус на мировой рынок IТ и на работу вашей компании?»

— Мировой IТ-бизнес — аутсорсинговый, удаленный, и интерес заказчиков к нему в такой ситуации возрастает. Поэтому в какой-то мере коронавирус даже способствует росту аутсорсингового бизнеса, когда речь идет об удаленном администрировании информационных систем. Нужно из любой ситуации постараться выжать что-то полезное.

Теперь что касается влияния на производство. Там, где цикл изготовления конечного изделия достаточно длительный, влияние однозначно есть, что мы и видим на примере автомобильной промышленности. У нас он не меньше по длительности. Взять чистый кремний и из него сделать микросхему, потом ее смонтировать, запаять в какую-то материнскую плату, все это отдать сборочным предприятиям, а те создадут конечную «железку», которую начинят программным обеспечением, и только затем она придет и инсталлируется у заказчика — это минимум полгода, а реально еще больше — на сложных изделиях и 7, и 8, и 9 месяцев.

— Вы планируете как-то переждать эту ситуацию с коронавирусом?

— Пережидать мы ничего не будем, а вот ориентироваться по обстановке — да, то есть смотреть, на каких рынках что востребовано и какие возможности предоставляют поставщики тех или иных компонентов. 

— То есть ситуация с коронавирусом на вас никак не сказывается?

— На нас пока не сказывается, на нас сказывается другое. Премьер-министр РФ говорит о том, что надо запускать национальные проекты, и как можно быстрее, не тянуть, не откладывать на второе полугодие или даже на четвертый квартал, как это обычно бывало ранее. Наш завод пытается присутствовать на всех рынках страны и участвовать в конкурсах на поставку компьютеров, ноутбуков, серверов, систем хранения. Но больше сказывается не недостаток комплектующих или изделий, которые можно сделать, а то, что рубль стал другим: ценовые параметры закладывались в прошлом году, когда курс рубля был одним, а сегодня он совсем другой. И сегодня никто не может поставить продукцию по тем ценовым параметрам, которые были заложены. В принципе, это тоже следствие коронавируса. И в такой ситуации находится любой бизнес.

— Но бизнес-то подает правительству сигналы?

— Бизнес просто не выходит на эти конкурсы — и всё!

— Откуда поступают комплектующие?

— 80 процентов всех компьютерных комплектующих производятся в Юго-Восточной Азии — это Китай, Тайвань, Сингапур, Малайзия.

— Вы, наверное, не у них напрямую, а у посредников в Москве получаете комплектующие?

— Комплектующих же много, и по массовым вещам мы работаем напрямую с заводами-изготовителями, например, по материнским платам для серверов и компьютеров, по платформам для ноутбуков. Мы делаем предоплату 10–15 процентов, и китайцы запускают изготовление заказа, они отгрузили — мы еще платим. Разные условия по поставкам бывают.

— Но вы почувствовали по поставкам, что у китайцев коронавирус изменил производство?

— Нет, пока такой проблемы у нас нет, потому что нет крупных заказов. А это как раз связано с тем, как ведет себя рынок.

— Но вы же еще с Японией связаны. Там есть корпорации, которые запрещают командировки.

— Мы и сами ограничили командировки, а у нашего ключевого партнера — группы компаний Fujitsu — вообще запрет на командировки. У нас же нет запрета, но с учетом происходящего мы стараемся всё делать удаленно. Хотя мы и раньше часто работали дистанционно, оказывая удаленное администрирование, управление инфраструктурой заказчиков.  

«В БЛИЖАЙШИЕ ГОДЫ РЫНОК IТ-УСЛУГ ПРОДОЛЖИТ РОСТ»

— Как чувствовал себя рынок IТ в 2019 году в России и мире — рос немного? Какие тенденции проявились? (Дмитрий Кротов)

— Мировой рынок IТ стабилен, последние годы он рос от трех до пяти процентов — в разных сегментах по-разному. По оценке экспертов, которая совпала с нашей оценкой, мировой рынок IT-услуг вырос в прошлом году на 4,3 процента и достиг одного триллиона долларов. Российский IТ-рынок увеличился примерно на 7,2 процента в рублях, а в долларах он сократился на один процент и составил 5,1 миллиарда долларов. Быстрее всего росли услуги хостинга. Увеличился спрос на консалтинговые услуги, услуги по разработке и кастомизации программного обеспечения. Усилилось присутствие инсорсинговых IТ-компаний, поскольку банки хотят всё делать сами и создают собственные IТ-компании.

В ближайшие годы рынок IТ-услуг продолжит рост благодаря увеличению бюджетов на цифровую трансформацию и инновационное развитие. Ожидается трансформация облачного рынка — бизнес будет переориентироваться с IaaS (инфраструктура как услуга — прим. ред.) на PaaS (платформа как услуга — прим. ред.) и SaaS (программное обеспечение как услуга — прим. ред.) Самым успешным обещает стать сегмент разработки программного обеспечения — темпы его роста составят в среднем 15 процентов в год.

— То есть в целом ощущение, что рынок растет в России?

— Рынок растет. Думаю, практически во всех сегментах.

К Марату Хуснуллину отношение однозначно положительное, потому что знаем, как он работал у нас, в республике, как работал в Москве. Он деловой человек Фото: «БИЗНЕС Online»

ПОЖЕЛАНИЕ ПРАВИТЕЛЬСТВУ: «ЧТОБЫ ОТ ИНФОРМАЦИОННЫХ ТЕХНОЛОГИЙ РЕАЛЬНО БЫЛА ОТДАЧА»

— Два вопроса касаются смены правительства страны и местного министра связи: «В России поменялся министр цифрового развития, связи и массовых коммуникаций. Что вы ждете (или не ждете) от Максута Шадаева?» (Андрей Федоров)

— «В России держат курс на цифровизацию экономики. Что главное в цифровизации, по-вашему? Какие советы вы дали бы новым министрам минкомсвязи РФ и РТ по этому направлению?» (Гузель)

— Мои ожидания больше связаны с новым премьер-министром, у которого правильное профессиональное образование — айтишное, кибернетическое. В этом смысле можно ожидать, и я хотел бы это увидеть, что будет движение в сторону создания комплексных интегрированных систем, например, в медицине: сегодня данные о человеке существуют в разных системах, в разных форматах, поэтому компьютеры друг друга не понимают и приходится использовать много ручного труда.

Полагаю, что и федеральный министр, и татарстанский должны направить усилия существующих ресурсов и рычагов на то, чтобы от информационных технологий реально была отдача, в первую очередь в экономике, а в экономике это фокус на производительность труда. Второе — это обеспечение государственных услуг. Такая цель ставится не первый год, и мы видим ее результаты, но там еще много белых пятен и свободного пространства. Наш республиканский министр сегодня как раз озабочен этим: как сделать, чтобы эти системы были дружественны человеку, чтобы человек мог в одном месте — в том же самом МФЦ — получить абсолютно весь спектр государственных услуг. Я считаю, что это очень правильно.

— Вы признаете успехи Мишустина в налоговой сфере? Насколько наша система продвинута и в каких секторах экономики правительство может и должно ее применить?

— Михаил Мишустин преуспел в сборе денег, а сегодня требуется, чтобы он преуспел в системе оценки качества затрат, чтобы закон о бюджете исполнялся правильно. Чтобы такой же подход был с точки зрения качества затрат, экономии затрат. Если он усилия в эту сторону направит, то эффективность правительства будет выше. Именно правительства — в его функции входит управление деньгами, которые мы все вместе заработали, а потом поручили им потратить.

— А как оцениваете команду Мишустина?

— Как оценить новую команду? Наверное, результаты покажут. 

— У бизнеса есть положительные ожидания от нового состава правительства?

— Если предшествовавшее тебя не удовлетворяло, то, наверное, при изменениях мы вправе ожидать, что будет лучше. Хотя еще не знаешь, как будет на самом деле… Человек должен работать на результат, и мы должны оценивать его по результатам, а не по тому, как он выглядит или говорит. Например, к Марату Хуснуллину отношение однозначно положительное, потому что знаем, как он работал у нас в республике, как работал в Москве. Он деловой человек. А по остальным пока трудно сказать.

— А по отрасли IТ вы чего ждете? Ваш профильный министр поменялся и в Татарстане, и в стране…

— Мы ждем национальных проектов и надеемся, что распределение заказов будет правильным, понятным и прозрачным. И мы рады, что реально стартует программа по импортозамещению.

Пока не будет защиты персональных данных, обеспечить интеграцию нельзя. Весьма велика вероятность утечки персональных данных Фото: pixabay.com

«АБСОЛЮТНОЙ ЗАЩИТЫ ПЕРСОНАЛЬНЫХ ДАННЫХ НЕ СУЩЕСТВУЕТ»

— Был ли госзаказ или конкурс на разработку программного продукта для здравоохранения РТ? Министр говорил о необходимости создания общей базы данных пациентов…

— У нас есть опыт. Мы занимались здравоохранением в 90-х годах с бывшем главврачом РКБ Сергеем Абуладзе. Он был поборником автоматизации, мы вместе разрабатывали идеологию, как учитывать пациентов, что и почему нужно автоматизировать. Но мы столкнулись с тем, что эта отрасль в то время была сильно недофинансирована. Мы года три работали практически за идею, но в последующем вся эта команда перешла работать в «Газпром». Совместно с Fujitsu мы некоторое время работали над автоматизацией здравоохранения Великобритании, но только на самом первом этапе, когда обсуждались концептуальные вещи. Потом в России мы пытались продвинуть идею браслета, увиденную у них: когда скорая помощь, поставив предварительный диагноз и оказав первую помощь, все эти данные вносит в компьютер, и они фиксируются в браслете на руке человека. И когда больного привозят в больницу, не надо тратить время на ввод информации вручную. Существует статистика, что очень большое количество смертности происходит именно в этот момент передачи человека от скорой помощи стационару.

Был проект по Ирану: вместе с одной канадской консалтинговой компанией мы разрабатывали систему управления здравоохранением этой страны. Предполагалось, что будет финансирование от Всемирного банка. Суть данной разработки касалась того, каким образом финансировать эту отрасль и как сделать, чтобы все учетные операции были простыми, понятными и прозрачными. Мы сделали системный проект, но он дальше не пошел, поскольку победила иранская революция, и США перестали помогать Ирану, в том числе в привлечении денег Всемирного банка.

Опыт у нас есть, но причина, почему сегодня в медицине не все так хорошо, как хотелось бы, более глубокая — в защите персональных данных. Пока не будет защиты персональных данных, обеспечить интеграцию нельзя. Весьма велика вероятность утечки персональных данных.

В свое время с одним из военных институтов мы пытались предложить московскому правительству защитить данные техническими средствами, но в этом случае система защиты будет дороже, чем сама информационная система. Мировой опыт в этой области разный, но, наверное, самый интересный в США. Мы хотели гармонизировать международные стандарты в области защиты персональных данных, но нужно очень многое менять в законодательстве. Программное обеспечение можно сделать любое, в той же самой больнице: избежать ручного ввода данных через сканирование паспорта, например.

— На Западе эта проблема решена?

— Нельзя сказать, что она в полной мере решена, потому что абсолютной защиты не существует.

— А почему? Потому что всегда есть так называемый человеческий фактор?

— Есть человеческий фактор, и всегда есть тот, кто работает над взломом защиты. Защита персональных данных в медицинских учреждениях должна строиться так: есть общая база данных, но в общей системе персональные данные скрыты под псевдонимом, а привязка псевдонима с именем осуществляется только в закрытой базе, не интегрированной с открытой системой. То есть по фамилии незарегистрированному пользователю данные нельзя найти.

Мы производим компьютеры, у нас целый завод работает. Мы уже лет 10–15 регулярно входим в тройку крупнейших компаний страны именно по производству собственных изделий Фото: «БИЗНЕС Online»

«ИДУТ РЕАЛЬНЫЕ ПРОЦЕССЫ ЦИФРОВОЙ ТРАНСФОРМАЦИИ»

— Как вы себя чувствуете от мыслей: 

1) Что на развалинах гордости вычислительной техники СССР и стран СЭВ выпускается практически зарубежная продукция?

2) «Цифровой трансформацией» России в настоящее время занимаются совершенно некомпетентные люди. Какой стадией из формулировок академика В.М. Глушкова можно охарактеризовать нынешний этап «цифровой трансформации»: «шумиха» или «неразбериха»? (Rim)

— Я все-таки думаю, что идут процессы цифровой трансформации, особенно в реальном секторе экономики, на заводах. Например, некоторое время назад мы сделали систему управления одного из заводов оборонного профиля в Перми. Директор поставил задачу повысить производительность труда в два раза. И он эту задачу с нашим участием решил! Штат у них не изменился, а количество выполненных работ увеличилось в два раза. Этот директор пришел на предприятие, которое было в предбанкротном состоянии, и он его вытащил. Могу привести еще несколько примеров с реальных производств.

— Вернемся к вопросу читателя: мне кажется, он хотел сказать, что наши IТ-компании не только могли бы предоставлять услуги по аутсорсингу, но и компьютеры производить, разрабатывать программное обеспечение.

— Мы производим компьютеры, у нас целый завод работает. Мы уже лет 10–15 регулярно входим в тройку крупнейших компаний страны именно по производству собственных изделий.

— Сколько компьютеров в год выпускаете?

— Максимум, что у нас было, — около 100 тысяч штук. В прошлом году выпустили продукции на 2,6 миллиарда рублей — на миллиард больше, чем год назад.

— Это были государственные или коммерческие заказы?

— В прошлом году прибавку дали проекты по медицине: медучреждения закупали компьютерное оборудование, мы участвовали в конкурсах и в Татарстане, и по стране.

— А программное обеспечение?

— Мы производим программное обеспечение, более того — у нас хороший рост. В целом услуги и программное обеспечение в прошлом году выросли почти на 20 процентов.

В управлении базами данных в 2018 году одна из европейских консалтинговых компаний оценила ICL как входящую в десятку лучших по качеству компаний по управлению базами данных Фото: «БИЗНЕС Online»

«ОБЩИЙ ОБОРОТ ГРУППЫ КОМПАНИЙ ICL — 11,6 МИЛЛИАРДА РУБЛЕЙ»

— С какими результатами ГК ICL завершила 2019 год? В каких сегментах бизнес шел лучше, в каких был спад и почему? (Хайров Ильшат)

— В целом по группе компаний ICL мы выросли примерно на 18 процентов, а некоторые сегменты — и того больше: производство оборудования выросло на 40 процентов, аутсорсинг и разработка программного обеспечения — на 20 процентов. Очень хорошо работает подразделение, которое взаимодействует с пенсионным фондом.

— Какой оборот у компании в целом по итогам прошлого года?

— Общий оборот — 11,6 миллиарда рублей без НДС.  

— То есть удается расти в два раза больше рынка?

— Практически — да: если российский рынок IТ-услуг вырос на 7 процентов, то ICL — на 20. 

— Минздрав РТ разрабатывает концепцию развития системы здравоохранения, в том числе большое внимание, по словам министра, будет уделено цифровизации отрасли, созданию базы данных населения. А они с вами или вашими коллегами консультировались по поводу программного обеспечения?

— Да, наши сотрудники контактируют со специалистами министерства.

— Первый заместитель директора института вычислительных технологий СО РАН Андрей Юрченко на встрече с президентом РФ Владимиром Путиным в Череповце поднял вопрос о необходимости создания сети мощных суперкомпьютерных центров в России, причем не только в столице, но и в других городах, в том числе в Казани. Как считаете, это позволит осуществить цифровой прорыв в стране? Как ваша компания могла бы поучаствовать в этом процессе? (Петров А.)

— Правильнее говорить не о суперкомпьютерах, а о создании data-центров в каждом регионе. Имея мощную информационную систему, опирающуюся на базы данных о состоянии экономики, основных ресурсов региона, это позволило бы развивать регион. Более эффективно можно было бы применять и методы математического моделирования.

А как ICL могла бы поучаствовать? Мы обладаем знаниями, компетенциями по проектированию центров обработки данных, по их оснащению, по управлению базами данных. Наверное, самый большой сегмент нашей работы на мировом рынке — это удаленное управление центрами обработки данных. А в управлении базами данных в 2018 году одна из европейских консалтинговых компаний оценила ICL как входящую в десятку лучших по качеству компаний по управлению базами данных.

— Какая сегодня ситуация по центрам обработки данных — их хватает?

— Многие крупные заказчики считают, что их не хватает.

НА ПЕРЕКРЕСТКЕ УЛИЦЫ РОДИНА И ПРОСПЕКТА ПОБЕДЫ ПОЯВИТСЯ 19-ЭТАЖНОЕ ЗДАНИЕ ICL

— В прошлом году вы сказали, что планируете строительство еще одного технопарка в 2020–2021 годах в Усадах или в Казани. По месту и времени строительства решение уже принято? Какая специализация будет у этого технопарка? Это для внутренних нужд вашей компании или планируете сдавать в аренду? (Давид)

— К настоящему времени мы согласовали эскизный проект, это будет 19-этажное здание площадью 16 тысяч квадратных метров. Оно будет расположено на перекрестке улицы Родина и проспекта Победы, на углу парка, напротив ТЦ «Южный». Дальше начинаем рабочее проектирование. И одновременно запущен процесс предоставления этой площадке статуса особой экономической зоны «Иннополис — Казань». Этот статус мало что дает с точки зрения экономики — по налогам, но при строительстве предоставляет 10-летний мораторий на налог на имущество. Поскольку стоимость здания порядка миллиарда рублей, то в год получается около 10 миллионов экономии. Это существенно.

— Это будет новый офисный центр для компании?

— По сути, да. Мы предполагаем, что наши собственные площади закончатся к середине 2021 года. Планируем разместить в новом здании порядка 1,5 тысячи человек.

— А нет желания собрать все подразделения компании в одном месте, чтобы было легче ими управлять?

— Территориально? Это невозможно. Сейчас у нас три тысячи человек. Стратегия, которую мы сейчас разрабатываем, предполагает рост компании в течение 5–7 лет до оборота в миллиард долларов. По обороту мы должны вырасти в пять раз, а по численности сотрудников — в 2,5–3 раза, до 8–9 тысяч человек. Мы не только в одном здании, даже в одном городе не поместимся. Однозначно надо будет открывать локации в городах, где есть хорошие университеты и где конкуренция за человеческие ресурсы не такая высокая, как в Казани. Поэтому мы рассматриваем и Владивосток, и Новосибирск, и Краснодар, и Ростов. 

— В других городах — это понятно, а в Казани зачем сидеть в трех-четырех местах? Построить один небоскреб, чтобы всем места хватило…

— ICL — это 10 юридических лиц, какой смысл их всех объединять территориально? Да, есть задачи, которые требуют консолидации усилий всех подразделений, но разместить всех в одном месте — это просто нереально.

Кстати, у новой стратегии лозунг будет другой — не «Расти в два раза быстрее рынка», а упор будет на качество, капитализацию, на доходность и на снижение рисков от неправильных рынков.

— В прошлом году на коллегии минсвязи РТ, в присутствии вице-премьера РФ Максима Акимова вы предлагали экономические условия в ОЭЗ «Иннополис» сделать такими же, как в «Сколково». Что-то изменилось? (Марина)

— Об этом все говорят, а не только я. Но ничего не изменилось.

Виктор Дьячков: «Как минимум две компании хотят с нами объединиться, примерно две-три более крупные компании хотят войти к нам инвесторами» Фото: Андрей Титов

«НА РЫНКЕ НАМЕТИЛИСЬ ТЕНДЕНЦИИ К КОНСОЛИДАЦИИ РЕСУРСОВ»

— В одном из интервью вы говорили, что рассматриваете варианты, чтобы в течение года вырасти еще на две-три тысячи специалистов. При этом намекнули, что на рынке есть компании, которые можно купить. Какие варианты в итоге придумали и планируете купить какую-либо компанию? (Валеев Тимур)

— Сегодня на рынке наметились тенденции к консолидации ресурсов: боле крупные компании хотят купить более мелкие компании. Нам предлагают как объединиться с более крупными компаниями, так и объединиться с нами. Как минимум две компании хотят слияния с нами, примерно две -три более крупные компании хотят войти к нам инвесторами.

— Какой вариант вам более по душе?

— Пока мы никому не отказываем, предлагаем вместе поработать.

— Как партнеры?

— Да, как партнеры. Что мешает нам вместе работать? Сейчас мы разрабатываем свою стратегию, ставим цель завершить ее к 1 июля текущего года. Думаю, в ней будут элементы, предусматривающие варианты как приобретения других компаний, так и слияния с более крупными. Если не удастся уговорить на партнерские отношения, то хотя бы без потери самостоятельности.

— То есть 51 процент не отдадите никому?

— Пока мое видение такое. Боязнь в том, что если утратить самостоятельность, то мы потеряем больше, чем приобретем. Беспокоят потери даже не материальные, а потери идентичности, связи с казанским заводом ЭВМ. Эта идеология, психология, но она важна. Дело даже не в том, что новый собственник сменит бренд (а скорее всего, не сменит, потому что наш бренд узнаваемый), но наша задача — за счет партнерских отношений добиться возможности более эффективно работать на рынке. Мы всё-таки позиционируем себя как мощный ресурсный центр. То есть мы производители услуг и продуктов, а вот каким образом эти продукты довести до рынка — здесь самые большие сложности. И те сервисы, которые востребованы крупными компаниями, очень сложные, с высокими требованиями, но они позволяют нам расти и качественно, и количественно. Поэтому возможности консолидации с более крупными компаниями, помимо Fujitsu, мы рассматриваем. Но с Fujitsu мы сегодня работаем на условиях партнерства, хотя раньше они были нашими акционерами. И вот такое партнерство мы хотим дальше мультиплицировать.

— А те две компании, которые предлагали войти в ICL, российские?

— Российские, но не татарстанские. Хорошие компании — одна с численностью две тысячи человек, другая поменьше. Но консолидация может быть разная: обмен акциями, долями.

— Почему вас это предложение не устраивает?

— Консолидация — это вещь непростая, у компаний может быть разная культура управления, видение бизнеса.

— Боитесь, что могут подмочить репутацию ICL?

— Дело даже не в этом, а в сложности организовать эффективную работу. И, наверное, у того, кто хочет влиться, есть какие-то проблемы. 

— Теоретически вы готовы даже расстаться с контрольным пакетом акций, если будет интересное предложение?

— Если это будет соответствовать той стратегии развития, которую мы сейчас пишем, то да.

— Если вы отдаете контрольный пакет, у вас уже не будет своей стратегии!

— Никто не купит твой контрольный пакет, если твоя стратегия не соответствует стратегии компании, которая планирует купить. Эти вещи взаимосвязаны. 

— Но вариант продажи контрольного пакета вы не исключаете?

— Не исключаю.

— Слышал, что квантовый центр при МГУ предложил ICL адаптировать процессы, проходящие в квантовом вычислителе и объединить его с традиционными вычислителями. Как продвигается работа в этом направлении? (Ильгизар)

— Пока никак не продвигается. Нам было предложено разработать программное обеспечение, которое будет служить «мостиком» между физическим квантовым компьютером и обычными компьютерными системами. Мы несколько раз встречались, но физики не понимают нас, а мы — физиков. А вообще, до промышленного образца квантового компьютера достаточно далеко — 10–15 лет. У нас еще есть время влиться в этот проект. 

Самое главное, что сделало для нас государство, — это то, что позволило нам стать хозяевами нашего бизнеса Фото: «БИЗНЕС Online»

«САМОЕ ГЛАВНОЕ, ЧТО СДЕЛАЛО ДЛЯ НАС ГОСУДАРСТВО — ЭТО ТО, ЧТО ПОЗВОЛИЛО СТАТЬ ХОЗЯЕВАМИ НАШЕГО БИЗНЕСА»

— Удалось бы ICL развиться c 1990 года до наших дней в существующих масштабах без господдержки? (Руслан)

— Знаете, в чем господдержка заключалась? В свое время меня вызвал первый президент РТ Минтимер Шарипович Шаймиев и сказал: «Знаете, государство не есть лучший собственник. Государство однозначно останется в энергетике, в оборонке, но ваше предприятие мы будем продавать. Если хотите — выкупайте». Это был достаточно сложный процесс, потому что уже была не ваучерная приватизация, а за деньги. Но самое главное, что сделало для нас государство, — это то, что позволило нам стать хозяевами нашего бизнеса. Это позволило нам выстроить более эффективную модель управления, которая стимулировала людей на работу.

— На каких условиях вы стали хозяевами бизнеса?

— Мы выкупили у государства 49 процентов акций.

— В те времена это было посильно?

— В то время в компании работало меньше 100 человек. Лично я брал кредит в банке, закладывал квартиру, старую машину «Волга». Другие сотрудники подписывались за ползарплаты. Помню, один сотрудник купил пакет акций за аванс, а когда выходил из акционерного общества, получил за него три миллиона рублей. 

— Нет ли в планах компании разработки собственной российской операционной системы и офисных приложений к нему? (Ильшат)

— ICL — одна из крупнейших компаний, которая могла бы этим заняться, но надо понимать, что такое операционная система. Операционную систему IBM 360, которую я изучал, будучи студентом, по американским самоучителям в Ереване в начале 70-х годов прошлого века, разрабатывали 10 тысяч программистов в течение пяти лет. Надо понимать сложность этого программного обеспечения. Ни я, ни кто-то другой, ни даже наше мощное государство не может сегодня это себе позволить, поэтому все пользуются операционными системами Microsoft опенсорсными решениями — Linux и его клонами.   

— Ваше предприятие позиционирует себя как социально ответственное, однако вы не допускаете создания профсоюзной организации в компании. С чем это связано? (Алексей)

— Когда я создал совместное предприятие, контрольный пакет которого был у британцев, я предложил создать профсоюзную организацию. Коллектив был небольшой — человек 15. Мы всех опросили, и все сказали категорическое нет. Мы еще раза два с таким же предложением обращались, но люди не хотели. Реально функции профсоюза мы выполняем сами, у нас много внимания уделяется социальным вопросам. Например, оказываем помощь в приобретении жилья — мы сами строим жилье и предлагаем его сотрудникам на льготных условиях. В марте этого года мы сдаем очередной жилой дом на 57 квартир в непосредственной близости от места работы. Все, что делают профсоюзы на предприятиях, мы сами делаем для своих сотрудников, возможно, даже лучше. И без всяких профсоюзных взносов. Но никаких запретов на создание профсоюзной организации у нас нет.

— На каких условиях даете квартиры?

— Мы отдаем в аренду с правом выкупа, при этом помогаем людям выкупать, помогаем получить льготные условия по ипотеке. В год мы тратим более 30 миллионов рублей на компенсацию процентов по ипотеке. Когда Путин был премьер-министром, он издал очень хорошее постановление — о том, что если компания тратит средства на компенсацию процентов по ипотеке, то она может относить эти средства на затраты. Одно время налоговая к нам приставала: якобы это скрытая форма увеличения заработной платы, с которой не платят социальные налоги. Но мы отослали их к постановлению Путина. Эта норма действовала пять лет, а потом ее сделали бессрочной.

— Сколько вы компенсируете каждому?

— Обычно до 150–200 тысяч рублей в год.  

— Какой процесс у вас идет в Усадах сегодня?

— Строительство продолжается. В этом году будет сдано 16 квартир в таунхаусах и 57-квартирный дом.

«НЕ ВСЕ ВЫДЕРЖИВАЮТ УРОВЕНЬ ВНУТРЕННЕЙ КОНКУРЕНЦИИ»

— Какие еще способы мотивации для привлечения и удержания сотрудников используются в ICL? Какой средний стаж сотрудников на предприятии? (Дмитрий)

— Средний стаж мы никогда не высчитывали. У нас много доморощенных сотрудников — выращенных в компании. С учетом того, что у нас работают 3 тысячи человек, доля людей, которая обновляется, не превышает 10 процентов. Не все приходящие со стороны выдерживают уровень внутренней конкуренции. У нас ежегодно почти 90 процентов проходят тот или другой тип дообразования. И работа у нас сложная, напряженная и ответственная. Не все это выдерживают. Бывает и так, что наказываем, предлагаем уволиться.

— За какое время трудолюбивый и умный молодой специалист может подняться по карьерной лестнице в вашей компании?

— Есть примеры, когда пришел студентом второго курса, а к окончанию университета стал руководителем направления. Фамилия его Бондарев. Он стал лучшим специалистом по версии Microsoft. Помню, однажды я пришел на работу, а рядом со зданием стоит спортивный Ford. Спрашиваю службу безопасности: «Откуда?» — а они отвечают, что помогли пригнать автомобиль Бондареву, который ему подарил Microsoft за победу в конкурсе. Причем результаты оценивали все участники конкурса, и Бондарев выиграл! А ведь он у нас работал на оборонку, к Microsoft отношения не имел. Очень умный парень!

— Бондарев работает у вас сегодня?

— Уже нет, его жена увезла в Москву. И на конкурс Microsoft она его толкнула. Женщины вообще большое влияние оказывают…

— А у вас много женщин программистами работают?

— Среди программистов все-таки меньше 50 процентов, но приближается к этому числу.

— Кто сильнее в профессии — мужчина-айтишник или женщина-айтишник?

— По-разному. Женщины более внимательные, усидчивые. Набор на проект происходит естественным образом — кто в этот момент пришел и конкурс прошел, тот и пригодился.

— По вашим наблюдениям, поколение Z отличается от предыдущих? Поколения X — это советские люди, поколения Y — постперестроечное, а Z — это сегодняшние выпускники? На работе в коллективе особенности поколений как-то сказываются?

— Мы работаем и с теми, и с другими, и с третьими. А отличаются они, наверное, культурой. Для поколения, которое прошло становление в 90-е годы, понятие «украл» трактуется по-своему. А современное поколение обозначает себя как «человек мира», оно более мобильное. Для них на первом месте свобода. С ними сложнее работать, они могут брать контракты в интернете и улетать работать в любую точку мира. Наше внимание к социальным вопросам побуждается в первую очередь желанием удержать людей. Мы всегда считали, что если человеку дать хорошую работу и достойную зарплату, то он никуда не уедет. И людей таких большинство. А два-три процента людей по жизни бродяги, их ничто не удержит.   

— А как сегодня с миграцией специалистов? Наших специалистов продолжают переманивать?

— Переманивают активно, и это связано с конкуренцией на рынке. По оценке самого профессионального сообщества, российскому рынку не хватает около миллиона айтишников. В россофте и IТ работают сегодня около 300 тысяч человек, и половина из них работает на экспорт. В целом общее количество айтишников, включая инсорсеров, меньше миллиона. И оценка такая: нам в стране, чтобы обслуживать свои айтишные системы, не хватает около миллиона человек. Но это еще говорит о том, что мы не так активно используем технологии и компьютерное оборудование, как, например, Великобритания. Российские ассоциации айтишников уже несколько лет занимаются тем, чтобы министерство образования РФ увеличило число бюджетных мест на айтишные специальности. И это удалось сделать — процентов на 30–40 число бюджетных мест выросло.

Даже если ты хорошо учишься, но не начинаешь со второго-третьего курса заниматься конкретной работой в промышленности, то очень трудно войти в работу Фото: mon.tatarstan.ru

«НУЖНО, ЧТОБЫ УНИВЕРСИТЕТЫ ВЫПУСКАЛИ СИСТЕМНО МЫСЛЯЩИХ ЛЮДЕЙ»

— Выпускники казанских вузов вас устраивают, переучивать не приходится?

— Как-то меня попросили принять на работу девушку, которая окончила ВМК КФУ с красным дипломом. Но она ничего не умела делать! Поскольку у нее было знание английского, я для начала предложил ей поработать в отделе переводчиков, чтобы она вникла в нашу тематику. Потом подучили ее, и она вошла в одну из проектных групп. Я это к тому, что даже если ты хорошо учишься, но не начинаешь со второго-третьего курса заниматься конкретной работой в промышленности, то очень трудно войти в работу. 

У нас сегодня есть свой корпоративный университет. Раньше мы своих ведущих специалистов — человек 30 — направляли преподавать инженерные дисциплины в два казанских университета, а сегодня у себя этим занимаемся. Объявляем бесплатный набор на курс по определенной специальности, проводим предварительный отбор и в год учим человек 350-400 на базе корпоративного университета. Потом мы их тестируем и по конкурсу отбираем на проекты, как правило, экспортного направления. Ключевой вопрос университетов к нам: что вам больше нужно — больше широких знаний или более глубоких? Я еще с 90-х годов говорил нашим университетам: нам нужно, чтобы университеты выпускали системно мыслящих людей, значит, должна быть глубина знаний, а конкретике, инженерии мы их сами обучим — по тому проекту, на какой он пойдет работать. Вуз никогда не сможет этого угадать, поэтому дайте им математическую логику, теорию вероятности, математический, системный анализ, функциональный анализ. Это все математика. И вот из них вырастают люди, которым изучить какой-то конкретный язык программирования не проблема.

— В свой корпоративный университет с каким уровнем образования берете?

— Со второго-третьего курса профильных вузов.

— И сколько они у вас учатся?

— Как правило, месяц-два.  

— Сбербанк в своей «Школе 21 век» решил учить людей вообще без предварительной подготовки. Как считаете, это эффективно, толк будет?

— Это одна из моделей удаленного обучения, они стали модными последние лет 10. Мы тоже используем несколько моделей удаленного обучения своих сотрудников, например разговорному английскому языку. Айтишники все с английским, но разговорный не у всех есть. У Сбербанка модель обучения техническим дисциплинам в игровой форме. В нашем корпоративном университете вариант не игровой, а на примерах. Когда человек погружается в работу команды, у него всегда есть возможность задать вопрос и получить совет или рекомендацию. В проектных командах, на мой взгляд, человек свою профессию осваивает быстрее. Сбербанк, как я понимаю, дает навыки программирования, работы в командах, учит общим понятиям. Если оценивать, плохо это или хорошо, то, наверное, хорошо. А оценить, насколько это эффективно, не берусь, потому что не знаю параметров.        

— В декабре 2019 года группа компаний потеряла большую часть сотрудников в связи с уходом целого подразделения в стороннюю компанию. Как такое возможно при грамотном руководстве и стабильной работе ГК? (Павел)

— «Большую часть» — это сильно преувеличено. У нас работают 3 тысячи человек, и планов у нас громадье. По прибыли в 2020 году, думаю, мы вырастем.  

— Сколько все-таки ушло?

— Человек возглавлял подразделение, в котором было 500 человек, ушло порядка 300. Когда началось это движение, мы предлагали ему цивилизованный путь выхода — через обмен его пакета акций. Я назвал ему цену, он согласился, мы вышли на совет директоров — все тоже согласились. Но это невозможно было сделать одномоментно, требовалось время для работы юристов — месяца два, но он не захотел ждать… Как оказалось, года за три до этого он создал параллельную структуру и сбрасывал туда деньги. Это элементарное воровство! Но у нас в стране не принято называть подобные вещи своим именем… Да, человек вырос, почувствовал силу, но все надо делать цивилизованно!

— Это первый такой случай?

— Нет, не первый: примерно в 1993–1994 годах тоже был воришка, он тогда увел почти половину команды — человек 20 из 50. Потом от него практически весь народ разбежался.

Виктор Дьячков: «Я поддерживаю президента РТ в том, что не надо ставить камеры в каждом подъезде. Общество должно установить какие-то нормы для того, чтобы частная жизнь оставалась все-таки частной жизнью» Фото: Андрей Титов

«КАКУЮ ГЛАВНУЮ НОВОСТЬ ПРИНЕС СБЕЖАВШИЙ СНОУДЕН?» 

— Сейчас создаются системы для распознавания лиц в городах, и будут за какие-то мелкие нарушения людей останавливать. Например, человек в Москве, а к нему будут приставать, что он числится в базе. В прошлом году президент Татарстана рекомендовал не ставить ее в каждом подъезде. Каково ваше мнение этому поводу? (Михаил)

— Я поддерживаю президента РТ в том, что не надо ставить камеры в каждом подъезде. По-моему, общество должно установить какие-то нормы для того, чтобы частная жизнь оставалась все-таки частной жизнью.

— А останется ли понятие частной жизни, когда все твои действия компьютерные системы запоминают и архивируют? О нас сегодня уже знают, чем мы интересуемся, куда ездим, что покупаем…

— Самое страшное, что все эти сведения хранятся, и с помощью определенных алгоритмов злоумышленник может создать ваш цифровой двойник, а при помощи других алгоритмов — как на вас воздействовать, чтобы от вас получить желаемое. Ведь какую главную новость принес сбежавший Эдвард Сноуден? Что технологии, которые раньше были доступны только спецслужбам, оказываются в свободном доступе. Вот этого нужно избежать человечеству. Это забота и каждого человека в отдельности, и общества в целом. Надо создавать законодательство, которое будет ограничивать такие возможности.

— Как считаете, в России общество понимает опасность и необходимость инициирования таких законов?

— Судя по тому, что в Госдуме периодически обращают на это внимание, то да — общество озабочено этим и пытается что-то делать в этом направлении.

— Виктор Васильевич, спасибо вам за интересный разговор. Удачи!