Шаляпинский фестиваль-2020 открылся двумя показами «Царской невесты» Шаляпинский фестиваль – 2020 открылся двумя показами «Царской невесты» Фото: gossov.tatarstan.ru

ЦАРСКОЕ МЕСТО ПУСТО НЕ БЫВАЕТ

Постановка Михаила Панджавидзе — фаворита бессменного интенданта фестиваля Рауфаля Мухаметзянова — сменила старый спектакль Рахели Напариной 1996 года, в 2008-м подновленный бывшим худруком оперной труппы театра им. Джалиля Гузелью Хайбулиной. Обе версии шли в поэтически старомодных декорациях Федора Федоровского и представляли собой честную разводку солистов и хора, непритязательную и удобную для гастролеров.

На место импрессионистских красот в новом спектакле пришла псевдоисторическая сценография Гарри Гуммеля. Сцена загромождена хлипкими фанерными домиками, березками, крылечками, которые теснят хор и солистов на авансцену. 

В центре композиции — главный герой спектакля. Это забор с двумя прибитыми к нему скамеечками. Он лихо разъезжается пополам и катается по сцене. Терем Собакиных, аки избушка на курьих ножках, вертится вокруг собственной оси; вращается баня, в которой в третьем акте парятся Лыков, Собакин и Грязной; даже музыкально совершенная и самодостаточная сцена безумия Марфы сопровождается домоверчением.

Весь этот фанерный луна-парк имитирует смену планов и ракурсов, а стилизованные титры на занавесе в начале спектакля намекают на эстетику советских киносказок 1950–1960-х. По словам режиссера, приведенным в буклете, спектакль задумывался «кинематографически детальным» и «достоверным». И детали все время лезут в глаза: тут и наглые цветные стразы на костюмах, и многозначительные кожаные портупеи опричников, и аккуратные пакетики из оберточной бумаги, как в модной лавке натуральных продуктов, — в них коварный немецкий лекарь Бомелий хранит расходные материалы для зелий; тут и звериные шкуры, и кубки, и прочая сусальная фофудья. 

Впервые новая «Царская» прозвучала на прошлом фесте, в этом же году ни одной новой постановки на Шаляпинском не представленоФото: «БИЗНЕС Online»

«ОЧЕНЬ ПРИЯТНО, ЦАРЬ»

Режиссура спектакля сочетает в себе традиционалистскую благонамеренность с попытками сделать нескучно. Циничный мерзавец Грязной демонически выхватывает нож из-за голенища, таскает наложниц за шиворот и пугает их плетью, молодецки прыгает в прорубь. Любаша в сердцах швыряет кубком об стену, а толпа простонародья, угрожающая Бомелию, кидает за вездесущий забор камни, которые с бодрым шлепаньем отскакивают обратно. 

Не обошлось и без толстых намеков. Опричники становятся в оцепление вокруг безумной Марфы, при этом почему-то раскачиваются. Во время хора «Яр-хмель» вместе с девушками пляшет танцовщик-травести в сарафане и маске — видимо, для пущей низменности забав Грязного. Сексуальным порывам опричников, Бомелия и Любаши тоже находится место: при удобном случае они начинают ощупывать объекты своей страсти, а иногда даже ронять на пол. 

Музыка, текст и действие в спектакле Панджавидзе находятся в отношениях бесцеремонного взаимного использования. Музыка услужливо предоставляет саундтрек к набору картинок, а события на сцене дублируют и реплики, и их и без того понятный подтекст: хор опричников в финале второго акта вздергивает очередную жертву на пики, во вступлении к четвертому акту Грязной вонзает нож в обнимающего его колени Лыкова и кидает труп в прорубь. Скорбные думы воплощаются классическим жестом «увы мне, царю Иванвасиличу», всеобъемлющая страсть — ползанием по полу, проникновенность — поочередным прижиманием рук к области сердца. Все это упаковано в тесные фронтальные мизансцены — солисты и хор жмутся друг к другу и к оркестровой яме, впиваясь взглядами в дирижера. 

Дистиллированная белькантовая манера штатной солистки театра Венеры Протасовой (Марфа) оказалась очень уместной. В полном масштабе ее можно было оценить к финальной сценеФото: «БИЗНЕС Online»

ТЕАТР ВЕРХНЕГО ДО

За пультом стоял главный дирижер театра Ренат Салаватов. Его деловитая и умеренно энергичная работа позволила провести спектакль без особых эксцессов, но и без особого вдохновения. Бо́льшая часть солистов, вышедших на сцену в этот вечер, пела в «Царской» на прошлом фестивале. Поэтому всерьез паниковать от незнакомых мизансцен не довелось никому. Неидеальная слаженность хоров и ансамблей и пара привычных киксов меди не делали погоды: все ноты сыграны. 

Дистиллированная белькантовая манера штатной солистки театра Венеры Протасовой (Марфа) оказалась очень уместной. В полном масштабе ее можно было оценить к финальной сцене — в первой арии средний регистр звучал чуть тускловато. Любаша Екатерины Сергеевой из Мариинки эффектно сочетала мелодраматический нажим с вокальной нюансировкой тонкой выделки. Довольно ровными были исполнения мужских партий (Сергей Семишкур — Лыков, Михаил Светлов — Собакин,  Сергей Ковнир — Малюта), а продуманно карикатурный Бомелий Максима Остроухова продемонстрировал целый веер безотказных актерских и вокальных приемов старого доброго психологического театра. Качество кантилены Станислава Трифонова (Грязной) несколько смазывало впечатление от «театра солистов», преданность которому декларируется руководством фестиваля. 

Театр верхних нот и заламывания рук в патетические моменты, театр, где должна царить музыка, где все — от костюма до мизансцен — обслуживает певцов, поборники режиссерской оперы называют традиционалистским и музейным. Но его эстетика требует безупречного вкуса и расчета и оттого особенно уязвима — ярлычок, налепленный на причинное место античной статуе, превращает ее даже не в инвентаризационную единицу, а в посмешище. «Царской невесте» казанской оперы, обляпанной банальностями с головы до ног, место не в музее, а на пыльном складе.