«У обкома в Казани было серьезное внимание к нам. Чуть погрешность – сразу на ковер»

Масгут Имашев: «Работать над татарскими оперой и балетом — это была наша внутренняя задача.  Национальный репертуар всегда был в числе приоритетов» Фото: Василий Иванов

«МЫ ЗАЛОЖИЛИ ОСНОВУ СЕГОДНЯШНЕГО ТЕАТРА ИМЕНИ ДЖАЛИЛЯ»

— Масгут Габдрахманович, наверное, многие удивятся, когда узнают, что предшественник Рауфаля Мухаметзянова на посту директора Татарского театра оперы и балета имени Джалиля по-прежнему в строю и находится в добром здравии. Все-таки Мухаметзянов командует в здании на площади Свободы с 1981 года.

— Да, 39-й год пошел.

— Тогда сразу начнем с камня в ваш огород. Общим местом считается такая интерпретация событий: новый молодой директор пришел в театр, который был не слишком популярен, куда приходило мало зрителей, а в итоге сделал из него модное место с постоянными аншлагами. И еще придумал Шаляпинский фестиваль.

— Мы заложили основу сегодняшнего театра имени Джалиля. Нияз Даутов тогда был главным режиссером, он работал очень серьезно. А дирижеры какие были! Илмар Лапиньш, Виталий Куценко, которые для театра делали очень многое. Да, и Шаляпинский фестиваль был уже у нас в плане. Это была идея нашего главного дирижера Куценко.

«Мы заложили основу сегодняшнего театра имени Джалиля. Шаляпинский фестиваль был уже у нас в плане. Это была идея нашего главного дирижера Куценко» (театр им. Джалиля,1980 год) Фото: Владимир Зотов

— Кстати, Зиля Сунгатуллина нам тоже об этом рассказывала, что как раз Куценко в том числе и предложил назвать такой фестиваль именем нашего великого земляка.

— Фестиваль имени Шаляпина уже был в плане театра, он был назначен на 1982 год. А в 1981-м я покинул директорскую должность, получил два инфаркта и ушел.  Тогда и нашли Рауфаля, который отлично реализовал наши идеи. Здорово, что его уговорили прийти на это место из Казанского ТЮЗа.

Но мы же еще до того провели первый фестиваль молодых вокалистов изо всех уголков Союза, приезжали участники из тех городов, где были консерватории. Мы провели этот конкурс, и на второй его день как раз и зародилась идея большого оперного фестиваля, потом появилось и название — Шаляпинский. Эта идея разрослась, придумали репертуар, нужно было реализовать. Я ушел, потом, когда уже фестиваль появился, работать в Томск уехал Куценко, вскоре скончался Даутов. И началась в театре эпоха Рауфаля Мухаметзянова.

— И в чем секрет Рауфаля Сабировича? Как он смог обеспечить популярность театра и аншлаги? Понятно, что один из секретов прост — это небольшое количество спектаклей (часто по 6–8 в месяц). И все-таки…

— Наверное, они решили сделать ставку на самые главные, узнаваемые оперные названия, репертуар сделали более доступным. Мы же ежегодно ставили татарскую оперу или балет, Нияз Курамшевич Даутов был очень настойчив, работая в этом направлении.

Венера Ганеева (на фото с Назибом Жигановым) с 1982 года — солистка Татарского академического театра оперы и балета им. Джалиля. В ее репертуаре большое количество произведений татарских композиторов Фото: Владимир Зотов

«ВРОДЕ БЫ ВЫПУСКАЕШЬ ЯРКУЮ ПРЕМЬЕРУ В ТЕАТРЕ, А ЕЕ БУДТО НЕ ЗАМЕЧАЮТ»

— Вы были директором театра имени Джалиля с 1975 по 1981 год. Действительно ли в это время зрители плохо ходили на оперу и балет?

— Вы знаете, когда я работал директором оперного театра, то мы гастролировали по всему Советскому Союзу, и на концерты в разных городах ходили первые секретари обкомов вместе с семьями — женами, детьми, на каждом спектакле главные лица области или республики сидели в первом ряду. А раз идет первое лицо, то и вторые тянутся, и третьи, дальше аппарат обкома, горкома, райкома, а за ними и все остальные.

И когда мы возвращались с гастролей, я заходил в местный обком партии с отчетом. Мне там говорили: «Слушай, не можем понять, почему у тебя здесь, в театре, нет аншлага, а на гастролях 100 с лишним процентов заполняемость зала». Я однажды неосторожно сказал, что там первые лица в первом ряду сидят на каждом спектакле, а здесь…

— Значит, руководители ТАССР в те времена не очень жаловали оперу и балет?

— Почти не ходили, изредка. Может, на премьеру придут, и на том спасибо.

— Ваши два инфаркта тогда — это следствие стрессов на работе?

— Я слишком все пропускал через сердце, переживал, все-таки у обкома партии в Казани было очень серьезное внимание к нам. Получалось, что на гастролях я был король, диктовал условия, местные власти слушались, а дома этого делать не получалось. Даже, наоборот, вроде бы выпускаешь яркую премьеру в театре, а ее будто не замечают. Зато чуть какая погрешность — сразу на ковер.

— А что за погрешности такие?

— Первая погрешность та самая: почему нет 100-процентной заполняемости зала? Искали причины. А еще мешали личные контакты артистов с властью, кого-то начинали продвигать на звание и прочее. Помню, как на одного певца все документы оформил, сдал на подпись выше — и вдруг после этого звонок, вызывают на ковер и говорят: «Почему этому человеку не даете звания до сих пор?» Я же не могу сказать, что, вот, у тебя на столе под сукном лежат документы. Причем происходило это при самом артисте.

Все это откладывалось в сердце. Потом еще хуже, пришли нахальные верхи… Я думал-думал — и решил уйти.

— Могли позвонить, дескать, такая-то сопрано должна у вас петь Аиду или Виолетту в «Травиате»?

— Нет, в такую кухню не лезли, а вот по поводу званий, грамот — да, это было.

— Вы сами приняли решение уйти из театра?

— Да, я три-четыре раза подавал заявление, мне говорили, что сначала нужно найти новую работу. Тут как раз освободилось место директора в театральном училище.

«Бигичев в зените славы мог петь на любой сцене, когда ему было за 40 лет — это уже был крепкий тенор» (Тамара Синявская и Хайдар Бигичев в опере «Кармен») Фото: Владимир Зотов

«РАБОТАТЬ НАД ТАТАРСКИМИ ОПЕРОЙ И БАЛЕТОМ — ЭТО БЫЛА НАША ВНУТРЕННЯЯ ЗАДАЧА»

— Правда ли, что во времена вашего директорства татарский спектакль был каждую неделю в репертуаре театра имени Джалиля?

— Такой цели не было, но работать над татарскими оперой и балетом — это была наша внутренняя задача.  Национальный репертуар всегда был в числе приоритетов. Хотя и мы прекрасно понимали, что каждый год шедевры создавать невозможно.

— Что из национальной классики, которой сейчас почти нет в репертуаре Татарского оперного театра (а если и есть, то это один-два показа за сезон «Джалиля»), должно обязательно там присутствовать?

— «Башмачки» должны быть всегда, опера «Самат» Хуснуллы Валиуллина, надо бы поставить и «Галиябану» Музафарова. Тогда национальный зритель потянется обязательно! Есть и другие спектакли, которые имеют право быть на сцене, чтобы люди знали о существовании татарской оперы.

— Обычно в самом театре сетуют на то, что такие национальные спектакли хуже продаются, чем «Риголетто» или «Евгений Онегин». Хотя, кажется, «Сююмбике» Резеды Ахияровой пока проблем со зрительским интересом не имеет.

— К моему стыду, я еще не ходил на «Сююмбике», скоро будет, хочу послушать. Там опытная Ахиярова — она молодец, смело берется за такие темы. Спасибо и Ренату Харису, не все поэты берутся за оперные либретто, он тоже смело работает. Сююмбике — это очень популярный образ, поэтому народ и ходит, это помимо музыкальных достоинств постановки, которые я пока не смог оценить.

— Как вы считаете, нужен нам новый татарский музыкальный театр, где все эти названия, которые были выше перечислены, могли бы регулярно идти?

— Такая мысль гуляет в народе — открыть театр музыкальной драмы. Но это же масло масляное, драматический театр должен ставить драматические спектакли. А для опер и музыкальных комедий у нас есть театр имени Джалиля, у которого все силы есть. Сегодня в том, чтобы открывать новый театр, необходимости нет. А вот писать, сочинять — это другой разговор.

— Кто были главными звездами оперной труппы театра имени Джалиля в ваше время?

— Пели еще Зулейха Хисматуллина и Венера Шарипова. Молодых мы пригласили: Хайдара Бигичева, Рафаэля Сахабиева, который недавно ушел из жизни. Венера Ганиева и Зиля Сунгатуллина уже были ведущими солистками, пришла Хадича Гиниятова. Также мы пригласили Юрия Борисенко, пел Василий Жарков — они держали марку басов, в любом театре могли работать.

— Было у вас тогда понимание, что даже спустя 20 лет после смерти Хайдара Бигичева будут называть лучшим татарским тенором в истории?

— К нему тогда относились еще как к молодому артисту, и голос у него тогда был еще не устойчивый, а потом постепенно — от спектакля к спектаклю — он крепчал. Бигичев в зените славы мог петь на любой сцене, когда ему было за 40 лет  — это уже был крепкий тенор.

— Или Бигичев все же больше преуспел на эстраде?

— Нет, как раз в академическом пении он держал марку. Но тогда еще не закатилось солнце Усмана Альмеева, правда, мы его в спектакли уже не приглашали, но он академические вещи исполнял на эстраде. Был, если так можно выразится, эстрадным оперником. Еще хорошо держался Фахри Насретдинов, его очень уважали московские певцы, интеллигенция.

Зиля Сунгатуллина с 1973 года – солистка Татарского театра оперы и балета имени Джалиля. Исполнила 40 ведущих партий в операх русских, татарских и зарубежных композиторов Фото: Владимир Зотов

«КОМПОЗИЦИЯ СТАНОВИТСЯ ЛЕГКОДОСТУПНОЙ СПЕЦИАЛЬНОСТЬЮ. А  ЭТО ОШИБОЧНОЕ МНЕНИЕ»

— Вот мы и перебросили мостик от классики к эстраде. Как вы в целом оцениваете сегодняшнюю музыкальную жизнь?

— Я думаю, к сожалению, верховодит сегодня эстрада, серьезная музыка ушла на второй план. Причин, наверное, много, да и народ стал грамотный. Не зря же Жиганов настаивал, чтобы открывали как можно больше музыкальных школ. Сейчас ведь музыкальные школы чуть ли не в каждом селе, о районных центрах уже и говорить нечего. Народ стал грамотный, музыку чуть-чуть чувствует, даже пробует сочинять, знает нотную грамоту. Это зло от добра, если так можно выразиться.

— То есть вы хотите сказать, чем больше людей разбирается в музыке, тем она хуже?

— Получается так, как вы сказали, очень много людей стремится сочинять музыку, авторов становится все больше и больше, а ведь талант сочинителя не всем дан, а берутся за это все. Раз музыкальную школу посещал, раз музыкальную грамоту знает, значит, может сочинять. Вот это мешает, по-моему, поэтому и получается очень много легковесных. Композиция становится легкодоступной специальностью. А  это ошибочное мнение, естественно, но оно сегодня процветает.

— Но ведь тут судьей может быть только зритель, слушатель. Если ему нравится, значит, ты имеешь право сочинять. Разве не так?

— Совершенно верно… И композиции привлекают публику своей легкодоступностью. Одно порождает другое: те, кто слушает легкодоступную музыку, думают: «А я тоже могу!» — берутся за сочинение и делают еще легковеснее, а серьезная музыка страдает.

— Есть такие современные татарские композиторы, которые несут марку национальной классики и не опускают ее?

— Такие есть, заполняют эту нишу пока Резеда Ахиярова и Эльмир Низамов, они стараются, держат марку, не поддаются легковесному направлению. Больше я из авторов и не могу кого-то назвать.

— А среди певцов кого бы отметили?

— К нашему счастью, певцы есть, в оперном театре есть Артур Исламов, а еще его супруга Эльза. Наш баритональный тенор Филюс Кагиров, я его так называю, хороший певец, с хорошим голосом, хорошим тембром. А еще у нас есть Альбина Шагимуратова — прекрасная певица. Вообще, наши артистки работают и в Большом театре, и в Мариинке, и в Венской опере.

«Души татарским исполнителям не занимать, а профессионализм прибавлять надо. Все идет в копилку развития» Фото: Василий Иванов

«Я ЖЕ СЕБЯ КОМПОЗИТОРОМ НЕ НАЗЫВАЮ, ДА И НЕ ИМЕЮ ПРАВА ТАК НАЗЫВАТЬ»

— Вы говорите, что эстрада победила классику…

— Победила — это не то слово, классику победить невозможно. Эстрада берет популярностью, легковесностью. Любого певца сегодня можно назвать сочинителем. Кто имеет смелость выйти на сцену и начать сочинять, того можно назвать сочинителем. У них есть свои группы, кто-то модным становится, кто-то пробует и на этом уровне остается, разные есть ребята.

— Эстрада же во все времена была популярнее классики. Может, просто раньше эстрада была классом выше, поэтому мы сейчас к этой теме так болезненно относимся.

— Да, эстрада была по классу выше.

— А когда она начала изменяться в худшую сторону?

— Этот процесс продолжается и сейчас, началось это, повторяю, от распространения музыкальной грамоты, отсюда пошла легковесная музыка и вверх, и вширь. Сейчас назовешь одного более менее эстрадного певца и нечаянно попадаешь в сочиняющего, он сочиняет. Чем больше сочинителей, тем проще строится эстрада, вот это обидно.

— Но вы ведь и сами пишете эстрадные песни, или вы их так не называете про себя?

— Но я же себя композитором не называю, да и не имею права так называть. Так как слово «композитор» — это очень ответственное слово.

— Вы считаете, что композитор —  это человек, окончивший консерваторию по классу композиции?

— И то не все. Да, диплом они имеют, себя так называют. Того, кто сочиняет высокую музыку, я считаю композитором.

— Но она не столь интересна публике. Ту же татарскую классику редко встретишь и в концертных залах, и в театрах.

— Зрителя тоже винить нельзя, потому что многое зависит от качества исполнителя. Недавно я был в новом зале имени Ильгама Шакирова, там был хороший официальный концерт, где  исполнили арию Мусы Джалиля из оперы Жиганова. Я очень люблю эту арию, а там певец исполнил ее так прекрасно, не запомнил, правда, кто это был.

— Наверное, Ахмед Агади, который поет эту партию в театре имени Джалиля.

— Наверное. Будь исполнение всегда таким, народ бы потянулся, а ведь было время, когда популярность имели и классические концерты.

«НА «ҮЗГӘРЕШ ҖИЛЕ» ПРЕТ ПРОФЕССИОНАЛИЗМ, А ДУШИ МАЛО»

— Недавно завершился четвертый сезон фестиваля «Үзгәреш җиле», за все это время прозвучала и одна ваша песня.

— Да, «Кыр казлары артыннан».

— С вами этот выбор кто-то обсуждал, просили разрешение на исполнение?

— До исполнения разговоров не было, после концерта только, когда я совсем по другим делам заходил к Рауфалю Мухаметзянову, который руководит и «Үзгәреш җиле». Он спросил: «Ну как твоя песня?» Я сказал: «Ничего, молодцы, справились. Музыкально справились, а душевности не хватило». Он сказал, что в песне звучит характер певицы Юлии Гарифуллиной.

— Вы к этому проекту в целом как относитесь?

— В целом отношусь критически, и это еще мягко сказано.

— А что плохого в том, что татарские певцы могут работать с московскими профессионалами, лучшими джазовыми музыкантами страны?

— Музыка — это вещь душевная, а вот на «Үзгәреш җиле» прет профессионализм, а души мало. Я не скажу, что в каждом номере, но в основном дело обстоит именно так. Они прекрасно справляются с нотами, а чтобы от сердца звучало…

Многие уже высказались публично по этому поводу, писатели, артисты, разговоров вообще много ходит, особенно среди интеллигенции. Но пусть души татарским исполнителям не занимать, а профессионализм прибавлять надо. Все идет в копилку развития.  Хорошая идея, я бы сравнил это с коневодством — вожжи так крепко держат, а надо бы немножко расслабить, пусть конь еще чувствует свободу и несется. Сейчас все, кто на сцене во время «Үзгәреш җиле», не чувствуют этой свободы. Свобода есть только у трубача Эйленкрига, который гуляет туда-сюда … Профессионально очень сильный музыкант.

— Музыкальный руководитель фестиваля Вадим Эйленкриг, выступая на последнем концерте в Казани, сказал, что вывел татарскую эстраду на мировой уровень. То есть не Сайдашев, Яхин или Ключарев, а Эйленкриг. Честно говоря, в этот момент показалось, что к нам относятся как к папуасам, которых приехали просвещать московские ребята.

— Такое настроение чувствуется, как будто, действительно, они приехали к папуасам….

— Как вы думаете, чтобы на это Эйленкригу сказал Ильгам Шакиров, если бы был жив. Он ведь за словом в карман не лез.

— Он бы сказал: «Пошел ты, Эйленкриг!..» (Cмеется). Он прямо сказал бы, не постеснялся.

«СРЕДИ ЖЕНЩИН У МЕНЯ НА ПЕРВОМ МЕСТЕ ФАРИДА КУДАШЕВА, А АВЗАЛОВА — ЗА НЕЙ»

— В чем феномен таких артистов, как Ильгам Шакиров и Альфия Авзалова? Почему именно они стали символом татарской песни? Ведь были и другие достойные артисты.

— Ну возьмем меня как среднего слушателя, народного слушателя. Ильгам — он почти как я поет, почти, но тембр голоса у него выше и лучше, естественно я его полюблю. Сейчас есть популярные певцы, которые поют по-народному. Например, Габдельфат Сафин, почему он стал популярным? А потому что поет как все, но добавляет грамоту, добавляет тембр, правда, тембр у него искусственный, не натуральный, это я знаю.

Ильгам поет как обычный человек, но только очень красиво и профессионально, Альфия Авзалова — то же самое, поэтому они и любимы. Ильгам — свой парень: это как собирается компания, а кто-то один поет. Его не могли не любить, к тому же тембр прекрасный.

Я бы Шакирова, конечно, поставил бы номером один среди татарских вокалистов-мужчин, а вот среди женщин у меня на первом месте Фарида Кудашева, а Авзалова — за ней.

— Недавно мы вспоминали Тагира Якупова, было 20 лет со дня его смерти…

—  Если бы Тагир не злоупотреблял водкой, он бы пел лучше и приблизился бы к Ильгаму. Он пел хуже, чем мог…  Голос был хороший, в вокале ведь все решает голос, природа решает. Если есть красивый тембр, то народ обязательно будет любить тебя, будут покупать пластинки.

— Кто из артистов является вашей гордостью, вы ведь много лет работаете педагогом по вокалу?

— Один из ведущих солистов Госансамбля песни и танца РТ Ильнур Нуриев — это целиком моя личная работа, я поставил ему голос — баритон. После меня он учился в консерватории у Зили Сунгатуллиной, я его туда за руки привел. Когда Ильнур дает интервью, то  всегда называет мое имя. Зиля — молодец в том, что не пыталась поправлять голос после меня, дала ему свободу. По природе он очень одаренный певец.

— Среди ваших учеников называют и Ханию Фархи.

— Мы ее в Казанское театральное училище приняли как исключение, она поздно пришла, но это была находка для всех нас, кто там работал в то время. У нее хорошие данные были актерские, голос приятный по тембру. Мы не думали, что она станет певицей, просто у нее судьба так неудачно сложилась с театром, хотя она была хорошая актриса.

Про себя могу сказать, что заложил ей основу пения, у нее была очень дурная привычка — петь горлом. Надо было это искоренить. Это очень трудная работа, мы с ней очень много работали, после меня она еще училась у педагога Леонида Пантелеймоновича. Вообще, она должна была не как певица, а как актриса состояться. Но она ушла на эстраду, хорошо пела, у нее «вокальная голова», голосом хорошо исполняла, трактовала хорошо, отличная певица была, рано ушла, к сожалению.

— Вы с ней общались, когда она уже стала известной артисткой?

— Часто общались, она чуть ли не каждый год приезжала в училище, там работали ее однокурсницы, с ними дружила, заходила к каждому педагогу.

«ЛУЧШЕ СОВСЕМ НЕГРАМОТНОГО ЧЕЛОВЕКА БРАТЬ, ЧЕМ ПЕРЕУЧИВАТЬ»

— От каких факторов зависит то, как долго вокалист может оставаться в форме? Прежде всего вокальное дарование или работа артиста? Год назад Альберт Асадуллин на своем концерте в Казани в 70 лет пел Child in Time — знаменитый хит Deep Purple, который даже сами легендарные рокеры уже не поют, настолько это сложно вокально.

— Асадуллин — это феномен, есть выражение среди певцов, как я уже говорил, «вокальная голова». Вокалист должен уметь сохранить свой тембр, а технику уже освоить в процессе учебы, в процессе работы.

— А что в себя включает «вокальная голова»? Это режим питания, какие-то упражнения, правильный сон…

— Не пересиливать, не переусердствовать голосом, голос надо беречь. Петь можно все, но когда особенно верхние ноты берешь, нужно быть осторожным. Надо дать свободу связкам, не нажимать, ну и технику надо соблюдать — дыхательную технику.

— Говорят, что певческое долголетие Ильгама Шакирова обусловливалось тем, что, в отличие  от той же Альфии Авзаловой, у него была техника, наработанная во время учебы в консерватории, чего не было у Авзаловой.

— Все верно, так оно и есть. У Альфии образования не было, хотя она ездила на курсы в Москву, пару месяцев там занималась или чуть больше, сейчас уже не помню, но этого мало. Надо навыки вырабатывать с педагогом, умный педагог все поставит на место, а от обладателя хорошего голоса остается только держать все в уме.

— А знаете случаи, когда педагоги только портили голос ученикам?

— Это редкость, педагог ведь желает добра и учит хорошему, но есть студенты, которые не все задания выполняют. Из сегодняшних певцов мне очень жалко Рустема Закирова, видимо, он не взял того, что давал педагог. Он поет постоянно, этого у него не отнимешь, работает, но поет неправильно, хотя мог стать лучшим, популярнейшим из певцов. Голос у него хороший, но техника никудышная, если грубо говорить. Он сам знает об этом, говорит, что его не так научили.

— А переучиться нельзя?

— Это трудно, редко кто из педагогов возьмется за переделку. Лучше совсем неграмотного человека брать, чем переучивать.

— Ваш внук Айрат Имашев тоже выступает как вокалист.

— Выступает и преподает в Казанской консерватории. В командировку поехал Китай, там китайцев обучает.

— Не пытались ему устроить оперную карьеру?

— Тут всех опередил ректор Казанской консерватории Рубин Абдуллин, никуда его не отпускает. У Айрата хороший голос, сейчас ему за тридцать, но, когда он думает куда-то уйти, Абдуллин его опережает, говорит, дескать, давай работай педагогом, прибавляет зарплату, так хитро его удерживает. Он мог бы в оперном театре петь, в консерваторском оперном классе поет, говорят, что студентов учит нормальному пению, но это слова консерваторских профессоров. Голос есть, он везде учился как баритон, а когда консультировался с одним итальянским педагогом, тот  сказал, мол, ты же тенор, что ты делаешь? И сейчас он уже третий год поет как академический тенор. Я ему говорю: «Записывайся больше, пока у тебя молодой голос, надо как можно больше арий записать».

«Казанское театральное училище никогда еще не получало рекламаций, то есть ни из одного театра России не поступало отрицательного отзыва. Каждый, кто работает на сцене, отлично справляется»Фото: «БИЗНЕС Online»

«НАШИ ВЫПУСКНИКИ — ЭТО ХОРОШИЕ ПСИХОЛОГИ»

— За 16 лет руководства Казанским театральным училищем (1981–1997), что вы себе в плюс можете поставить?

— У нас был Кузин, актер Качаловского театра, который говорил, что Казанское театральное училище никогда еще не получало рекламаций, то есть ни из одного театра России не поступало отрицательного отзыва. Каждый, кто работает на сцене, отлично справляется. Я могу это подтвердить, хотя не все 100 процентов в театрах потом работают, уходят по другим профессиям — педагогами, а некоторые, кстати, в правоохранительные органы.

— Почему?

— Не знаю даже, но то, что наши выпускники — это хорошие психологи, факт. Но в основном работают в культуре. Очень сильные были выпускники у Юноны Каревой…

— Это был действительно уникальный педагогический тандем — Юнона Карева и Вадим Кешнер?

— Как они добивались результата, этого не могу сказать, так как не сидел во время их занятий, но они добивались, и у них была тесная дружба. Самая талантливая их ученица — наверное, Чулпан Хаматова. Хотя сама Карева ее долго не учила, она обнаружила в ней хорошие данные и сказала: «Тебе надо ехать в Москву!» По-моему, даже ездила вместе с ней.

— А вы посоветуете нынешней молодежи идти в артисты? Ведь сейчас зачастую трудно устроиться по специальности после театрального училища.

— У них есть выбор. Мы на дипломные спектакли приглашаем режиссеров из многих театров России. А когда выбор есть, то разбегаются глаза: где условия лучше, где главный режиссер лучше…

— Но ведь в региональном театре нереально хорошо заработать.

— Но в основном выпускники училища остаются в культуре.

«Сам удивляюсь, как я так на ногах, и пришел к выводу, что не держу зла на людей — ни по крупному, ни по мелочи, стараюсь быть равнодушным ко всему отрицательному. Стараюсь находить во всем положительное»Фото: Василий Иванов

«ДРУЗЬЯ УДИВЛЯЮТСЯ: «КАК ТЫ МОЖЕШЬ ОСТАНОВИТЬСЯ ПОСЛЕ ПЕРВОЙ РЮМКИ?»

— Конечно, не можем вас не спросить о секрете долголетия. Вам 89 лет, и вы в хорошей форме для такого возраста. Алла бирса, летом отпразднуете 90-летие.

— Я обычно прислушиваюсь к долгожителям: какие причины своего долголетия они называют? Мне понравилось, недавно услышал от кого-то из артистов Камаловского театра (с ними я дружу, ведь, еще будучи студентом училища, отработал там пять лет): «Я не держу зла на людей». Я думал-думал, сам удивляюсь, как я так на ногах, и пришел к выводу, что не держу зла на людей — ни по крупному, ни по мелочи, стараюсь быть равнодушным ко всему отрицательному. Стараюсь находить во всем положительное, и людей стараюсь оценивать положительно.

— Но режим какой-то соблюдаете?

— Физиологического и технического режима у меня нет. Правда, я мед ем, это у меня осталось от деда, он пчеловод был, чай пил только с медом.

— А выпить себе можете позволить?

— У меня норма. Дома есть 25-граммовая рюмочка, из нее перед ужином каждый день принимаю. Я люблю разговаривать с пожилыми врачами, которые жизнь прожили и знают очень многое, с молодыми стараюсь не общаться, они много берут на себя. И прочитал у академика Амосова, который писал, что в крови человека всегда должна быть доза алкоголя.

А еще во время гастролей в Пензе там директор драматического театра лежал в больнице, а мне надо было заключать договор, поэтому пошел к нему. Он лежит в палате, достает из тумбочки чекушку, а я моложе намного его, и он говорит: «Запомни мои слова, старика, — перед ужином обязательно пропускай рюмочку, лишнего не будет». После него я и стал начинать каждый ужин с водочки, правда, я не 100 граммов пью — это много. У меня 25-граммовая рюмочка. Об этом и жена знает. Если я не выпью эту рюмочку, то мне чего-то не хватает.

Правда, друзья удивляются: «Как ты можешь остановиться после первой рюмки?» Они продолжают, а я нет. Если и есть у меня секрет долголетия, то это маленькая рюмочка перед ужином и чай с медом. Это уже вошло в систему. Ну и двигаться надо. Не подвигаешься — тело сразу чувствует тяжесть.

— Что вы себе пожелаете в преддверии 90-летия?

— У меня желание не сегодняшнего периода, я вперед думаю. Смерть придет, и это неизбежно, этот этап надо пройти, об этом говорит ислам. Самое страшное — это если не окажется рядом того, кто будет хоронить, хочу, чтобы было кому меня проводить. Это мечта, а другое что-то — строить жизнь по новой — это уже поздно. Что натворил, то натворил, слава Богу, плохого ничего не могу найти. Сыновей, внуков, правнуков у меня много, хвала Всевышнему, все добром ко мне и я к ним, конечно, с благодарностью.

Особенного ничего нет, надо спокойно жить. А спокойная жизнь пришла тогда, когда я убедился, что должен прожить тот минимум, который мне отпустила природа или Бог. Не делать зла людям, не копить богатства, не добиваться чего-то сверхъестественного, а спокойно относиться к жизни — сколько дано, столько и проживешь. Вот такое отношение к жизни, может, и сохраняет меня до сих пор.