Валентин Шашин: неизлечимая болезнь подкралась к нему в расцвете лет

Второму по счету шефу «Татнефти» Валентину Шашину удалось стать союзным министром Фото: Савостьянов Владимир/Фотохроника ТАСС

«МНЕ В ВАШЕМ КАБИНЕТЕ БОЛЬШЕ ДЕЛАТЬ НЕЧЕГО!»

В Татарию Валентин Дмитриевич Шашин был направлен в 1953 году и работал здесь в должности начальника управления буровых работ — заместителя начальника объединения «Татнефть», созданного по решению правительства в 1940-м. Перед тем как стать одним из руководителей «Татнефти», Шашин несколько лет работал в Башкирии (подробнее на «БИЗНЕС Online» — прим. ред.). Чуть ранее Шашина, в 1949 году, решением ЦК партии на должность заведующего отделом нефтяной промышленности Татарского обкома ВКП(б) из Грозного в Казань был переведен Сергей Львович Князев, ставший впоследствии легендой.

Князева называют «главным нефтяником республики», ее «нефтяным комиссаром». 16 лет он проработал секретарем Татарского областного комитета КПСС, курируя вопросы нефтедобычи и промышленности, возглавлял при Никите Хрущеве Татарский совнархоз. Все впечатляющие достижения республики, ставшей к началу 70-х годов прошлого столетия основным «нефтяным резервуаром» СССР, прямо связаны с деятельностью Князева. Его авторитет был непререкаем не только в его профессиональной и научной среде, но и среди сильных мира сего. С его мнением по нефтяным вопросам считались Иосиф Сталин, Лаврентий Берия, позже — Леонид Брежнев и Алексей Косыгин, не говоря уже о партийных руководителях Татарской республики. В 1956 году первый секретарь Татарского обкома КПСС Муратов (Зиннат Ибятович Муратов (1905–1988) — первый секретарь Татарского обкома ВКП(б)/КПСС с 1944 по 1957 год — прим. ред.) «придумал и пробил» уникальную для Союза должность секретаря обкома партии по вопросам добычи и переработки нефти. Так что спорить и тем более вступать в конфликты с этим человеком кому бы то ни было попросту считалось некорректным, невозможным и даже глупым. Не из боязни оргвыводов, а по причине его компетентности. Тем не менее вот как пишет Князев в своем очерке «Четверть века вместе с В. Д. Шашиным»: «Между Шашиным и автором этих строк не раз возникали споры о невозможности принятия того или иного решения, удовлетворяющего его требованиям.

Один из таких весьма редких, но навсегда запомнившихся случаев стычки произошел у меня с Шашиным в 1960 году. В это время я занимал должность председателя Татарского совнархоза, а он был начальником нефтяного управления того же совнархоза. Выделенных в том году капиталовложений на нефть было явно недостаточно, нефтяное хозяйство района испытывало серьезную нужду. Все мы это хорошо понимали, но что-либо в условиях жесткой государственной зацентрализованности плановой экономики сделать не представлялось возможным.

В связи с этим по просьбе Шашина у меня в кабинете в присутствии лиц, имеющих отношение к этому вопросу, состоялось обсуждение. Удовлетворить сполна требование управления в дополнительном выделении денег по объективным обстоятельствам было невозможно.

В длительном, почти безрезультатном споре дело дошло до того, что Шашин в пылу нервного возбуждения заявил: „Если не будет решен вопрос денег, я не могу дальше оставаться начальником управления, мне в вашем кабинете больше делать нечего“. Я ответил ему, что не намерен в таком тоне вести дальнейшее обсуждение. При этом Шашин быстро поднялся и, хлопнув дверью, выскочил из кабинета. От неожиданного поворота дела все оказались в замешательстве, воцарилась пауза. Но Шашин, поняв свою бестактность поведения, вернулся, извинился, и мы снова стали искать приемлемые решения».

Гораздо позже, став министром нефтяной промышленности СССР, Валентин Дмитриевич, находясь в реанимационном отделении кремлевской больницы, звонил Князеву по неотложным делам. Смерть Шашина, а ему было чуть более 60 лет, стала для Сергея Львовича и личным ударом. Ушел из жизни человек, с которым его связывали самые теплые и доверительные отношения. «Князев общался со множеством видных деятелей нефтехимической промышленности, но в ближний круг, тем более семейный, входили немногие. Среди них был и Валентин Дмитриевич», — рассказал корреспонденту «БИЗНЕС Online» известный казанский исследователь, профессор истории Булат Султанбеков.

«ВРАГ НА ПОРОГЕ, А ВЫ ЗАДУМАЛИ ЖЕНИТЬСЯ!»

«В период с 1957 по 1961 год, когда Шашин с семьей жил в Казани, наши отношения улучшились настолько, что мы стали в какой-то мере дружить и семьями, не раз вместе обедали, устраивали застолья, — продолжает воспоминания Князев. — Супруга Шашина, Лидия Филипповна, женщина, наделенная редким обаянием, здравым рассудком и удивительно добрым характером, всегда была ему верной и твердой опорой на всех крутых поворотах судьбы и их совместного жизненного пути. Она проявляла постоянную заботу о нем, об укреплении и сохранении высокого морального достоинства своей семьи. Она заботливо превращала свое жилище, где бы оно ни было (в Башкирии, Бугульме, Казани, Москве — куда бы их ни заносила судьба), в родной очаг и с подчеркнуто пуританской скромностью создавала уют».

Поженил будущих супругов не загс, не священник, а студенческий коллектив Московского нефтяного института в самом начале Великой Отечественной войны. Книга «Биография. Шашин» из корпоративной библиотеки «Татнефти» так описывает дальнейшие события: «Студенты выезжали из столицы на строительство оборонительных укреплений, работали весь световой день. Молодому организму пищи явно не хватало, и Шашин с одногруппником (разумеется, по согласованию с начальством — время-то военное!) направились в ближайшую деревню обменять кое-что из личных вещей хоть на какую-нибудь пищу, и это чуть не стоило жизни обоим. Попав под пулеметный обстрел немецких истребителей, они чудом остались живы, укрывшись в высокой ржи колхозного поля.

Встреча в общежитии была по-студенчески шумной и радостной. Обнаружив избыток доставленной снеди, кто-то из друзей вдруг обратился к Валентину Шашину с Лидией Ильиной: «А не сыграть ли вам, ребята, студенческую свадьбу?» Это был незабываемый субботний вечер в красном уголке общежития: тосты друзей, песни, разносолы в разнокалиберных тарелках, собранных из всех комнат, чашки и кружки в роли застольного хрусталя… В понедельник — вновь студенческие будни: лекции, коллоквиумы, лабораторные работы. Но уже с военным оттенком. Страна нуждалась в притоке кадров на жизненно важные нефтяные промыслы и нефтеперегонные заводы. Поэтому 13 октября 1941 года новобрачных в загсе Октябрьского района Москвы, мягко говоря, не ожидали. Все были заняты упаковкой документов и вещей перед эвакуацией: «Враг на пороге, а вы!»

В ночь с 14 на 15 октября 1941 года их, уже зарегистрированных, разбудил тревожный стук в дверь. На пороге стоял комсорг общежития, который предложил собраться в актовом зале немедленно, где они и услышали, что московский Нефтяной институт эвакуируется в Уфу, куда уже переместился аппарат наркомата нефтяной промышленности СССР. Оставалось решить, как осуществить эвакуацию персонала и студентов, ведь единственным транспортным средством вуза был старенький полуразрушенный грузовичок «ЗИС-5», у которого к тому же не было водителя. Вот им-то и стал единственный на весь институт студент с водительскими правами — Валентин Шашин. Вот где пригодились его водительские навыки пятилетней давности, приобретенные в каротажной партии. На правах единственного водителя он настоял, чтобы рядом с ним в кабине находилась едва оправившаяся от приступа ревматизма Лидия: для нее тяжелые земляные работы на оборонительных рубежах столицы не прошли бесследно. 16 октября 1941 года по шоссе Энтузиастов начал движение на восток грузовик с институтской профессурой и группой студентов, взявших с собой лишь самое необходимое. Так начался башкирский период студенческой, а затем и рабочей жизни нефтяника Шашина.

«КАЖДАЯ ТОННА НЕФТИ — ЭТО НАШ ЗАЛП ПО ГИТЛЕРУ!»

Несмотря на мытарства и дорожные перипетии, Московский нефтяной одним из первых вузов перебрался в столицу Башкирии, где его ожидали спартанские условия в рабочем поселке Октябрьском Уфимского крекинг-завода №16. Студенты и педагогический персонал жили в бараках по 20–30 и более человек. Но институт первым из эвакуированных наладил учебный процесс и уже осенью 1941-го ускоренно выпустил молодых специалистов из числа студентов 4-го и 5-го курсов, дав народному хозяйству около 150 инженеров. В 1943 году московский диплом с уфимской пропиской получил и Шашин. Его тема как была задумана, так и осталась неизменной — турбинное бурение и широкомасштабное использование турбобура в Урало-Поволжье, в условиях неподатливого глубинного девона.

И вот, наконец, желанная работа в конторе бурения треста «Туймазанефть», важный шаг к непосредственному поиску девонской нефти. «Работа без выходных по 12–16 часов в сутки в условиях постоянного недоедания, острой нехватки жилья и бездорожья», — так описывали свои будни в военные годы рабочие нефтепромыслов соседнего треста «Ишимбайнефть». Но в июле 1943 года в нескольких километрах от Ишимбая, где с первых дней войны нефтяниками руководил Алексей Шмарев, ими было открыто достаточно крупное Кинзебулатовское месторождение. В обращении в государственный комитет обороны нефтяники с пафосом написали: «Пусть мы далеки от боевых действий фронтов, но мы являемся той же самой боевой армией и дадим стране столько нефти, сколько ей потребуется… Каждая тонна нефти — это наш залп по Гитлеру!»

Позже, оценивая историю отечественной нефтяной промышленности, Шашин констатирует: «Отрасль вступила во вторую, послевоенную фазу развития — она была подготовлена не прекращающимися ни на час многолетними систематическими геологическими исследованиями и разведочными работами и связана с открытием крупных нефтяных месторождений в районах между Волгой и Уралом. Ввод в действие Урало-Волжского газонефтеносного района с такими месторождениями, как Туймазинское, Бавлинское, Ромашкинское и другие, послужил прочный базой для ускоренного роста нефтяной и газовой промышленности страны. Новаторская деятельность самого Валентина Дмитриевича к этому периоду не осталась незамеченной. В апреле 1947 года он стал главным инженером «Башнефтеразведки».

Это было время залечивания тяжелых ран, нанесенных войной. С мая 1948 года в течение двух лет трестом «Туймазанефть» руководил Шмарев, проработавший в этой должности до своего нового назначения. Алексей Тихонович после 15-летней неустанной производственный деятельности в Башкирии был направлен руководить вновь созданным объединением «Татнефть». 28 апреля 1950 года вышло постановление Совета министров СССР «О мероприятиях по ускоренному развитию добычи нефти и бурению скважин в ТатАССР», одним из пунктов которого и было назначение Шмарева. То, что под этим решением стояла подпись Сталина, а также роль, которая отводилась новому нефтяному району, непререкаемая решимость власти добиться выполнения намеченного, а также частый просмотр служебных сводок о ходе разведочных работ в соседней Татарии не оставляли у Шашина сомнений. В нем крепло убеждение в несопоставимости мощи соседних республик. И интуиция его не обманула: Татария вскоре станет землей взлета и для него, и для Шмарева, и для десятков, сотен, тысяч людей, связавших свою судьбу с разработкой гигантского нефтяного региона.

ТАНДЕМ ШМАРЕВ – ШАШИН: МОЩНОЕ НАЧАЛО НА ТАТАРСКОЙ ЗЕМЛЕ

После короткой разлуки, в полном расцвете творческих сил, профессиональных знаний и желания трудиться они встретились вновь на земле Татарии: 40-летний Шмарев и 37-летний Шашин, первый начальник объединения «Татнефть» и его заместитель. Хотя Алексею Тихоновичу чаще приходилось трудиться в Казани, а Валентину Дмитриевичу — постоянно находиться в Бугульме, профессиональная связка Шмарев – Шашин мощно давала о себе знать. Подобное не так уж часто встречается в руководстве огромным производством, когда сложение руководящих профессиональных усилий множит результат. Особенно ясно это проступило на первом этапе их непосредственного сотрудничества по руководству «Татнефтью».

В феврале 1953 года Шашин был утвержден заместителем начальника объединения — начальником управления по бурению. Валентин Дмитриевич решительно поселился в эпицентре буровых работ в селе Новая Письмянка (через два года будет переименован в город Лениногорск). Там располагался трест «Татбурнефть». Начался второй год реальной разработки и эксплуатации знаменитого Ромашкинского месторождения, к тому времени крупнейшего в стране. Товарищи по работе, отлично знавшие обоих, понимали, что новое назначение Шашина не случайно.

Но первые же месяцы работы в «Татнефти» еще не успевшего осмотреться замначальника по бурению Шашина обернулись суровый критикой в его адрес со стороны Татарского обкома партии. Не перестаешь удивляться той суровой требовательности, с которой в мае 1953 года (всего лишь через два месяца после того, как Валентин Дмитриевич приступил к исполнению новых обязанностей) положение дел с геологоразведкой признавалось «из рук вон плохим».

Действительно, из 12 геологопоисковых контор бурения лишь одна выполнила свои планы. Из 129 бригад более сотни не уложились в них, а 7 бригад и вовсе не приступили к работе. В результате ни одного метра проходки! И Шашин вместе со всем руководством «Татнефти» получил предупреждение. Так и было записано: «Предупредить начальника объединения Шмарева А.Т. и его заместителя в том, что они несут персональную ответственность за обеспечение установленных темпов буровых работ».

Но и у Шашина, и у Шмарева было четкое видение перспективы — более чем у кого-либо другого. Они видели два выхода из создавшегося положения: первое — в курсе на крупноблочное строительство скважин, второе — на форсирование режима бурения. И то и другое были звеньями одной цепи. Задача была решена…

«Я ДО СИХ ПОР СЧИТАЮ СЕБЯ ЕГО КРЕСТНЫМ ОТЦОМ… ПО РЫБАЛКЕ»

«В моей памяти сохранились многие факты из жизни, когда в летнее время Шашины и мы жили на даче в Матюшино, — читаем в воспоминаниях Князева. — Эти дачи хотя и именовались совминовскими и обкомовскими, но представляли собой тогда самые примитивные барачного типа деревянные строения для летнего сезона, к которым трудно было добираться, не рискуя завязнуть в песке или застрять в болоте.

Но рыбалка там была отменная. В пойменных местах Волги рыба кишела. Я часто приглашал Валентина Дмитриевича посидеть с удочкой на утренней или вечерней зорьке, когда это удавалось по времени. Поначалу рыбалка для Шашина не представляла никакого интереса, видимо, ему никогда в жизни не приходилось утром удить рыбу, он считал рыбалку напрасной тратой времени и предпочитал лучше что-нибудь почитать.

Постепенно у него появился интерес, он понял, что рыбалка — это полезное дело. По выражению одного из знаменитых врачей-кардиологов, рыбалка — это все равно что электрический выключатель: заставляет человека целиком отключаться от повседневных мыслей, дает отдых сосудам и нервам. Я до сих пор считаю себя крестным отцом Шашина, сумевшим пробудить в нем полезное пристрастие к рыбалке».

В начале 1961 года Шашины переехали в Москву в связи выдвижением Валентина Дмитриевича в Российский совнархоз на должность начальника главного управления нефтяной и газовой промышленности России. Однако связь с нефтяниками и руководством Татарии он не терял.

«НИКАКОГО ПОЛИТИЗИРОВАННОГО ЧВАНСТВА»

С приходом к руководству страной Брежнева, Косыгина и восстановления отраслевого принципа управления промышленностью и строительством возник вопрос о создании министерства нефтяной промышленности СССР и назначении министра.

«Нам в Татарском обкоме КПСС стало известно, — пишет Князев, — что в центральных органах уже обсуждаются кандидатуры на пост министра нефти. Для Татарии, являющейся в тот период ведущим в СССР районом по добыче нефти, было небезразличным, кто возглавит министерство нефтяной промышленности. В Татарском обкоме партии и в республиканских органах было составлено единое мнение о внесении в ЦК КПСС и Совмин СССР предложения о назначении министром нефти СССР В.Д. Шашина. Такое предложение с необходимыми обоснованиями было представлено в ЦК КПСС и правительство СССР.

Нам (в частности мне) стало известно, что на должность министра нефти рассматриваются три кандидатуры: С.А. Оруджев, А.Т. Шмарев и В.Д. Шашин. За первыми двумя из названных кандидатур стояли солидные силы и известные в стране и довольно авторитетные личности. В связи с этим кандидатура Шашина по сравнению с указанными другими, в то время еще недостаточно известная, могла и не пройти. Учитывая это важное обстоятельство, нами в обкоме партии были приняты самые энергичные меры по разъяснению и доказательству работникам аппарата ЦК КПСС всех уровней, вплоть до секретарей ЦК, о целесообразности назначения Шашина министром нефти.

Рассмотрение кандидатур в стенах зданий на Старой площади и Кремля происходило тщательно — там пришли к окончательному выводу доверить этот пост В.Д. Шашину.

Обо всем происходящем Шашину ничего не было известно. Находясь в это время в Москве, я посчитал необходимым предупредить его об этом. Заехав к нему на работу, я рассказал о том, что, возможно, он получит приглашение для участия на предстоящем на днях пленуме ЦК КПСС. И в 1965 году состоялось назначение Шашина на пост министра нефтяной промышленности СССР.

Приобретя уже опыт министерской работы, Шашин в своем поведении, в отношении к людям и к делу, в содержании своих докладов, в выступлениях, будь то на мировых нефтяных конгрессах или годовых отчетах, на коллегиях министерства, в Госплане и правительстве СССР, на собраниях актива трудовых коллективов, всегда оставался таким же, как и прежде. Никакого политизированного чванства, высокомерия и превосходства, требований понимания его слов как изречения истины в последней инстанции, исходящих от «руководящей личности», — все это ему было чуждо.

Мне по характеру работы часто приходилось бывать в Москве у Шашина-министра, участвовать на заседаниях коллегии и различных совещаниях, когда рассматривались вопросы, поставленные нами перед министерством и правительством. Он доверял мне распределение по моему усмотрению материальных ресурсов между нефтяниками и строителями Татарии, выделяемые ведомством. Он представлял мне свой министерский кабинет, когда его вызывали куда-либо на совещания, и я пользовался возможностью правительственной связи для переговоров с ответственными руководителями.

«ТЫ БИЛ «НАОБУМ ЛАЗАРА»!»

Шашин любил играть с товарищами в бильярд. Бывая в Татарии, он после напряженной работы позволял себе вечером расслабиться с помощью этой игры. Особенно любил сражаться в бильярд с Л.А. Гоголошвили — начальником комбината „Татнефтестрой“, который, как и многие южане, обладал пылким темпераментом, своеобразно реагировал на удачи и промахи в игре. От Гоголошвили сохранились крылатые слова, родившиеся в Татарии в бильярдной игре. Это „бум Лазар“. Когда партнер неудачно бил по шару, то иногда при этом говорил, что ты бил „наобум Лазара“. Гоголошвили, реагируя на неудачный удар по шару, возмущенно кричал с грузинским акцентом: „Ты бьешь на „бум Лазара“!“ Шашину эти безобидные слова понравились, и он часто их употреблял, говоря при этом: „Ну давай играть в „бум Лазара“, — снабжая какими-либо смешными побасенками из жизни.

Страшная неизлечимая болезнь подкралась к нему в расцвете его умудренного опытом организаторского таланта. В последний раз мы с Шашиным встретились в 1976 году, когда он, находясь на лечении в больнице, был временно выписан для участия в Татарской областной партконференции, выдвинувшей его делегатом на XXV съезд КПСС. Все мы знали о характере его болезни, но надеялись на чудо и старались не давать никакого повода для безысходности. Он же старался показать, что чувствует себя хорошо, и во время перерыва в фойе оперного театра принародно схватил меня в охапку, поднял, сделал оборот, держа меня на весу. Как он себя чувствовал в это время, подняв более 80 килограммов, я не могу сказать, но все мы были свидетелями того, как хотелось быть здоровым и сильным этому жизнелюбивому человеку.

Последний раз Шашин позвонил мне в Казань и сказал, что он чувствует себя настолько хорошо, как никогда еще за все время болезни. Это был наш последний разговор. Через некоторое время Валентин Дмитриевич Шашин навсегда ушел из жизни…»