Спектакль румынского театра Nottara «Мольер», поставленный худруком красноярского ТЮЗа Романом Феодори, стал главным событием «Науруза» Спектакль румынского театра Nottara «Мольер», поставленный худруком красноярского ТЮЗа Романом Феодори, стал главным событием «Науруза»

«МОЛЬЕР — ДИКО СОВРЕМЕННЫЙ ПО ОЩУЩЕНИЮ ЖИЗНИ ДРАМАТУРГ»

Жан-Батист Поклен — великий французский комедиограф, актер и режиссер — умер в 1673 году, через 260 лет его коллега из России Михаил Булгаков написал о нем книгу, а еще через 85 лет их коллега, худрук красноярского ТЮЗа Роман Феодори поставил спектакль — о Мольере, Булгакове и немного о себе. «И люблю его не только за темы его пьес, за характеры его героев, но и за удивительно сильную драматургическую технику. Каждое появление действующего лица у Мольера необходимо, обосновано, интрига закручена так, что звена вынуть нельзя», — говорил писатель. «Мне кажется, что Мольер — дико современный по ощущению жизни драматург. Его взгляд, сканирующий человека, вытаскивает страсти, которые могут быть как положительными, так и отрицательными», — говорит режиссер.

Булгаков уточнял, что писал не историческую хронику, а романтическую драму. Феодори присоединяется: «Булгаков очень мистифицировал, придумывал, подтасовывал факты. Здесь мы в меньшей степени, но тоже этим занимаемся. Все мольероведы нас уничтожат за то, что мы не соответствуем действительности. Но нам кажется, что наш Мольер конкретно такой. И это наше личное высказывание, не имеющее ничего общего с документальностью, реальной историей его жизни», — подчеркивает режиссер.

«Румынские актеры — особенные. У них совершенно другой темперамент, другое ощущение театра» «Румынские актеры особенные. У них совершенно другой темперамент, другое ощущение театра»

В истории создания спектакля нашлось место и другим совпадениям. «Мольер» Феодори появился благодаря театральной лаборатории DENS, которая прошла под руководством гуру отечественного лабораторного движения, неизменного худрука казанского «Города АРТ-подготовка» Олега Лоевского. Феодори и актеры румынского театра поставили на лаборатории эскиз, который всем понравился. Но режиссер не захотел дальше работать с этим материалом, а предложил сделать «что-нибудь интересное, где природа румынского актера нашла бы свой выход».

«Румынские актеры особенные. У них совершенно другой темперамент, другое ощущение театра, — рассказал Феодори на пресс-конференции перед спектаклем. — И мы решили, что нам мало одной пьесы, мы сделаем фантазию на тему жизни Мольера и того, как она отражалась в его произведениях. Тут нам пришел на помощь Булгаков и со своими пьесами, и романом „Жизнь господина де Мольера“, мы взяли несколько пьес самого драматурга. Несколько месяцев мы все вместе импровизировали, ребята показывали этюды, эскизы, мы пытались сыграть пять спектаклей, которые выбрали. И в итоге из всего этого мы собрали какое-то высказывание, которое содержит наше представление о Мольере».

Несмотря на обилие источников — Феодори намеренно отказался от линейного повествования и «рассказывания историй» — постановка выглядит удивительно стройной и гармоничной Несмотря на обилие источников, Феодори намеренно отказался от линейного повествования и «рассказывания историй» — постановка выглядит удивительно стройной и гармоничной

Думается, что не только темперамент румынских актеров сыграл роль в формировании гармоничного ансамбля с Мольером, Булгаковым и Феодори. Известно, что румынский язык входит в группу романских языков (наряду с французским), а также испытал на себе сильное влияние славянских языков (до конца XVIII века его письменность даже велась на кириллице). Как рассказала автор перевода и адаптации текста Ралука Радулеску, современный румынский театр склоняется в сторону российского — там любят и часто ставят Чехова и других русских авторов.

«РУССКИЕ АРТИСТЫ ИСПОРЧЕНЫ ПСЕВДОСИСТЕМОЙ СТАНИСЛАВСКОГО»

Спектакль вобрал в себя сразу несколько текстов — пьесу Булгакова «Каббала святош», его роман «Жизнь господина де Мольера» и комедии главного героя постановки «Плутни Скапена», «Мнимый больной», «Тартюф», «Дон Жуан». Несмотря на обилие источников, Феодори намеренно отказался от линейного повествования и «рассказывания историй» — постановка выглядит удивительно стройной и гармоничной. Действие плавно перетекает из родильного дома на кладбище, из труппы Мольера в покои Людовика XIV. Режиссер отказывается от прямых аналогий как с эпохой Булгакова, так и с современностью (если только имплицитно). Роман Михаила Афанасьевича становится для него средством, с помощью которого он рассказывает историю, и язык Булгакова отлично сочетается с языком Феодори. Зрители словно приглашены на дружеские посиделки, где им просто и непринужденно рассказывают довольно сложную и противоречивую биографию Мольера.

И герои, и декорации, и спецэффекты в «Мольере» — сами актеры, на фоне которых теряются самые изощренные художественные задумки И герои, и декорации, и спецэффекты в «Мольере» — сами актеры, на фоне которых теряются самые изощренные художественные задумки

Здесь вообще отказываются от декораций — на сцене лишь деревянный наклонный помост, помогающий всем актерам быть на виду у зрителей. И герои, и декорации, и спецэффекты в «Мольере» — сами актеры, на фоне которых теряются самые изощренные художественные задумки. «Мне было интересно работать с актерами, которые находятся в состоянии перманентного „да“. Это редкое качество, и я хотел бы видеть у русских артистов, которые испорчены псевдосистемой Станиславского. Русские артисты могут очень долго сидеть, слушать, ты будешь перед ним танцевать, плясать, заражать. В крайнем случае актер кивнет, если согласен, но вообще это будет poker face. Сымпровизировать им чаще всего тяжело — встать, выйти, подумать. До момента, пока он решит попробовать что-то, пройдет очень много времени. Румынский артист в начале не размышляет, не задает много вопросов, а пробует, прыгая в воду и огонь. И благодаря пробе уходит половина вопросов», — говорит Феодори. И это чувствуется во всем — от мольеровских отрывков до разрушения четвертой стены.

«Здесь должна была быть сцена, в которой я превращаюсь в памятник Мольеру. Но оказалось, что в современном румынском театре это невозможно», — виновато улыбаясь, говорит залу Щербан Гомой Виктор, который играл одновременно и Мольера, и рассказчика, и режиссера. Он же непринужденно бросает за сцену нож для масла, и зрители слышат пронзительный крик. Все актеры выносят стулья и в несколько рядов выстраиваются за ними. Зритель ждет какого-то авангардного перформанса. «Сейчас мы должны были показать вам сцену из «Дон Жуана», которая происходила бы в ресторане, но во время репетиций мы от нее отказались. Однако стулья мы уже купили и даже покрасили. По правилам румынского театра мы не можем не использовать реквизит. Поэтому мы его сейчас используем», — говорит Виктор, и одна из актрис медленно садится на стул. «Все, использовали», — фраза вызывает у публики неудержимый хохот.

Из-за нелинейного произведения зрительские эмоции все время находятся в подвешенном состоянии Из-за нелинейного произведения зрительские эмоции все время находятся в подвешенном состоянии

УДИВИТЕЛЬНОЕ ПРЕВРАЩЕНИЕ МОЛЬЕРА В МЮНХГАУЗЕНА

Феодори в своем спектакле успевает поиздеваться как над современными концептуальными постановками («далее следует актерская импровизация, непереводимая и необъясняемая»), так и над традиционными (в отрывке из «Мнимого больного» на Мольере-Аргане нарочито плохо сшитый костюм толстяка), поразвлекаться с форматом «театр в театре» и просто напомнить, что театр может быть не тяжелым и изматывающим зрелищем, а чем-то легким и прекрасным, не теряя в качестве и уровне рефлексии. Мольер у Феодори — это такой же человек, как и все мы, живущий мечтой, стремящийся к удовольствиям — как бытовым, так и высоким, ищущий поддержки как у короля, так и простых людей. Между им и нами нет никакой пропасти, и это подчеркивает отсутствие исторических костюмов и декораций — например, Мольер носит свитшот золотисто-горчичного оттенка, который вполне можно представить и на герое нашего времени.

Отдельно стоит сказать о музыкально-пластической составляющей спектакля Отдельно стоит сказать о музыкально-пластической составляющей спектакля

Отдельно стоит сказать и о музыкально-пластической составляющей спектакля, которая цементирует постановку, превращая ее в единое гармоничное целое. Как рассказал журналистам хореограф Александр Андрияшкин (лауреат «Золотой маски» 2017 года за постановку спектакля The Marusya), они работали в содружестве с композитором, обговаривали музыкальные идеи, и музыка создавалась под предложенные пластические решения. «В спектакле можно наблюдать, с одной стороны, традиционные театральные приемы, с другой стороны, наши отсылки, некое хулиганство и заимствования», — рассказал Андрияшкин. По словам Феодори, языковой барьер был преодолен, когда все участники заговорили на общем языке тела. И действительно, румынские актеры пользуются им весьма уверенно, словно театральная пластика — это их естественное состояние. Музыка, которую написал румынский композитор Тибор Кари, продолжает линию легкости и непринужденности, проводимую в спектакле, не скатываясь в саундтрек для мыльной оперы.

Из-за нелинейного произведения зрительские эмоции все время находятся в подвешенном состоянии — задумчивость сменяется смехом над удачной шуткой. Но сентиментальности нашлось место в финале. Прощаясь со зрителями, Мольер произносит сакраментальную для всех россиян фразу из фильма «Тот самый Мюнхгаузен»: «Умное лицо — это еще не признак ума, господа. Все глупости на земле делаются именно с этим выражением лица». Актеры произносят эпилог из романа Булгакова с натянутыми улыбками, сквозь которые блестят слезы. Мольер возвращается, чтобы договорить. «И, как говорили в этом вашем русском фильме, улыбайтесь, господа. Улыбайтесь!»

Феодори в своем спектакле успевает поиздеваться как над современными концептуальными постановками, так и над традиционными Феодори в своем спектакле успевает поиздеваться как над современными концептуальными постановками, так и над традиционными

И здесь уже Феодори показывает себя как тонкий психолог и сканер души современного человека, потому что остаться равнодушным к такому изящному соединению времен, национальностей и дискурсов совершенно невозможно (не говоря уже о том, что у актера в роли Мольера есть явное портретное сходство с Олегом Янковским). Худрук красноярского ТЮЗа доказывает: румыны, русские, французы говорят на одном языке, в какой бы век они ни жили. А Мольер действительно не умирал ни на минуту — вот же он, говорит с нами языком Мюнхгаузена и Булгакова, Горина, Феодори и посредством множества других современных гениев. Он дышит. Он живет.