Николай Максимов: с бракоделами он боролся… кувалдой

19 мая 1911 года родился легендарный директор Казанского авиазавода № 22 им. Горбунова

«ЗА ПОРЧУ САМОЛЕТОВ — В ГЛАВНЫЕ КОНТРОЛЕРЫ!»

«Война. По заводу пронесся слух о ЧП в сборочном цехе. Кто-то взял кувалду, с маху пробил обтекатели и вывел из строя несколько уже готовых к отправке самолетов. На сборочный работали все цеха, и происшествие взволновало всех: „Это не просто хулиганство — вредительство! Трибунала не миновать“, — так начинает Шамиль Гилязутдинов свой очерк в журнале «Казань», озаглавив его просто и однозначно: «Подвиг Николая Максимова». «Когда стало известно имя „безумца“, любопытные заглянули в цех. Крепко сбитый человек, мужиковатый на вид, с черным ежиком на голове и крутым разлетом бровей был начальником бюро цехового контроля Николаем Ивановичем Максимовым. Он будто и не замечал на себе настороженных взглядов. Вызвали к директору. Подчеркнуто спокойно выслушал все, резко ответил: «Такие дефекты недопустимы!“ Стали разбираться. После бурных споров пришли к выводу, что „безумец“ прав, хотя доказывать правоту кувалдой не следует…» — продолжает Гилязутдинов.

Факт столь радикальных «превентивных мер» подтверждает и «Военное обозрение»: «В 1941 году начинал молодой (30 лет от роду — прим. ред.) контролер очень сурово — с кувалды. Он мог разбить бракованный агрегат, дабы его нельзя было вторично использовать. Позднее он немного смягчился и ходил по заводу с ведром краски и кистью. На браке размашисто ставил кресты…» Постепенно он стал грозой для всех заводских бракоделов, а в 1943 году — главным контролером завода. Вскоре после окончания войны, перед отъездом в Москву на новую работу, директор Казанского авиационного завода №22 им. Горбунова генерал-лейтенант инженерной службы, в недалеком будущем крупнейший организатор отечественной авиапромышленности Василий Андреевич Окулов, человек, не особенно расположенный к сантиментам, крепко пожал Николаю Ивановичу Максимову руку: «Спасибо, друг… Когда ты был на заводе, я мог спать спокойно!»

А заводской главный конструктор Владимир Петляков, автор знаменитого Пе-2, самого массового пикирующего бомбардировщика Великой Отечественной войны (всего было выпущено 11,5 тыс. машин — прим. ред.), как-то прибежав на шум и с интересом разглядывая человека, который обнаружил его просчет и который был, как нетрудно догадаться, не кем иным, как вездесущим и въедливым Максимовым, сказал ему: «Бросай к черту свой контроль! Отличный из тебя конструктор получится». А получился директор того самого Казанского авиационного завода №22, лауреат Сталинской (1949) и Государственной премий СССР (1971 — посмертно), Герой Социалистического Труда и кавалер многих орденов и медалей.

ОН БЫЛ И НЕ БЫЛ БОТАНИКОМ

Он влюбился в самолеты, стал авиатором не сразу и не вдруг. В детстве Коля хотел стать лесничим, со школьных лет обожал природу. Он был единственным сыном служащего железной дороги Ивана Гавриловича Максимова, который, по сведениям журнала «Казань», был телеграфистом в чине унтер-офицера в армии фельдмаршала Гурко в Польше, затем по увольнении быстро продвинулся в железнодорожной системе и занимал должности начальника станции в Ижевске, Сызрани, Казани, Симбирске. Коля вырос в компании четырех красавиц-сестер, по настоянию отца учился музыке. «Гораздо позже, — сообщает сайт „Военное обозрение“, — совершая путешествие на пароходе, он обнаружил в салоне неисправное пианино. Всю дорогу он занимался этим инструментом и смог его починить». Как пишет казанский исследователь истории авиации и авиастроения Равиль Вениаминов, в детстве и юности «Максимову нравилось петь, музицировать, танцевать, он любил поэзию, почитал Роберта Бернса», в школе был отличником. Коля хорошо рисовал (в семье сохранились прекрасные пейзажи, рисунки с изображением животных, птиц), однако даже из-за тесного девчачьего окружения в семье и своих далеко не пролетарских увлечений назвать его ботаником в современном уничижительном смысле было никак нельзя. «В школьные годы он старался воспитывать в себе твердость характера, мужество. Целое лето ходил на железнодорожный мост через Волгу, решаясь нырнуть с него. И только на следующий год все же победил страх и совершил задуманный прыжок… Там же, в школе, был активным комсомольцем и организатором», — продолжает Гилязутдинов очерк о Максимове.

Вот эта комсомольская активность его и подвела. «В ноябре 1929 года на пленуме ЦК ВКП(б) было принято постановление „Об итогах и дальнейших задачах колхозного строительства“, в соответствии с которым решили направить в колхозы и МТС на постоянную работу 25 тысяч передовых городских рабочих для „руководства созданными колхозами и совхозами“», — сообщает сайт «Национальная историческая энциклопедия». Так началась коллективизация, которую описал нобелевский лауреат Михаил Шолохов в романе «Поднятая целина». Так же, как и главный герой романа, Максимов угодил в 25-тысячники, но, в отличие от шолоховского Семена Давыдова, бывшего моряка и бывшего же рабочего ленинградского завода, наш сегодняшний герой только что окончил школу и в 18 лет стал председателем сельсовета (по некоторым источникам — председателем колхоза). Но не возраст и не жизненный опыт (вернее, его отсутствие) разнят Максимова с Давыдовым. Последний, как правильный коммунист и стереотипный герой Гражданской войны, являлся убежденным инициатором раскулачивания зажиточных крестьян в Гремячем Логу, а вчерашний школьник не в книге, а наяву видел, как в деревни двинулись пустые подводы с вооруженными работниками НКВД, как начали изымать «излишки» зерна, овощей, скота, и юный председатель сельсовета (или колхоза?) обязан был эту процедуру сопровождать. «Когда Николай Иванович за полгода до смерти впервые стал рассказывать сыну о том, как забирали последних коровенок, он вдруг осекся, у него брызнули слезы из глаз, — продолжает журнал „Казань“. — Единственный раз сын видел плачущего отца. Картины вопиющей несправедливости и жестокости, возникшие в его памяти через 37 лет, время не смогло ни стереть, ни приглушить. Он продержался несколько месяцев, но, конечно, приложил все силы, чтобы покинуть участников этого разбоя».

В СТУДЕНТЫ — ТОЛЬКО ПРОЛЕТАРИИ!

Едва отойдя от кошмара коллективизации, Максимов поехал в Казань поступать в институт. Но здесь у бывшего 25-тысячника, экс-председателя то ли сельсовета, то ли колхоза, рекрутированного из числа, как мы помним, «наиболее опытных и сознательных представителей рабочего класса», не приняли документы в связи с тем, что он… не был рабочим, а происходил всего лишь из семьи служащего! Он возвращается в Ульяновск, но отец заставляет его снова направиться в Казань и поступить смазчиком букс в ремонтную бригаду на станцию своей прежней службы. Три года работы железнодорожником дали Николаю статус рабочего (!), то есть он заслужил право на поступление в местный энергетический институт, куда и был принят, и который в тот же год перепрофилировали в авиационный. «В этом его биография очень сходна с жизнью другого авиастроителя — Владимира Петлякова, — читаем „Военное обозрение“. — Будущий авиаконструктор тоже в молодости работал на железной дороге, оба они пришли в авиацию и встретились в Казани, где их судьбой стал бомбардировщик Пе-2». Как в начале войны их свела боевая машина — вы уже читали, а пока…

«Все время учебы в КАИ Максимов был старостой группы. Вступил в партию, вел активную общественную жизнь. И если первые пару лет ему приходилось иногда подниматься на сцену вузовского актового зала, чтобы принять за свою отстающую группу знамя из рогожи (по веселому обычаю студентов тех лет), то в последующие годы благодаря упорной учебе всей группы и личному примеру старосты знамена вручались только красные. Не помешали его отличной учебе ни школа летчиков в институтском филиале центрального казанского аэроклуба, ни курсы парашютистов, ни ночные походы на пристань, где они вместе с закадычным другом Николаем Аржановым, будущим заслуженным летчиком-испытателем и Героем Советского Союза, работали грузчиками».

МА̀КСИМА МАКСИМОВА: ИЗ СТУДЕНТОВ — В РЕКТОРЫ

«Его случай уникален не только для КАИ, но, возможно, и вообще в мировой вузовской практике, — сообщила в беседе с корреспондентом „БИЗНЕС Online“ основатель и заведующая музеем КАИ в 1982–2016 годах Валентина Коняхина. — Мало где можно такое прочитать, но об этом факте из жизни Николая Ивановича мне рассказывал его сын, Леонид Николаевич Максимов, сам потомственный каист и видный специалист нашего вуза».

В чем же уникальность максимовского случая? 1936 год. В троцкизме обвинен и арестован первый ректор КАИ Сергей Петрович Гудзик. Он был сослан на север архипелага ГУЛАГ, где «перевоспитывался» 20 лет до полной реабилитации. 1937 год. «По завершении учебы, видимо за совокупные успехи, вчерашнего студента КАИ выдвигают… в ректоры Казанского авиационного института! — читаем далее „Подвиг Николая Максимова“. — Он садится в поезд на Москву для окончательного утверждения и тут видит из окна вагона бегущую по платформе сестру Веру, студентку химико-технологического. Выскакивает из вагона, Вера подбегает и протягивает газету „Красная Татария“ с сообщением об очередных „врагах народа“, которые пробрались в сельское хозяйство республики. В списке “вредителей“ — фамилия родного дяди, известного ветеринарного врача Коновалова. Николай молча забрал свой чемоданчик из вагона, а утром явился в партком института и попросил об отставке с должности ректора. Отставка — с пониманием ситуации — была принята. Главное — никто не попытался искать связи с газетной публикацией. 12 перечисленных в газете обвиняемых были приговорены к расстрелу, но через три недели после поданного протеста приговор заменили на 25 лет лагерей. Позже всех полностью реабилитировали.

Что касается самого Николая Максимова, то, когда отставка от ректорства была принята, его взяли в ОКБ при институте, которое за четыре года выпустило целый ряд моделей планеров и самолетов. Но в 1939 году ОКБ расформировали, Максимов приходит мастером летно-испытательной станции (ЛИС) на Казанский авиационный завод №124.

«Это была горячая пора, — пишет Вениаминов. — В течение 1939 года страна получила первые тяжелые самолеты, выпущенные в Казани, — МГ, ДБ-А и ТБ-7. Затем к серии принимались самолеты ДС-3, вновь ТБ-7 и, наконец, Пе-2. Легко понять, какие трудности поджидали молодого инженера станции, через которую за два года прошло пять типов машин. Основной аэродром находился неблизко от предприятия — в районе старого аэропорта, так что на заводском биплане У-2 Николаю приходилось постоянно курсировать между недостроенным заводским аэродромом и Арским полем. Он летал, однако профессиональным летчиком-испытателем так и не стал, о чем жалел всю жизнь. Впрочем, судьба приготовила для него другую стезю…

Перед войной на заводе прокатилась волна репрессий: арестовали и сослали в лагеря многих специалистов, расстреляли директора Льва Шаханина, через неделю после начала войны, не дожидаясь ареста, застрелился директор Михаил Каганович (родной брат сталинского соратника Лазаря Кагановича; подробнее об этом читайте на сайте «БИЗНЕС Online» — прим. ред.). А в труднейшем 1941 году завод был молодой, трудилась на нем молодежь. Осваивать же ей доверили новейшую технику. Дальний тяжелый высотный бомбардировщик Пе-8, не имевший аналогов и соперников в советской авиации, и пикировщик Пе-2». Тысячи этих машин перед отправкой на фронт прошли, как мы уже знаем, максимальный контроль на предмет их качества со стороны Максимова.

«КАДРЫ РЕШАЮТ ВСЕ!»

В конце войны Максимова назначают начальником производства 22-го завода. Круг вопросов, проблем и задач резко расширился. И одна из первых и главнейших — это знание кадров. В одном из его приказов звучит следующая формулировка: «У нас на заводе посторонних не должно быть!» Как-то он проучил одного словоохотливого начальника отдела, который безостановочно тараторил по телефону. Только хочет Николай Иванович вставить слово, а в трубке слышится: «Та-та-та». Тихонько отложил трубку и пошел к болтуну. Встал в дверях и слушает, как тот бубнит ему в трубку. «Не смог, дорогой, я тебя переговорить», — сожалеющим голосом проговорил Максимов. Поднял глаза начальник отдела и обомлел. С тех пор стал более сдержан в словах.

Идет в другой раз по коридору Николай Иванович и видит: молодой парень скомкал бумажку и швырнул на ящик пожарного гидранта. Через некоторое время парня вызвали к Максимову. Тот растерялся и удивился, никак не мог предполагать, что крутой разговор пойдет о брошенной бумажке. А Николай Иванович взглянул на парня и медленно, с чувством произнес: «На всю жизнь запомни: в авиации мелочей нет!»

Назначение Максимова начальником производства совпало с важным этапом развития авиации. Требовался качественный скачок: летать выше и быстрее. Николай Иванович, отмечая, что в конструкциях с зарубежьем мы сопоставимы, сокрушался по поводу нашего огромного технологического отставания. Твердил в наркомате, что у американцев почти все институты технологические. Конец войны ознаменовался для предприятия снятием с производства машин Пе-2 и переходом на новейшую по тем временам технологию создания носителя ядерного оружия (подробнее об этих событиях читайте на сайте «БИЗНЕС Online» в публикации об авиаконструкторе Андрее Николаевиче Туполеве — прим. ред.).

«ЛЕТАЮЩАЯ КРЕПОСТЬ» ДЛЯ АТОМНОЙ БОМБЫ

Правительство поставило перед заводом задачу готовиться к производству мощного тяжелого бомбардировщика. И здесь помог случай. На нашу территорию, отбомбившись над Японией, приземлились три американских бомбардировщика В-29. Наши власти решили оставить их себе. Один перегнали в Казань для детального изучения и использования опыта при производстве будущего самолета Ту-4, «летающей крепости», первого отечественного носителя атомной бомбы. В мае 1947-го началась его летная жизнь. При этом постоянно требовалось совершенствовать конструкцию и технологию производства. Скоростные тяжелые бомбардировщики Ту-4 стали первоосновой стратегической авиации страны. С 1947 по 1952 год завод выпустил более 600 машин. 6 декабря 1949 года указом президиума Верховного Совета СССР Максимову в числе шестерых главных специалистов было присвоено звание лауреата Сталинской премии. В том же году его назначили главным инженером завода.

В июле 1952 года перед предприятием поставили задачу приступить к организации серийного производства самолета Ту-16 на реактивной тяге, следующего носителя ядерного оружия. Но «оруженосец-первенец» не сдавался: в 1954 году в Оренбургской области на Тоцком полигоне первую советскую атомную бомбу сбросили с высоты 8 тыс. м с самолета Ту-4 именно казанского производства.

Затем пошли этапные пассажирские машины Ту-104. В Казани с 1957 по 1960 год выпустили 99 таких лайнеров. Андрей Николаевич Туполев подарил большую фотографию первого самолета Ту-104 с надписью: «Николаю Ивановичу Максимову на добрую память о совместной работе по подработке самолетов АНТ и ТУ от коллектива создателей самолетов».

А в августе 1960 года Максимова назначили директором родного ему завода №22. Его очень уважали здесь еще и потому, что он был своим, казанским, именно на заводе прошел все профессиональные ступени от мастера до директора. Знания и эрудиция Николая Ивановича позволяли ему порой выстоять в весьма сложных ситуациях. Как вспоминал бывший заместитель главного инженера завода Иванов, впоследствии ставший начальником управления министерства радиоэлектронной промышленности СССР, однажды после серьезной авиакатастрофы на завод приехали министр и главнокомандующий ВВС, требуя в кратчайшие сроки провести большие конструктивные доработки самолетов. Максимов, вникнув в суть поставленной задачи, сказал, что постарается справиться с ней за три месяца. Главнокомандующий стал возмущаться этим сроком и сослался на директора другого завода, обещавшего выполнить эту работу за месяц. Реакция Николая Ивановича была мгновенной: «Вот пусть он и делает!» Главком побагровел. Но знаменитый министр отечественного авиапрома Павел Дементьев его остановил: «Он всегда знает, что говорит!» В результате все доработки самолетов завод выполнил за два месяца. А «наобещавший» директор не справился и за три.

В центре снимка — Николай Максимов, Сергей Ильюшин и Анастас Микоян в Лондоне. 1963 год

«ДЯДЯ КОЛЯ, ВЫ ШПИОН?»

 «В 1963 году Николая Ивановича отправили в командировку в Англию. В составе большой советской делегации, в которую входили многие видные конструкторы, он посещал авиационные фирмы и заводы, знакомился с промышленным производством и достижениями английского авиапрома. У Максимова всегда на плече висел его фотоаппарат, он никогда не стеснялся снимать все, что было ему интересно. Кое-что из того, что было им подсмотрено, он постарался внедрить у себя на производстве», — сообщает «Военное обозрение».

«Он сделал множество фотоснимков, не беспокоясь о том, что представители британских спецслужб с тоской наблюдали за ним, не решаясь, однако, сделать замечания члену правительственной делегации, — рассказывает об этом событии уже журнал „Казань“. — Старался вникнуть в самую суть и понять преимущества увиденного. Возвратившись, Максимов выступил в казанском филиале Научно-исследовательского института авиационной технологии с большим докладом об увиденном в Англии. Он отвечал на многочисленные вопросы специалистов и поразил их компетентностью и широтой обобщения увиденного, интересными планами сотрудничества и совершенствования производства».

Заводу № 22 под его руководством удалось не только освоить военный сверхзвуковой самолет Ту-22, модификация которого и сегодня входит в систему дальней авиации страны, но и с февраля 1966 года запустить в серию Ил-62 — реактивный представительский пассажирский авиалайнер, который и стал лебединой песней Николая Ивановича, венцом всей его деятельности. «За 30 лет было выпущено 278 самолетов Ил-62, около 100 из них приобрели зарубежные авиакомпании. В 1970-ее годы Ил-62 установил пять мировых рекордов по скорости и дальности полета. Первые лица государства изо всех моделей самолетов отдавали предпочтение Ил-62», — сообщает Гилязутдинов в журнале «Казань». Самолет Ил-62, ставший бортом №1 для первых лиц советского государства, — наивысшее достижение Максимова в его деятельности на заводе. Он сразу влюбился в проект Ильюшина и смог добиться, что послевоенная монополия туполевского ОКБ на его заводе (Ту-4, Ту-16, Ту-104, Ту-22) на время закончилась. И не секрет, что этим он нажил он себе немало недоброжелателей.

НАЗВАНИЕ КАЗАНСКОМУ «РУБИНУ» ПРИДУМАЛИ МАКСИМОВЫ

Народная мудрость гласит: талантливый человек талантлив во всем. Это в полной мере относится и к личности Николая Ивановича. Круг интересов, в которых проявились его способности, был обширен. Вспомним его детское увлечение лесом, природой. Лесником стать не вышло, зато из него получился настоящий профи-садовод. Ульяновск, из которого приехал в Казань Максимов, утопал в садах. И первые саженцы для сада вокруг коттеджа он привез из родительского дома. Был заведен журнал со схемой расположения каждого саженца и указанием названия и особенностей сорта. Через десяток лет вокруг коттеджа шумел яблоневый лес, от яблок некуда было деться. По сути, садоводство в Ленинском районе началось с его дома. Николай Иванович увлеченно занимался прививками. На одной яблоне у него родилось полдюжины разных сортов. Московская грушовка плодоносит вот уже более 70 лет!

Другой страстью была охота. Блестящий стрелок: без дичи он никогда не возвращался, будь то утка или заяц. Однажды участвовал в городских соревнованиях в стрельбе по летающим тарелочкам и занял первое место.

Сразу после войны, когда напряжение в работе оставалось еще очень высоким, он каждый вечер возвращался домой часов в десять, в сезон охоты в субботу — около восьми, пару часов готовил охотничью оснастку, заряжал патроны. К трем утра воскресенья к дому подъезжала служебная «Победа», где уже сидели трое друзей-охотников. Забирали Николая Ивановича, как правило, с сыном Леонидом (уже с 11 лет он имел свое ружье) и ехали в ближайшее Краснооктябрьское лесничество. Останавливались у лесника Легана, военнопленного в Первой мировой войне венгра, и перекусывали. Кто-то доставал из рюкзака бутылку и разливал по 100 граммов, кто-то удивленно восклицал: «Утром? Водку? Натощак?» — и все хором отвечали: «С у-до-воль-ствием!!!» Тем не менее их охота хоть и носила определенные национальные особенности, но героев будущего кинобестселлера они мало напоминали. Охотники расходились в разные стороны на несколько часов, вскоре слышались выстрелы. К обеду сходились, пару часов спали на свежем воздухе и возвращались домой. Это был замечательный способ отвлечься, получить передышку от напряженнейшего режима работы.

Отпуска Николай Иванович проводил обычно в компании заводских друзей на дикой природе. Любимыми местами были заливные луга напротив Лаишево и на реке Белой напротив Азякульских болот. Там были изумительные охота и рыбалка. Правда, случалось, внезапно на луговину приземлялся У-2 и забирал его на завод: требовалось участие в неотложных делах. Лучшего отдыха, чем в нашей средней полосе, Николай Иванович не представлял. Любовь к российской природе усиливалась постоянным чтением многих научно-популярных книг известных российских натуралистов, таких как «Жизнь пресноводных рыб» Леонида Сабанеева.

Максимов был заядлым театралом. Если командировка в Москву состояла из нескольких дней, то он обязательно посещал МХАТ, Малый или Вахтанговский. Возвратившись, представлял «в лицах» сцены из спектаклей. Знал большинство ведущих актеров в лицо, но при этом умудрился, будучи в Карловых Варах, сфотографировать популярнейшую Лидию Смирнову, приняв ее за казанскую знакомую.

А еще Николай Иванович был футбольным фанатом, опекал заводскую команду «Искра», постоянно посещал ее игры. Как-то в начале 1960-х сын прилетел в Казань в командировку из Ташкента. Максимов-старший пожаловался на плохую игру команды, заговорил об изменении ее названия, попросив дать ему советы. Леонид Николаевич высказал пару предложений, но они отцу не понравились. Он вспомнил красивое название самолетной радиостанции «Рубин», которое свяжет заводских футболистов с авиацией. А через год действительно команда получила новое название — возможно, это дало толчок к ее дальнейшим большим успехам…

«ПЛОХО, КОГДА ВМЕСТО СЕРДЦА МОТОР»

Максимов работал до своей внезапной смерти. Кстати, до конца жизни оставался в звании капитана, хотя его предшественники на посту директора были генералами и полковниками. Он был врагом многих установившихся тогда стереотипов, много думал и размышлял. Однажды, прослушав по радио слова популярного авиамарша, с горечью сказал: «Плохо, когда вместо сердца мотор, тем более пламенный...»

Николай Иванович уже неделю лежал в больнице, из окна видел весеннее пробуждение природы и нервничал из-за вынужденного бездействия. «Сдали машину? Как сборка?» — то и дело звонил по телефону. Накануне перед больницей смастерил скворечник и прибил к березе, которую 20 лет назад посадил с сыном. Как только Леонид пришел навестить его, первый вопрос был: «Скворцы прилетели?» Вечером он заснул и… не проснулся. Инфаркт. После вскрытия врачи признались, что такого изрубцованного сердца не видели. Удивлялись: как он мог работать в таком состоянии? Жизнь этого человека оборвалась 5 мая 1967 года, ему не исполнилось 56.

Похоронили Николая Ивановича с воинскими почестями на Арском кладбище, там, где лежат воины. Для надгробного памятника летчики из воинской части под Житомиром, в которой летают на казанских самолетах, прислали уникальную гранитную плиту — черный лабродарит с голубыми искрами.

Городские власти назвали именем Максимова двухкилометровую улицу, которая идет от завода вдоль заводских жилых кварталов, и в двух местах ее установлены мемориальные доски с барельефами Николая Ивановича.